1
Разнообразнейшие болезни посещали нас в детстве, среди них странные и необычайные, тяжелые и неизлечимые, против которых бессильны были наши матери. Они старались как могли, пичкали нас лекарствами, полученными от прежних поколений, обременяли нас всяческими заговорами против сглаза, чтобы отогнать ангела смерти и помешать ему собрать его жатву. Дикие травы, кипящий свинец, порошок из костей мертвеца, масло, ежовая шкурка, внутренности коровы – вот лишь немногие из лекарств, испробованных на нас. Источниками снабжения служили «сук эль атарин» (рынок благовоний в старом городе), и растения, которые выращивали наши матери в горшках, расставленных рядами на заборах и по углам дворов.
Эти лекарства иногда выполняли свою функцию, но к ним следует прибавить пылкую любовь матерей, сидевших у детских кроваток ночи напролет без признаков сна, с руками, воздетыми к небесам в молитвах и мольбах. Их сердечные улыбки ободряли детей, метавшихся от боли или жара.
Кто не болел лихорадкой? Время от времени, раз в две недели или раз в месяц эта болезнь возвращалась. Иногда лихорадка обрушивалась на нас каждые три дня («ла тирсиана», как ее называли), или каждые четыре дня («квартанас»). После этой болезни мы казались трупами, тела высыхали, а глаза вваливались. Санаториев мы не знали, и усиленное питание нам не доставалось. Куриный бульон или бульон из говяжей лытки, в который мы макали тонкие ломтики хлеба – вот и все наше питание после болезни. И даже это не всегда доставалось нам.
Если уши наполнялись гноем, их промывали горячим отваром растения с большими листьями, называвшегося «мальве». Это же растение шло в пищу, в особенности как добавка к салату.
Человеку, страдавшему сердечной недостаточностью, готовили клецки из печени черепахи. Мышиные трупы служили лекарством от глухоты. Мышь томили на масле и капали в больное ухо несколько капель. Было известно, что у мыши очень развит слух, и потому свято верили, что ее труп способен излечить любое оглохшее ухо.
Если ребенок спотыкался и падал, на то место, где упал, лили масло или сыпали сахар, а потом собирали их с земли и давали ребенку попробовать.
Если ребенок заболевал желтухой «амарийур», мать приготовляла ему «араза» – скатывала маленький шарик из говяжьей желчи, клала его на «сирино», то есть под открытым небом, чтобы его покрыла роса. Эту жидкость капали в горло больного три раза в день, поминая имена праотцов.
Проверенные лечебные свойства против чахотки («тикия») имела шкурка ежа. После тщательной просушки шкурку клали в изголовье больного или же кидали ее в огонь и давали больному вдыхать запах. Это лекарство называлось «ризо».
Велика была боязнь испуга, наши матери считали его причиной всех травм и болезней. Неожиданная и самая легкая боль считалась следствием внезапного страха. А как изгонять страх из тела? Срывают во дворе несколько листьев растения, называемого «майорана» и оставляют их на целую ночь в кувшине воды, которой с рассветом поили больного. При этом, как во время обрывания листьев, так и во время питья, произносили всяческие заклинания, вращали глазами и поминали имена праотцов. Другим лекарством для изгнания испуга из тела была «ла мумья», смолотая в порошок кость мертвеца. Эта кость называлась «финза» и привозилась из Салоники, и «болиса» Рахель Коэн, одна из иерусалимских знахарок, наделяла маленькими кусочками каждого нуждающегося, совершая богоугодное дело во имя спасения жизни. Кость тонко мололи и давали больному для излечения от страха. Иногда этот обряд устраивался в одном из святых мест Цфата или в пещере Илии-пророка на горе Кармель.
Другим лекарством, испытанным и более знаменитым, в которое верили даже ашкеназские женщины и заказывали его у сефардских соседок, были «ливьянос». Это были кусочки свинца, расплавленные в горшочке с водой, где они принимали различные формы. В горшок, полный кипящей воды, опускали несколько кусочков свинца и листья «майораны», а потом выплескивали все в большую лохань. Бурление раскаленной воды и скворчание кипящего свинца ошеломляли больного. По образам и формам, которые принимал остывший свинец, старая женщина, руководившая действом, объясняла сущность болезни, которой страдал больной. Если «майорана» оказывалась внутри свинца, это был знак, что больной страдает болями ног или рук. Оставшаяся вода служила для исцеления от всех болезней, обнаруженных и необнаруженных. Сперва вливали в горло больного несколько капель, а потом плескали во все углы комнаты. Это лекарство могла изготовить не всякая женщина, а лишь старухи-ведуньи.
