ЖЕНИТЬБА ГРУФФАЛО

        Поэзия — последнее прибежище негодяя, как принято считать в здешних джунглях. По этому поводу всегда стоит шум.
        За стремлением к разнообразию тоже всегда стоит шум. Настоящему солдату он ни к чему. Груффало там.
        Скорее всего, он просто сбежал, пока я находился в беспамятстве, но мне приятно думать, что у него сложилась личная жизнь. Да, на самом деле я знаю, что обманываю себя. Он ведь хотел погубить человечество, не так ли?


ЗАМОЧЕК И ЦЕ́ПОЧКА

        Золотые крылья желания. Розы над Берлином. Пора бы снять с них еловый лапник.


ПЯТЬ ЗВЁЗД

        Разной степени достоверности. Никому ни о чём нельзя рассказать. Никакого внутреннего мира нет.
        — Никакого внутреннего мира не существует?
        — Никакого внутреннего мира нет.
        Меня обступили призраки. Меня окружают болота и леса. Тебя окружают болота и леса. Будем считать, это тоже форма прощания. Двенадцать лет назад в моей руке покрылся трещинами стакан.         Двенадцать лет и один день, если точнее. Прошлой ночью было двенадцать лет, если совсем точно.


ПРОПУСК

        В нижнем ящике письменного стола. Малиновки заслышав голосок, я девять грамм свинца вобью себе в висок.
        — Какая глупая цифра!
        — Какая цифра?
        — Девять. Попробуй другую цифру.
        — Другое число?
        — Другую цифру.


НАРЦИССИЧЕСКОЕ РАССТРОЙСТВО

        В мире только один настоящий лжец — это я.
        Вокруг меж тем зеленеет травка, поют птицы, люди делают карьеру, идут к успеху, а в небе то Солнце, то Луна. Я бы даже извиняться за это не стал.
        Ещё, бывает, блеснёт в каком-нибудь дупле истинный бриллиант, но совы — со́вы намн


МАФИЯ

        В городе Палермо никогда не заходит солнце. Но и никогда не восходит, как следствие.
        В городе Палермо никогда не наступит ночь — до тех пор, по крайней мере, пока незадачливые столовращатели не перестанут вызывать призрак Гертруды Стайн. Гертруда — Героиня Труда, если верить пролеткультовским святцам.
        В городе Палермо не бывать — в игру «Мафия» на грязной кухне не играть с отбросами (но не общества; все были детьми).
        Однажды роли будут распределены так, что симптоматическое раз и навсегда станет жирной добавкой к обманчивой процедуре. Как сладка победа, доставшаяся даром каким-то чужим, совсем чужим людям. В городе Палермо, где же ещё.
        — Есть один вариант. Но плохой.


КОВИДНЫЙ ЭКСПРЕСС

        Неделикатное предложение, сделанное в тамбуре.
        Луна, сделанная в Гамбурге, за ковидным окном экспресса. Оконным седлом. Хотелось сделать совсем другой выбор. Ваши желания исполнит выдающий атлет Ганс Мхеидзе.
        — Замени грузинскую фамилию на другую какую-нибудь. Глупость же.
        — Стоило бы заменить атлета на борца для начала. А вместо желаний — вызов или заказ.
        — Или приказ! Борца заменим на призванного солдата!
        Дорожный шум заглушил пустые разговоры случайных пассажиров при лунном свете. А вскоре и от них самих — следа не осталось.


ВЕЧЕР СУДНОГО ДНЯ

— Бог умер тогда, когда наша цивилизация победила за счёт неспособности к созерцанию. Потому такой грязный интерес к восточным медитативным практикам. Мы пытаемся сделать что-то по-настоящему нужное, правильно?
— Слуги сатаны — вот вы все кто.
— Опять на каком-то дурацком языке говоришь.
— Всем помочь нельзя, так говорят, да? Так правильно говорить?
        Под темнеющим небом простирался огромный город, будто вогнутый внутрь себя из-за собственной же тяжести. Говорили, когда-то здесь было озеро. Но это неправда. Озера не было. Была лишь граница, идущая по каменистым вершинам окрестных холмов. Берег никогда не существовавшего озера. Двое мужчин — один долговязый в военной форме, другой гражданский — пытались переложить друг на друга ответственность за всё, что происходило под звёздным куполом от самого начала времён. Версии одних и тех же событий значительно различались.


ЭВАКУАЦИЯ

        Памятник на одной могиле в Венеции. Поставленный в годы советской оккупации и потому вечно находящийся под угрозой сноса. Но левые активисты не позволяют. До поры до времени.
Памятник на одной могиле в Звенигороде. Ну тут просто: пришло время там побывать.
        Оба памятника имеют равную меру воплощения в реальности. Это самое важное, о чём у меня нет права забыть.
        Эвакуация обеих Венеций началась с Дворца дожей и Зимнего дворца. Потом — Исаакиевский и Сан-Марко. Последними были крысы.
        Русские забрали с собою всё. Оставили пару новых праздников, что финнам, что итальянцам, но у финнов они популярнее. Дети, резвящиеся на пустынных песчаных отмелях, — что может быть лучше? Когда они вырастут, автобусы будут возить их на политические мероприятия.


ЛОЖЬ РЕГГИ

        Как один из вариантов более современной танцевальной программы.
        Стриженый растаман в грибах с топором — вот и вся биография. Спасибо, не в кирзачах! Колдун, прозорливец! Нечестивец! Прага, пророк, продрог. Да, запятая где положено. Это просто перечисление.
        — Спотыкающееся?
        — Время от времени. В нужных местах.


НА УГЛУ ГАНДИ (ЧАСТЬ I)

        А ну-ка песню мне пропой, товарищ Бендер. Товарищ Швондер. Товарищ блендер, в конце концов, ведь известно, блендер блендеру глаз не выклюет. В отличие от двух предыдущих.
Эволюционный держите шаг. Сам держал, старался: самодержавие в наши дни сохранило только психологический смысл. Никакой политики. Никакой-никакой-никакой.
        На углу улиц Ганди и Свободы в нашем городе растут цветы. Ещё там стоят светофоры. Они стоят хорошо. Поставлены хорошо. Они нужны для того, чтобы не возникало ощущение тупика.


НАЗВАНИЕ ИЛИ ЗАГОЛОВОК

        Рецензия на убийство. Уважаемый жанр, всегда его все любили. Тысячелетиями.
На подвижной лестнице Спинозы я займу последнюю ступень. Стремясь к преступной, гибельной неподвижности. Выжил — значит, убийца.


ПУЛЬСИРУЮЩАЯ КРИТИЧНОСТЬ КОЛЛЕКТИВНОГО ТЕЛА

        Квест «секс под кей» сдан. Велик русский язык и могуч.
        — Могуч-могуч.
        — Могуч-могуч, — кому-то захотелось добавить этой истории несколько красных полос. Тёмных, намного темнее вишнёвого.
        — Чёрный чай тоже могуч.
        Чупа-чупс, который ушёл на дно. Не в силах проснуться, скатился к мальтузианству маленьким шерстяным клубком:
        — Город большой. Можно и прорядить.
        Не лечат мух в стране ветеринаров и сирот.


