Над Пэ-бургом бра полнолунья
иль террора медовый месяц
в абажуре из гремучего студня
колокольных облаков балта.

Родись я лет эдак на сто раньше
наверняка мандражировал бы с устройством
взрывным на мосту перед Варшавским
под пролетку всем корпусом и solo:
«Я не идальго, а динамит!» Трах-тах…

2
Будь моя воля к баловству власти
отворил бы кингстоны Пэ-бургу жилы
в его кафешантанах отпировал я
юность, полную тоски веселья
нечеловеческую светало

По его проулочкам дегтярным
прогромыхала прошлого фура
как «женитьба фигаро» отгремела
мимо коптерок и кирки св. Михаила
по Тучковой брусчатке к Бирже.

3
Доконало меня обострение мнемонии,
от себя никуда на тот свет не деться,
овчинка страданья выделки не стоит,
оно вышито муслином или цветною нитью
по шерстяной канве моей биографьи.

Довольно тянул резину басенной жизни,
корчась от смеха, строил ей рожу,
укатали сивку крутые горки.
вырубил связной речи рубильник.
превратив себя в аварийные сигналы.

4
Я впал в гельдерлиновское детство,
оплела меня богиня бешенства Лютта
месмерическими нитями нерв, припадка,
истерику закатил такую, что от перегрузки
и динамометр отбросил б копыта.

Огниво спич, коробка пустил в дело,
и посписочные «героиды» женщин,
с кем делил одиночество — в пепел,
выбрасывал кинические коленца
и с эвклидового ума совсем спятил.

5
Оле-лукойе кастрюль повалил на пол,
перебил все неваляшки фужеров,
оловянной солдаткою-мясорубкой
крушил планетарии паутины,
загипсованные у притолок орбитальных.

Набросили смирительную рубаху
по винни-пуху половика в прихожей
проволокли в засвиняченную ванну,
под ваньку-встаньку душа впихнули,
не вода, а чиполлиновая плесень.

6
В карете везли по столбовой дороге,
на острова, в пансион для слабоумных,
в окне — брандмауэр и только,
но биде исправно, табльдот минута в минуту,
диагноз nevrose nationale — не подарок.

Хоть порядки будь здоров установили
и прижали к пальцу большого ногтя,
но цитатных каменных санитаров
я фраппировал манерами гостинодворца,
по васям с ними пил, по фене ботал.

7
Пронеслась слава, что скандалист я,
лезу в бутылку, в словесном гольфе
не премину козырнуть матом,
когда меня лярвы медперсонала
в луна-парк процедурной транспортируют.

Из пульверизатора газообразное пшикнут,
вколют дозу галлюцинаций,
с острасткой вздернут на колесо обозренья
прошлого: в его комнаты смеха
в пещеры ужасов замуруют.

8
На арапа с медициником практикантом
в ильмовом боксе резались в подкидного,
я ему сетовал: «Шокинг прессинг»,
крем-брюлле с арахисом уминая за обе,
он ванильным голосом подсластил: «Замётано, паря,

Я здесь кастеллян: должность на кон ставлю,
так что, Maestro, хоть на третье место
в твоей поэме дарственную оформи».
Я расписку ему вывел полууставом,
он скрепил печаткою с фридрихсдором.

9
Разработали мы раскадровку побега,
в кинолекторий фортки все просчитали,
по бетонке спустился я на дебаркадер,
не без труда застопил дредноут
и ту-ту-ту по канала одноколейке…

Е-ка-ла-ма-ны, будь я героем литературным,
прострелил бы висок себе подобьем визитки,
спрятал его в карман, вышел на воздух
навеселе, как от бублика дырка
облегчился и мыльным пузырем лопнул.

VISION

В Торжке, на сеточной койке,
я лежал в жару трёхдневном,
изучал сновидений спайки
по рецептам древних.

Снилось мне: обряженный в мертвядь,
я пожалован в медведи,
дали мне крестовину жерди,
обмазали ворванью мёда

За своей смертью послали,
быстрей орлана и серны
меня ноги несли сами
по стерне огнеупорной