:

Archive for the ‘ДВОЕТОЧИЕ: 36’ Category

Valeria Simonova-Cecon : バレリア : Валерия Симонова-Чекон

In ДВОЕТОЧИЕ: 36, ДВОЕТОЧИЕ: 37 on 27.06.2021 at 17:06
***
Медленно проплывает луна
в сиреневых облаках

Высказать, что на сердце лежит
легче порой в стихах

Ветер ночной потревожит листву
и улетит на восток

Молча в письмо другу вложу
я граната цветок



***
Меж нами гор
высокая гряда

Увидимся ль?
Быть может, никогда

Но кисть моя
чуть дрогнет над письмом

Когда, вздохнув,
подумаю о том



***
Мостик в саду деревянный есть
над изумрудом вод

В солнечный день вниз поглядеть -
видно, как рыба снуёт

Осенью листья плывут под ним,
весною и летом – цветы

Но грустно на воду смотреть, если там
не отражаешься ты



***
прилежно читаю
в журналах сэнрю и хайку
свои публикации



***
Vallée
qui fait semblant
de s'endormir
enfin
flabellée affaiblie
s'appuyant
à ses collines
noircies de soleil
une auberge
d'Espagne
où s'abreuvent les poètes
de l'Espagne
grands poètes
secs
à l'Espagne
noircis de soleil
la chaleur des paroles
comme un voile nuptial
tombe à leurs pieds
si volontiers
Ils sont
toujours
des hommes
grands poètes
secs
d'une Espagne



***
Tout comme les maîtres anciens j'efface ma signature
Et détruis mes repères
À force de l'aimer je n'ai qu'une grappe mûre
De mon plaisir amer
M'est-il permis de boir' un seul rubis (oh puis-je?)
D'une caresse fuyante?
À force de l'aimer je ressens le vertige
Comme d'une chair éteinte
La nuit viendra vidée. Saurai-je au moins en songe
L'odeur de son chevet?
Jacob connut Rachel. Abram connut Saraï
Le connaitrai-je jamais?



***
Mon amour est sans audace
Toujours sur le point et jamais acquis
Mon âme est sans courage
Toujours décidée mais jamais ne franchit la porte
Viens, ami,
Nous attarder aux jardins royaux
Et jouer aux fauves
Domestiqués que nous sommes
Animaux de la vie
Chiens si fidèles du quotidien
On l'a bien mérité
Son pain et ce fiel de délice
Que nous jette t'on pour nous applaudir?
Des spectateurs divertis par le jeu…



***
mount Matajur -
on the ancient rocks traces
of my DNA



***
July skies -
tinkling tinkling
at the cattle trough



***
I am a warrior
fighting against melancholy
in a raindeer sweater



***
granny's bedside table -
between Jesus and Saint Mary
young Mick Jagger



***
in the on-line shop
the most expensive items have
the fewest reviews



***
entering my window
a wild wind becomes
the scent of home



***
zona rossa -
finalmente imparo i nomi
dei nostri vicini



***
le cose più difficili da trovare:
amore eterno, fiume di denaro
ed i tempi di cottura



***
in quarantena
rimprovero il frigorifero
e la bilancia



***
la quarantena -
di colpo tanto materiale
per i nostri senryu



***
sciarpa di lana -
diventano invernali
tutti i suoni



***
春の暮れ見える見えない森の神

月光が香になって月桂樹

ちょっとだけわがままなって春の髪

イタリアに日本の魅力八重桜

狭すぎる掃除する時広すぎる

春の暮れ歴史と名前長い街

句が出来ず綺麗な漢字だけ飾る

よく見ればヨロッパにもワビとサビ
ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ «ДВОЕТОЧИЯ»:

1. На каких языках вы пишете?

Давайте о стихах. На русском, японском, английском, итальянском. На французском писала давно, но с большой отдачей.

2. Является ли один из них выученным или вы владеете и тем, и другим с детства?

С детства только русским, остальные выучены (в разной степени). Поскольку живу в Италии, лучше всего из выученных владею итальянским. Японский пока наименее освоенный, но оттого, наверное, и самый любимый. К счастью, на нём я пишу только хайку и сэнрю, а это самые краткие поэтические жанры, получается выкручиваться.

3. Когда и при каких обстоятельствах вы начали писать на каждом из них?

Русский.

С первого класса, «само пёрло», в самых разных жанрах, от триолетов и ронделей до верлибров, ши в китайском стиле, танка, хайку и сэнрю.

Французский.

Влюбилась во француза, а он был чувствителен к поэтическому слову и любил стихи Анн-Мари Альбьяк, с которой был даже лично знаком. Захотелось удивить человека.

Английский.

Заинтересовавшись жанром хайку, я обнаружила, что на русском языке материала о нём очень мало. Японского тогда не знала, поэтому перешла на английские тематические форумы, а там друзья завелись, публиковаться захотелось в специализированных газетах и журналах — вот и начала по-английски писать. Кстати, до сих пор хайку и сэнрю мне удобнее писать по-английски, чем по-русски.

Итальянский.

Из русской хайку-тусовки я географически перетекла в итальянскую, причём муж у меня какое-то время был вице-президентом Итальянской Ассоциации хайку, так что пришлось и на итальянском их писать. Правда, именно поэтическое вдохновение ко мне на итальянском почему-то не приходит, в основном итальянские стихи — это переводы с уже написанных английских и русских вариантов. На итальянском я, в основном, делаю переводы японских хайку и сэнрю и пишу об этих жанрах статьи.

Японский.

Я много лет переводила японские сэнрю на регулярной основе для своей странички Банно Сэнрю для Гайдзинов в фэйсбуке. При этом, разумеется, опять же интересные друзья-японцы завелись. Захотелось поближе пообщаться, побольше влиться в языковую среду. Поэтому с начала этого года я начала посылать сэнрю в одну японскую радиопередачу, посвящённую этому жанру (я там единственная иностранка). Очень здорово слышать, как японцы читают и комментируют твои произведения на их родном языке!

4. Что побудило вас писать на втором (третьем, четвертом…) языке?

Если кратко — любовь, дружба, желание быть опубликованной. Но в самую первую очередь, всё-таки, — желание хорошо овладеть чужим языком.

5. Как происходит выбор языка в каждом конкретном случае?

В основном по ситуации. В японскую радиопередачу и пишешь на японском, а в американский журнал, ясное дело, по-английски. Если поэтически дурачишься в соцсетях с русскоязычными друзьями, пишешь по-русски. А не с русскими — то на соответствующем языке.

Просто так, «для себя», вне контекста общения с кем-нибудь конкретным, в основном пишутся хайку или сэнрю на английском или японском. По-английски просто удобнее (средняя длина слов короче, чем в других европейских языках), а по-японски интереснее всего, потому что на данный момент сложнее всего.

6. Отличается ли процесс письма на разных языках? Чувствуете ли вы себя другим человеком\поэтом, при переходе с языка на язык?

Наверное, у меня слишком много субличностей. Я и на одном-то языке от одного стихотворения к другому чувствую себя разными человеками J

Возможно, поэтому при переходе с одного языка на другой каких-то особых перемен собственной личности не ощущаю.

7. Случается ли вам испытывать нехватку какого-то слова\понятия, существующего в том языке, на котором вы в данный момент не пишете?

Не то, чтобы отдельного слова или понятия — скорее, способа выражения. Особенно это чувствуется с японским. Перевести свои же стихи с японского на русский чрезвычайно сложно, весь вкус и флёр теряется. То, что было интересно и забавно (или красиво) на японском, в переводе чаще всего становится какой-то примитивной констатацией факта.

Возможно, мне просто пока не хватает умения хорошо перевести, не знаю. Но увы.

8. Меняется ли ваше отношение к какому-то явлению\понятию\предмету в зависимости от языка на котором вы о нем думаете\пишете?

Моё личное отношение — нет. Но об одном и том же на разных языках я, конечно же, буду писать по-разному. В зависимости от менталитета носителей языка. О цветах сакуры по-русски я не смогу написать так проникновенно, как по-японски.

9. Переводите ли вы сами себя с языка на язык? Если нет, то почему?

Перевожу редко, из практических соображений. Например, хочу поделиться с русскоязычными друзьями новостью о том, что моё японское сэнрю прозвучало в радиопередаче. Не все знают японский, поэтому какой-то, пусть и бледный перевод надо состряпать, иначе непонятно и неинтересно.

10. Совмещаете ли вы разные языки в одном тексте?

Нет, если не считать заимствованных (в основном, из английского) словечек в японских сэнрю. Но это принято и даже модно. В современном японском их неисчислимое количество.

11. Есть ли авторы, чей опыт двуязычия вдохновляет вас?

Лоран Мабусон, бельгиец, давно живущий в Японии. Насколько мне известно, на данный момент это единственный «человек Запада», который именно на профессиональном уровне занимается в Японии хайку, учит их написанию самих японцев. Это как свет в конце тоннеля.

А пример для подражания — моя подруга Ива Ясунага, которая уже много лет живёт в Японии. Когда она переводит стихи с русского на японский, или создаёт различные варианты перевода, я каждый раз восхищаюсь её потрясающим чувством языка и способностью найти близкий по смыслу, но японский по духу способ выражения.

12. В какой степени культурное наследие каждого из ваших языков влияет на ваше письмо?

Думаю, в большой степени. Начиная с простейшего — выбора тем. Есть вещи, о которых хочется написать по-русски, а есть такие, о которых как раз по-русски напишешь в последнюю очередь. Как-то, видимо, это от менталитета зависит. Вот, например, модная нынче болезнь. Японских сэнрю на эту тему, наверное, уже миллионы, а вот в русском хайку и сэнрю сообществе такие стихи встречаются очень редко. Или, например, итальянские хайку. Подавляющее их большинство – это стихи о природе. А в русских хайку очень сильна, например, тема человеческого быта.

Из-за разности восприятия мира, наверное, мне и интересно писать на разных языках. Скучно постоянно находиться внутри одной и той же культурной и языковой традиции. Хочется лингвистических путешествий.

Юлiя Чарнышова : Yuliya Charnyshova : Юлия Чернышёва

In ДВОЕТОЧИЕ: 36 on 18.06.2021 at 23:42
ПЕТЕРБУРГ

в феврале, в поезде, следующем неизменно на юг, по касательной,
по дуге, избегая беды, но не ясно, что хуже — столкнувшись или не встретившись.
пускай дважды так. и этот разрыв больнее, чем локоть в боку, в сентябре, 
на лестнице. пускай, жизнь не обменный пункт, а здесь не место ни мести, 
ни действию.
⠀
*сцена*. *завязка*: мы встретились. у меня в руке яблоко, но я не готова
к укусу, всякого рода последствиям, сцепкам, кислому вкусу.
⠀
поцелуй как вялая *кульминация*.
группа мужчин на предпоследнем зароготали, комментируя 
наши неумелые прикосновения. старушка на первом
ряду и канале плачет, забыв дома очки, не в состоянии разглядеть
наши лица. это в куда большей степени всё о ней, чем о нас. это
всегда в большей степени было о тех, кто способен на -плакать-.
⠀
*эпилог*: твои стихи во рту как язык, которого я не знаю 
и не хочу выучить, тем более — преподавать. хоть и перебираю
по слову. перевожу онлайн-/онто-транслейтером
на свои мета. становится легче, но я забываю зачем.
⠀
а я ТАК хотела осознанно, со-сознательно тебя полюбить, что первые месяцы
у меня от тебя болело в живот и тошнило, раздражало всю кожу,
румянец пробрасывал в жар, дрожащий мрамор коленок — в тремор.
я писала о тебе злые стихи и читала их на наших свиданиях. так хотелось
писать ПРО ВСЁ ЭТО, про огрызки ногтей, экзему и помутнения.
теперь в этом далеко не нужда, но жажда, наша с тобой
несостоятельность, непрофессиональность и
⠀
этот мир, февраль двадцать двадцать, заботливо спрятанный
в белом, застиранном пледе — так дочь укрывает
мать-алкоголичку от завтра, и здесь мы наконец-то спим.
⠀
это день наматывающий на палец прядь, его истончение —
не зола и не пепел. может быть, порох.
⠀
почему некоторым из вещей достались такие дурацкие
⠀
наименования. это всё как планировать переезд в желаемый город
⠀
с желаемым человеком, не испытывая при этом почти ничего и ради этого 

дурного «почти» находиться в разомкнутом состоянии
⠀
вытирая со лба
⠀
накрапывающую реальность
⠀⠀
движущиеся картинки в век репродукции
⠀
нам так хочется будто бы статики
⠀
;
⠀
ладно, пускай реальность.
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ это наша любимая декорация. гетеро-
топия.
⠀
⠀
самое важное в кинотеатре — когда включается свет,
и не забываешь поблагодарить билетершу у распахнутой двери на выходе,
обязательно глядя в глаза, не в их отражение.
⠀⠀


________


на ходу перевожу часы и стихи актуальных поэтов 50-х.
ты загружаешься. в твоём хранилище фрагментарных знаний новый аудиофайл
моего голоса, и ты слушаешь слушаешь слушаешь,
как сердце бьётся в разжиме трансатлантической турбулентности,
в режиме «i’m not from here, not from here, not from».
наконец на вопрос «откуда ты взялся» достаёшь карту и ставишь точку.
это место – твоё. моё – всё остальное, в том числе – ты.
⠀⠀
написала себе в блокноте неизбежным девизом silence, stillness, и solitude,
хотя голосом в голове "солнце, солнце и солнце",
раз уж ты свет-
ишься, я пишу на твоей бумаге, своими чернилами.
⠀
да, будет трудно перестать друг друга цитировать,
перенимать интонации, примирять акцентирование и стрессы,
примерять accents and stressing, главное – скорость. можешь попробовать
удалить из вокабуляра мои словечки, как зубы (если бы) мудрости,
т.е. числа, восьмёрки, в том числе – перевёрнутые,
по которым кончиком пальца – как зажатый backspace
всем попыткам противостояния. ты поддался
на мою бессознательную интервенцию безо всякого внутреннего сопротивления
(это твои слова). тебя не пустили на родину, дважды, за гос-
измену. зато ты. зато ты не задал ни одного лишнего, лишь наводящие.
признания на беларуском на московском
вокзале – как наводнение. мосты всё ещё разрушают мгновения
и разрешают дать слабину, разводя руками, разделяют на «до» и «сейчас»
разреженный воздух. превращают кардиограмму города в сломанный ритм, 
лишь бы ты перестал рассуждать о поэтическом
потенциале.
я снова в нью-йорке. 
штырит пиздец. у мегаполиса инфаркт
миллиарда. несчастные «мау» задерживают трёхчастный
рейс «киев–нью-йорк» на восемь часов. выхожу в город, вовне
стыда, бинарности и часовых поясов. в руках карта,
на ней в круг взято название. в телефонных заметках слова
снова обретают телесность. такое не снилось даже фрэнку
о’харе.

________

на дне коробки нашла “metaphysic of morals”, её
подарок, куплено на барахолке штата джорджия / пеннсильвания
 – это почти неважно. но скучается по временам, когда было не стыдно
узнавать через стихи правду – каждый день с новым вкусом. делать скидку
на свою слабость. находить себя в промежутках
между ночным такси в квир-кабаре, матрасом
на полу общежития в штате коннектикут
и порывами ветра в лицо, падая с ног, возвращаясь по лексингтон av., кажется,
очень накуренной – всё кроме этого было неправдой. вы что, не поняли? не было
никакой беларуссии, опыта угнетения, я всё придумала
ради прикольных узоров на флюорографии. я приехала первым
поездом в город и сразу пришла к тебе на работу, пятьдесят лет спустя
твоей смерти. вторила за тобой вслед “no more dying” и всё такое.
впитала в себя все гудки этого города. почти блеванула 
в уборной музея (имя похоже на “мама”) (этот блядский
ван гог на стене) и всё время слушала.