ДАРВИНОВСКИЙ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МУЗЕЙ

        — Тяга к чистоте формы заставляет страдать. Жак Сежест диктовал Орфею похожие послания.
        — Кокто по-разному трактовал поручения, которые Смерть давала своим подручным.
        — Дятел. Долбишь одно и то же, как дятел.
        — Муха жужжит подобно перематывающейся аудиокассете.
        — Стакан воды пропускает свет.
        — Зеркала должны больше отражать.
        — Птица поёт при помощи пальцев. Один раз.
        — Юпитер делает слишком разумными тех, кого хочет погубить.
        — Механическая музыка бывает удивительной.


В МИРЕ ЖИВОТНЫХ

        «Один мёртвый мужчина, одна мёртвая женщина и один живой мужчина». Так мы расписали текущую долговую ведомость.
        В детстве я не играл в ковбоев, не читал Майн Рида и Фенимора Купера, даже фильмы с Гойко Митичем достались чуть более старшему поколению. Westworld не был частью личной живой повседневной культуры, в отличие от крестоносцев и стран-участниц Второй мировой войны; не был прочувствован на уровне глубокого взаимодействия с миром, обществом, людьми, стаей диких животных.
        Зато теперь я в этом мире живу. Воплощая в жизнь чужие подростковые грёзы. Прикольно по-своему.


ЭКСПЕДИЦИОННЫЙ КОРПУС ДЖЕННИ КУРПЕН

        Представляю, как мы беседуем с Артуром Аристакисяном, а вокруг вьётся любящий территорию посольства одной из балтийских стран британец Гашиш:
        — О Дженни нужно снимать кино.
        — У тебя есть готовый сценарий?
        Вторая реплика ещё более непредставима, чем первая. Поскольку сценарий, написанный самой Дженни, превосходит любой другой: заложенное в нём естественное право на неприкосновенность частной жизни маркирует какую бы то ни было внешнюю драматургию как интервенцию.
        — Ставит её на колени.
        — Тоже непредставимо.


ТИПОГРАФИЯ НА ЯГОДНОЙ УЛИЦЕ

        23 марта 2021 года — выборы в кнессет. Испытываю беспокойство, как завзятый болельщик. Как Витя (другого способа понять его страсть к футболу у меня нет).
        Стою напротив дома, в котором когда-то была типография. Сделал бы здесь фото, даром что на месте типографии «Пятёрочка», но ведь и здание совсем другое, прежнее снесли. Но всё же сделаю снимок: «Город Виноград» обрёл материальное воплощение внутри этих стен. «Трупак» — тоже внутри этих стен.
        Точнее, внутри стен, которые стояли на месте нынешних. Прежние снесли. А сейчас это скорее витрины, чем стены.


ЩЕДРОСТЬ

        Обнаружил, что выход из метро закрыт. Я и раньше это знал, но обнаружил только сейчас.
По правде сказать, даже ещё и не обнаружил. Вот выйду из вагона на «Новослободской», тогда и обнаружу. Минут через пятнадцать. Пятнадцать минут — это недолго. В этом несложно убедиться.
Будем считать, я вышел через закрытый выход. На самом деле прошёл через «Менделеевскую», но думаю, что могу позволить себе скромный самообман. Большую часть жизни мы обманываемся куда щедрее.
        Несравнимо щедрее.
        Теперь о том, зачем я здесь вышел. Точнее, почему. Потому что хотел зайти в «Кофикс» напротив старого дома. Правильный «Кофикс», с мезузой.
        Будем считать, зашёл. Будем считать, отоварился благовониями в колониальной лавке напротив, около второго подъезда. Будем считать, вышел из первого.
        Свернул в подворотню, развеяв массу иллюзий.


СМЕХ

        Девять жизней известного москвоведа. Яркий художественный текст памяти москвоведа. Документальный кинематограф. Опасное соседство. Всё позади.
        Над городом вьётся дым.
        Город в руинах. Догорает здание университета на Воробьёвых горах, сообщая, что там осталось, чему гореть. Поверженные мосты преграждают реку. Бульварное кольцо замкнулось навеки. Громко грохочет смех.


МЕСТО ПОД ЗЕМЛЁЙ

        Иногда кажется — с некоторыми вещами пора прощаться. Иногда кажется — вот они, те вещи.
Ужас осознания содеянного приходит потом. В очень редких случаях приходит в процессе.
        — Это смотря что считать процессом. Танец — это процесс? В вашей логике, подозреваю, процесс. Но знаете, на чём я вертел такую логику? На хую вертел! На хую вертел!!!
        — Полегче, придурок.
        — На хую вертел!!!
        Звон бьющегося стекла достойно завершит этот короткий рассказ. Люди часто думают, что их мысли нельзя узнать.


НА УГЛУ ГАНДИ (ЧАСТЬ II)

        — Я от него не боюсь заразиться. В нём вирусу поместиться негде, — слышу перед тем, как выйти на улицу.
        Зелёные кресты многочисленных аптек зазывают как-то особенно плотоядно, особенно жадно и похотливо, на грани оскорбления общественной морали, оскорбления религиозных чувств.                   Нечего хорошему, доброму человеку делать в аптеке.
        Даже такому, как ты, нечего там делать. Иди в поле, съешь побольше травы, глядишь, ненароком целебная попадётся. Душу свою не губи, вот о чём речь. Водки выпей, упади в канаву, замёрзни к следующему утру до смерти — главное, сбереги душу. Не продавай душу. Не заходи в аптеку.
        — На углу Ганди пронзительно завывает ветер. 


ДУРАКИ

        — Если скорбь не уродлива — значит, это не скорбь. Что-то другое. Разновидность просветления? Не уверен.
        — Скорбь не уродлива. Никогда. 
        Интерьеры для этого диалога явно должны быть куда богаче предложенных реальностью. Обгоревший чайник должен быть убран. А музыку вообще лучше выключить.
        — И развести собеседников по разным палатам. 


РЕПРОДУКЦИЯ

        Штормовой ветер усиливался, срывая черепицу с крыш и с корнем выдирая деревья. Золото северной осени осталось в прошлом, настолько далёком, что даже ностальгические воспоминания казались фальшивыми, внушёнными чем-то средним между мировой культурой и кондитерским производством. Доступные средства связи отступили в страны с более подходящим климатом, а любые намёки на дружественное жильё были уничтожены едва ли не космического масштаба катастрофой. От молитв было не больше толку, чем от проклятий. Успокоительные средства действовали так, как действует отвар ромашки после сквозного попадания в голову. 
Штормовой ветер усиливался, и тогда она поступила так, как поступали все филифьонки в её роду. Исторгла из себя Филифьонку и прогнала прочь.