Если у человека вздувало живот – это был знак, что он выпил воды «ткуфа». Четыре раза в году запрещено было пить воду из «тинажас», больших глиняных кувшинов, стоявших в углу жилой комнаты за дверью. Специальный человек назначался для провозглашения «ткуфа» (периода), и он назывался «шамаш ди ла ткуфа». Этот человек вставал в синагоге в субботу и произносил следующие слова: «Ирманос! Ки сипаш ки диа… ди ла ора… паста ла ора… но си поиди би бьяр агва… (Братья! Знайте, что в такой- то день с такого-то часа и до такого-то часа запрещено пить воду)». Служка заканчивал словами: «Всевышний хранитель Израиля». В такой день все остерегались пить воду – до тех пор, пока в кувшин не опускали ржавый гвоздь, символизировавший окончание запрета.
Если случалась тяжелая болезнь с евреем в Новый год, тотчас несколько женщин начинали собирать различную пищу «ди сайти кализьяс и ди сайти минзас» (с семи улиц и с семи столов), перемешивали все и давали больному по ложке с каждого стола как средство к выздоровлению.
Самым верным лекарством было «индолько» (карантин), к которому прибегали, когда исчерпаны были все прочие средства. Это лекарство требовало больших приготовлений. «Индолько» приготовляла старуха, приобретшая в этом огромный опыт. Прежде всего больного изолировали в комнате, где с начала болезни не готовили никакой пищи. Дверь комнаты мазали сахаром, плотно накрывали горшки с водой, собирали пищу семи соседей и разбрасывали ее в семи комнатах. Старуха-руководительница не отходила от больного ни днем ни ночью. И если через семь-девять дней больной не поправлялся, его поили водой с «мумья» (порошком из кости мертвеца).
Во все время «индолько» соседи воздерживались от посещения больного из страха перед чертями, бродившими в его комнате. Члены семьи не ели все эти дни мяса, рыбы и яиц.
Рассказывают, что бабка конструктора железной дороги Яффа-Иерусалим Йосефа-бея Навона специализировалась в устройстве «индолько».
Любое средство было пригодно, чтобы изгнать страх. Одно из них – отправление нужды на нееврейском кладбище, действие, зачастую опасное для жизни.
При легких ранах покрывали больное место папиросной бумагой или паутиной. Возможно, поэтому наши матери не спешили убирать паутину в погребах и во дворах. Наши царапины покрывали также луковой кожурой. Порезанные пальцы мы макали в рюмку арака, разведенного водой, вместо йода. К вискам прилепляли кусочки картофеля или ломтики лимона от головной боли. Верным средством от головных болей было венное кровопускание, но только специалисты знали, какую вену на руке нужно вскрыть. Было еще одно лекарство, которое можно было увидеть у парикмахера в высоких банках на полках парикмахерской. Это были пиявки «санджирбоилас», которых принято было приставлять к шее страдающего головной болью или повышенным давлением. Пиявка, насосавшись крови, раздувалась и отваливалась. Тогда ее подбирали и выбрасывали в мусор.
Большую ценность представляла баранья селезенка мильса ди кодриро , отвар которой употребляли в питье. Известный греческий врач, доктор Мазараки, говаривал, что все дни, когда он пил отвар селезенки, он словно получал порцию крови.
Лекарством от болей в животе служили пилюли из черного перца, обернутые в папиросную бумагу, обычно имевшуюся в доме. Кстати, наши родители курили сигареты, отличавшиеся от принятых в наши дни. Что делали? В кармане носили пачку табака с книжечкой из десятков тоненьких листков бумаги. Желавший закурить вырывал из книжечки один листик, подув на него, чтобы отделить от всех остальных. Листик держал между двух пальцев одной руки, а второй рукой втискивал в него щепотку табака. После этого подносил края листика к языку, смачивал их и склеивал. Так родилась сигарета.