читать тебя – тоже самое, что нестись по улицам с сотой по 125-ую
(ни строки дальше), соревнуясь с машинами, застревающими 
в плотном потоке текстур и звуков; тоже самое, что задирать голову, 
храня образцы солнца в зеркале небоскрёбов, лечь на огромном камне 
в центральном парке и смотреть иссиня-вверх – и если вы скажете, 
что это не самое важное, то вы просто ещё не нашли
тот самый камень. (это у тебя ещё просто камня нормального не было)



///

горящими пальцами набирала это тебе в поездах из одного текста в другой. 
сколько раз я бежала
за кем-то такой же как и ты формы. господи, 
как хорошо, что не обязательно вслух. и как здорово, 
когда не воспринимают всерьёз. как мне повезло проживать каждую 
из этих клаузул снова и снова. как легко дышится в паузах между
телепортацией и трансгрессией
каждую ночь
где-то там
в их грудных клетках,
под молочными железами и бледной кожей,
распускается чайная роза.
⠀



________


МIНСК

людi в спецодежде, людзi без одежды, люди без кожи,
рецепторами вовне, люди во мне и нę. грустный вагон
грузового с надпiсом «русский мир».
пулемётная очередь солнечных пра-мя-нёу. в лицо. солевые 
траншеи от слёз. колготы. и всё
остальное. когда ты приехал, завтра была суббота. и завтра
суббота. человек в камуфляже где-то на этой странице,
прячется в переходе. но у людей нет никакой
формы. война как ананасовый сок исчезает
с прилавков. война как тень твоей ручной ящерки,
исчезнувшей с камня с выходом солнца,
выползновением из-под тучи, свернувшейся на твоих коленях
калачиком
смерть
придёт. и будет в сто раз страшнее,
если у неё вовсе не будет глаз. мы едем на юг. что в сущности юг?
это к счастью, меньше, чем ни одного человека.



________


ненавижу писать стихи
не хватает воздуха чтобы
клавіатура случайно переключается на
новый выпуск бт
ты не удержишь всё это силой
всё пропало, пропахло кормом для бездомных кошек супер-премиум класса
революция превращается в рев людской и звериний
чтобы стать ближе к природе, стоило сдохнуть при родах себя же

может быть, это уже случалось, зажевавшейся плёнкой, незамеченным затемнением
на рентгене. может быть, мы уже прожили или только на полпути в ад_пускай.
⠀
вы не подумайте, это мирные люди. это белый
целительный шум сердечного ритма – в их груди
крошится хрусталь от бокалов с советским
шампанским. в их ушах шёпот невыполненных обещаний. и они идут на Его голос.
⠀
это больше и дольше меня, но был есть и грядет новый текст за семью печатями
избиркома. давления перепадут. ресурсы перераспределятся. и нас вынесет
на проспекты циркуляция наших слёз.
⠀
глубоко течение в нас – бессимптомно, а последствия необратимы.
⠀
имеющий ухо да слышит.
⠀
из моих уст – это скорее смешно, нежели страшно,
⠀
но моими устами



________


NEW YORK

HAVING A STROKE WITH YOU
⠀
is ten times more pleasant than if alone.
that is what I came up with while drinking my tea with milk on a plane
with a view on the Atlantic, watching it dissolve – in the depth
of a cup, like all of our issues.

we only learn time backwards. what we get now
as commencement is the end of the story; from it we imagine
our past as if it was once really there. that’s pathetic. that is why we failed
history. we move in the opposite routes; we collided barely once
in eternity; we’ve only been once – there and together. then we moved out
of our affinities. honey, we just fake linearity, 
or sincerity, or being afraid of
death – out of all things – of being cheated
on by it. in truth, we never felt anything. quite. in truth, 
we spent all of our insides on these aeroplanes
to get them this high.

and you know, if the plane would crash, being in here with you,
must be so

our feelings will dry out 
like ink – will you still be here to help clean up the mess? 
will you save that one plum from an icebox for others? –
⠀
highlights are fading. ink's all arranged for eternity. and if you’re here waiting 
for the film to develop – you’d better spoil it all 
*now* with some light from a door, not shut
properly.
I might as well disappoint some of the expectations.
⠀
as you said,
I’m taking my pink gloves off; all that is left are those scanty words you’re quickly amazed at.
and no skin at all.
⠀
as words were never enough to cover the abyss,
where would you go once you realize it? or rather,
will you postpone your departure due to it?
will you ever see this exact hue of humanity
without naming it?
⠀
if all of your life you were taught to sell words for a living,
how will you live it, when you spent it already? where is your praised
audacity at the moment, my dearest?



________


in this poem, I use the language of imperatives and empires
to reach you: take care. stay kind. be pound
to my eliot: take all of my wastelands and make them
wastier & vaster at the same time.
⠀
deprived of languages, we are constructing a dialect
of our own. deprived of closeness, we decolonize
the abused in ourselves, the abusive. you know who is who;
hence, it changes. so the sexiest part about you
is the way you own up and the way you trip over
reading in my mother-tongue, which consists of two.

I can’t even speak them.



________



true american girls at the dining hall
take 3 cupcakes and eat none of them up 

my girl has depression and it eats her up 

but you aren’t that girl; I'm not bringing your name here
I'll keep it at home and sacred, away from my characters, and all of the noise of the
narrator's voice. you are not fiction. I repeat it time after time – you are not fiction you are not 

 *

the lady at the dining hall (called “kline”) says her hi-how-r-u-doin 50 times in a row.
no kidding. it makes her sick. now she can’t distinguish a motherwell 
from a kline. she asks me where my id is, and how do i do.
I tell her I left my id at home, ‘cause I came here to talk,
to her to tell her how do I actually do, as she seems genuinely
interested. she wants to know where I am from so I tell her I’m from 
belarus (which means the first naked bodies I saw were on the shots 
from auschwitz) and that I’m asexual (perhaps, for that reason). she 
tells me, “no wonder you turned out this way”. I ask her which way 
it is, and the lady from kline says that there is no wrong way to perceive
art, and now she’s disappointed in me, and wants me
to leave. she wishes me “to have a good one” but I most certainly won’t, 
and she hopes so as well.




________



THIS IS WHY I PREFER SITTING ALONE AT LUNCH

yes, I’m on a diet. omitting your words. the network connection 
here makes me wanna vomit. my networking skills killed themselves.
no one is sobbing
at this point. yes, there is meaning.

it is free of charge, of course, accessible by the link in the description,
and there is a special discount for b*** college students  – insert “unemployment” 
as your promo code. you, thriving prodigy, you, digital
genius. yes, you get it. good boy.
now play dead. now pay debt.
make parents proud. no doubt.
you’re the best in this round. please, please the crowd:

try being honest at times but don’t let them know you’re not american.
now chew the gum. now kiss the gun. now
say out loud how you love mister president
t****. chew the gum at all times & at all costs so that they think
you’re local and then
when cinnamon gum is gone
chew yourself and eat yourself
up.
wassup.
was it a trap? while I was at prom, the us was
bombing Iraq, kak tak? clean up
after yourself. no drinks are allowed in the library. this is why
the truth is so hard to swallow. jeez christ.
don’t act surprised. don’t
compromise. cinema is called
“weis”. you are smart but not
wise. dining at “kline”:
play dead but don’t dare to die.

hi honey how are you? go
kill yourself.
it looks like your suicide attempts

(interrupting)
 

I take three, as God is triune and there is
a picture of her above my dorm desk – laughing in
my collarbone, and things can make sense, and if
I’m with her then maybe at home.



And that is probably why.
(my therapist says,)

“it looks like your suicide attempts
have had a certain impact on your life,
to say the least.” 
________



⠀   we’ve heard that thunder, something,
⠀⠀like collarbones, collapsing. I pull your collar,
⠀⠀the leash is unwinding. the flesh is
⠀⠀unwilling. it rains and reels off.

⠀⠀you make me wanna read “dog” backwards.
⠀⠀in your arms I’m like a like a 9 month old puppy, so fucking awkward.
⠀⠀twisting my arm by an accidental move to the point
⠀⠀when a scream fills my mouth. I’m allowing this
⠀⠀howl. the leash is stretching. I pull the
⠀⠀trigger. skin on my hand is scratched off. the puppy
⠀⠀is gone, he pulled the lead out.

Duh, this is dialectics in practice. You showed me
some anatomical drawings of a sliced thorax in your secret notebook with poems. 
I ripped ribs from their cage and made you a bouquet with them,
like flowers on the grave of heterosexuality. (you're frowning)

The leash, now strained, cuts into the skin. This pup
chew through all leashes and sweet lies (i.e. support systems). It’s gone.
I watch blood appearing on where it used to be skin, as a reminder. I want a heart
tattooed on my heart, so when it embraces bleeding — it rains.

By the way, your girlfriend looks fabulous. You can’t read this language
I speak, “You said _no flowers_ so I brought you some nightmares.”

I kiss you goodbyes, mouth full of teeth and rotten cotton. I pack you 
handshakes, embankments, sunsets and bridges to go, 
and hickeys and this liquid silk of the roads
that carried you back to me twice or so. On the railway station, 
new people approach you. You light up the whole building
with your cigarettes. You tell them I’m (irrelevant) a young researcher.
Who cares –– if my teeth are aching, this is an actual sensitivity issue. 
They ask (you) if that’s hard, not being able to leave due to the roadworks,
you (squeeze my hand in yours) (twist my wording) say you had reasons to stay.

I can’t feel a thing. I think, the damn dog ripped my hand off, chewed
it on the pavement. Now it’s just particles in the form of me. And they hurt.

Now it’s just cavities, voids inside of your swollen lungs, open fractures,
lacuna, a dog walking backwards, talking shit about unbiased knowledge,
cotton clouds on your way back, lipstick on cheeks, russian traditions.
You reach for your left lung. You notice blood on your shirt.
No, no more trauma. The rose I have planted started its growth. It’s doing way better
than us. Now each time you cough, you throw up
with thorns from your thorax. That is how you quit
smoking. Your future family says thanks for that.

⠀⠀откашливаешься и откалываешься. placid and acid
⠀⠀poetry and its sensitive eater, eaten the plums,
⠀⠀offered you an apple. the second you’ve seen it, you wanted it badly.

      to the new beginnings.
⠀⠀do not look back: I might decide to stay irrelevant.



________



WHATEVER I'M HAVING TODAY

(a headache / an oatmeal / a tea with milk)
must be an ultimate American experience

whatever we're having
(a storm coming to the East Coast / a class on gay rights / some daddy issues)
we will be just fine

I may sound aggressive
since this chill is biting

I take one sip of water / I drink 8 glasses of water per day
and don’t even count them

counting doesn’t count as an option
for us, measuring time not in life-spans, 
but in coffee spoons. for us catching breath, and never trains,
for us, locked up in the burning house of this madness
– where do you find the courage to talk the arsonist down? –
so they put out the fire, and their heart stumbles
before falling for yours.

*

or maybe there were no mountains at all,
and you imagined the whole
thing.

*

I go on living American
meaning merely existing
meaning having no prologues 
meaning building connections 
and adapting to places I'm not going to stay at. and it feels truly wonderful,
as if I’ve found a place to belong to – with no spatial structure and no ticking clocks
and no location. 



________


LVIV

* 
гэта я пiшу це радкi, але, каб быць сумленнай, анлайн-перакладчыкам. 
я сцiраю свае зубкi аб сценачкi расейских пiсьменнiкаў, кажам, Васiля Быкава. 
мае бел-чырвон-белыя веначкi – выкрытыя ? – пачынаюць ад нечаканасцi
мiраточыць, робяцца стужкамі, якiя можливо прадаць – мае вышываначкi, 
мае індэксы, стрэлачкі, кружочкі і іншыя арнаментныя завітушкi — 
паведамляюць, што мая будычыня ма быць
майбутне, што мая краiна не мае, як і я не атрымала ў спадчыну мовы, 
каб размаўляць без акцэнту; гледзячы, як гэты тэкст крэслiцца word’ам,
ванітавымi пазывамі чырвонага колеру. 
мае дзецi спутаюць здраду 
са (ст/з)разамi, упадуць ахвярамі глабалізацыі ды бязлітаснай палаталізацыі;
яны ніколі мне не дарюць свае бяздзейнасць, анты-рэчаіснасць 
ды не-існаванне. да і хер з імі.
ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ «ДВОЕТОЧИЯ»:

1. На каких языках вы пишете?

На русском, английском и беларусском.

2. Является ли один из них выученным или вы владеете и тем, и другим с детства?

Английский выученный, а русский родной. Белорусский – не знаю, и родной, и выученный одновременно.

3. Когда и при каких обстоятельствах вы начали писать на каждом из них?


            Первые стихи на русском и беларусском пробовала класса с седьмого, а не-стихи ещё раньше. На английском начала писать, когда училась в США в колледже на литературной программе, там прошла часть бакалавриата. Подействовал контекст и культурная ситуация. Там же я начала изучать американскую поэзию, нашла то, что исследую до сих пор (занимаюсь второй половиной XX века).

4. Что побудило вас писать на втором (третьем, четвертом…) языке?

На английском я пыталась писать и до штатов, но только там написались тексты, которыми я довольна, которые на своём месте. Думаю, до этого не хватало среды и этого насаждения инаковой реальности, а также понимания того, как может выглядеть и работать американская поэзия. В общем, что-то внутри долго готовилось, а там – «дзин» – и случилось, когда я почувствовала, что готова написать текст на английском. Особенно меня порадовало, что это осталось со мной и после переезда в Россию. Сейчас русский и английский оба рабочие языки – на них учусь, разговариваю, пишу и думаю.

5-6. Как происходит выбор языка в каждом конкретном случае? Отличается ли процесс письма на разных языках? Чувствуете ли вы себя другим человеком\поэтом, при переходе с языка на язык?

Другим человеком я себя не чувствую. Вообще, чувствую, что вряд ли этот процесс обо мне, как об отдельной персоне. Это о том, как мир облекается в язык, и выбор языка происходит сам по себе, как ему удобно. Чувствую, что вещи иногда происходят на том или ином языке, и следовательно, писать о них нужно на соответствующем. Повлиять на это можно, если долго читать что-то на определённом языке, иногда работает. 

Это в процессе. А уже написанное на русском и английском для меня действительно ощущается как тексты двух авторов. Они существуют внутри разных культурных полей, ищут себе там места. Так или иначе, изучение литератур, американской, а с этого года в магистратуре и русской более углубленно, обогащает процессы письма на обоих языках, подключает письмо к дополнительным источникам энергии.

7. Случается ли вам испытывать нехватку какого-то слова\понятия, существующего в том языке, на котором вы в данный момент не пишете?

Да, и я слишком далека от языкового пуризма, чтобы удержаться от заполнения возникшей лакуны на том языке, который первым приходит в голову. Мне кажется это живым и естественным, и это удобно — когда можно начать на русском, а закончить на английском, если вдруг переключился культурный код внутри высказывания. Но последние пару лет я стала внимательнее относиться к тому, что не все легко воспринимают английский, и это может выстраивать дополнительные барьеры в общении, быть бытовым классизмом – но это скорее в разговоре, чем в письме.

8. Меняется ли ваше отношение к какому-то явлению\понятию\предмету в зависимости от языка на котором вы о нем думаете\пишете?

Не знаю.

9. Переводите ли вы сами себя с языка на язык? Если нет, то почему?

Раз для меня тексты пишутся изнутри какой-то культурной ситуации (или ощущения разрыва с ней), то любой перенос текста в другую матрицу, перевод как «транзакция», грозит новыми художественными решениями и, потенциально, потерями. В итоге это будет новый текст, а не перевод, и я пока не видела потребности в том, чтобы создавать его. Вероятно, я бы это делала, если бы был нереализованный читательский запрос от тех, кому изначальный язык текста недоступен.

10. Совмещаете ли вы разные языки в одном тексте?

Да, и в первую очередь это касается вставок на беларусском в тексты на русском. Русский для моего беларусского как костыли, я не владею им сейчас достаточно, чтобы свободно думать. Но я учу себя смотреть на это не как на что-то унизительное, мол, не могу связать слов на языке своей страны, а как на осознанный ход, попытку описать, как думают беларусы. Ведь большая часть беларусов говорит каждый день только на русском, но в социальных опросах родным всё равно называют беларусский. Складывается интересная ситуация, писать изнутри которой тоже нужно. Особенно сейчас, в важный исторический момент, когда беларусы в принципе учатся говорить, о себе и друг с другом. То есть для меня совмещение – удобный инструмент фиксации реальности, в которой я нахожусь сейчас, впервые живя в Минске, с тех пор как уехала пять лет назад из него на учёбу. Причём я не считаю, что пишу «трасянкой», у неё всё же другие корни и культурные коннотации.

А вот с текстами на английском совмещение языков (почти) не работает. Наверное, когда я пишу на русском с англицизмами и врезками на беларусском, у меня есть презумпция компетенции читателя – есть шанс, что он поймёт или попробует понять эти другие языки. Для англоязычного читателя такое не прокатит.

11. Есть ли авторы, чей опыт двуязычия вдохновляет вас?