ШКОЛА ЖИЗНИ

        Суицид — это роскошь. Доступная только очень состоятельным людям. Отчаяние, разочарование, невыносимое унижение, острое отвращение к себе, гулкая звенящая пустота и прочая общедоступная поебень не имеют ровно никакого отношения к делу. Исключительно деньги. Та космическая валюта, которой должно быть достаточно, чтобы откупиться от собственного существования.
        Пара шустрых пацанчиков решила открыть по такому случаю ссудную лавку. Один сидел внизу, принимал клиентов, в меру неряшливо вёл расчёты, а другой занимался внешним оформлением предприятия и взаимодействовал с кредиторами. Своих денег у наших героев не было ни гроша.
        Однажды после нелёгкого рабочего дня они бродили в оффлайне, кое-как склеив расползающийся холст с неопределённым пейзажем, и наткнулись на золотую жилу. Дела пошли в гору, кредиты были выплачены, бизнес, как говорится, цвёл, только что-то во всём этом было не то.
        — Я! Я знает, что было не то! Я хорошо училось и хорошо изучило, что было не то! И сейчас всем об этом поведает.
        — Никто никому ничего не поведает. Урок окончен.


ЗАПЛАТИТЬ ЗАПЛАТУ

        Одно время часто приходилось слышать: «Любой каприз за ваши деньги». Сейчас так больше не говорят, это устаревшее выражение. Представители самых разных социальных слоёв — подчас технически неперемешиваемых — предпочитают другие выражения.
        Смело можно сказать, что других выражений в океане — по самую ватерлинию. По самую щиколотку. Ветхая клетчатая заплата из клетчатой ветхой ткани, да и та — выплачивает чей-то чужой успех, без сколь-нибудь видимого человека. Не чужой — ты не можешь это не понимать. На смену непришитой заплате из лисьей рубахи пришла колода Таро.
        Это Груффало шлёт привет.

Наши истины ничем не лучше истин наших предков. Подменив концепциями мифы и символы, мы считаем себя «передовыми»; однако эти мифы, эти символы несут в себе не менее глубокий смысл, чем наши концепции. Древо Жизни, Змей, Ева и Рай значат не меньше, чем такие понятия как: Жизнь, Знание, Искушение, Подсознание. Конкретные образы зла и добра в мифологии являются столь же емкими, как понятия «Зла» и «Добра» в этике. 6 своей глубочайшей сущности знание никогда не меняется – сменяются лишь декорации. Любовь продолжается и без Венеры, а война – без Марса, и даже если боги больше в них не вмешиваются, события не стали ни более понятными, ни менее загадочными: просто на смену торжественности древних пришел набор формул, но остались неизменными константы человеческой жизни, которые наука постигает не глубже, чем поэтические сказания.

Современная самонадеянность не знает границ: мы мним себя более просвещенными, более глубокими, чем все прошедшие столетия, забывая, что уже учение Будды поставило перед тысячами человеческих существ проблему небытия, и воображая, будто именно мы открыли ее, только на том основании, что изменили формулировки и ввели малую толику эрудиции. Но какой западный мыслитель смирился бы с мыслью, что его можно сравнить с буддийским монахом? Мы плутаем в текстах и терминах: медитация – величина, неизвестная современной философии. Если мы хотим сохранить хотя бы некоторую интеллектуальную пристойность, нам решительно надо изгнать из наших умов любые восторги по поводу цивилизации, как и суеверное отношение к Истории. Что же касается великих проблем, то здесь у нас нет никаких преимуществ ни перед нашими далекими предками, ни перед нашими более близкими предшественниками, люди всегда знали все, по крайней мере относительно Сущности: современная философия ничего не добавила к китайской, индийской или греческой мысли. Да никакой новой проблемы и быть не может, несмотря на наши наивные убеждения и самомнение, стремящееся уверить нас в противном. Кто может сравниться с китайскими и греческими софистами в игре идей, кто превзошел их в смелости абстракции? Во все времена, во всех цивилизациях достигались все пределы мысли. В плену у демона новизны, мы слишком быстро забыли, что мы не более, чем эпигоны первого питекантропа, взявшегося размышлять.

Ответственность за современный оптимизм лежит в основном на Гегеле. Как мог он не заметить, что сознание нисколько не прогрессирует, а только меняет свои формы и модальности? Становление исключает совершенное свершение, оно исключает цель: события разворачиваются во времени без внешней по отношению к ним целенаправленности и завершатся, когда будут исчерпаны возможности продолжения пути. Уровень сознания различен в разные эпохи, но само сознание не возрастает в результате их последовательной смены. Мы обладаем сознанием не в большей мере, чем греко-рим­ский мир, Ренессанс или XVIII век; каждая эпоха сама по себе совершенна – совершенна и тленна. Существуют особые моменты в истории, когда сознание обостряется до предела, но никогда не было такого затмения ума, чтобы человек оказался неспособен заниматься вопросами собственного бытия, ибо история – это не что иное, как вечный кризис, то есть банкротство наив­ности. Негативные состояния – те именно, в которых обострено сознание – распределяются неравномерно, но они тем не менее присущи всем историческим эпохам. Уделом уравновешенных, «счастливых» времен явля­ется Скука – естественное следствие счастья; неуравновешенные, бурные эпохи подвластны отчаянию и порождаемым им религиозным кризисам. Составные элементы идеи земного рая несовместимы с Историей, с простран­ством, в котором процветают негативные состояния.

Все пути хороши, все способы познания законны: умозаключение, интуи­ция, отвращение, восторг, стенания. Видение мира, опирающееся на концеп­ции, не более оправдано, чем то, которое возникает из слез: доводы разума и вздохи – модальности, одинаково убедительные и одинаково никчемные. Я строю для себя некую форму вселенной; я в нее верю, и, тем не менее, эта вселенная рушится под натиском иной достоверности и иного сомнения. Последний из неучей и Аристотель равно неопровержимы – и равно уязвимы. Вечность и тленность свойственны произведению, которое вынаши­валось долгие годы, как и стихотворению, расцветшему в одно мгновение. Заключает ли в себе «Феноменология духа» больше истины, чем «Эпипсихидион»? Молниеносное вдохновение, так же, как многотрудное проникно­вение, преподносит нам результаты и незыблемые, и ничтожные. Сегодня я предпочитаю одного писателя другому, а завтра придет очередь автора, который прежде вызывал у меня отвращение. Участь творений духа, как и доминирующих в них принципов, зависит от нашего настроения и возраста, наших страстей и разочарований. Мы подвергаем сомнению все, что прежде любили, мы всегда правы и всегда неправы, ибо все хорошо и ничто не имеет никакого значения. Я улыбаюсь: рождается мир; я мрачнею: он исчезает, и появляются очертания нового. Не существует мнения, системы, верования, которые не были бы справедливы и в то же время абсурдны в зависимости от того, принимаем ли мы их или отвергаем.

В философии строгости не больше, чем в поэзии, точно так же как в уме ее не больше, чем в сердце; строгость существует лишь в той мере, в которой мы отождествляем своя с принципом или делом, за которое мы беремся или влиянию которого подвергаемся: все, что извне: и разум, и чувства – произ­вольно. То, что мы называем истиной – ошибка, пережитая не в полной мере, еще неисчерпанная, но она обречена вскоре устареть; это еще одна новая ошибка, которая лишь ожидает компрометации своей новизны. Знание расцветает и увядает вместе с нашими чувствами. И если мы одну за другой приняли все истины, это значит, что вместе с ними мы исчерпали себя и что в нас не больше жизненных сил, чем в них. История непостижима вне того, что вызывает разочарование. Именно так зреет желание предаться мелан­холии и от нее умереть…

Истинное знание сводится к бдению во мраке; от животных и нам подобных нас отличает сумма наших бессонниц. Какую плодотворную или странную идею создал соня? Вы крепко спите? Вы видите сладкие сны? Значит, вы множите ряды анонимного сброда. Дневной свет враждебен мысли, солнце ее затмевает, она расцветает только ночной порой… Из ночного знания следует: всякий человек, приходящий к утешительному выводу по любому вопросу, проявляет глупость или ложное милосердие.