Когда гостя угощали сигаретой, ему предлагали пачку табака с книжечкой бумаги, и он изготовлял себе сигарету по вкусу, т.е., толстую или тонкую. Метод изготовления сигареты отражал в известной мере нрав человека. Мне помнится, что отец всегда улыбался, когда его большой друг Авраам философ делал себе толстые сигареты. Когда моя курящая (что было необычно для женщины) бабушка гостила в нашем доме, сигарету по ее вкусу отеи всегда приготовлял сам. Это был знак любви и уважения к почтенной жидкость капали в горло больного три раза в день, поминая имена праотцов.
Проверенные лечебные свойства против чахотки («тикия») имела шкурка ежа. После тщательной просушки шкурку клали в изголовье больного или же кидали ее в огонь и давали больному вдыхать запах. Это лекарство называлось «ризо».
Велика была боязнь испуга, наши матери считали его причиной всех травм и болезней. Неожиданная и самая легкая боль считалась следствием внезапного страха. А как изгонять страх из тела? Срывают во дворе несколько листьев растения, называемого «майорана» и оставляют их на целую ночь в кувшине воды, которой с рассветом поили больного. При этом, как во время обрывания листьев, так и во время питья, произносили всяческие заклинания, вращали глазами и поминали имена праотцов. Другим лекарством для изгнания испуга из тела была «ла мумья», смолотая в порошок кость мертвеца. Эта кость называлась «финза» и привозилась из Салоники, и «болиса» Рахель Коэн, одна из иерусалимских знахарок, наделяла маленькими кусочками каждого нуждающегося, совершая богоугодное дело во имя спасения жизни. Кость тонко мололи и давали больному для излечения от страха. Иногда этот обряд устраивался в одном из святых мест Цфата или в пещере Илии-пророка на горе Кармель.
Другим лекарством, испытанным и более знаменитым, в которое верили даже ашкеназские женщины и заказывали его у сефардских соседок, были «ливьянос». Это были кусочки свинца, расплавленные в горшочке с водой, где они принимали различные формы. В горшок, полный кипящей воды, опускали несколько кусочков свинца и листья «майораны», а потом выплескивали все в большую лохань. Бурление раскаленной воды и скворчание кипящего свинца ошеломляли больного. По образам и формам, которые принимал остывший свинец, старая женщина, руководившая действом, объясняла сущность болезни, которой страдал больной. Если «майорана” оказывалась внутри свинца, это был знак, что больной страдает болями ног или рук. Оставшаяся вода служила для исцеления от всех болезней, обнаруженных и необнаруженных. Сперва вливали в горло больного несколько капель, а потом плескали во все углы комнаты. Это лекарство могла изготовить не всякая женщина, а лишь старухи-ведуньи.
Если у человека вздувало живот – это был знак, что он выпил воды «ткуфа». Четыре раза в году запрещено было пить воду из «тинажас» – больших глиняных кувшинов, стоявших в углу жилой комнаты за дверью. Специальный человек назначался для провозглашения «ткуфа” (периода), и он назывался «шамаш ди ла ткуфа». Этот человек вставал в синагоге в субботу и произносил следующие слова: «Ирманос! Ки сипаш ки диа… ди ла ора… паста ла ора… но си поиди би бьяр агва… (Братья! Знайте, что в такой- то день с такого-то часа и до такого-то часа запрещено пить воду)». Служка заканчивал словами: «Всевышний хранитель Израиля». В такой день все остерегались пить воду – до тех пор, пока в кувшин не опускали ржавый гвоздь, символизировавший окончание запрета.
Если случалась тяжелая болезнь с евреем в Новый год, тотчас несколько женщин начинали собирать различную пищу «ди сайти кализьяс и ди сайти минзас» (с семи улиц и с семи столов), перемешивали все и давали больному по ложке с каждого стола как средство к выздоровлению.
Самым верным лекарством было «индолько» (карантин), к которому прибегали, когда исчерпаны были все прочие средства. Это лекарство требовало больших приготовлений. «Индолько» приготовляла старуха, приобретшая в этом огромный опыт. Прежде всего больного изолировали в комнате, где с начала болезни не готовили никакой пищи. Дверь комнаты мазали сахаром, плотно накрывали горшки с водой, собирали пищу семи соседей и разбрасывали ее в семи комнатах. Старуха-руководительница не отходила от больного ни днем ни ночью. И если через семь-девять дней больной не поправлялся, его поили водой с «мумья» (порошком из кости мертвеца).