Помимо самых очевидных примеров, я бы назвала Чеслава Милоша, Василия Кандинского и Марка Шагала, Максима Богдановича, Татьяну Замировскую, Вальжину Морт, — и вообще, конечно, здесь должно быть большое количество имён беларусских поэтов (Дмитрий Строцев, Таня Скарынкина, <…>), для которых опыт двуязычия, «двоедушия», по выражению классика беларусской литературы, — это единственный цельный родной язык.

12. В какой степени культурное наследие каждого из ваших языков влияет на ваше письмо?

Хочется сказать, что и русский, и английский – это языки империй, но это значило бы сильно упростить и деформировать реальность. Важнее то, что для них обоих я – так себе носитель: говорю и пишу с акцентом, и всегда найдётся кто-то, кто не преминёт это подчекрнуть. Не могу не согласиться с Е. Осташевским, который в интервью для «Кольты» сказал: «Быть билингвой, как правило, значит и не иметь ни одного родного, своего языка — не иметь языка, которого не замечаешь, который сидит на тебе без складок, кожей». На месте того, что могло бы быть «кожей» я нахожу, как у Т. Замировской – апроприированный «disintegrated imperfect aphasic Russian». В этом есть травматическая сторона, но в целом это здорово: дарит перманентное ощущение уязвимости и запутанности, учит быть более humble. И всегда чувствуешь какую-то критическую дистанцию от вещей и дискурсов. Раскол языков подчеркивает то, что ни у чего нет правильного именования, как нет и правильного способа говорить о чём-то. В том мире, в котором мы живем сегодня, для меня это единственная возможная позиция.

Ramıl Adyljan-Nıazov : Рамиль Ниязов-Адылджян

In ДВОЕТОЧИЕ: 36 on 18.06.2021 at 22:28
КЫРГЫЗ-КАЙСАЦКИЙ ПИТЕРБУРГ.


***

Foreword:

/

                                                                                Ване Бекетову

знаешь ты такой карикатурный русский говорю я со стороны
но тебя так тянет в степь почему
европейская история слишком формологическая говорит Б. 
когда по отглагольным окончаниям можно проследить родословную или 
вот стоит храм которому 
под сраку лет и ты должен молиться на него а у нас нихуя 
нет и всё 
живо и всё 
здесь во мне 
течёт болгарская английская украинская румынская
и русская 
кровь мы всегда были номады у нас было нихуя но
я точно 
что 
я умру 
в этой степи

знаешь я ему 
я что только не могу себе простить в наших с ней отношениях это 
мне подаренную на годовщину
турку бронзовую с вытянутой вверх чтобы не плавилась
ручкой формы еле найденной за деньги которые она 
еле позволила у семьи её с этим проблемы но 
почти никто из наших не знает
оставить в общей кухне ближайшие где 
из семьи отец 
и дед с онкологией нагнули ручку сказали 
неправильно прости поняли
 как обычно когда папа
никогда не стучался и
всё дно из прилипшей гущи вместо 
яркого (как брови
её что постоянно красила
она а я постоянно
любил облизывать 
их) металла только 
ржавь теперь опять
когда она скажет 
меня трясёт 
от воспоминаний что
я любила тебя что
я скажу ей что
покажу как отвечу
я люблю — только 
ржавую турку 

. . .

и только — я за это
буду в аду

                                июль 2019

/

адәка* почему
ты плачешь я же
не убийца я всего лишь
сказал я не знаю
хочу ли я исполнять твою мечту о свадьбе и детях
может я влюблюсь в парня может
в транс-персону может
я усыновлю ребёнка
и он все равно будет ниязов
хоть и другой крови
я взрослый
я знаю что со многими нас связывает
только кровь
я взрослый
я знаю что тяжело когда тебе сорок лет
внушали
это неправильно а потом
твой ребёнок приходит и
спокойно говорит
это нормально меня
не обидела никакая девушка
я влюблён
в девушку но
мало ли

мало
ли

это всего лишь
пропаганда
ты же хочешь
чтобы я был счастлив
и хороший

это тяжело
когда умирает дядя а следом мама
говоришь нервы ни к чёрту
а я не знаю
зачем тебе это
ты хотела
только семьи
и счастья
а не остаться в истории

я счастлив
и не знаю
как тебя утешить

не знаю



—
* һәдә [адя] — старшая сестра по-уйгурски. Я так называю младшую тётю со стороны отца. Даже я не знаю почему.

/

lady gaga

адәка говорила посмотри
на неё как
ей не стыдно её клипы
такие
она танцует
свободна полуголая перед
ними перед
всеми и
ей не стыдно она
сумасшедшая

а я представляю адәку
в чёрном плаще с одним
лифчиком на груди едущую
одна по америке как
в клипе она танцует
не по-уйгурски не на свадьбах под
ласковый май на казахском слегка
двигая плечами а всем
телом никого
больше 
не
стесняясь

адяка дело
в моем отце да который
любил тебя постоянно
отвозил тебя от
дома до универа чтобы
тебя никто не изнасиловал а
в итоге ты
никогда не напивалась не
обдалбывалась блюя
в унитаз не
танцевала голая под
ласковый май не
ебалась под лсд ты
закончила с красным дипломом работала
в военкомате тебе жал руку аким
алмалинского района ты
вышла замуж девочкой (так
говорила бабушка) в тридцать родила
девочку она очень
похожа на тебя она
тоже считает неприличным когда
мальчик целует мальчика
ей шесть а я на свадьбе
прижался к тебе
в живот (мне
было двенадцать) и
два часа плакал не отпускал я
испортил всю свадьбу вам
было стыдно ты
была со мной
десять лет
но
я смотрю
леди гагу
и мне больше
не стыдно любить её
почему
адәка
почему?



КЫРГЫЗ-КАЙСАЦКИЙ ПИТЕРБУРГ.

/

ты не понимаешь однажды у нас будет страна из которой не захотят уезжать лучшие друзья 

только в путешествие и сразу же возвращаться ты не понимаешь 
не понимаешь


/

по утрам я смотрю прямые эфиры
с казахских митингов
папа говорит не носи женские платки они остались тебе от бабушки
я знаю это единственное что тебе осталось так как
мужчины в исламе не носят золото а
она так любила его и тебя и
не носи серьги они красивые тебе идут но
«чёрные» тут даже опаснее русских ты
для них неправильный сюда не
приезжают от хорошей жизни они
суровые парни не
то что ты говори
бысмилляй-рахман-рахим (и плачет
прощаясь папа не плакал со смерти бабушки я
тоже плачу но
меня тошнит когда
хочу разрыдаться поэтому
я стою а
слёзы капают и капают)
выходя из дома как
просила бабушка это
у нас Аллах ненавидит педиков и пендосов здесь 
он нас защитит
Аллах нас защитит

/

                                        Егане Джаббаровой

мой (русская) язык это сухая необожженная глина саль-саль
единственное 
оставшееся от мамаки* полная
чуж(еродн)ых вещей вроде
(казах(стан)ского) камня (уйгурского) стекла 
или агитационных листовок Токаева
 из
которой ты лепишь открытку любимой
освещавшей твой пикет ты

поранишься и Иблис тебе не поклонится

но шрам твой будет прекрасен 

____

*мама’ — бабушка по-уйгурски.

/


KFC напоминает о доме больше
чем узбекская забегаловка (в ней
я педик тут просто чурка почти свой) слушаю
казахский трэп (ты говорила 
он напоминает тебе дискотеки
в назарбаевской школе их 
устраивали казахские классы твой
отец единственный казах в семье
который женился не на казашке ты
всегда называла себя татаркой
и гордилась этим) и
уйгурскую попсу детства (я
так и не сказал деду
что я терпеть её не могу) они
звучат как иностранная музыка на
занятиях мы читаем Драгомощенко 
«Петербург изначально дан
как чистая форма желания»
(сокурсники назвали его иностранной музыкой
которую хочется слушать а 
писать о «городе великого Петра») я
скучаю по земле это
город воды и
         камня       здесь
нечего      орошать
 но 

в ото    всех 	закрытом 
дворе
растёт                дерево
каждый
                  гастарбайтер 
контрабандой
провозит в чемодане
          баночку            из 
слёз       отца
вагинальных    выделений  	любимой женщины
      украденной      у имамов нефти 	и
поливает его                 однажды
здесь вырастет             анчар 
туда
будут приходить таджики      гастарбайтеры и 
киргиз-кайсацкие студенты     чтобы
называть       друг     	друга
мамбетами          и пидорами  	пить
дешевое     русское 	  пиво	кричать
                      ужо тебе, 
         строитель чудотворный     а
потом продолжать      посылать  деньги 
домой    
изучать     политологию         в надежде 
что                        однажды
только это                      дерево 
сможет             впитать             потоп
(потому что его
                  только равный убьёт) и
умереть                  достойно 
как
             предки
в                 сорок пятом    	  у нас
нет дома но
мы бы хотели 
сохранить ваш

/

ребёнок (из стихов) Галины Рымбу
как мальчик с обложки нирваны
(когда переживаешь за чужих детей больше чем за своих)
знает ли что приехал
в эпицентр гибридной
гражданской войны из
российской оккупации (какая разница 
как я это называю если есть
«я не ватник,
это гражданский конфликт я
такой, какой я есть») из одной 
родины в другую (разве
в гражданской войне существует
Родина?) что 
большинство друзей родителей которым 
он показывает майнкрафт
могут убить за нихуя а я
буду подписывать петиции и 
ставить грустные смайлики в фейсбуке меня
могут убить за нихуя его 
мама (не буди меня, мама) которую я читал всем 
кого любил говорит о тепле
и сложно устроенном
непроговариваемом опыте который 
невозможно теоретизировать я 
говорю империя здесь 
каждые 
сам за себя 
НАС могут расстрелять но ОНИ
знают
что им есть куда бежать ЗДЕСЬ 
ИМ
некуда бежать 
ИМ 
некуда бежать 
НАМ
некуда бежать я пишу 
на другом языке
из другой страны в другой стране тем
кого люблю (это
не переводится) это
моё самое казахское стихотворение мы
больше не одна литература а я так в неё верил в эту великую русскую литературу на которой нас учили любить и ненавидеть в немецкой русскоязычной гимназии в центре алматы мы/я 
буду любить 
и того мальчика 
который был
и те стихи 
(только на двоих)
которые были
и тот язык
которого 
не будет 


/

твои поцелуи 
это маленькие казахские мыши 
блуждающие в раздолбанных советских арыках
их почти невозможно сфотографировать настолько
они пугливы им никто не сказал что
они могут быть прекрасны потому что
им нет дела до красоты они
просто мелкие воришки 
бесхозной степи никто 
не фотографирует мышей в этом
нет экзотики а только 
сохранение
говорить им что они прекрасны 
друг другу 
что они прекрасны

/

эта безграничная нежность когда струны в наушниках на полную когда гитарные соло
разрезая ушную перепонку
заполняют образовавшиеся бездны пространства         живым радостью 
твоя боль 
будет прекрасной и 
даст тебе больше чем я ведь 

я могу сохранить навсегда только 
нежность и это 
тоже идол и за это

я тоже буду в аду 

*

любить тебя 
как ненавидеть феминисток или трансгендеров в Казахстане 
как
можно не понимать привычки держаться
за несуществующие перила даже
если это многого стоит    
   совести
например 

*

моя кибла давно 
потеряла адресат ей
нет разницы сколько 
раз в день я пойду на каз почту
отправлять тебе письма
в восточный туркестан
на языке
(который бессильный перед
первым с первой сексом без 
презерватива (по её просьбе) под
чтение ветра ярости оксаной васякиной никто
не был так беззащитен друг к другу 
как мы 
можно ли так нежно
        сказать?)
      что пытаясь быть
 изощреннее
и
      красивее (какой язык и 
что важнее 
когда мамака (только это
слово нельзя перевести) говорит 
«всегда говори:«bismillah rahman rahim»» 
«всегда говори» 
или «бысмыллай-рахман-рахим») 
чем ты 
чтобы восполнять 
ту детскую ненасытность нежности 
которая
есть однажды 
пропадёт и никто его даже
не воскресит


/

на jetіnshі (седьмой) раз объяснения 
что такое арык случается разрыв 
(разрыв
как по-казахски 
алшақтық я погуглил) моя 
мамáка (только это
слово нельзя перевести только 
это ударение я 
буду писать everywhere) рассказывала 
как маленькая 
купалась в арыках она
была байской внучкой пришёл 
ленин и раскулачил их благодаря
этому родился я этот 
город носил его имя но не знал 
арыков ол (она/он на 
qazaq 
лангуагэ) 
не знает о моей бабушке обо мне 
nothing (это 
не надо переводить) говорила 
поезжай в ленинград у нас
только смог круглый день а там
белые ночи 
бестеньные люди только 
чистый взгляд и 
твоя любовь 
смотрящая на всех никто 

не отберёт у тебя твой взгляд

 прекрасное
невозможно
 а всё же 
существовало хотя бы 
ночь я грю поехали а она 
я насмотрелась на них
ещё сорок лет назад а потом
вышла замуж сделай
это вместо меня

 всё детство мне
папа говорил языком 
бу (эти по-уйгурски) 
орыслар (русские по-казахски) там 
везде скинхеды мы 
никогда туда не поедем мян (я по-уйгурски) 
только по-русски говорю мне 
дома говорили кондукторы
 э 
ты 
в какой стране я 
отвечал я —
учусь в казахском национальном педагогическом университете на гранте по специальности учитель русского языка я 
в равной степени казахский kazazh qazaq уйгурский русский русскоязычный русофонский российскоязычный 
поэт как абай я выходил
к его памятнику с пикетом ожидая
что меня посадят на 14 суток 
за ваш и наш
и того кондуктора
free дом
почему 
меня так легко назвать невозможно 
перевести почему
моя родина это мастурбация
на дорогое порно дрочить 
значит завидовать чужой любви зная 
что секс постановочный ты 
долго называешь это объективизацией а 
она
говорит посмотри
как он смотрит на неё 

на меня никто кроме тебя так не смотрел

никто 

посмотри 
в его взгляд 
 разве
поймёшь искренне ли
он имитирует
 разве
поймёшь искренне ли
ты не имитируешь если

я просто хочу любить тебя?

/

                         посвящается MANIZHA, и её городу солнца

сохранение
это очень европейская концепция
 ночью 
снова был звездопад горел 
петербург но
никто не заметил
 когда 
ты кончила нефтью в неву
в неё прыгнул

 таджикский ян палах у нас 

не было лета любви сказал он 
поэтому 
я сделаю своё

/

ревность —
это очень средневековая концепция 
—

когда света не существует 
и людям приходится его придумывать 
в каждую церковь васильевского острова 
по очереди пробирается

 кыргызский джек уайт 

jolene
поёт он под электрогитару
джолин 
джолин
(я хочу
его боли хотя
я тоже люблю его

джоулин 
 
это чувство темно

добавляет он по-кыргызски)
ам беггин ауф ю (но мой голос)
плиз донт тейк ма мен (способен
открыть его)
джолин
jolene
джолин 

джоулин

(разве
когда я пою мою 
месть
тебе темно?) плиз донт тейк им
(разве 
моя 
ненависть 
не может 
быть
 светлой?) ивен 
фоу ю кен (разве чужую 
    праведность
стоит менять 
на только твой
и мой 
крик?)

Your beauty is beyond compare
With flaming locks of auburn hair  
With ivory skin and eyes of emerald green
Your smile is like a breath of spring
Your voice is soft like summer rain
And I cannot compete with you, Jolene

джолин

джолин

джолин

джоулин


men senі jaksy koremіn*


кончает он 
и свет
начинается 

_____

*«я тебя люблю» в переводе с казахского (дословно: я тебя хорошо вижу).

/

всё перепуталось, и некому сказать:
казах, россия, питербург,
киргиз, qazaq, казакстан, 
кыргыз, кайсак, Лета 
твои
уменьшительно ласкательные мои 
манифесты мы
сон о сне (мы
слепые 
я небо 
ты труд, но никто
не проснётся) наш
осадок для правнуков
лишь сладко повторять:

не знаю 
насчёт меня и тебя 
но казахстан 
будет свободным 
пупочек 
menin

P.S.:

красная площадь.

эти здания 
намного красивее и богаче чем то
на что советскому и казахскому
правительству было не жалко вот 
как выглядит империя вот
как выглядят деньги —
мне нравится москва тут так 
много и широко и ничего это
очень много значит ты 
не понимаешь не понимаешь москва —
это большая 
могила ильича
нет
ты не понимаешь я понимаю 
я понимаю

P.P.S.: 

Татарская баллада.

                               Лизе Трофимовой за тёплое гостеприимство в России.