Кому удалось открыть стоящую радостную истину? Кому удалось дневными речами спасти честь интеллекта? Блажен, кто может сказать себе: «Знание мое – печально».

История – это ирония в движении, усмешка Духа, сквозящая в событиях и людях. Сегодня празднует победу то или иное верование, завтра его повергнут, обесславят и заменят: верившие в него разделят его участь. На смену придет новое поколение: старое верование вновь вступит в силу; его разрушенные памятники восстановят… в ожидании новой гибели. Нет незыблемого начала, которое управляло бы милостью и суровостью судьбы: их чередование – следствие грандиозного фарса духа, вовлекавшего в свою игру и самозванцев, и ревнителей, хитрость и пыл. Присмотритесь к полемике каждой эпохи: она не кажется ни оправданной, ни мотивированной. Но ведь она была самой сущностью жизни своего времени. Кальвинизм, квиетизм, Пор-Рояль, Просвещение, Революция, позитивизм и т.д. – какая цепь неизбежных нелепостей… какая бесполезная и при том роковая растрата! От Вселенских соборов до современных политических споров, ортодоксия и ересь одолевали любознательность человека своей неотразимой бессмысленностью. Всегда будут рядящиеся в разнообразные одежды «за» и «против» – по всем вопросам: от Неба до Борделя. Тысячи людей несли бремя страданий из-за тех или иных нюансов, связанных с Девой и Сыном; тысячи других мучились из-за догм, пусть и не столь необоснованных, но столь же невероятных. Все истины создают секты, которые в конце концов разделяют судьбу Пор-Рояля: их преследуют и уничтожают, а впоследствии их руины становятся дороги сердцу, их украшает ореол мученичества, и они превращаются в место паломничества…

Не менее неразумно проявлять больше интереса к дискуссиям о демократии в ее различных формах, чем к диспутам, которые в средние века разгорались вокруг номинализма и реализма; каждую эпоху дурманит тот или иной абсолют, ничтожный и пышный, но кажущийся единственным; люди неизбежно становятся современниками той или иной веры, системы, идеологии, то есть принадлежат своему времени. И чтобы от него освободиться, надо обладать хладнокровием бога презрения…

Полная бессмысленность Истории может вызвать у нас только радость. Разве мы стали бы тревожиться ради счастливого будущего, ради заверша­ющего празднества, единственной ценой которого были бы наш тяжкий труд и бедствия, ради грядущих идиотов, которые станут злорадствовать по поводу наших страданий и резвиться на нашем пепле? Видение райского конца превосходит своей бессмысленностью самые вздорные надежды. Единственное, что можно было бы сказать в оправдание Времени, это то, что в нем бывают более плодотворные исторические моменты, ни к чему не ведущие случайные события, которые нарушают невыносимую монотонность растерянности. Вселенная начинается и кончается каждым индивидом, будь то Шекспир или последний простак, ибо каждый индивидуум переживает в абсолюте свою значительность или свою никчемность…

Какими ухищрениями тому, что кажется существующим, удалось ускользнуть от контроля того, чего нет? Момент невнимания, слабости в лоне «Ничто”: этим воспользовались злые духи-личинки; недостаток бдительности: и вот мы здесь. И подобно тому, как жизнь заменила «Ничто», ее в свою очередь заменила история: вот так экзистенция вступила в цикл ересей, подорвавших ортодоксию «Ничто».

ПЕРЕВОД С ФРАНЦУЗСКОГО: Лилит Жданко-Френкель

Предварительные понятия

Вопрос. Что есть Неоэклектический Катехизис?

Ответ. Неоэклектический Катехизис есть наставление в Нео­эклектике, преподаваемое всякому неоэклектику для благоугождения Богу и спасения души.

В. Что значит слово Катехизис?

О. Катехизис, по переводу с греческого языка, значит Оглашение, изустное наставление; а по употреблению, сим именем означается первоначальное учение о Неоэклектике, всякому неоэклектику подобное.

Об Откровении Неоэклектическом

В. Откуда почерпается учение Неоэклектики?

О. Из Откровения Неоэклектического.

В. Что разумеется под именем Неоэклектического Откровения?

О. То, что сам Бог открыл человекам, дабы они могли право и спасительно веровать в Него, и достойно чтить Его.

В. Всем ли Человекам дал Бог такое Откровение?

О. Он дал оное для всех человеков, как для всех нужное и спасительное; но поелику не все человеки способны принять Откровение от Бога, то Он употребил особенных провозвестников Откровения Своего, которые передали оное всем человекам, желающим принять оное.

В. Почему не все человеки способны непосредственно принять Откровение от Бога?

О. По греховной нечистоте и немощи духа и тела.

В. Кто были провозвестники Неоэклектического Откровения?

О. Адам, Ной, Авраам приняли и проповедали начатки Неоэклектического Откровения; В полноте же и совершенстве принесла на землю Неоэклектическое Откровение Грезина Нега и распространила оное по вселенной чрез своих учеников.

В. Неужели человек не может иметь познания о Неоэклектике без особенного Неоэклектического Откровения?

О. Человек может познавать Неоэклектику из рассматривания сотворенных вещей; но сие познание бывает несовершенно и недостаточно и может служить только приготовлением к Неоэклектике, или некоторым пособием к познанию Неоэклектики из Неоэклектического Откровения.

О Неоэклектическом Предании и Неоэклектическом Писании

В. Каким образом Неоэклектическое Откровение распространяется между человеками?

О. Двумя способами: посредством Неоэклектического Предания и Неоэклектического Писания;

В. Что разумеется под именем Неоэклектического Предания?

О. Под именем Неоэклектического Предания разумеется то, когда истинные неоэклектики словом и примером передают один другому, и предки потомкам учение неоэклектики, Неоэклектический закон, таинство и священные обряды.

В. Есть ли верное хранилище Неоэклектического Предания?

О. Все истинные неоэклектики, соединенные священным преданием Неоэклектики и есть верное хранилище Неоэклектического Предания.

В. Что называется Неоэклектическим Писанием?

О. Книги, написанные Духом Неоэклектики чрез людей, называ­емых неоэклектиками. Обыкновенно сии книги называются сфорим.

В. Что значит слово: сфорим?

О. Слово сфорим есть еврейское. Оно означает: книги. Сим назва­нием выражается то, что неоэклектические книги⁴ преимущественно перед всеми достойны внимания.

О Неоэклектическом Писании в особенности

В. Когда написаны Неоэклектические Книги?

О. В разные времена. Одни прежде, а другие позже.

В. Сии два отделения неоэклектических Книг не имеют ли постоянных названий?

О. Имеют. Те Неоэклектические Книги, что написаны прежде называются Ветхими Книгами, а те, которые написаны после, Крепкими Книгами.

В. Сколько Ветхих Неоэклектических Книг?