Во все время «индолько» соседи воздерживались от посещения больного из страха перед чертями, бродившими в его комнате. Члены семьи не ели все эти дни мяса, рыбы и яиц.
Рассказывают, что бабка конструктора железной дороги Яффа-Иерусалим Йосефа-бея Навона специализировалась в устройстве «индолько».
Любое средство было пригодно, чтобы изгнать страх. Одно из них – отправление нужды на нееврейском кладбище, действие, зачастую опасное для жизни.
При легких ранах покрывали больное место папиросной бумагой или паутиной. Возможно, поэтому наши матери не спешили убирать паутину в погребах и во дворах. Наши царапины покрывали также луковой кожурой. Порезанные пальцы мы макали в рюмку арака, разведенного водой, вместо йода. К вискам прилепляли кусочки картофеля или ломтики лимона от головной боли. Верным средством от головных болей было венное кровопускание, но только специалисты знали, какую вену на руке нужно вскрыть. Было еще одно лекарство, которое можно было увидеть у парикмахера в высоких банках на полках парикмахерской. Это были пиявки «санджирбоилас», которых принято было приставлять к шее страдающего головной болью или повышенным давлением. Пиявка, насосавшись крови, раздувалась и отваливалась. Тогда ее подбирали и выбрасывали в мусор.
Большую ценность представляла баранья селезенка мильса ди кодриро, отвар которой употребляли в питье. Известный греческий врач, доктор Мазараки, говаривал, что все дни, когда он пил отвар селезенки, он словно получал порцию крови.
Лекарством от болей в животе служили пилюли из черного перца, обернутые в папиросную бумагу, обычно имевшуюся в доме. Кстати, наши родители курили сигареты, отличавшиеся от принятых в наши дни. Что делали? В кармане носили пачку табака с книжечкой из десятков тоненьких листков бумаги. Желавший закурить вырывал из книжечки один листик, подув на него, чтобы отделить от всех остальных. Листик держал между двух пальцев одной руки, а второй рукой втискивал в него щепотку табака. После этого подносил края листика к языку, смачивал их и склеивал. Так родилась сигарета.
Когда гостя угощали сигаретой, ему предлагали пачку табака с книжечкой бумаги, и он изготовлял себе сигарету по вкусу, т.е., толстую или тонкую. Метод изготовления сигареты отражал в известной мере нрав человека. Мне помнится,что отец всегда улыбался, когда его большой друг Авраам Философделал себе толстые сигареты. Когда моя курящая (что было необычнодля женщины) бабушка гостила в нашем доме, сигарету по ее вкусу отецвсегда приготовлял сам. Это был знак любви и уважения к почтенной старой даме. Еще сегодня у арабов принято достать сигарету из пачки и поднести ее гостю в знак признания и уважения.
Летний сезон в Иерусалиме изобиловал плодами и овощами, которые приносили в город феллахи из ближних деревень. Рынки ломились от огурцов, «кокомброс» (кабачков), «мискавис» (абрикосов), чьи сладкие косточки мы любили съедать, разбивая камнями, инжира, а также винограда, арбузов и дынь, которые мы ели с кусками хлеба и творожным сыром. Эта привычка, изумляющая моих детей и внуков, у меня осталась до сего дня.
Эти фрукты мы ели обычно дома. А был один фрукт, который обычно ели на улице, около корзин и «сахар” (фруктовых ящиков) феллахов, и от которого сходили с ума все дети. Это была сочная, сладкая сабра, которую феллахи профессионально чистили собственноручно своими круглыми, ржавыми ножами. Душа взрослых тоже жаждала сабры, и они еще ранним утром, особенно в месяце Элуль, после покаянных молитв, успевали уплести десять или двадцать плодов, никогда не сознаваясь, что подходили к ним близко.
Сабра, которую ели в огромных количествах, вызывала сильные кишечные боли и высокую температуру. Немедленно мобилизовали соседских старух, «врачих”, денно и нощно готовых к услугам, и те спешили к постели больного и устраивали ему «истомагаль». И вот что такое «истомагаль»: берут вышедшую из строя сковородку, наливают в нее масло, кладут кусочки мыла, изготовленного в Шхеме, добавляют золу, бывшую в каждом доме, а также перец, смешивают все в подобие омлета. Этот омлет кладут на живот больного «а ла бока диль корасон» (т.е. перед сердцем). Когда больной вспотеет, немедленно меняют одежду. Когда жар спадал, его кормили ”уна джорба ди ароз» (рисовым супом). Банки («бьянтозос») устраняли простуду и сильный кашель, но оставляли на несколько дней круглые черные следы на спине.