1.

моему прадеду прострелили палец где-то в Восточной Европе.
другого прадеда чуть не расстреляли где-то в алмалинской области.
мой прапрадед был жаркентским священником.
его брат бежал в китай; у него 
было два сына:
конокрад и грузчик — они оба 
ещё умели понимать свою священную книгу.

2.

скажи зачем, скажи зачем,
Россия, 
ты вела нас за собой в пучину смерти,
на тыловые работы Первой Мировой,
на бой с проклятою ордой —

чтоб назваться «бел_ой»,
извиниться перед неграми раньше американцев,
ходить на британские марши против исламофобии?

3.

немытая Россия 
дважды проклинает Лермонтова,
ходит к психотерапевту,
чтоб забыть свои раскосые глаза.

4.

а мы с тобой, брат
бледнолицый, 
из пехоты.

бери шинель,
пошли домой.

5.

мою бабушку не учили молиться,
но однажды
её мать умерла. бабушке 
было 18. она
знала наизусть 
несколько сур и всего 
муслима магомаева.

6.

виноградную косточку в тёплую землю зарой, 
о, шарманщик.

в тёмную ночь,
собирайтесь-ка гости мои на моё угощенье.
споём

и никого не будем проклинать.

P.P.S.:

Если видишь звезду — значит за надежду кто-то будет распят.

приходи ко мне в комнату 
я расскажу тебе об уйгурах в концлагерях и как их пытают я знаю их дела они выбиты у меня на спене зеркалом шахида я просто не поворачиваюсь но 
каждый сириец в шаверменных всё понимает когда я говорю ему may Allah gives peace on your land я просто уйгур фром эст туркестан я вижу тебя брат приходи ко мне
я выебу тебя как это делают у нас в степи там где никто уже искренне не молится Богу мёртвого араба (да благословит его Аллах и да приветствует) чтобы нас хоть кто-то уже осудил и проклял въеби (въедет) этой шлюхе потому что не можешь сказать прости меня дорогая я не салах ад дин неверные давно прорвались в наши сердца и продали тебя своим женщинам гордым и независимым платящим за американские бомбы которые хотят тебя спасти а я ни на что не способен хуй не встаёт иман не поднимается это даже не выжженная степь где ледяные черви напоминают о доме Бога нашего Бога из которого нас выгнали потому что нет денег платить за коммуналку но я не позволю вам уйти не станцевав ведь я танцую вас так нежно 
так красиво без надежно 
в китайских кроссовках 
и читаю наизусть 
средневековых персов в советских переводах жаль 
я не умею играть на саксофоне чтобы спеть 
тебе блюз продавшего душу Иблису
 но я могу 
припасть к земле лицом в молитве а ты приставишь м-74 к моему лицу а я просто 
расплачусь и почти 
никого не смогу проклясть почти 
никого почти 
никого

23 джумада аль-уля 1442 / 7 января 2021


ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ «ДВОЕТОЧИЯ»:

1. На каких языках вы пишете?

На орысском — или на урусском, но не на рашнском, как, условно, Лида Юсупова (это не сарказм, а то мало ли — у важных учёных обычно плохо с чувством юмора). Это субэтнический язык всех народов (подразделяющийся, конечно же, на свои «большие» этнические языки внутри), оказавшихся на границе русского языка и культур «мирового Юга», будь то Кавказ, мусульманская Центральная Азия или «языческий» Дальний Восток. Обычно в Креольском культурном центре (воображаемой

культурной институции, в которой я состою) мной генеалогия этого языка (в его современной литературной итерации) восходит к Лермонтову (этому черкесу, которого неверные вечно норовят назвать «романтиком» или «ориенталистом», а он, конечно же, был ашугом), но можно, я думаю, искать корни и дальше. Конкретно мой орысский состоит из русского, казахского, уйгурского, советского, английского и арабского языков, большинством из которых я владею так себе.

2. Является ли один из них выученным или вы владеете и тем, и другим с детства?

Я из семьи обрусевших советских уйгуров, и, одновременно, из рода имамов Западного Туркестана — я не так хорошо говорю чисто по-казахски, по-русски или по-уйгурски, но — особенно это заметно после года проживания в Питере, — это не мешает мне чувствовать себя и своим, и чужим везде на территории бывшей Золотой Орды. Я раньше этого стыдился, и пытался «отмыться», а сейчас наоборот — громко и тихо радуюсь; плачу под арабскую симфонию и танцую под русский рэпчик.

Но хотелось бы, конечно, подучить уйгурский и казахский (и остальные!) в будущем, потому что переводчиков хороших чего-то с мирового Юга, с тех пор как СССР развалился и перестали платить за перевод на русский «отбросов первого мира», стало гораздо меньше.

3. Когда и при каких обстоятельствах вы начали писать на каждом из них?

С одной стороны, любой «славянин» в Казахстане с детства знает, что такое той и ру, а с другой стороны русскоязычное образование в Казахстане настолько акцентирует на классической русской литературе ХIX-XX века, насколько вообще возможно, будто бы полстраны всё ещё живёт в воображаемой КазАССР. Поэтому той части меня, что находится не в (воображаемом) Ленинграде и Европе (благодаря интернету), было бесконечно противно то проникновение «реального» Казахстана в мою реальность, и я долго, повторюсь, писал так, словно бы я был иностранным шпионом и русским агентом (или, в крайнем случае, послом, как Тютчев) в чужой родной стране.

Многие до сих пор так и пишут: идеальная (с технической точки зрения) казахская силлабо-тоника — это не «второсортная отсталая литература всяких чурок», как на это смотрят российские толстые и тонкие журналы, а предвестники апокалипсиса и затишья перед бурей. Чем более жестока реальность, тем более абстрактно искусство, как говорится. Но потом, полтора назад, когда я впервые оказался в Петербурге и увидел бесконечное число инородцев (и вообще такую категорию людей как «инородец», потому что в Казахстане непривычно видеть разве что темнокожих), я понял, что я устал быть взаперти этого вообще-то уже давно мёртвого русского языка, что у меня был (не вообще русский язык мёртв, да), и я вспомнил всё то, что долго казалось мне «отсталым» и «непрогрессивным».

4. Что побудило вас писать на втором (третьем, четвертом…) языке?

Мухаджирство в Петербург на учёбу. Там моё мысленное тело, которое состоит из «Востока» и «Запада», было разрублено пополам: квази-«Запада», в который все почему-то верили и слушали Боуи не потому, что он такой красивый, а потому, что это какой-то способ внутренней эмиграции от России и, одновременно, статусность, стало много, а «Восток» был спрятан, словно отрубленная голова Хаджи-Мурата в кунсткамере.

5. Как происходит выбор языка в каждом конкретном случае?

Бывают вещи, которые нельзя сказать «чисто» и «правильно», потому что «правильно» писать «Клеветникам России» или «На независимость Украины», а не стихи Анкара Дуйсенбинова или клипы Ирины Кайратовны.

6. Отличается ли процесс письма на разных языках? Чувствуете ли вы себя другим человеком\поэтом, при переходе с языка на язык?

Мне иногда сложнее общаться с людьми из Центральной России, потому что я периодически хочу что-то сказать казакча или уйгурча, но приходится останавливаться и переводить слово у себя в голове. В Казахстане с этим никогда нет проблем, хотя и все (будучи трезвыми и на понтах) этого стесняются, и стараются «оставить» орысский для бедняков, мамбетов и Назарбаева (Токаев уже более чистоговорящий). Я только осы образде чувствую себя максимально естественно: даже мой «псевдоним» — Ниязов-Адылджян — это не проклятие на басурманском, а кроелизация традиций. Моего отца зовут Адылжан в обрусевшем варианте и Адылджян в обуйгурившемся варианте.

7. Случается ли вам испытывать нехватку какого-то слова\понятия, существующего в том языке, на котором вы в данный момент не пишете?

Из-за того, что я не владею в должной мере уйгурским и казахским языками, я не пробовал ещё писать на их «чистых» вариантах, так что конкретно ничего сказать не смогу.

8. Меняется ли ваше отношение к какому-то явлению\понятию\предмету в зависимости от языка на котором вы о нем думаете\пишете?

Из-за того, что я, опять же, не «билингва» в полной мере, для меня казахский и уйгурские языки всё ещё не онтологическая данность, а близкая, но таинственная поэзия, мне тоже сложно ответить на этот вопрос, но самое удивительное для меня — это когда-то же самое случается с русским языком! Где-то на границах, когда говоришь кому-то дорогому по-казахски, и тогда голос и звук превращаются и в информацию, и в поэзию, и в музыку, и в зикр.

9. Переводите ли вы сами себя с языка на язык? Если нет, то почему?

Я пытался переводить себя на казахский, но казактылы (обратный вариант орысского) для меня далёк из-за того, что я, опять же, не владею им на билингвальном уровне, поэтому это получалось очень интересно, но, как мне все говорили, «неграмотно», ахахахах, поэтому если, быть может, найду такого же креола, то попробую ещё раз!

10. Совмещаете ли вы разные языки в одном тексте?

Постоянно, да, а то вдруг вы ещё этого не поняли, ахах.

11. Есть ли авторы, чей опыт двуязычия вдохновляет вас?

Вышеупомянутые Ануар Дуйсенбинов и рэп-группа Ирина Кайратовна, а также, конечно, барды чеченских войн, нерусские писатели России и все русскоязычные авторы Казахстана — как поэтки, так и рэперы: Мария Вильковиская и Руфь Дженрбекова, Иван Бекетов или Скриптонит с Маслом чёрного тмина. С одной стороны, это, часто, достаточно не ориентирующееся на «исламскую» поэтическую традицию тексты, но, с другой стороны, без казахстанского контекста часто совсем не видно второе дно и эта самая традиция, а ведь она есть, и огромная, но живёт за пределами традиционных представлений о литературе в метрополиях, потому что во-первых, татары уже 500 лет являются подданными империи, и с ними всегда «приходится что-то делать»; а во-вторых — из-за возложенного Советским союзом самим собой на плечи статуса «друга ислама», но, скорее, всех «отбросов первого мира».

Но в современной Центральной России и, возможно, особенно в Петербурге, не считываются символы, не узнаются интертекстуальности. Грубо говоря, «твоё богатство тебя не увековечит» в песне «Вьюга меня замела» Масла чёрного тмина — это не только панчлайн, но и парафраз из Корана сура 104, аят 3: «Думает он, что богатство его увековечит». Причём не из богословского, а востоковедческого перевода Крачковского. И таких «востоковедческих» работ о разных великих русских писателях полно, но является ли востоковедение в России чем-то большим, чем резервация для малых народов империи — это для меня большой вопрос.

Я не скажу ничего о мною очень любимых сёстрах и братьях восточной Европы вроде Юлии Чернышёвой или Даніка Задорожного из-за того, что при, конечно, схожести опытов бытия миноритарными народами, у нас разные культурные «центры» и традиции, и мне нужно развивать «свою» для начала, чтобы входить в диалог с «их».

12. В какой степени культурное наследие каждого из ваших языков влияет на ваше письмо?

По крайней мере с «исламскими» народами, с того момента, как татары начали принимать христианство, а русские — ислам, всё смешалось, но обмен этот, конечно, был не до конца честным. Мы, нехристи, конечно, ребята благородные, и принимаем «русских» за своих, хотя и они рожами не вышли, но это бесконечное смотрение в Европу, забывая о том, на чьих головах стоят российские интеллектуалы, конечно, всегда очень обижает. Но нам не привыкать! Моя покойная мамака говорила, что казахи, дескать, «молодцы», раз «сдружились» с русскими и остались при стране, а мы, уйгуры, «связались» с китайцами, и что с нами стало? Поэтому вопрос, что называется, а у кого субъектность в истории, но это уже совсем другая история…

Арзами Очей : Алексей Арзамазов

In ДВОЕТОЧИЕ: 36 on 18.06.2021 at 15:53
Везде живут удмурты 

порой мне кажется 
что на этом свете повсюду живут удмурты 
я их видел везде где успел побывать мне думалось что такого не может быть 
что это морок мираж марево 
прихоть моего удмуртского воображения 
но нет это были удмурты 
я помню как они 
робко выглядывали из-за углов панельных хрущёвок в Костроме 
как их взгляды 
вонзались мне в спину 
я бросался к ним хотел обнять 
кричал та мон удмурт вынды 
и только эхо незнакомых слов 
влетало в открытые окна лета 
пролетало над согнутыми антеннами и 
остановками 
я разглядел удмуртов во Львове 
в парке Високий замок и на площади Ринок 
они предлагали веточки вербы 
скромные суровые лица 
смотрящие сквозь меня 
их мысли были далеко 
выше львовских костелов 
я точно знаю 
удмурты были среди 
поющих на празднике Лиго в Межапарке
под Ригой 
там было столько удмуртов! 
в красивых венках из руты 
плакали смеялись 
веснушки и дрожали 
рыжие локоны 
я не верил своим глазам 
почему удмурты так красиво и горько 
поют на непонятном неродном языке 
зачем отворачиваются 
от моих улыбок 
русско-удмуртского суржика 
я встретил удмуртов 
на центральной площади Мехико 
они почувствовали что я свой 
хитро улыбались трогали меня 
курили трубку обдавая сладковатым дымком 
хлопали по плечу 
вовлекали меня в хоровод-пöртмаськон 
только они забыли свой язык 
стерлись диски памяти 
и горячее солнце 
сделало их совсем другими 
но когда я иду по ижевским улицам 
пережившим очередное наводнение 
новый снежный плен 
уповая на милость Инмара 
пытаюсь встретить их моих удмуртов 
хочу протянуть им руку 
перекинуться парой фраз 
узнать тебя среди них 
но предо мной вымерший город 
промерзшие переулки 
чужие закрытые лица и сам я себе чужой 
мои удмурты кажется здесь больше не живут



Котькытын уло удмуртъёс

куддыръя йöтэ мыным
та дунне вылын котькытын уло удмуртъёс
мон пумитай соосты котькытын
малпай озьы уг быгат луыны
со дыр ишанэз синалданэз
мынам удмурт визьылэн
котьма ке но со вал удмуртъёс
мон тодам ваисько кызьы соос
Костромаын сабыр учкылӥзы
панель коркаослэн сэрегъёссы сьöрысь
кызьы соослэн учкемъёссы
мертчиськылӥзы тыбырам
мон бызи соос доры ӟыгыртыны
кесяськи та мон удмурт вынды
тодмотэм кылъёс гинэ
лобыса пыризы гужемлэн вöлъям укноосаз
лобӟизы куасаськем антеннаос но дугдылонниос вылтӥ
мон тодмай удмуртъёсты Львовын
Високий замок паркын но Ринок карлудын
соос ӵекто вал пучы вайёс
востэм вунэтсконэ усем бамъёс
монэ öз адӟылэ
малпаназы вал кыдёкын соос
Львов черкъёслэсь вылӥынгес
мон тодӥсько
удмуртъёс вал кырӟасьёс пöлын
Лиго праздникын Межапаркын
Рига котырын
отын вал сомында удмурт!
рута сяськалэсь чебер керттэтъёсын
бöрдӥзы но горазы
шунды пужыоссы
дырекъязы горд бабляоссы
мон öй оскы аслам синъёсылы
малы удмуртъёс сокем чебер но ӝож
нёръяло сумбрес валантэм кылын
малы пальпотӥсько ке
удмурт-ӟуч суро-пожо вераськыкум
соос шуак палэнско
мон пумитай удмуртъёсты
Мехиколэн шор карлудаз
соос шöдӥзы мон соос пöлысь шуыса
кескич кырмышъязы исаллязы монэ
чильым кыскизы конялэс ӵындыса
пельпумам чабкылӥзы
öтизы монэ пöртмаськон-лул берганэ
нош кылзэс соос вунэтӥллям ини
тодон дискъёссы ӵушиськиллям
сутӥсь шунды соосты туж воштэм

мон ке ортчисько Ижкар урамъёстӥ
вутудӟонлэсь курадӟыло соос
я лымыос улын мырдэм чидало ӝокаса
Инмарелы вазиськыса
удмуртъёсме пумитаны весь турттӥсько
киме мычысал соослы
тонэ шедьтысал тодмасал соос пöлысь
нош мон азьын буш кар
шöй ульчаос
мурт ымныръёс
аслым мон мурт татын
мынам удмуртъёсы татын оло уг уло ни…