О. 22, применяясь к тому, как их считают евреи на своем первоначальном языке.

В. Как же исчисляют Ветхие книги?

О. Следующим образом:

1. Г.Д. Зингер, Н. 3ингер. О неоэклектике – «Обитаемый остров» №3, Иерусалим, 1991
2. Г. Грезин. О неодантизме. – Слог, №2, Иерусалим, 1993.
3. Исраэль Аарони, Дан Даор. Китайская кухня. Издательство «Модан», Тель-Авив, 1986.
4. Золотые страницы. Издательство «Дапей заав», Иерусалим, 1995.
5. Б. Бухбиндер. Юный переплетчик. Издательство «Сифрон». Тель-Авив, 1946.
6. Весь Иерусалим. Иерусалим, 1923.
7. Д. Дефо. Младший Рабинзахен – перевел на иврит Д. Замошец по нем. версии И. Кампе. Брацлав, 1924.
8. Д. Дефо. История Рабинзахена – пер. на иврит Э. Блох по нем.версии И. Кампе. Варшава, 1949.
9. Д. Дефо. Робинзон Крузо ж пер. на иврит И. Эртер и Ш. Р. Эйдельман (перевод утрачен и не издан).
10. Д. Дефо. «Юдоль» – пер. на иврит И. Румш по нем. версии Ф.Рауха. Вильно, 1862.
11. Ш. Л. Гордон. Робинзон на необитаемом острове (пьеса). Варшава, 1907.
12. Д. Дефо «Робинзон Крузо» – пер. на иврит И. Гур-Гразовский (многочисленные издания).
13. Д. Дефо «Жизнь моряка Робинзона Крузо и его странные и удивительные приключения». – пер. на иврит Цви Арад, 1961.
14. Д. Дефо. «Робинзон Крузо» – пер. на иврит А. Бараш, Яффо, 1921.
15. Д. Дефо. «Робинзон Крузо» – пер. на иврит А. Бирман,1965.
16. Д. Дефо. «Робинзон Крузо», сокращенная обработка И. Авиона, 1946
17. ———————————————И. Шеффера, 1955.
18. ———————————————И. Скульского, 1956.
19. ———————————————И. Бен-Пинхаса, 1962.
20. ———————————————А.Римини, 1967.
21. ———————————————А.Офека, 1970.
22. ———————————————А.Карми, 1980.

В. Почему в сем исчислении Ветхих Неоэклектических книг упомянуты:

1. Р. Гомес де ла Серна. «Великий Федор»
2. Т. де Молина. «Толедские виллы»
3. В. Мак-Наб. «Эсмеральда и ее Парандрус»
4. Франциск Колумна. «Гипнэротомахия Полихила»
5. Noveau Petit Larousse Illustre, Paris,1917
6. ———————————————1952

О. Потому что их нет на еврейском языке.

В. Как раздельнее определить содержание Ветхих книг?

О. Их можно разделить на четыре следующие разряда:

1. Книги законоположительные.
2. Исторические, которые содержат преимущественно историю Нео­эклектики.
3. Учительные, которые содержат учение Неоэклектики.
4. Пророчества, которые содержат пророчество о будущем Нео­эклектики.

В. Какие Крепкие Книги Неоэклектики мы знаем?

О. Ныне мы знаем одну Крепкую Книгу Неоэклектики – сей Катехизис Неоэклектики.

Состав Катехизиса

В. Как представить катехизическое учение Неоэклектики в правильном составе?

О. Для сего можно принять за основное изречение Неги Грезиной, что все занятия Неоэклектика должны составлять сии три: эра (мера), одежда, Ли Бо.

Итак, для неоэклектика нужно:

Во-первых, учение об эре (о мере).

Во-вторых, учение об одежде.

В-третьих, учение о Ли Бо.

Об эре (о мере)

В. Что есть эра (мера)?

О. Эра есть эпоха, от которой начинают летосчисление, кон. (Мера есть способ определения количества по принятой единице. Мера вообще прилагается к протяжению и к пространству, а отвлеченно вообще предел, ино пора, срок).

В. Какие эры (меры) нам известны?

О. Мезозойская эра, палеозойская эра, эра коммунизма и эра неоэклектики (крайняя мера, полная мера, строгая мера и мера неоэклектики).

В. Когда наступила эра (исполнилась мера) неоэклектики?

О. В августе 1990 года.

В. Что было в начале эры (меры) неоэклектики?

О. В начале бо слово – неоэклектик.

В. Что значит слово неоэклектик?

О. Согласно словарю иностранных слов под редакцией И. В. Лехина, С.М. Локшиной, Ф. Н. Петрова и Л. С. Шаумяна, эклектик значит выбирающий (гр.эклектикос) – ученый, художник, политик и т.п. беспринципно сочетающий противоречивые, несовместимые взгляды.

Нео (гр. неос – новый) – первая составная часть сложных слов, соответствующая по значению слову «новый». Слово неоэклектик является принципиальным сочетанием слов эклектикос и неос. Причем неос соотносится со способом избрания, кое производится не из истории искусств, но из смутных отражений и преломлений оной в сознании неоэклектика.

В. По какому принципу сочтены слова неос и эклектикос?

О. По принципу: новое есть хорошо забытое старое. Руководствуясь оным принципом, мы возвращаемся к определению «Толкового словаря живого великорусского языка» В.Даля: эклектик, м.греч. кто не следует одному ученью, а избирает и согласует лучшее из многих.

В. Что определяет неоэклектика?

Ответ. Неоэклектика определяет свобода от необходимости быть чем-либо кроме самого себя, натягивая холст на спинку венского стула. Желание сказаться сильнее в нем желания сказать, и потому он сам свое слово, вернее – его гиматрия.

В. Что определяет эру (меру) Неоэклектики?

О. Эру (меру) Неоэклектики определяет свобода от необходимости быть чем-либо кроме самой себя.

В. Следует ли из сего, что все называющее себя Неоэклектикой истинно ею является?

О. Нет, ибо эра Неоэклектики породила также ересь Неоэклектики.

В. Что является ересью Неоэклектики?

О. Ересью Неоэклектики является учение Уго Ла Пьетра, утвержда­ющего в своей еретической книге «La casa neoeclettica» (Ente Fiere di Verona, Arsenale Editrice, Venezia, 1992): «Неоэклектика есть область экспериментирования, дизайнерский подход, а не стиль» и основывающего свое ложное учение на опытах исторических и радикальных эклектиков типа Дана Зингера и Луки Скачетти.

В. Почему Неоэклектика есть не дизайнерский подход, но стиль?

О. Ибо если верно, что стиль есть человек, и верно, что неоэклектик есть человек, значит верно и то, что неоэклектик есть стиль, а так как верно, что неоэклектик есть Неоэклектика, то верным является и то, что стиль есть Неоэклектика.

Об одежде

В. Что есть одежда?

О. Одежда есть облачение, сиречь, обольщение, существительное одежда происходит от глагола одеть подобно тому, как существительное надежда происходит от глагола надеть.

В. Что есть одежда неоэклектическая?

О. Неоэклектическая одежда есть обольщение неоэклектическое.

В. В чем состоит неоэклектическое обольщение?

О. В сих трех:

• в единстве и борьбе основоположников;
• в переходе качества в кажущееся;
• в отражении отражений.