Банки встречались в каждом доме и приобретались у арабов Хеврона, города, известного во времена турок как центр стекольной промышленности. И так же как банки, привозились оттуда цветные стеклянные браслеты, которые носили наши сестры на своих маленьких запястьях. Арабские торговцы называли банки «касат ава ахсан дава» (т.е., воздушные банки – испытанное лекарство), и так они выкрикивали, проходя нашим кварталом. Банки служили лекарством от «фонтада» (воспаления легких). Брали вату или листки бумаги, поджигали и совали в банки, которые затем прилепляли к спине. Иногда еще добавляли крахмал («нишисти»), оттягивающий кровь.
Но все эти лекарства были ничем в сравнении с испытанным средством от всех болезней – а именно с касторкой. Это лекарство встречалось почти в каждом доме. Если же его не оказывалось – посылали одного из детей в аптеку, и аптекарь за гроши выдавал ему полстакана касторки.
Нас охватывала дрожь, когда мы слышали, что приговорены к принятию касторки. От одного ее вида, еще не попробовав, мы впадали в панику и начинали лить слезы, умоляя матерей избавить нас от касторки. Но все наши молитвы были напрасны, и полный стакан стоял на столе – половина касторки, половина лимонного сока или вина. В этот момент мать демонстрировала весь свой дар убеждения, и, если это не помогало, звала на помощь отца, бабушку, а также тетушек и соседок. Она рассказывала истории, давала обещания, но страх не оставлял нас. Одну из таких историй ПОМню до сих пор. «Твой покойный дедушка, – рассказывает моя мама с присущим ей очарованием, – не только выпивал стакан касторки до дна, но еще и вылизывал его пальцем». И она водит пальцем по воздуху и прикладывает его к губам. «Как же это?» – спрашиваю я себя в недоумении и с изумлением смотрю на маму. И так время от времени мне рассказывалась эта история про дедушку. Я любил своего деда, который умер, когда мне было пять лет, и чей статный облик я хорошо помнил.
Все средства убеждения испробованы, но я продолжаю сопротивляться. Тогда мама применяет последнее средство. Она говорит: «Скорее, ведь еда пригорает, и мне нечего будет подать вам на обед». Мамино лицо грустнеет. Тогда мне делается ее жаль, и я отдаю свой нос в ее руки. Она зажимает мне ноздри, и я опрокидываю в разинутый рот всю касторку до донышка.
2
Самой серьезной болезнью, которой мы страдали в детстве, была глазная болезнь. Иерусалимские улицы летом были покрыты пылью, зимой – глиной и грязью, воды не хватало. Мылись мы недостаточно. В летние дни раз в день по улице Яффо проезжала муниципальная повозка и «увлажняла» пыль на несколько часов. Как сейчас вижу эту медленно ползущую повозку, за которой следуют мальчишки и мочат руки и ноги под тонкими струйками воды, брызжущими из трубы. Иногда, в отсутствие повозки, брали бурдюки с водой и опрыскивали из них улицы. В переулках Старого города было гораздо грязнее. Каждая улочка и переулок служили нужником и сточной канавой. Когда мы проходили этими улочками, в нос ударяли столь ужасающие запахи, что приходилось зажимать ноздри. В 1910 году в городе разразилась эпидемия холеры, и в октябре муниципалитет решил запретить жителям Иерусалима выливать помои на улицу. Для осуществления этого запрета были назначены шестеро инспекторов с окладом в сто двадцать пять фошей в месяц.
Популярной глазной врачихой была «Ципора ла польбира» (Цилора-опылительница), или, как ее еще называли, «Ципора ла кордиа». Она была тещей хахама Рахамима Мизрахи и жила вблизи «Лас трис кеилот» (трех синагог), то есть Истанбульской синагоги, «Иль кааль джико» (Малой синагоги) и «Иль кааль ди талмуд тора».
Признанной врачихой была болиса Рика ди Панижиль, мать главного раввина Элиягу Панижиля. Болиса Рика занималась только «кайвер», т.е. знатью, семьями уважаемыми и почтенными, и своими родственниками. Она тоже пользовалась порошком, которым опыляла глаза.