***
в эти сентябрьские дни мая
когда нет сил вставать по утрам
и критически понижается температура тела
бледнеет кожа реки артерий почти застыли
кажется что я схожу с ума
никто ничто уже не удержит меня
от падения в один из полузакрытых люков
незаросшие раны асфальта
железные островки пустынь
забирающие всё тепло
мне сказали тебя спасет только Бог
и я его услышал
октябрьским поздним вечером 
когда погасло мерцание города
Инмар заговорил со мной по-арабски
сурами из Корана
обволакивающая мелодия голоса
сквозь форточки сна
гортанный h и мягкий ль
удмуртские аффрикаты
вязью дождя он что-то пишет мне
на стеклах
بِسْمِ ٱللَّهِ ٱلرَّحْمَـٰنِ ٱلرَّحِيمِ


***
куартолэзьлэн куарусён ӵукнаосаз
кужмы öвöл сайканы султыны

мугорлэн шунытэз шимес лэзиське
ку ӟаректэ вирсэръёслэн шурвылъёссы кутско йöӟектыны
мыным йöтэ – визьтэммисько мон
нокин уз юртты ни нокин уз сёты мозмытӥсь кизэ
шуак пограло мон карлэн усьтымтэ-ворсамтэ гуаз
асфальтлэн бурмымтэ яраяз ӝуало
сюлэм пöсьсэ кыскись корт дуннелэн пуртыосаз
мон ӝокало
мыным шуизы – тыныд Инмар гинэ юрттоз
кылӥ сое мон
коньывуон бер ӝытазе
карлэн ворекъянэз кысэм дыръя
Инмар вераськиз араб сямен монэн
Коранысь сураосын шыпыртыса
куараезлэн небӟытӥсь крезьгурез
пыраз уйвöт öсъёсам
ньылонысь усем h куара ненег ль
удмурт аффрикатаос
зор кипусэн мыным мар ке гожтэ Инмар
بِسْمِ ٱللَّهِ ٱلرَّحْمَـٰنِ ٱلرَّحِيمِ



Мне снится Эрэц-Исраэль

мне снится Эрэц Исраэль
и ничего не поделать с этим
в оконных линзах немытые пятиэтажки
вспыхивающие люстры нетерпеливых прикосновений
разлагающиеся балконы
коррозия металла детских площадок
впадающие в детство тополя
бомжи обитают в подвалах
и по ночам поджигают остатки лета
мне снится Иерусалим
розовостенный с вокзальными часами
сегодня сольный концерт матара
на крыше Кнессета
я иду на работу
надевая улыбку сержанта ЦАХАЛ
стоящего на остановке
скоро северный Тель-Авив
трамваи ночного моря
и мы покатаемся слышишь?
я всё иду но где же Эрэц Исраэль?
квартал за кварталом и всё одно и то же
сейчас начнутся поля откроются перелески
дорога на Воткинск в Пургу и Можгу
а в огромных витринах Азриэли
отражается наша печаль
среди двенадцати миллионов еврейских глаз
и наши глаза посмотри
дотронься до меня – ты обожжешься
что-то тянет меня к тебе
неужели это зов крови?
и почему когда я по тебе тоскую
боюсь тебя потерять 
когда ты делаешь мне больно
я перехожу с удмуртского на язык пророков: 
שמע ישראל, יהוה אלהינו יהוה 
אחד
Шма Исраэль, Адонай Элоэйну Адонай эхад!
 Барух шем квод малхуто лэ-олам ва-эд!



Мон вöтасько Инмар шаерез 

мон вöтасько Инмар шаерез
номыр соин уд кары ни
укно пиялаын миськылымтэ вить этажъем юртъёс
чидасьтэм ӟыгырсконъёслэн гомась люстраоссы
сисьмись балконъёс
сыномись нылпи ӟечыранъёс
пинал вакытазы усись топольёс
бомжъёс уло подвалъёсын
уйёсы суто соос кошкись гужемлэсь жуг-жагзэ
мон вöтасько Инмар шоркарез
льöль борддоро вокзал часэн
туннэ матарлэн концертэз 
Кнессетлэн липет вылаз
мон уже мынӥсько
дугдылонниын сылӥсь
Цахал сержантлэсь пальышсэ лякыса
ӝоген уйпал Тель-Авив
уй зарезьлэн трамвайёсыз
асьмеос но ветлом-а озьы-а
мон весь мынӥсько
нош кытын Эрэц Исраэль Инмар шаере
квартал бöрсьы квартал
огпöртэм
али кутскозы бусыос
адӟиськозы сикъёс
Вотка Пурга но Можга сюресъёс
Азриэлилэн усьтӥськем витринаосаз
улӟытске асьмелэн ӝожмы
дас кык миллион еврей синъёс пöлын
асьмелэн но синъёсмы
йöтскы бордам – тон сутскод
мар ке но кыске тон борды
оло зэмзэ но виры?
мон тынэсьтыд зол мöзмисько ке
курдасько ке тонэ ыштыны
тон вöсь карыку мыным
удмурт кылысьтым пророкъёслэн дун кылазы
мон потӥсько:
שמע ישראל, יהוה אלהינו יהוה 
אחד
Шма Исраэль, Адонай Элоэйну Адонай эхад!
 Барух шем квод малхуто лэ-олам ва-эд!




***
Здесь ночные дожди омывают сновидения,
А пробуждение – со вкусом винограда.
Если ты рядом со мной – постель кажется бездонным морем,
Но всё же сердце мое одолевает усталость.

Листья быстро желтеют и мнутся,
Как знаки стиха на старой бумаге.
Собака за забором ищет врагов.
Кого ты звала? Тебя звала на остывающем песке.

Четыре ночи, пять дней. Дорога коротка-коротка.
Мои волосы обжигают ножницы ожидания.
Вода в Балатоне – зеленая соль,
И я не знаю, мне плыть куда?

Раскинуто одеяло, замолкло поле.
Мы друг для друга – глухонемые нули.
В сиреневом небе улыбается солнце.
И на пальце моем три царапины...



***
Татын зоръёс гылто уйвöтъёсме,
Ӵукна сайкан вина будос зыно.
Вöзам ке тон – пыдэстэмо валес,
Озьы ке но, сюлмез зӥбе жуммон.
Куаръёс ӝог ӵужекто но погмасько
Кылбур пусъёс сямен, кенер пуны
Тушмонъёсты утча. Кинэ тон öтчаськод?
Тонэ öтчай сӥясь луо вылысь.

Ньыль уй но вить нунал. Сюрес вакчи-вакчи.
Йырсиосме ӵушка витён-чидан качы.
Балатонлэн вуэз – со вожалэс сылал,
Уг тодӥськы, мон уяло кытчы...

Палэнтӥськиз шобрет. Бусы но чалмытскиз.
Ми ог-огмы понна – вераськисьтэм нульёс.
Бусӥр инмысь пальпотылэ шунды.
Чиньы вылын – куинь ӵабыштэм гожъёс...
ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ «ДВОЕТОЧИЯ»:

1. На каких языках вы пишете?

Пишу на удмуртском и русском языках. Но были опыты письма и на других языках – татарском, венгерском, украинском.

2. Является ли один из них выученным или вы владеете и тем, и другим с детства?

Удмуртский язык является выученным. Родной – русский. Выбор удмуртского языка в качестве основного был предопределен «усиленной» идентичностью этнического «Я», осознанием того, что удмуртский язык находится в уязвимом состоянии.

3. Когда и при каких обстоятельствах вы начали писать на каждом из них?
4. Что побудило вас писать на втором (третьем, четвертом…) языке?

3, 4. Сначала начал писать на удмуртском, в возрасте 18-19 лет.  Написание поэтических текстов позволило глубже прочувствовать неродной язык, установить с ним более личные внутренние связи.  Русский язык «проснулся» после 30.  Обращение к нему – своего рода попытка расширить «звучание» удмуртских стихотворений, удмуртских сюжетов.


5. Как происходит выбор языка в каждом конкретном случае?

Выбор – это внутренний голос. Эмоции, экспрессивность, как правило, «оформляются» на удмуртском языке. Рациональность, рефлексивность удобнее передаются при помощи русского.

6. Отличается ли процесс письма на разных языках? Чувствуете ли вы себя другим человеком\поэтом, при переходе с языка на язык?

Удмуртский и русский – языки очень разные. «Флективность» и «агглютинативность», быть может, максимально контрастирующие друг с другом языковые, этноментальные измерения. Удмуртский язык структурно строгий, четкий. Однако обращение к нему дарит ощущение открытия новых миров. Регулярно возникает чувство, что каждый твой «поэтический жест» делается в данной литературной традиции впервые. И это очень мотивирует. Русский язык «подключает» к мировой литературе.

7. Случается ли вам испытывать нехватку какого-то слова\понятия, существующего в том языке, на котором вы в данный момент не пишете?

Два языка – два совершенно разных мира. Априори понимаешь, что удмуртский язык изобилует лексическими «пробелами», часто не находишь нужных слов. Но это обстоятельство «переключает» сознание на очень мощный, выразительный образно-символический пласт, актуализирует глубинные мифологические подтексты.

8. Меняется ли ваше отношение к какому-то явлению\понятию\предмету в зависимости от языка на котором вы о нем думаете\пишете?

Я думаю, что не меняется.

9. Переводите ли вы сами себя с языка на язык? Если нет, то почему?

Перевожу себя с удмуртского на русский. Это неизбежная стратегия.  Профессиональных переводчиков с национальных языков народов России на русский катастрофически не хватает. И национальный автор вынужден становиться самопереводчиком.

10. Совмещаете ли вы разные языки в одном тексте?

Регулярно совмещаю. Мне нравится «сталкивать» языки в одном пространстве текста. Например, удмуртский и иврит, удмуртский и арабский.

11. Есть ли авторы, чей опыт двуязычия вдохновляет вас?

Такие авторы, безусловно, есть. Например, чуваш Геннадий Айги, татарин Равиль Бухараев, удмурт – Владимир Владыкин.

12. В какой степени культурное наследие каждого из ваших языков влияет на ваше письмо?

Культурное наследие языков, бесспорно, оказывает огромное воздействие на проблематику и поэтику текстов.  Так, удмуртские тексты в большей степени погружены в традиционную культуру этноса, русские, напротив, пронизаны сюжетами, символами мировой культуры.

Olga Martynova : Ольга Мартынова

In ДВОЕТОЧИЕ: 36 on 18.06.2021 at 15:16
Недавно меня попросили для одного фестиваля перевести мое немецкое стихотворение на русский. Это был довольно смелый эксперимент, потому что в оригинале все строится, во-первых, на близости немецкого и идиша, а во-вторых, на схожести некоторых строчек и ритмических и образных ходов  в песне «Ву немт мен а биселе мазл» и в одном из самых знаменитых немецких стихотворений, «Середины жизни» Фридриха Гельдерлина. Первую проблему я попыталась решить через грамматическое нарушение, которое по-русски свидетельствует о том, что для говорящего родным языком является идиш. Вторую решить, наверное, невозможно, но это, в принципе, входит в правила игры, что не все аллюзии в литературном тексте считываются, не важно, в оригинале или в переводе. Вот как это получилось:





***
Das Gedicht transzendierte die Wirklichkeit nicht mehr. Da stand es und war nur noch sachliche Aussage: so und so, und der Kapo brüllt „links", und die Suppe war dünn, und im Winde klirren die Fahnen.
                                        Jean Améry
Kommt die Taube hinzu, sagt: „Hölderlin“.
		                        Oleg Jurjew
Vu nemt men a bisele mazl,
Vu nemt men a bisele glik.
                                        Jiddisches Lied


Weh mir, wo nehm‘ ich
die Suppe,
im Winde die Fahnen dünn,
wehs mer
so oder so,
und der Kapo
im Schatten der Erde.
Die im Winde klirrenden „links".
Und der Kapo trunken von Küssen:
Vu nemt men a bisele mazl.
Dünn waren die Fahnen.
Wehs mer, vu nehm‘ ich,
wenns Winter ist,
Rosen a bisele,
mazl a bisele,  
Schatten, a bisele
Erde, a bisele glik.
Wehs mer, vu nemt men  
gelbe Birnen
und wilde Suppe,
a bisele Wasser,
und der Schatten brüllt,
wo nehm‘ ich a bisele
mazl, wenns Winter und Blumen,
und Sonnenschein, wehs mer,
die Mauern stehn
im Schatten der Erde.
A bisele Erde
im Schatten des Gliks.



***
 		im Winde klirren die Fahnen.
на ветру дребезжат флюгера.
		                        Фридрих Гельдерлин

Действительность больше не прорывалась к трансцендентному через стихотворение. Стихотворение просто регистрировало: так и так, капо рычит «налево!», суп был жидкий, на ветру реют знамена (im Winde klirren die Fahnen).
 					Жан Амери
 
подойдет голубь, скажет — гёльдерлин.
				        Олег Юрьев

Где взять немножко удачи,
Где взять немножко счастья
                                      еврейская песня


О горе, где взять мне
супа,
жидкие на ветру флюгера,
о вейзмир!
так или так,
и капо,
в тени земли
дребезжащие на ветру «налево».
Капо дуреют от поцелуев:
Где счастья немножко?
Жидкими были знамена.
О вейзмир! где взять мне,
если зима,
а биселе розы,
удачи а биселе,
тени земли, и а биселе
мазл.
О вейзмир! Где счастья?
Где желтых груш?
Дикого супа?
Немножко воды.
И тени рычат.
О вейзмир! Немножко удачи,
где? если зима, и цветы,
и солнце, о вейзмир!
Стены в тени земли,
немножко земли
в тени у счастья.

Oleg Jurjew : Олег Юрьев

In ДВОЕТОЧИЕ: 36 on 18.06.2021 at 15:05

Из «Книги Обстоятельств» и из книг “Von Orten“, „Von Zeiten“ , „Von Arten und Weisen“

«Книга обстоятельств» — собрание коротких текстов, которым трудно дать жанровое определение. Интересно, что по-русски они скорее воспринимаются как проза, а по-немецки — как стихи. «Обстоятельства мест», «Обстоятельства времен», «Обстоятельства образов действий» — эти тексты писались в течение многих лет (2006-2018), самые первые автор называл «небольшие романы», позднее он стал их обозначать просто как «обстоятельства».

Переезд в 1991 г. в Германию стал для Олега Юрьева не просто переменой места жительства, довольно быстро немецкоязычная литература вошла в круг личных и профессиональных интересов, чему способствовали публикации в немецких изданиях и книги, выходящие на этом языке. При жизни Олег Юрьев выпустил 17 книг по-русски и 15 по немецки (среди них стихи, проза, эссе, пьесы).

В «Обстоятельствах» может быть в большей степени, чем в каких-либо других текстах Олега Юрьева встречаются два языка, две литературы, два опыта жизни в языковой среде.  русский и немецкий.  Соответственно этому за очень немногими исключениями «обстоятельства» существуют в двух вариантах — русском и немецком. Они и создавались одновременно, параллельно. Это не автопереводы в ту или другую сторону, это равноправные варианты — каждый из пары является оригиналом. То есть невозможно установить, какой из вариантов — зеркало, а какой — отражение. Я постаралась отобрать для параллельной публикации пары, которые это хорошо иллюстрируют. Можно, наверное, сказать, что это тексты амфибии.

Ольга Мартынова

Пфальц, ноябрь. Солдатские кладбища винограда


Виноград хоронят стоя – то есть: стоя он похоронен. Наклоненными шеренгами – как шел на войну.

Одноногие скелеты опираются на собственный крест из легкого светлого металла. Плечи их осыпаны красно-ржавыми, буро-ржавыми и желто-ржавыми волосами, у некоторых в руках – маленькие раздавленные головы. С искривленного сапога стекает на землю вакса. Земля устлана старыми бинтами и смытыми листовками врага.

А вокруг гор шевелится сверху жемчужный туман. И меркнет, меркнет – наполняется сияющей сыростью, паровою смолой…

Ночью сквозь пустые ряды бывшего винограда видна последняя улица – расплывчато, как сквозь залитое пересеченной водою стекло.

Туда идешь, а во мгле тихонько поскрипывают с обеих сторон раздроблённые кости мертвых виноградных солдат.

Die Pfalz, November. Die Soldatenfriedhöfe des Weins

Der Wein wird im Stehen begraben. D. h.: Er steht im Grab. In Reih und Glied, wie er in den Krieg gezogen war.

Die einbeinigen Skelette stützen sich auf eigene Kreuze aus einem leichten silbrigen Metall. Ihre Schultern sind mit rostrotem, rostbraunem und rostgelbem Haar behäuft, manche halten die eigenen zerquetschten Köpfe in den Händen. Von dem verkrümmten Stiefel fließt Wichse in die Erde. Die Erde ist mit alten Verbänden und verwaschenen Flugblättern des Feindes zugedeckt.