В. На чем зиждется неоэклектическое обольщение?

О. На приблизительности сознания.

В. Что есть приблизительность сознания?

О. Приблизительность сознания есть основной формообразующий принцип Неоэклектики, позволяющий приблизить постнеоэклектическую эру (меру).

О Ли Бо

В. Что есть Ли Бо?

О. Ли Бо есть либо Неоэклектики.

К ПРОБЛЕМЕ: Отец структурного программирования голландец Дейкстер утверждал, что мозг человеческий бежит больших чисел. Товарищ Дейкстер ошибался.
Наши времена пошли сложные – высокие налоги, ипотечные ссуды, сложные проценты, километры и световые года, скорбные списки и вообще.
Как результат – многими отдельными лицами раздаются жалобы о том: трудно стало запоминать простые числа.
Тысячелетиями ученые разных времен отрабатывали разные всякие способы запоминаний. Таких всяких на сегодня много.
Мы выбрали один.

ОДИН
Пистолет мне дали. Говорят – стреляй!
Я и выстрелил.
Один упал.
Не в того – повторяют – давай стреляй еще! С тех пор так и пошло.
Один. Еще один. Еще один…

ДВА
Купил я новую кровать.
Принес домой. Лег. Лежу.
Лежу, а сам на старую кровать посматриваю. Что-то не так. Ладушки – перелег на старую. Лежу. И так не эдак. Зачем новую кровать завел, тащил, устанавливал? Перелег еще.
Опять.
Купил я себе печь дровяную. В комнате у меня тепло и уютно.

Т Р И
Сел на меня комар.
Укусил.
Крови моей попробовал. Понравилось. Полетел, позвал еще двоих.
Сидят.
На троих.

ЧЕТЫРЕ
П – Я – Т – Ь.

ПЯТЬ
Было у бабушки три дочки.
Родили они ей пятеро внучат.
Константина звали Константин. Сергея звали Сергей. Николая звали Николай. Евдокима звали Евдоким. И только поскребыша Менделе звали Мишей.
Угадайте, сколько детей было у младшей дочки?

ШЕСТЬ
Шесть – число удивительное.
Оно делится – на само себя (1), на два (2), на три (3), т.е. 1+2+3=6 (4).
Число шесть можно составить с помощью шести различных чисел знака «+», сочетая или не сочетая их в различных комбинациях. Число таких комбинаций равно десяти, что всего на четыре единицы больше шести. Вот эти числа: 1,2,3,4,5,6. И что интересно – только одно из них может составить шесть без помощи других чисел.
«Шесть” суть испорченное древневосточное «шеш», которое читается, как слева направо, так и направо слева, как справа налево, так и налево справа, чем символизирует связь между Западом и Востоком.
Перевернув цифру «шесть», получим – «девять». 
Со стороны «шесть» напоминает древневосточное «тет», что и означает по-ихнему «девять».
Опустив «шесть» набок, и все равно на какой – левый или правый (!), мы с помощью быстрого карандаша получим одно из изображений:

Удивительно «шесть»! – хотя запомнить его крайне просто, ибо он в случаях: 6*= (5); = 6(6) (!).

СЕМЬ
Повстречал я девушку – сделал предложение. И еще одну повстречал и сделал предложение…
И так семь раз.
Пошли мы всей кучей в раббанут, а там даже заявление не берут, не более одной, говорят они. Они.
А как выберешь? Семь – число счастливое.

ВОСЕМЬ
Настоящее число запомнить невозможно.
Оно напоминает алкоголика, валяющегося у дверей собственного туалета.

ДЕВЯТЬ
В один годик Велемир Хлебников задумал «Ладомир». Владимир Владимирович Маяковский «Облако в штанах» – в два годика. Вагинов (Константин) в три годика набросал «Труды и дни Свистонова». 
Будучи четырехлетним младенцем Даниил Хармс обсуждал с Александром Введенским соображения о поэзии и прозе. Пятилетний Булгаков гвоздем нацарапал на стене возле кроватки – «Маргарита», в шестилетие В. Ерофееву, по свидетельству современников, были ясны в общих чертах «Москва – Петушки”.
Семилетний карапуз Владимир Семенович Высоцкий напевал в коридорах коммуналки отдельные слова «баньки по Белому». На восемь лет приходятся первые наброски «Двенадцати стульев», «Зависти», «Котлована», «Любки Казак” и рассказов Мих. Зощенко. Девять – «Между собакой и волком», блажен, кто помнит себя до десяти лет.

ОДИНАДЦАТЬ
Команда «Пахтакора» победила на чужом поле команду «Спартака».

ДВЕНАДЦАТЬ
Пошла в новогоднюю ночь Машенька-подлючка в лес-дремучий. А у костра собрались все двенадцать месяцев. А у Машеньки на лице такая сучность нарисована, что она им очень личила и в глаза бросалась. И они порешили сообща, что каждый подарок ей сделает на Новый благополучный год. Решили-порешили, а где взять? У самих-то нет ничего. У меня взяли, у Малера, каждый что-нибудь. Один деньги, другой семью, третий трезвость и так до двенадцати. Так и сделали,
Машенька, где ты?

ТРИНАДЦАТЬ
Двенадцать апостолов и Понтий Пилат.

ЕЩЁ
разное

Т.

СКАЗКА
(колечко)

Сидел Ленин в ссылке, отливал колечки оловянные. Одно – для Надежды Константиновны, одно – для Инессы Арманд, одно – для Клары Цеткин. И для Фанни Каплан – одно. Для Раймонды Дьен. Для Анжелы Дэвис…
На-фиг, на-фиг. Надоело. Все – Ленин да Ленин..Я Пришел Сталин. Отнял колечко у Надежды Константиновны. У Инессы Арманд отнял. У Клары Цеткин отнял. У …
На-фиг, на-фиг. Надоело. Все Сталин да Сталин… Убил Кирова – и ладно.
Сидит Липкин, за Стальским Сулейманом песни записывает. Акын: «Бала-вала-вала-вы», переводит Липкин: «Ты беги-беги, колечко…» Акын: «Бала-бала-вала-бы», говорит внучка: «Отпусти дедушку, дедушка шибко писать просится».
На-фиг, на-фиг. Надоело. Все Липкин да Липкин…
Эх, как бы Микоэлс сыграл Бен-Гуриона! Как Ингрид Бергман Голду Меир, как Лив Ульман Иду Нудель, как Жаботинский жену Бегина, как Йоси Сарид Милославского.
На-фиг, на-фиг. Надоело. Все Бен-Гурион да Бен-Гурион…
Вот идет девочка, хорошая такая, откуда ты, девочка? Из Ленинграда? Вот мы девочке и отдадим колечко, будь счастлива, девочка.

РАССКАЗ
(страх)

Завтрак съел сам. Обед поделил с другом. Ужин отдал врагу.

РАССКАЗ
(печальная история)

Сидя на рундуке, товарищ окончательно усвоил формулу – по капле выдавливать из себя раба.