Но не только сефардские женщины занимались лечением глаз. Рейзеле Файнштейн тоже была известной врачихой. Ее прозвали «Рейзл-капельница”, потому что она закапывала в глаза двухпроцентный раствор купороса для домашнего употребления. Эта многодетная Рейзеле лечила в основном младенцев. Ее муж раби Давид Файнштейн носил штремл. Он служил секретарем американского консульства в Иерусалиме.
Методы лечения Ципоры-опылительницы были разными, в зависимости от состояния глаз. Столь же разными были методы приготовления порошка. Например: брала хлебную лепешку, вроде питы, клала внутрь «канадский сахар» (колотые кристаллы) и ставила в печь. Когда сахар плавился, она тонко молола его и просеивала. Сахарную пудру смешивала с «польво ди Мицраим» (египетским порошком) белого цвета.
Кроме «польво», применялись и другие средства. Например, «катра». Брали яичный белок и пускали в глаза, чтобы вытянуть из них жар. Блаженной памяти Хаваджа Йосеф Баразани рассказывал мне, что он также однажды обратился к подобной врачихе. Он лежал три дня с закрытыми и залитыми яичным белком глазами и почти ослеп. Когда это стало известно градоначальнику Хусейну Салиму Альхусейни, тот прислал ему свой экипаж, который доставил его к доктору Кенту из шотландской больницы. В тот день больница была переполнена больными, пришедшими из Бейт-Лехема и Бейт- Джалла. Доктор Кент немедленно занялся им и сумел спасти его зрение.
Глазные врачихи имели обыкновение продавать порошок в пакетиках для «домашнего пользования». У них хранился камень аргентум синего цвета, которым натирали брови – лекарство не хуже других.
Ципора Мизрахи принимала больных также у себя в доме, в том числе арабов из соседних деревень, приходивших к ней со своим скотом и проводивших у нее день за днем с глазами закрытыми, «пока не выздоровеют». Старожилы рассказывают, что у нее была «легкая рука», «мано буэна и ливьяна» (т.е. ей улыбалась удача). У этих феллахов обычно с больших тюрбанов свисал шнурок с цветным камнем, «прикрывающим»больной глаз. Этот камень был подобием цветных очков, которые носят сегодня, чтобы предохранить больные глаза от солнечного света.
Черный порошок служил Ципоре для лечения покрасневших век и успокоения рези в глазах. Для успокоения Ципора подавала больным стакан молока с кофе, вместо наркоза. Женская половина синагоги «Талмуд тора», «риша диль кааль» сефардов, служила местом отдыха больных во время лечения, так как в ней был чистый и прохладный воздух. Иногда Ципора навещала больных на дому за небольшую плату. Эта женщина, которая также нянчила детей, служила поварихой в благотворительной сефардской столовой.
Кроме «опылительниц» и «капельниц», были и другие женщины, умевшие найти совет на любой случай, чьей помощью мы пользовались в тяжелую минуту.
Болиса Паломба Бецалель также занималась лечением глаз, но она пользовалась «йарбас ди кунджа», из которых приготовляла «палас» (компрессы) и клала на глаза. Кроме того, она занималась вправлением детских позвонков. Молодые матери в те времена не знали, как держать младенца, и его спина искривлялась («си испальдабья»). Тогда звали болису Паломбу, и та брала младенца, массировала спину и с улыбкой возвращала его в руки молодой и счастливой матери.
Но иногда лекарства не помогали, и свет мерк в глазах больных. Про такое говорили «ли авашо агва а лос ожос» (вода пролилась в глаза). Глаза казались на вид здоровыми, но на самом деле сетчатка разорвалась, и больной потерял зрение. В детстве я знал многих людей с открытыми глазами и полной слепотой.
Страх потерять зрение преследовал наших родителей. Они мечтали сохранить зрение («состинир ла бьиста»). На устах у них постоянно была молитва, чтобы Бог не допустил «инкантамиенто» (чтобы не померкли их глаза), и чтобы дано было им вернуть души Творцу с открытыми глазами.