Oben um die Berge herum bewegt sich der Perlennebel. Und erlischt, erlischt – er füllt sich mit der funkelnden Feuchte, mit dem dunstenden Harz …

Nachts sieht man durch die leeren Reihen des ehemaligen Weins bis zur letzten Straße – verschwommen, wie durch Glas, mit zerschnittenem Wasser begossen.

Du gehst dorthin, in der Dunkelheit rechts und links knirschen die zerdrückten Knochen gefallener Weinsoldaten.

Прогноз погоды

Лето будет пронзительно-ясное.

Розовые и белые пирамидки каштанов станут светиться, т. е. выдыхать светящийся пар.

Трава окажется влажно-блестящей, заóстренной; голубизна неба – глубокой как никогда.

Купы бульваров – кипы только что снятых свежезеленых шкур – закапают бело-прозрачной ослепительной кровью. Но на термометре будет ноль.

В конце июня улетят птицы, на третьей неделе июля заснут ежи.

В кротовьих шубах, дрожа и подымая плечи, пойдем мы вдоль цветения глупых растений, не знающих отличить свет от тепла.

В августе встанут морозы ниже пяти и на всем сделается кайма из белого замерзшего порошка – на розах, на винограде, на женских волосах.

И даже молнии ночных гроз будут льдяные.

Wettervorhersage

Der Sommer wird klirrend-klar sein.

Rosafarbene und weiße Kastanienpyramidchen werden leuchten, d. h. leuchtenden Dampf ausatmen.

Das Gras wird naß-schimmernd und spitz stehen, die Himmelsbläue so tief sein wie nie zuvor.

Von den zusammengeballten Alleen – wie von Ballen frischgehäuteter frischgrüner Häute – wird ihr weißes, blendendes Blut hinab tropfen. Das Thermometer aber auf Null stehen.

Ende Juni werden die Vögel fortziehen, in der dritten Juliwoche die Igel einschlafen. In unseren Mänteln aus Maulwurfspelz werden wir laufen die dummen blühenden Pflanzen entlang, die nicht zu unterscheiden wissen zwischen Wärme und Licht.

Im August wird der Frost unter fünf Grad einsetzen: Alles wird sich mit einem weißen gefrorenen Pulver bedecken: die Rosen, der Wein und das Haar der Frauen.

Sogar die Blitze der Gewitter nachts werden aus Eis sein.

Когда я умру

Когда я умру, я сделаюсь твоей собакой – вероятно, французским бульдогом на кривых, коротко подпрыгивающих лапах, с курносым обвисшим лицом и ушками, как у черта.

Или (если не побоишься хлопот, неизбежных с этой болезненной породой) – японским хином, маленьким, пушистым и быстро-медленным, как бы собранным из густо-волосатых белых и черных декоративных рыбок – бесстрашной собакой самураев, как утверждала Лена Шварц, которая тоже умерла.

Или, на худой конец, простой советской болонкой со стеклярусным взглядом сквозь сиреневые кудеречки на глазах – чтобы лежать у тебя на коленях или в кресле с тобой рядом и не думать ни о чем, и ничего не хотеть, кроме того, чтобы лежать у тебя на коленях или в кресле рядом с тобой.

И спать: и вздрагивать, и взвизгивать, если приснится, что когда-то я был твоим мужем.

Ты протянешь не глядя прекрасную руку и погладишь меня между ушей: Успокойся, маленький. Это только дурной сон, у собак он ничего не значит.

Nachdem ich gestorben bin

Nachdem ich gestorben bin, werde ich zu deinem Hund, wahrscheinlich zu einer französischen Bulldogge auf kurzen krummen Beinen und mit hängenden Falten im runden stumpfnasigen Gesicht und Öhrchen wie beim Teufel.

Oder (solltest du den Medizinkram nicht scheuen, der bei dieser kränklichen Rasse unausbleiblich ist) zu einem Japan-Chin, winzig, flaumig und schnell-langsam, wie zusammengeschraubt aus dicht-pelzigen weißen und schwarzen Zierfischen – dem furchtlosen Hund der Samurais, behauptete Jelena Schwarz, die auch gestorben ist.

Zur Not auch zur gemeinen sowjetischen Bolonka, mit fliederlila Locken auf der Stirn und vor den Augen und einem Glasperlenblick durch diese ihre Locken — um auf deinem Schoß zu liegen, oder im Sessel neben dir, und an nichts zu denken, und nichts zu wollen, außer auf deinem Schoß liegen oder im Sessel neben dir.

Und zu schlafen, und zu erzittern, und aufzukreischen, wenn ich geträumt habe: Irgendwann war ich dein Mann gewesen.

Ohne hinzuschauen, wirst du deine Hand ausstrecken und mich zwischen den Ohren kraulen: Beruhige dich, Kleiner, das ist nur ein Traum. Bei Hunden hat das keine Bedeutung.

Смерть это вокзал

Смерть – это вокзал, как их строили в начале ХХ века: с куполом, сплетенным из чугунных лилий. В лилии вставлены мутные стеклушки, еле впускающие солнце. На подкрышных балках сидят, распушась, голуби – как чайные бабы. В заóстренных окнах тускнут витрáжи, с гранитных плиток пола потерся узор.

Поездов нет, перроны пусты. Пассажиры сидят и лежат в главном зале на скамьях мореного дуба – кто спит (и ему снится вокзал), кто ест из кульков, поднося их близко к лицу, кто читает скомканную газету за прошлый век. Дети топают, но не визжат. Длинные собаки бродят между скамей, двигая поперек хода грудной клеткой. Короткие собаки дрожат на коленях у старушек в беретах. В кассу очередь, но билетов нет и никогда не было. Трансляция неразборчиво говорит на непонятных языках, иногда задыхаясь и пропадая.

Раз или два в вечность подают поезд из желтых, синих и зеленых вагонов с паровозом, выдувающим черный расширяющийся дым из черной расширяющейся трубы. Этот поезд забирает всех.

Der Tod ist ein Bahnhof

Der Tod ist ein Bahnhof, wie sie Anfang des 20. Jahrhunderts gebaut wurden: mit einer Kuppel, aus gußeisernen Lilien zusammengeflochten. In die Lilien sind trübe Glasstückchen eingefaßt, die kaum Sonne hereinlassen. Auf den Dachbalken sitzen Tauben mit gesträubten Federn. In den spitzen Fenstern erblinden Glasbilder, von den Granitbodenplatten ist das Muster abgelaufen.

Züge gibt es keine, die Bahnsteige sind leer. Passagiere sitzen und liegen in der Haupthalle auf Bänken aus Mooreiche: Einige schlafen (und träumen den Bahnhof), andere essen aus Tüten, sie nah am Gesicht haltend, noch welche lesen eine zerknitterte Zeitung aus dem letzten Jahrhundert. Kinder stampfen, kreischen aber nicht. Lange Hunde schreiten zwischen den Bänken, den Brustkorb querhin bewegend, kurze Hunde zittern bei greisen, baretttragenden Damen auf dem Schoß. Männer mit großen Koffern und Frauen mit kleinen Kindern stehen geduldig Schlange vor dem Fahrkartenschalter, Fahrkarten gibt es aber nicht und hat es niemals gegeben. Der Lautsprecher spricht laut und unverständlich in unbekannten Sprachen, von Zeit zu Zeit erstickt er und verstummt.

Einmal oder zweimal pro Ewigkeit kommt ein Zug aus gelben, blauen und grünen Waggons, der schwarzen, sich ausweitenden Rauch aus einem schwarzen, sich ausweitenden Rohr bläst. Dieser Zug nimmt alle mit.

В мрачном городе Париже

В мрачном городе Париже на веселой реке Сене то и дело подворачивается крошечная старушка с серо-седой, как бы пыльной головкой, с рюкзачком на спине и в мокрых кедах: – Наташа? – Quoi?  И ее, в толпе рослых англосаксов с обратным прикусом, затянуло в предбанник музея д’Орсе.

Но это была она, Горбаневская, и она же встречалась потом – то на ходу припрыгивая с задранной головкой между культурными парижанами, говорящими с такими паузами, будто забывают каждое третье слово, то сидя на приступочках у непонятных щелей Севастопольского бульвара с веселыми зябкими неграми…

– Наташа, вы же умерли?! – Bitte?

Что ж, значит ли это, что мертвые начинают возвращаться? Что в Петербурге скоро начнет встречаться Борис Понизовский – могучий торс поставлен на самодельную тележку, на каких ездили инвалиды после той войны, в расстегнутом вороте ситцевой супрематической рубахи седые курчавые волосы, яростные глаза смеются?

Вольф с блестящей безволосой головой и белой, загнутой кверху бородкой, весь в джинсе и камуфляже (он, впрочем, и во Франкфурте попадается)?

Лена Шварц?

И дедушка, дедушка – хохочущий, отбивающий чечетку под Аркой Генерального штаба, отирающий себе лоб, на который не хватает всей его веселой ладони?

А вернусь во Франкфурт, еще в аэропорту встречу (или он встретит меня?) этого, сутулого со слитым на низ брюхом, узкоглазого, щекастого, в серой кепке, с пегой бороденкой – себя?

In der finsteren Stadt Paris,

die am heiteren Flüßchen Seine steht, trifft man immer wieder auf eine winzige Greisin mit trocken-grauem, gleichsam staubigem Köpfchen, in ausgebeulter Windjacke und nassen Chucks: „Natascha?“ – „Quoi?“ Und sie wird in einem Schwarm hochgewachsener Angelsachsen mit Rückbiß in die Vorhalle des Musée d’Orsay gezerrt.

Aber das war doch sie, Natascha Gorbanewskaja[1], die in Paris lebte und vor einem halben Jahr gestorben ist. Und es war auch sie, die man später überall in diesem verregneten Paris traf: bald zwischen ein paar Lokalintellektuellen hüpfend und zu ihnen emporblickend – die Intellektuellen sprachen mit solchen Unterbrechungen, als ob sie jedes dritte Wort der französischen Sprache nicht mehr abrufen konnten, und fuchtelten mit den Händen – , bald auf den Vorstufen zu den dunkelsten Löchern des Boulevard de Sébastopol sitzend, mit verfrorenen fröhlichen Schwarzen zusammen, bald am Flipper stehend in einem der halbdunklen Cafés; wir klopften ans Fensterglas, sie hörte nicht, in die Sprünge der Kugel vertieft …

„Natascha, Sie sind doch gestorben, oder?!“ – „Bitte?“

Heißt das, die Toten fangen an zurückzukehren? Wird in Petersburg nun wieder Boris Ponisowsky[2] zu sehen sein? Ein mächtiger Torso auf einem selbstgebastelten Karren – einem Holzbrett mit kleinen Holzrädern, wie man sie nach dem Krieg baute; aus dem geöffneten kattunenen Hemd mit Kandinsky-Muster ragt das graue, krause Haar?

Und Sergej Wolf[3] mit seinem glänzenden haarlosen Kopf und dem weißen, nach oben gebogenen Spitzbart, ganz in Jeans- und Tarnkleidung (so wird er allerdings auch in Frankfurt ab und an gesehen, auf der Bergerstraße und ringsum)?

Jelena Schwarz[4]?

Auch mein seliger Großvater vielleicht? Der lauthals lachende, unter dem Torbogen des Generalstabs steppende, sich den Schweiß von der Stirn wischende, von der kolossalen Stirn, für die seine ganze fröhliche Handfläche nicht reicht?

Und zurück in Frankfurt, im Flughafen schon, treffe ich auf jenen schmaläugigen, dickwangigen, geduckten Kerl in einer grauen Mütze, mit einem Bärtchen von ungewisser Farbe und nach unten abgeflossenem Bauch – auf mich?

О больных насекомых

Светлые гусенички, испещрены точечками виноградной проказы.

Бабочки, прихрамывающие крыльями.

Жуки, треснутые, вернее, лопнутые, а точнее, кокнутые о бетонную стенку.

Стрекозы, на глазах высыхающие с хвоста по грудь. Глаза их яснеют последней ясностью.

Водомерки с переломленными коленями, спотыкающиеся на покатой воде.

Кузнечики… кузнечики… медленно вылизывающие свои желто-зеленые внутренности…

Задыхающуюся собачку или корову, источающую кровавое молоко, жалко самих по себе.

Больных насекомых жалко вместо себя.

Über die kranken Insekten

Helle Raupen, mit Pünktchen des Weinaussatzes besät.

Falter, die an beiden Flügeln hinken.

Käfer, geplatzte, präziser gesagt, aufgeprallte, noch genauer, an der Betonmauer zerbrochene.

Libellen, die zusehends austrocknen, vom Schwanz bis zur Brust. Ihre Augen werden immer klarer, Facette hinter Facette, – mit jener letzten Klarheit.

Wasserläufer mit gebrochenen Knien, die am schrägen Wasser stolpern.

Heupferdchen … ach Heupferdchen … langsam lecken sie sich ihr gelb-grünes Eingeweide aus …

Ein keuchendes Hündchen und eine Kuh, die Blut milcht, tun uns leid als sie selbst.

Kranke Insekten erwecken in uns Mitleid stellvertretend für uns.

Предложения по спасению Венеции

Во-первых:

воспретить местным жителям сильно топать ногами, подпрыгивать (со скакалками и без), а также бросаться со всего маху в супружеские постели, особенно вдвоем, втроем и т.д. Личности весом свыше 90 кг выселять за черту города, для чего раз в год производить поголовное взвешивание. Туристов на сушу вообще не выпускать – пусть плавают.

Потому что Венеция тонет и всякая дополнительная нагрузка опускает ее еще на несколько микронов. Микроны складываются в миллиметры, миллиметры в сантиметры, ну и так далее, и вот уже одна только верхушка собора св. Марка торчит из зеленой воды, а на кресте голубь чешет клювом подмышку – как на водохранилищах Волгобалта.

…Да, вывезти из музеев и палаццо картины в тяжелых рамах и мраморные статуи святых, богов и героев.

Автомашины, автобусы, танки, мотоциклы – не смешите меня! Чтобы и духу их не было!


Во-вторых:

прикрепить ко всем крышам воздушные шарики, наполненные гелием. Они поднимут город из пучины морей (внимание: если шариков будет слишком много, Венеция улетит из юрисдикции итальянского государства, что, вероятно, и неплохо).


Автора настоящих предложений в награду похоронить между Бродским и Эзрой Паундом с надписью по-русски, итальянски и немецки: Спасителю от Спасенной!

Vorschläge zur Errettung Venedigs

Erstens:

Den Einwohnern strengstens untersagen, mit den Füßen zu stampfen, zu hopsen (ob mit Seilchen oder ohne), sowie sich in die Ehebetten zu stürzen, besonders zu zweit, zu dritt usw. Diejenigen, die ein Gewicht von mehr als 90 Kilo aufweisen, müssen ins Umland ausgesiedelt werden, zu welchem Zwecke jährlich ein allgemeines Abwiegen der Bevölkerung durchgeführt werden muß. Den Touristen sollte untersagt sein, das Festland zu betreten – sie können ja auch ruhig in den Gondeln bleiben.

Denn Venedig sinkt und jede zusätzliche Last senkt es um einige weitere Mikrons. Mikrons summieren sich zu Millimetern, Millimeter zu Zentimetern usw., und am Ende sieh mal: lediglich die Spitze des Markusdoms ragt aus dem grünlichen unwohlriechenden Wasser heraus. Auf dem Kreuz sitzt eine Taube und kratzt sich unter dem Flügel – wie in den Wolga-Stauseen, wo viele Kirchen und kleine Städte unter Wasser gesetzt wurden.

… Ja, nicht zu vergessen: Aus den Museen, Palazzi und Kirchen muß man sämtliche Bilder in schweren Rahmen und sämtliche marmornen Statuen der Götter, Heroen und Heiligen hinausbefördern.

Autos, Busse, Panzer, Motorräder und Motorroller – ich bitte Sie, machen Sie keine Scherze! Sofort weg!


Zweitens:

An sämtlichen Dächern Venedigs Luftballons, mit Helium gefüllt, anbringen. Sie würden die Stadt im Notfall aus der Tiefe der Meere hochheben (Achtung, werden die Luftballons zu viele sein, wird Venedig vom Staatsgebiet des italienischen Staates wegfliegen; wahrscheinlich wäre das nicht ohne Sinn).


Der Autor dieser Vorschläge muß als Belohnung zwischen Joseph Brodsky und Ezra Pound begraben werden, und zwar mit folgendem Schriftzug auf dem Grab, auf russisch, italienisch und deutsch: Dem Erretter von der Erretteten!