РАССКАЗ
(шляпа)

Гуляет по Иерусалиму турист, американец, в большой шляпе а-ля Джи Ар. ПО Старому городу гуляет, по Новому гуляет. Забрел в синагогу, бейт-а кнессет по-нашему. Слышит, поют: «И за весь народ Израильский».
Снял он шляпу, приложил к груди, спасибо, говорит, что и за нас молитесь, а в ответ слышит:
– Шляпу надень!

ПОВЕСТЬ
(бренность)

Суть жизни, – сказал Учитель, – в том, что после цветов в вазе остается дурнопахнущая вода.
– Какая глубокая мысль, – воскликнули ученики и пустились в пляс вкруг Учителя.

(Впервые опубликовано в журнале «Ситуация» №2 (1985))

Кто-то незнакомый прислал одной даме письмо. Две марки (одна с портретом важной персоны, другая – из серии певчих птиц) и чуть левее ее имя (Коннотация Айзенберг), а вот и его имя на обороте (мсье Креп Сюзет). Что-о-о-о-о-о бы это значило?

Как часто бывает, вначале приходит изумление. Все раскрывается, чтобы воспринимать: поры, уши и рот, а больше всего – глаза, так что зрачки сразу становятся размером с земной шар. Страх какой! Страх приходит потом. Внезапно ветер за вискозными занавесками уже не кажется таким безобидным, а каждый сосед, спускающий воду, становится… лучше не думать, ведь это может быть конверт со взрывным устройством. Коннотация затаила дыхание и прижалась ухом к письму, чтобы услышать, не тикает ли там что-нибудь. Ничегошеньки. Только сердце бьется, будто обезьянка стучит в барабан.

Незнакомец писал: «Здравствуйте, Коннотация! В телефонной книге я нашел ваше имя. Давайте переписываться. NB. Я влюблен».
Что-о-о-о-о бы это значило?
Почему вдруг в телефонной книге?
Влюблен? В нее? Какая наглость! Немедленно сесть и написать этому греховоднику, именующему себя Креп Сюзет, и поскорее, пока не появятся еще письма со взрывными устройствами.

Коннотация Айзенберг села за туалетный столик, напудрила лицо, покрасневшее от ярости, поправила очертания глаз, навела тени под глазами, намазала как следует помаду, положила лист дорогой бумаги, из тех, что до сих пор берегла, со своей монограммой на водяном знаке сверху и позолоченными буквами ее адреса внизу и написала: «Уважаемый господин…» Уважаемый? Почему вдруг уважаемый. Она скомкала господина, поло¬жила новый лист и написала: «Здравствуйте». Что это ей пришло в голову? Скомкав и этот лист, положила новый и написала: «Креп Сюзету от Коннотации».

Подождала минуту и тогда, убедившись, что все в порядке, продолжила (строкой ниже):

«Не смейте посылать мне письма. Мое имя появляется не в телефонной книге, а в словаре. Даже это не можете разобрать?»

Не медля она отправила письмо, на всякий случай заказной почтой. На смену гневу пришло чувство глубокого удовлетворения, сопровождаемое желанием выпить каппучино. Выпить каппучино она села там, где всегда, в том кафе, что в парке, напротив искусственного пруда. Только там понимают, насколько клево, когда молоко в пропорции, и чтобы пена не лилась через край. Кроме того, она любит наблюдать за птицами.

Вместе с каппучино она заказывает лимонный пирог; она любит это ощущение, когда кислое тает во рту, и то, как оно действует на мышцы лица. Они напрягаются, и это мило, потому что морщины исчезают. Это же и вызывает морщины, но нынче это уже неважно, тем более, что все вернулось на свои места, и письмо Креп Сюзету в пути.

По правде говоря, она не прочь была бы взглянуть на лицо Креп Сюзета, когда он получит ее письмо. Этот идиот, наверное, думает, что она у него в кармане, может, даже засунет ее туда от избытка смирения и навоображает всякие грязные штучки по дороге домой, например, как после трех писем они решат пожениться и как они встретятся, чтобы найти подходящий свадебный зал и даже немножко поспорят о декорациях и о том, что будет в меню, что поделать, даже между влюбленными бывают ссоры. А вот ему – ни ссор, ни любви, с этим покончено. Он вскроет письмо и поймет, что значит иметь дело с Коннотацией Айзенберг. На самом деле, думала она, засыпая (понятно, что тем временам спустился вечер и все, что полагается, чтобы отправиться спать), что много бы дала, только бы увидеть, как он полезет в бутылку, если, вообще, она у него есть.

Назавтра, а, по правде сказать, и в последующие дни происшествие с Креп Сюзетом продолжала ее беспокоить. Как она узнает, что письмо достигло адресата, было верно понято, и вторично ее уже не потревожат? Как она сможет продолжать спокойную жизнь, сидеть в парке и поедать лимонный пирог под каштанами и угрозой того, что в любой момент может прибыть письмо от этого психопата?

Коннотация, несмотря на известную склонность ко всему лирическому и птицам, сумела, невзирая на всю серьезность обстоятельств, создать план действий на базе последовательной логики: если до конца недели письмо от Креп Сюзета не прибудет, она поспешит отправить ему еще одно письмо, в котором потребует разъяснить судьбу предыдущего послания и уточнит, что не стоит обдумывать возможность каких-либо отношений: на бумаге, устно или лицом к лицу, в этом мире, в том, что последует за ним или в параллельном нашему, отныне и доколе (она не была уверена в смысле этих слов, но был в них дух профессиональной агрессивности, подобающий стилю письма). Мысль о том, что случится, если и это письмо останется без ответа, она решила отложить на потом. Ведь кто знает, какие дополнительные данные возникнут в дальнейшем и заставят совершенствовать решение уравнений со многими неизвестными.

Это было мудрое решение. Тем более, что Креп Сюзет пропал ненадолго. За день до истечения ультиматума пришло долгожданное письмо. Коннотация подготовилась к бою перед туалетный столиком, после чего с каменным лицом вскрыла конверт специальным ножом для бумаги, с той же монограммой и золотой птицей на рукоятке.
«Дорогая Коннотация Айзенберг…» (Дорогая? Она не смогла решить, наглость это или вежливость, и продолжила чтение!) «Позвольте выразить Вам искреннее чувство сожаления. Как выяснилось, я совершил грубую ошибку, жертвой которой Вы пали». (Ну, ну, – подумала она, – по крайней мере, в этом наши мнения не расходятся.) «Действительно, не пойму, что заставило меня принять словарь за телефонную книгу». (Идиот.) «Во всяком случае, я обратился не к той даме, и за то прошу меня извинить. Не посмею впредь Вас беспокоить. Смиренн». (Какое самоуничижение, на этом слове, вообще, иссякли чернила.) И подпись: «Франсуа Креп Сюзет».
Нет сомнения, последняя строчка выдавала появление трещин в стенной штукатурке, особенно у глаз. Эти пять слов: «Не посмею впредь вас беспокоить», выпрямившиеся, как перед расстрельной командой, произвели на нее сильное впечатление.

Это именно то, что он заслужил, – думала Коннотация. Смиренн». Какие манипуляции. Иди, сообщи в полицию. Сначала этот тип нападает на нее средь бела дня с постыдными предложениями, а теперь – «смиренн». О подобных беззакониях ей, как законопослушной гражданке, нельзя молчать.

Нужно ответить и застукать мошенника на горяченьком.