Заработок Ципоры Мизрахи пострадал, когда в Иерусалим приехал молодой доктор Валах и открыл клинику в Дир Эль-Арман (армянском монастыре). Понемногу доктор Валах завоевал доверие народа. Необходимо было наладить рекламу, и он попросил моего деда рава Габриэля Шабтая Йегошуа, быть вроде «вакиля», уполномоченного представителя врача, чтобы убеждать народ лечиться у него. И постепенно стали приходить в его шнику. Хотя, говорили старухи, он заставлял больных долго ждать и много раз мыл руки, прежде чем подходил к больному, не то что Ципора, приступавшая к работе без лишних предисловий и с грязными руками.
Интересный случай произошел однажды с Х.Й. Баразани, страдавшим глазной болезнью, когда он отправился в Хеврон на свадьбу своего родственника рава Хаима Баджио. Как принято у евреев при посещении Хеврона, он завернул в пещеру Махпела. Увидел его смотритель пещеры и принял за мусульманина. Он спросил его о болезни, обмакнул перо в масло одного из светильников, горевших в пещере, и помазал ему глаза.
Многие еще помнят двух китайских женщин, прибывших в Иерусалим пятьдесят лет назад и показывавших свои фокусы, снимая с помощью двух стеклянных палочек с глаз жителей Иерусалима маленьких белых червячков. Рассказывают, что когда врач Сегаль из Цфата услышал о «китайской премудрости», то вызвал к себе двух китаянок, и те пришли к нему и проделали все то же с его глазами. Велико было его изумление. То же они проделали с глазами учениц школы «Коль исраэль хаверим».
Среди прочих болезней, которым мы подвергались в детстве, была сивьядика» (ячмень), одна из самых распространенных из-за отсутствия гигиены для глаз. Много дней мы ходили с ячменем, дома, на улице, в талмуд-торе. Испытанное средство против ячменя – натирание долькой чеснока, отчего боль делалась невыносимой. Для лечения «сивьядика» имелся специальный заговор на «испаньолит», и совершался он не в доме, а на дворе, около колодца, воду из которого мы пили. Сколь же терпеливы были наши колодцы! Они не только принимали на себя в Новый год все наши грехи и провинности, они еще помогали лечить все наши болезни.
Вот пример заговора, который я скопировал из маленькой черной записной книжки рава Эльазара Элиягу Мизрахи:
«В случае сивьядики.
Прошептать с тремя зернами ячменя над колодцем три раза, и каждый раз бросить по зернышку.
Во имя Г-спода Б-га Израиля. Истриа мои рилозиента. Уна дизи ки иста истри ки ариломбрава мае ди бьос. Дэла со сикора ки но тиенга риломблор жи аки лос скаманос а иль фузо ло иджамос. Дами ту фрискора тома ла долор ансо.”
А вот перевод этого заговора:
«Звезда весьма сияющая. Один говорит, что эта звезда сияет более тебя.
Дай же ему сухость, чтобы не было в нем сияния. Отсюда достаем мы его и бросаем его в колодец. Дай мне свою прохладу и забери сильную боль”*
[1] Марокканские евреи имеют обыкновение брать семь зерен ячменя, трут каждым зернышком «ячмень» на глазу, после этого зарывают семь зерен в месте, где не ступала нога человека, и в это время произносят: «Умрах ма тара ада» (никогда этого больше не увидишь).
Особым лекарством против любых болей было «прижигание», бывшее йеменским «патентом». Что делали? Накрывали больного одеждой, и двое сильных мужчин усаживались на него («си инвиньяван инривиа»), держа его как следует руками и ногами. К больному месту прикладывали раскаленный предмет, приготовленный заранее. После этого закрывали больного массой одеял и одежды, чтобы пропотел. Когда больной немного успокаивался, ему подавали горячий кофе.
К этому способу прибегали также для лечения ран. Мой покойный отец рассказывал, что в молодости страдал от «фистулы» на спине, гноившейся и кровоточившей. Его уложили и «прижгли» рану пылающим гвоздем, и рана зажила. Эту историю, в которой был элемент героизма, отец обычно рассказывал мне, когда меня ждала операция.
Как принято у мальчишек, во время своих игр мы получали тяжелые травмы, и тогда возникала необходимость доставить нас к «пригадорис» и «пригадирас» (массажистам и массажисткам), чтобы вернуть на место вывихнутые кости рук и ног. В роли «пригадорис» выступали обычно мясники, потому что они знали в подробностях все кости и внутренности скота. Я спросил Иссахара Царфати, чья лавка сегодня находится на рынке Махане Йегуда, кто занимался этой врачебной практикой, и он ответил: «Ицхак Шалом, который был «примо пригадор», прекрасный специалист, а также я сам.» А как же он овладел этой профессией? На это он ответил отрывком из Торы: «Человек и скот творения Господни», и, будучи специалистами в анатомии скота, мы с легкостью можем разобраться в строении человеческого тела.»