О Иерусалиме, всегда

Иерусалим находится в раковине. Днем она замкнута – с исподу верхней створки слепяще сияет и тонко переливается синевато-серебряный перламутр. Еще в эту створку золотым шариком отливается сердце Иерусалима, извилисто ходящее по нижней створке с одного конца раковины до другого.

Нижняя створка захламлена холмами – то ли это халва ломом, то ли высохшие мускулы доисторического моллюска. На холмах стоят построенные из мацы дома. Между холмов едет трамвай (возможно, к его крыше прикреплено сердце Иерусалима), за его стеклами беззвучно перемещаются кривизны холмов и небес и мелкими серо-серебряными листьями дрожат оливы – им зябко.

Ночью раковина размыкается, туда врывается тьма вечной ночи. Лишь поблескивают там и сям сгустки жемчужного света – влажнеющие мускулы моллюска.

Über Jerusalem. Immer

Jerusalem liegt in einer Muschel. Tagsüber ist sie zu: Von der Innenseite der oberen Schale strahlt blendend und fein schimmernd das blau-silberne Perlmutt. In dieser Schale spiegelt sich als goldene Kugel das Herz Jerusalems, das gewunden auf der unteren Schale von einem Ende der Muschel zum anderen und zurück fährt.

Die untere Schale ist mit Hügeln zugemüllt: Halwabruch oder ausgetrocknete Muskeln einer prähistorischen Molluske? Auf den Hügeln stehen Häuser, aus Matzen gebaut. Zwischen den Hügeln fährt eine Tram (es ist gut möglich, daß das Herz Jerusalems ans Dach der Tram angebracht ist), von innen gesehen bewegen sich hinter ihren Fenstern lautlos die Wölbungen der Hügel und des Himmels; die kleinen graugrünen Olivenblätter zittern – sie fröstelt es.

Nachts öffnet sich die Muschel, in sie hinein stürmt die Finsternis der ewigen Nacht. Nur hier und da blitzen Klumpen eines Perlenlichts auf – die feuchter werdenden Muskeln der Molluske.

Райский садик

Все, кто умер, – Володя, Борис, Витя, Сережа, и Аня, и Лена – все они теперь там, в райском садике со знаменитой картинки, быть может, самой лучшей картинки на свете.

Сидят, лежат, околачивают в корзину маленькие красные яблоки, щиплют гусли, листают «Графа Монте-Кристо» у шестиугольного каменного стола, ложкой на цéпочке черпают черную крупитчатую воду из колодезя белого иерусалимского камня и спрашивают друг друга, когда я приду.

Не бойтесь, мои дорогие, я буду скоро.

У вас нет времени, чтобы определить это „скоро“. Его нет и у меня.

Скоро раскроются невидимые сейчас воротца во фронтальной стене белого иерусалимского камня, от которой левая стеночка не то вперед идет, замыкая некий блаженный тюремный дворик, не то назад, и тогда это открытое место под стеной небесного Иерусалима и вы просто вышли на пикник.

Вы столпитесь у входа? выхода? – то ли в райской тесноте, то ли на райском просторе – и зашумите, когда я, растерянный, появлюсь на пороге: «Буратино! Буратино!..» – шучу, шучу, «Алик!» – вы закричите, – «Здравствуй, Алик!» Шучу снова – когда ворота раскроются, сделается тьма, и блеск звезд, и шепот воды, и не будет ни вас, ни меня, и ни садика.

Das Paradiesgärtlein

Alle, die gestorben sind – Wolodja, Boris, Witja, Serjoscha, und Anja, und Lena – sie alle sind jetzt dort, im Paradiesgärtlein vom berühmten Bild, möglicherweise dem allerbesten Bild auf der ganzen Welt.

Sie sitzen, sie liegen, sie schlagen rote kleine Äpfel in den Korb herunter, sie zupfen Psalter, blättern im „Grafen Monte Christo“ am sechseckigen Steintisch, schöpfen mit einem angeketteten Löffel das schwarze körnige Wasser aus dem Brunnen von weißem Jerusalemer Stein und fragen sich: wann ich endlich komme.

Habt keine Furcht, ich komm’ bald.

Sie haben keine Zeit, um dieses bald zu definieren. Die habe auch ich nicht.

Bald öffnet sich das derzeit unsichtbare kleine Tor in der frontalen Mauer von weißem Jerusalemer Stein, von der die linke Seite entweder nach vorne geht und dadurch das Gärtlein zu einem seligen Gefängnishof umschließt, oder nach hinten, in dem Fall ist es der offene Ort unter der Mauer des himmlischen Jerusalem, und ihr picknickt einfach.

Ihr werdet euch am Eingang? Ausgang? zusammendrängen – in paradiesischer Enge? in paradiesischer Weite? Ihr werdet zu lärmen beginnen, wenn ich, konfus und verblendet, an der Schwelle erscheinen werde: „Oleg, Oleg!“, werdet ihr schreien, “Hallo, komm her!” Das war ein Scherz selbstverständlich – wenn das Tor in der Mauer des himmlischen Jerusalem sich öffnen wird, wird Finsternis sein, und Schimmern der Sterne, und Flüstern der Wasser, und es wird weder euch noch mich noch das Gärtlein mehr geben.

Еще о голубях

Голубь внизу, на мостовой, и голубь наверху, на крыше, – две разные птицы. 

Внизу это всякому известное кроткое неуклюжее существо, торопливо выклевывающее что-то из собственного полузасохшего дерьма. 

Наверху же – маленький орел, элегантный боец и яростный падишах своей голубки, нетрезвый поэт, глухо бубнящий: “Дай денег, дай денег, дай денег!” Когда устает и смолкает, голубка отвечает тоненько, но решительно: “Нет денег, нет денег, нет денег!.. И не будет! И не будет!”

Еще ближе, прямо за окном, голубь страшен – желтые безумные глаза, перья  с полиэстерным отливом, ожесточенно рвет себе грудь и шею загнутым клювом.

Но кто же тогда смирно стоит на головах у Пушкиных и Гоголей, Гете и Шиллеров – нижний, пачкун, обливающий мраморные или бронзовые носы и щеки полузастывающим, еще стекая, белым? – или верхний, герой и поэт?

Или какой-то третий вид – средний: живущий на памятниках, не подымаясь выше головы, не опускаясь ниже эфеса?

Wieder über die Tauben

Eine Taube unten, auf der Straße, und die gleiche oben, auf dem Dach, sind zwei grundverschiedene Vögel.

Unten ist es die jedem bekannte sanfte unbeholfene Kreatur, die eilig etwas aus dem eigenen halbvertrockneten Kot herauspickt.

Oben ist das ein kleiner Adler, eleganter Kämpfer und wütender Padischah seiner Taubin, ein angetrunkener Dichter, der stumpf brummt: „Gib Geld, gib Geld, gib Geld!“ Wird er müde und verstummt, antwortet die Taubin leise, aber entschieden: „S’gibt keins, s’gibt keins! Und wird’s nie geben! Nie, nie, nie!”

Noch näher, direkt hinter dem Fenster, ist die Taube furchterregend: gelbe verrückte Augen, Federn, die an Polyester erinnern… Kratzt mit dem gebogenen Schnabel verbissen ihre Brust und ihren Hals.

Und wer sitzt dann so ruhig auf den Köpfen der Puschkins und Gogols, Schillers und Goethes, die marmornen oder bronzenen Nasen und Wangen mit halbfestem Kot, der noch langsam nach unten fließt, verschmierend? Die untere Taube, oder die obere, der Held und Poet?

Oder vielleicht ist es eine dritte Art: die mittlere, die ausschließlich auf den Denkmälern wohnt – nicht höher als der Kopf, nicht tiefer als das Knie?

Окна в ад

Куда ни глянь, всюду окна в ад.

…иллюминатор стиральной машины, где крутятся в смутно сверкающем барабане носки и рубашки.

…окна подъезжающего поезда; чтó за ними, едва видно: полумрак, уходящие в никуда огни, неясные профили в голубом свете телефонов. Ясно виден только ты сам в сменяющихся затемненных окнах – каков ты есть, каким ты будешь.

…оркестровая яма. По краям, на медных, что-то временами вспыхивает, как будто музыканты закуривают. Когда они встают и раскланиваются после спектакля, всегда одного-двух недостает – провалились. Но кто считает оркестрантов?

…в какое ресторанное окно мимоходом ни глянешь, за каждым нобискруг– харчевня на пути в ад. Или даже сам ад, где кабатчик – сатана. Блондинки с хвостами тянут пиво из высоких стаканов. Татуированные мужчины со стуком ставят пустую стопку на стойку. Дамы в шанелях сосут устрицу, слегка укалываясь карминными губами, джентльмены в фиолетовых пиджаках поднимают бокалы с драгоценной пеной выше своих тупеев. Повсюду, даже в какой-нибудь забегаловке на автоколонке, за стойкой у кассы стоит сатана, вытирает руки о передник и постукивает под прилавком копытом. В Средние века была известна только одна харчевня «Нобискруг», сейчас они – все.

Fenster in die Hölle

Egal wohin du schaust, Fenster in die Hölle sind überall.

… das Rundfenster der Waschmaschine, wo sich in der undeutlich glänzenden Trommel Socken und Hemden drehen.

… die Fenster eines anfahrenden Zugs; was hinter ihnen ist, ist kaum sichtbar: Halbdunkel, Lichter, die ins Nirgendwo dahingehen, undeutliche Profile im hellblauen Licht der Telefone. Nur du selbst bist zu sehen in den sich abwechselnden verdunkelten Fenstern – wie du bist, wie du sein wirst.

… der Orchestergraben. An den Rändern, wo das Blech sitzt, blitzt von Zeit zu Zeit etwas auf, als ob die Musiker ihre Zigaretten anzünden. Wenn sie aufstehen und sich verbeugen, fehlt immer einer oder ein paar – wahrscheinlich sind sie im Boden versunken. Aber wer zählt Orchestermusiker?

… in welches Restaurant-Fenster auch immer du im Vorbeigehen hineinschaust, in jedem befindet sich der Nobiskrug – eine Schenke am Weg zur Hölle. Oder die Hölle selbst: Der Satan ist der Wirt. Blondinen mit Schwänzen nippen aus hohen Gläsern am Bier. Tätowierte Männer stellen mit lautem Klopfen die leeren Schnapsgläschen auf die Theke. Chaneldamen saugen Austern, sich die Karminlippen leicht ankratzend, ihre Kavaliere in lila Jacken heben die Gläser mit wertvollem Schaum über ihre Toupets.

Überall, sogar in jedem Tankstellenimbiß, steht der Satan am Kassenautomaten, trocknet sich mit der Schürze die Hände ab und klopft unter der Theke mit seinem Huf.

Im Mittelalter gab es nur einen Nobiskrug, heute sind sie überall.

Боги возвращаются

Возвращаются боги.

Сначала в прозрачных лесах с нумерованными зеленой, желтой и белой краской стволами заметили узкие следы Персефоны. И то ведь – легче же взойти из преисподней по корневым ходам и тайным ступеням, чем сойти с окованной железными облаками горы.

Но все чаще облака эти видят ржавеющими и расколотыми, под ними – Зевесов орел, планирующий на хтонических мышат, копошащихся в помойках Берлина, Лондона и Бомбея.

Гефест, сквозь пробитые им облака, несет на плече Афродиту по извилистым склонам. Следом прыгает Арес, опираясь на алмазное копье.

Но Зевс еще наверху, у себя на многохолмном Олимпе, ждет, когда все окончательно развеется и путь вниз очистится; а пока дремлет, посасывая сладкое хиосское винцо, подливаемое Ганимедом. Не будем спешить, мальчик. – Говорит он Ганимеду. – Скоро мы спустимся с горы и… и кашляет, попeрхнувшись.

Даже неизвестный бог уже тут – по-прежнему неизвестно где и неизвестно как.

…Но музы и Аполлон навсегда заперты в статуях Павловского парка. Да еще не хватало! – во что бы превратился этот мир, если бы еще и поэзия ожила.

Die Götter sind am Zurückkommen

Die Götter sind am Zurückkommen.

Zunächst sah man in den durchsichtigen deutschen Wäldern mit den grün, gelb und weiß nummerierten Baumstämmen die schmalen Fußspuren der Persephone. Ist ja klar: Es ist viel leichter, durch die Wurzelgänge der entwurzelten Bäume und über die Geheimstufen der unterirdischen Treppen aus der Unterwelt auf-, als vom mit Eisenwolken umfaßten Berg abzusteigen.

Doch werden die Wolken um den Berg immer öfter mit Rost und Rissen gesehen. Unter ihnen gleitet der Zeusadler, und sieh da: Plötzlich stürzt er sich auf chthonische Mäuslein, die auf den Müllhalden Berlins, Londons und Bombays herumkrabbeln.

Hephaistos trägt Aphrodite auf der Schulter durch die von ihm durchbrochenen Wolken, rennt nach unten durch gewundene Pfade am Hang. Hinter ihm hüpft Ares, sich auf seinen Diamantenspeer stützend.

Doch Zeus ist immer noch oben, bei sich auf dem vielhügeligen Olymp, er wartet, bis die Wolken restlos verweht sind und der Weg nach unten frei ist. In der Zeit bis dahin schlummert er und saugt ein wenig den süßen Chioswein, den Ganymed nachgießt.

Sogar der unbekannte Gott ist bereits wieder da – unbekannter denn je.

… Die Musen und Apollo sind jedoch in den Statuen des Parks von Pawlowsk in der Nähe von Petersburg eingeschlossen – für immer! Das wäre ja noch schöner! – In was hätte sich diese Welt verwandelt, wenn  auch die Poesie zurück käme?!

Эпилог

Облака расклеваны то ли птицами (снизу), то ли (сверху) ангелами. Маленькие треугольные дырочки, откуда глядит голубое, неспешно затягивает диким облачным мясом.

Когда вдруг начинают умирать знакомые и друзья юности – подряд, один за одним, – появляется ощущение, что едешь за ними на эскалаторе – вниз или вверх? – и он скоро доедет.

Люди умершие – действительно ли они слышат, когда их вспоминают? Особенно давно умершие – неприятно ли им секундное пробуждение по случайному воспоминанию, перерыв вечного сна?

А недавно умершие? Просто оглядываются и видят бесконечную лестницу эскалатора и твое полузнакомое лицо?

Der Epilog

In die Wolken sind kleine dreieckige Löcher hineingepickt worden – durch die Vögel (von unten?) oder durch die Engel (von oben?) –, durch welche das Blaue hindurchdringt. Sie wachsen gemächlich mit wildem Wolkenfleisch zu.

Wenn Bekannte und Freunde aus deiner Jugendzeit zu sterben beginnen – einer nach dem anderen, einer nach dem anderen! –, scheint dir, daß du hinter ihnen auf einer Rolltreppe fährst – nach unten oder nach oben? – und bald erreicht sie, die Treppe, das obere oder untere Ende.

Die Toten – hören sie in der Tat, wenn man sich an sie erinnert? Besonders die, die schon lange Zeit tot sind – ist das augenblickliche Erwachen infolge einer zufälligen Erinnerung, die Unterbrechung des ewigen Schlafs, für sie unangenehm? 

Und die kürzlich Verstorbenen? Blicken sie einfach zurück und sehen die endlose Treppe und dein halb vergessenes Gesicht?


[1]

                Natalja Gorbanewskaja (1936 – 2013), Lyrikerin, seit 1975 im Pariser Exil.

[2]

                Boris Ponisowsky (1930 – 1995), Theatertheoretiker, Regisseur, Philosoph, eine der herausragendsten Persönlichkeiten in der inoffiziellen Kultur Leningrads zwischen dem Ende der 50er und dem Anfang der 90er Jahre.

[3]

                Sergej Wolf (1935 – 2005). Lyriker, Kinderbuchautor.

[4]

                Jelena Schwarz (1948 – 2010), Lyrikerin.