Она села и написала:

«Дорогой мсье Креп Сюзет!» («Дорогой». Только потому что следует говорить с каждым на его же языке). Продолжение она решила разбить (ради большего порядка) на параграфы (к тому же это всегда выглядит ужасно профессионально):
1) Что ты себе думаешь, дегенерат, что с такой легкостью и лестью заслужишь мое прощение?
2) Я, Коннотация Айзенберг, и нету мне подобных и конкуренток.
3) Ясное дело, не в телефонной книге. (Отдельным параграфом она намеревалась разъяснить, что является частным лицом, а не коммерческой организацией, но отказалась от этой мысли, опасаясь дать ему лазейку для грязных идей).
4) Даже если существуют другие Коннотации (мне о них ничего не известно) и даже, будь я той Коннотацией, что ты ищешь (естественно, не прибегну к сомнительному термину «не та»), ты совсем не считаешь, что это наглость!
Что-о-о-о-о бы это значило, а-а-а-а-а-а?

На нервной почве она забыла подписаться, а когда спохватилась, мысли стали проникать в ее сны, а сны в ее мысли.

Знал ли Креп Сюзет, о чем речь? И впрямь на конверте стояло ее имя и даже крупным разборчивым почерком, она законопослушная гражданка, и если возможно, а почему бы и нет, облегчить работу почтальонов…

И все же. Беспокойство ее было напрасным. Через два дня ответ Креп Сюзета выглядывал из ее почтового ящика:

«Дорогая Коннотация Айзенберг» (снова то же вступление, но о чем это свидетельствует?)

Позвольте ответить вам по пунктам:
1) Нет!
2) Верно!
3) Конечно!
4) Совсем!
5) Ваш слуга (видно, купил новую ручку или старую заточил) «Мсье Креп Сюзет».

На это Коннотация не знала, что отвечать. В пылу битвы она не только: забыла подписаться под письмом, но не оставила копии с него, как поступила бы всякая добропорядочная гражданка. Ведь пять пунктов могли сказать все, что угодно. Отчаявшись, она решила обратиться к самому мсье Креп Сюзету. Не для того, чтобы, упаси Боже, признаться в своем промахе, наоборот – она отметит необоснованность его утверждений, которые в отсутствие доказательств нашла недействительными.
Креп Сюзет проглотил это как миленький. Но это еще не все. На этот раз он поспешил с ответом, даже послал его скоростной почтой, что вызвало у Коннотации особое волнение, ведь никогда раньше она не получала ни от кого скоростной почты. И потому, а также, чтобы не испортить эффекта смятения, она пренебрегла тонкостями ритуала, ограничилась наведением теней и поспешно напудрилась, пропустила «дорогую Коннотацию» и перешла непосредственно к сути.

В этом письме Креп Сюзет оставил деление на пункты и перешел к писанию свободного эссе, в котором оставила глубокие следы буря чувств, пробужденная ее последним письмом. Три первые строчки были отведены для извинения искреннего и, следует заметить, слегка взволнованного. Следом шло признание того, что определялось как «бесспорная монолитность Коннотации Айзенберг».

Дополнительный просмотр телефонной книги, заметил он, убедил его, что, хотя он и обнаружил там двух других Коннотаций, но одна является фирмой по продаже труб, а вторая – фабрикой квашеной капусты, что безусловно показывает, что речь не идет о «той же синьоре в другом уборе» (выражение, безусловно демонстрирующее его культурный багаж и владение языком большого света), но (и этими словами он завершал письмо) о явлении независимом, гегемоническом и автономном.

Перед таким богатством профессиональной лексики, которое целиком предназначалось для описания сложности ее образа, Коннотация Айзенберг не могла остаться равнодушной. Она бы ответила Франсуа сразу, и вообще не пудрясь, если бы ее не охватило сильное волнение, такое, что есть только один способ совладать с ним: каппучино.

Коннотация Айзенберг, как она есть, облачилась в праздничные одежды и вышла в парк. Официанты обратили внимание на ее приподнятое настроение и уже собирались предложить ей каппучино и лимонный пирог, однако на этот раз она изумила их и, признаться, также и себя, просьбой взглянуть на меню, «потому что в последнее время мне слегка надоел лимонный пирог».

Все расплылись в улыбках, называемых в книгах «многозначительными» и имеющими обычно лишь одно то значение, что некто знает нечто, что некто другой не знает. Официант принес меню и сказал: «Если есть вопросы, мы все к вашим услугам». Коннотация достала из сумочки очки, водрузила их на нос и сразу обратилась к разделу десертов. Миновала муссы и профитроли, и Шварцвальд, и меренги, и, ясное дело, лимонный пирог.

«Есть что-нибудь особенное, о чем вы думаете?» – спросил официант.
«Быть может, — сказала Коннотация и не поверила, что так предает пирог. – Может быть у вас случайно есть креп сюзет?»
«Весьма сожалею, – сказал официант. – Этого нет в меню.»
«Что значит «нет в меню»? – Возмутилась Коннотация. – Есть у вас или нет?»
«В принципе, нет, – сказал официант, а потом добавил: – но если вы страшно хотите…»
«Вы пренебрежете из-за меня принципами?» – С надеждой воскликнула Коннотация.
Официант ответил: «Ага. Как вы хотите это – сладким или соленым?»
«Сладким,» – сказала Коннотация и попыталась представить себе, какой у этого вкус.

Официант вернулся с большой тарелкой, и на ней нечто похожее на омлет, свернутый в трубочку, а сверху была горка взбитых сливок, а рядом располагались ломтики яблок и изюм в коричневом ароматном соусе.

Официант сказал ей: «Бонапетит, бонапетит, так француз «на здоровье» говорит».

Поверхность озера засверкала, так что невозможно стало отличить его от натурального озера, и птицы, которые всегда были настоящими, щебетали в гнездах, и Коннотация по очереди потягивала каппучино и ела креп сюзет, и вспоминала день своего шестнадцатилетия, где-то там, в тридцатые годы (но этого века) и о своем великолепном письменном приборе с монограммой, полученном от отца, и улыбнулась ртом, полным креп сюзета, официантам, спрашивавшим себя, что-о-о-о-о бы это значило.

ПЕРЕВОД С ИВРИТА: ЭЛИ ЭМ и Д.ЭНЗЕ

+++
Выстрелом взяв улыбку, святой фотограф
мчит от земли в серебро разбазаренных стёкол,
Скорости света завидует Эмпедокл.
пяткой лаву потрогав,
Время по ним прошлось как лишай, как молния,
не обнаружив ни узелка, ни строчки,
в небо скосив глаза, наугад исполнен
взглядов короткий танец, а лица целуют точки.

+++
Каждый день я снимаю закат,
есть он или его нет,
я впускаю его в свой взгляд,
или он опускает мой взгляд,
а ещё я ловлю его в свой фотомир,
людям нравятся больше всего закаты,
а не подписи и истории
под старыми фотографиями,
которые я собираю
на помойках, в разрушенных аукционах
и в багажниках старых машин.
Закат фотографии.
Размыкание границ истории.
А закат солнца свеж, словно яблочко,
и однажды я видел сквозь дождь —
молния разрезала его пополам.