«Пригадирас» были в основном старые женщины, к которым нас посылали при болях в горле. Сперва они хорошенько массировали нам вены на руках, а затем пальцами сжимали миндалины в горле и оттягивали их назад, бормоча слова молитвы и просьбы по-испански, содержание которых мы не понимали, кроме слов на иврите «рефуа шлема» («полное выздоровление»).
Наши родители смертельно боялись операций. Само слово повергало их в ужас. Все средства были подходящими, лишь бы не дошло дело до операции. Они долгие годы тяжко мучились, только бы не позволить ножу прикоснуться к ним. Даже на операции, считавшиеся легкими и не опасными, вроде операций при переломе и аппендиците, они не соглашались.
Человек ходил с выставленным наружу открытым переломом «кван ла потра ди ахваира». Другие перевязывали его веревками, а когда в Иерусалиме появились ремешки для переломов, их надели дети и взрослые и носили их на себе всю жизнь. У меня был приятель, который в четырнадцать лет получил перелом, неся два бака, полные воды из колодца. Когда его родители услышали от доктора Мазараки, что ему необходима операция, то отказались, и только в возрасте двадцати двух лет, за год до свадьбы, он перенес операцию. Все эти годы юноша проходил с ремешком.
До первой мировой войны в иерусалимских больницах почти не делали операций. Те, кто в этом нуждались, плыли за море в крупные европейские города, вроде Парижа и Вены. Понятно, что только очень состоятельные люди могли позволить себе такие поездки. Только с прибытием медицинской миссии «Адассы» в начале британского владычества начали проводить операции.
Рахамим Нахма, которому сейчас девяносто девять лет, рассказывает:
«Однажды напали на мою жену сильные боли. Я взял ее в больницу Ротшильда. После проверки выяснили, что у нее «апиндис». Что сделали? Клали ей на живот куски льда, пока он не вспух и не стал «уна тарбука» (барабан). Пришел врач Сегаль и намазал живот каллодиумом, и опухоль спала. Через некоторое время моя жена поправилась.» Врач Сегаль в свое время лечил дочь турецкого главнокомандующего Рошам-бея, который потом откликнулся на просьбу спасителя дочери и освободил его от армии.
Страдающих переломом, а таких было много, Рахамим Нахма приводил в комнату и говорил ему: «Выбери себе подходящий ремешок». Я и сам до сего дня ношу ремешок для перелома.
К прочим домашним средствам, которые мы уже перечислили, следует добавить также арак, служивший бальзамом и лекарством при всех невзгодах. Бутылка арака не исчезала из дома. Само ее присутствие приносило успокоение. Стоило нам почувствовать зубы, и нам сразу делали «боджиджас ди раки» (пузыри из арака). Полоскали араком больные зубы, опасаясь, чтобы мы, не дай Бог, не проглотили ни капли, а то опьянеем. Арак облегчал боли в животе. Мягкая и заботливая рука мамы гладит живот и опрыскивает его подогретым араком изо рта. Насморк ли у нас – сейчас же мы наполняем ладонь араком и втягиваем в нос. Понятно, особого наслаждения от этого мы не испытывали, ведь арак обжигал ноздри.
Заменой склянке с араком служат сегодня таблетки аслагана или А.П.С., которыми снабжают врачи из поликлиники нас, наших жен и детей. А я как раз скучаю по «сакикира ди раки», компрессу с араком, который я клал на лоб, чтобы мне полегчало. Вот ведь, даже в этом вопросе существует какая-то романтика! Арак служил, в основном, для успокоения «болей сердца и души». Загрустившему «си тото сикора» тотчас же подавали рюмочку арака с водой «агва кон раки», чтобы успокоить его дух. Человек, стремившийся «продемонстрировать» свои боли и страдания, повязывал «уна сакикира» (белый платок, смоченный араком) на лоб, и это было «знаком» болезни любого свойства, что смягчало сердца ближних.ПЕРЕВОД С ИВРИТА: Некод Зингер
:
ДВОЕТОЧИЕ: 