Gali-Dana Singer : גלי-דנה זינגר : Гали-Дана Зингер

In ДВОЕТОЧИЕ: 36, ДВОЕТОЧИЕ: 37 on 17.06.2021 at 19:57

time goes back

שאילת האבדות והתשובה הרלוונטית

הָעִיר שֶׁאֵינֶנָּה עוֹד.
שְׁכוּנוֹת שֶׁאֶפְשָׁר לַחֲצוֹת אוֹתָן בְּמֵאָה דְּרָכִים
לֹא מְצֻיָּנוֹת בַּמַּפָּה.
רֶשֶׁת נִימִים שֶׁל סִמְטָאוֹת וּמְבוֹיִים. 
כֻּסְבָּרָהּ וְנַעֲנַע בְּפַחִיּוֹת שֶׁמֶן זַיִת.
סִסְמָאוֹת הַסְבָּרָה בְּרֹאשׁ (שִׂמְחָתִי)
אַסְלוֹת מְלֵאוֹת בְּגֵרַנְיוּם עַל שְׁלַל גְּוָנָיו בְּכָל חָצֵר וַחֲצַר 
כפִי שֶׁאָמָּנוּת הַגִּנּוּן מַכְתִּיבָה.
כּוֹס קָפֶה חֲצִי שְׁלֵמָה בַּאֲדָנִית רוֹזְמָרִין.
מַחֲצִית שֶׁל חַלַּת שַׁבָּת עַל גָּדֵר נְמוּכָה.
פִּסּוֹת נְיָר זְעִירוֹת מְרַפְרְפוֹת בַּאֲוִיר
קִירוֹת גִּיר בִּקְטִיפָה יְרֻקָּה וּדְמָעוֹת.
אֲנָשִׁים מַצְחִיקִים שְׁקֵטִים בְּבִגְדֵי חַג בְּלוּיִים.
קוֹלוֹת פַּח חָדִים וּצְרוּדִים שֶׁל הָאֲחֵרִים וְשֶׁל עוֹרְבָנִים וְעוֹרְבִים. מִכְנָסַיִם נוֹפְלִים.
חֲצָאִיּוֹת פִּרְחוֹנִיּוֹת מְקֻמָּטוֹת עָפוֹת בָּרוּחַ.
תְּרִיסֵי עֵץ מִתְקַלְּפִים כְּמוֹ זֵרֵי שׁוּם.
סֻכָּרִיּוֹת מְצִיצָה נְמַסּוֹת שֶׁל זְגוּגִיּוֹת צִבְעוֹנִיּוֹת.
חֲתִיכַת דִּיקְט עִוֵּר בִּמְקוֹם צֹהַר שָׁבוּר.
עוֹד תִּלְמְדוּ לֶאֱהֹב, מענטשעלע און מיידלע חֲלוּדִים,
עוֹד תִּלְמְדוּ.
זוּג בְּנֵי טִפֵּשׁ עֶשְׂרֵה
יוֹשֵׁב בִּתְנוּחַת לוֹטוּס עַל הַמִּדְרָכָה הַמְּרֻסֶּקֶת.
כּוֹבְעֵי צִילִינְדֶּר אֲדֻמִּים שֶׁל הַדֹּאַר הַמַּלְכוּתִי.
הַדַּוָּר עוֹבֵר כָּל בֹּקֶר.
הוּא מַכִּיר בִּשְׁמֵךְ.
שָׁמַיִם בּוֹהֲקִים וּדְהוּיִים לְסֵרוּגִין עַל חַבְלֵי כְּבִיסָה.
יִהְיֶה בְּסֵדֶר, הַכֹּל בְּסֵדֶר, הַכֹּל בְּסֵדֶר גָּמוּר.
נְשִׁירַת עֲצֵי אֵקָלִיפּטוּס מְרֻשֶּׁלֶת מִסָּבִיב לַשָּׁעוֹן.
בְּרוֹשִׁים מְאֻבָּקִים זְעוּפֵי סֵבֶר מְשַׁחְרְרִים שַׁחְרוּרִים בִּשְׁעַת הַשְּׁקִיעָה
אֳרָנִים מְעֻקָּלִים, מִתְקַשְּׁטִים בְּאִצְטְרֻבָּלִים זוֹהֲרִים.
גּוּפִים מְעֻוָּתִים.
פָּנִים עֲיֵפוֹת מֻכָּרוֹת שֶׁל עֵצִים, אֲבָנִים וְעוֹבְרֵי אֹרַח.
תַּגִּידִי שָׁלוֹם, אַל תְּהַסְּסִי.
מָה נִשְׁמָע? מֶה שְׁלוֹמֵךְ? לְכִי לָךְ לְדַרְכֵּךְ.
תַּמְשִׁיכִי לִדְרֹךְ עַל הָאַסְפַלְט בְּנוֹצוֹת אִזְדָּרֶכֶת מְרוּטוֹת
הָעִיר שֶׁעֲדַיִן כָּאן, אֲבָל כְּבָר עוֹזֶבֶת.
הָעִיר שֶׁתֵּעָלֵם בְּקָרוֹב.
תִּתְבּוֹנְנִי בָהּ.
תְּעַקְּבִי אַחֲרֶיהָ.
מָה סַךְ הַכֹּל הִשְׁתַּנָּה?
הֶמְיָה וְגִרְגּוּרִים שֶׁל יוֹנִים וְרֻדּוֹת מְלֻכְלָכוֹת.
שׁוֹשַׁנִּים נִשְׂרָפוֹת עַד אֵפֶר
בַּחַמְסִין הָרִאשׁוֹן.
כְּנִימוֹת עַל נִצָּנִים שֶׁל וֶרֶד הַכֶּלֶב. 
דְּלָתוֹת לֹא נְעוּלוֹת אַף פַּעַם.
סִיסִים לְעֵת דִּמְדּוּמִים, דְּרוֹרִים עִם שַׁחַר.
תוכִּים וּמַיְּנוֹת טֶרֶם נִרְאוּ פֹּה.
שָׂרִים הִסְתּוֹבְבוּ בִּרְחוֹבוֹת וּבְקוֹנְצֶרְטִים,
רָאשֵׁי מֶמְשָׁלָה – בְּסוּפֶּרִים וּבְקַנְיוֹנִים.
קִפּוֹדִים וּשְׂמָמִיּוֹת גַּם עַכְשָׁו מוֹפִיעִים בַּלֵּילוֹת,
אַךְ הַשֶּׁמֶשׁ כְּבָר אֵינָהּ מַשִּׂיגָה אֶת חַדְרִי.
רֵיחוֹת שֶׁל דַּפְנָה, שֶׁתֶן, הֲדָרִים וּמַנְגָּלִים,
שֶׁל יַסְמִין, זֵעָה, לִימוֹנִים וּפִתּוֹת,
שֶׁל אָבָק, בֶּנְזִין, יַעֲרָה.
כַּמָּה אֶפְשָׁר לִזְכֹּר?
עַל הַשְּׁאֵלוֹת תָּמִיד תַּעֲנִי "בְּסֵדֶר".

Elina Wojciechowska : Элина Войцеховская

In ДВОЕТОЧИЕ: 36 on 17.06.2021 at 14:02

[i]

Nora m’a donné cette peluche[ii].

What is this stupid thing[iii]:

Nie chcę pzejść do innego ciała[iv].

Was ist passiert hier? Ich hab’ nur ein bisschen Schade für die Leere[v].

Только очень смешная докука,

Очень мало имущества и любви невозможно мало.

Ja mam diesiątek dusz, nie wiem, która jest pierwsza,

Która najlepsza jest, nie znam.[vi]

I have ten souls, but only one crown.[vii]

Куда бы ни разлетелось воронье,

Приземлится поближе.

Саба, что ты писал на другом языке, не похожем.

На похожем, но очень другом.

זיידע, דאָס איז מאָדנע[viii].                      

אתה לא תזהה אותי בדרכי העולם[ix].                     

He don’t recognize me, I don’t neither[x].

Пуля (сердце? Иль голова?) сбивает с толку.

Грешник и мученик – что победит при расплате?

It happened to me to learn too much[xi].

यह मेरे लिए बहुत कुछ सीखने के लिए हुआ।[xii]

Мой шаг похож на полузнакомую речь.

خطوتي مثل نصف لغة مألوفة[xiii].                           

На язык – мой диббук, проросший сквозь ветви,

Смешавшийся с соком, который и без того не кристаллен,

Выбивающийся в унисон из любого хора,

Звучащий соло.

Posso dire di più, ma in qualche modo sto zitto[xiv].

Ни меня, ни его, ни игрушек, Плачет Нора.


[i] Десять (кит.)

[ii] «Нора подарила мне эту плюшевую игрушку.» (фр.)

[iii] «Вот же глупость.» (англ.)

[iv] «Не хочу перейти в другое тело.» (польск.)

[v] «Что здесь происходит? Мне немножко жаль пустоты.» (нем.)

[vi] «У меня десяток душ, которая первая – не знаю. Которая лучшая – не ведаю.» (польск.)

[vii] «У меня десять душ и только одна корона.» (англ.)

[viii] «Дедушка, это смешно.» (идиш)

[ix] «Ты не узнаешь меня на дорогах мира.» (иврит)

[x] «Он не узнает меня, я тоже нет.» (англ.)

[xi] «Мне случилось выучить слишком много.» (англ.)

[xii] «Мне пришло в голову многому научиться.» (хинди)

[xiii] «Мой шаг как наполовину знакомый язык.» (арабск.)

ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ «ДВОЕТОЧИЯ»:

1. На каких языках вы пишете?

Зависит от жанра. Технические тексты могу писать (и пишу), как минимум, на четырех языках. Филологию – по-французски, так исторически сложилось. Литературу, до недавнего времени –только на одном языке, но все течет.

2. Является ли один из них выученным или вы владеете и тем, и другим с детства?

Все языки, о которых шла речь выше – выученные. Перечислим: русский, французский, английский, немецкий. Родной – польский.

3. Когда и при каких обстоятельствах вы начали писать на каждом из них?

Точные даты и обстоятельства установить невозможно. Так сложилась жизнь кочевая. Только русский, как основной, выбивается из общего смутного ряда. В 22 года, как и положено поэту, после кошмарного потрясения.

4. Что побудило вас писать на втором (третьем, четвертом…) языке?

Если не говорить о службе и науке, этого, видимо, захотели направляющие меня духи. Очередная ступенька, очередные открывающиеся горизонты. Недавно я начала изучать сразу несколько непростых языков, и все они так или иначе проникают в речь и сознание. Это переходный период. Мне интересно, что будет дальше.

5. Как происходит выбор языка в каждом конкретном случае?

Мой опыт литературного многоязычия пока очень невелик. Все начинается, видимо, с ритма, звучащего в голове. К ритму примешаны обрывки условных звуков, они-то и определяют язык. Первым тестируется русский язык. Если подходящих звуков нет, идем дальше.

6. Отличается ли процесс письма на разных языках? Чувствуете ли вы себя другим человеком\поэтом, при переходе с языка на язык?

Опыт, повторю, пока не велик, поэтому рано делать хоть какие-то выводы. Насчет другого человека – нет, конечно, если только не считать другим человеком самого себя в разные возрасты жизни.

7. Случается ли вам испытывать нехватку какого-то слова\понятия, существующего в том языке, на котором вы в данный момент не пишете?

Язык – самодостаточная система. Но всегда есть шанс наткнуться на то, что в другом языке понятие звучит эффектнее, лапидарнее, историчнее что ли.

8. Меняется ли ваше отношение к какому-то явлению\понятию\предмету в зависимости от языка а котором вы о нем думаете\пишете?

Нет. Я думаю на каком-то довавилонском языке.

9. Переводите ли вы сами себя с языка на язык? Если нет, то почему?

Пару раз бывало, в качестве опыта. Верлибры с русского на французский. Но, в принципе, пока нет. У меня очень мало времени. Необязательные экзерсисы в него никак не вкладываются.

10. Совмещаете ли вы разные языки в одном тексте?

Да, могу.

11. Есть ли авторы, чей опыт двуязычия вдохновляет вас?

Раньше, в молодости, случалось, потому что я никак не могла вообразить себя полиглотом. Чужие, недоступные умения, безусловно, восхищают. Теперь, когда через руки/глаза/уши льется как минимум десяток языков, (только) двумя меня уже не соблазнишь.

12. В какой степени культурное наследие каждого из ваших языков влияет на ваше письмо?

Культурное наследие-то и определяет выбор языков, как минимум, для свободного изучения. И, наоборот, если я не вижу интересных мне текстов, я не стану учить соответствующий язык, даже если он сам идет в руки. В свое время это случилось, допустим, с португальским. Теперь жаль, тексты-то нашлись, да уже, наверное, поздно, хотя было бы технически проще, чем двадцать лет тому. Подбираюсь к тамильскому – кажется, именно на этом языке написана лучшая в мире поэзия. Если суждено, попробую убедиться.

Tatjana Hofmann : Татьяна Гофманн

In ДВОЕТОЧИЕ: 36 on 10.06.2021 at 23:13
Zum Busbahnhof mit Kamera

I.
Den Käse – er steht hoch im Kurs, Sanktionen –
im Kühlschrank 
vergessen
in der Erdbodenküche 
(Opa hatte dort Zigaretten versteckt).
Später schrieb die Wintermieterin, 
sie werde damit etwas anfangen können.

Am Hafen ging die Sonne unter. 
Geld wechseln ging genau 
mit einem Drittel der Dollareuros. 
Die andere, hieß es, 
sei nicht glatt genug.

Am Hafen ging die Sonne unter. 
Glatt wie auf Postkarten, 
glatt wie auf Facebookfotos.
Stark wie in einem Gedicht.

Ich vergaß die Zeit.
Ich vergaß den Abstand 
vom Denkmal für die versenkten Schiffe 
bis zum Busbahnhof unten.
Wir drehten dem Hafen
endlich den Rücken zu.

II.
Wir kauften unterwegs Kefir. 
Tranken und nahmen Anlauf.
Dann wurde klar, 
der Trolleybus fuhr anders 
als in meinen Träumen.
Die Busse fuhren 
hinter der Eisenbahn.

Einmal bin ich hier bereits gewesen, 
bei der Abreise, damals, nimmer bereit
oder, mit dem Taxi,
erstes Mal überhaupt, Familienausflug, 
aus und flugs 
fliegt die Zeit, doch der Ort steht 
wie ein Denkmal. 

III.
Ein Junge vor uns, 
im hochgewachsenen Gras. 
Ich haue ihn an: 
Wie kommen wir am schnellsten zum Bus?
Er sieht unsere Taschen an.
Reglos weist er nach vorn. 
Wir gehen vorbei.

Rennen die Schlangenstraße entlang
den Berg hinunter
mit Koffer, Kamera, Kefir. 

Wir rennen ein Déjà-vu 
auf und ab.
 
Rückblende:
Ich warte auf den Mann mit der Kamera 
auf dem noch immer unbetonierten Weg 
von Opas Haus zum Hafen Nord. 

Wir kriegen unseren Bus nach Koktebel. 
Zahlen das Doppelte fürs Ticket.
Ziehen veschwitzte Jacken aus. 
Sitzen ganz hinten. 
Der Bus schmiegt sich an die Serpentine.

Wir rennen ein Déjà-vu 
auf und ab.



Von Sewa nach Simpfi 

Felder und Wiesen,
Steppenidylle
garniert vom Raketenabwehrsystem. 
Strichcodes auf Tickets.
Sekundenpünktliche Züge.
Elektrischka so breit, dass auf den Bänken Menschen schlafen.
Eine Petersilieverkäuferin liegt gemütlich
eingehüllt in einen Plastikponcho, 
von ihrem Grünzeug geschmückt.

Unser Zug fährt kurze Stündchen 
Vom Pol zum Pol
durch den noch roten Herbst.
Den gibt es.
Und diese Züge fahren doch.
Unverwüstlich. 
Breit.
Prärieeben, gelb.
Etwas Springen im Sitzen.
Dieses unendliche 
nicht mehr mein 
Thema.
Ich mache es mir langweilig,
fast wie in Plastik.
It’s fantastic.


zimnij landschaft 

za uralom
zaoralo
ozero 
baikal.
Ich würde dir ohne Bedenken
einen Winter meines Lebens schenken. 
paysage:
schakalsee
plus balalaika
minus stereotipy
irkutsk
moskvich on ice
nado zakutat
pamjat
ne nado zaputat
ne sputat
sputnizu
v puti
i pust
pusk
ski



Упражнения против забывания 
одного из самых распространенных языков Германии 

1.
Слушай, Гöте, где ты?
Ты учился в Ляйпциге.
Ел ты при землячестве 
В качестве Баварца.

Вот упал твой Hумболдьт
В университете 
И не стал элитным 
Больше в этом свете
Или в этом цвете
Или вот без славы
И свободы без.

Есть у нас приправы.
Управленье есть.
Только без тебя,
Вольчий von Иван.
Мы в стране чудес.



2.
Кошка-матрешка
На симзе лежала 
И думала о том, о сем:
На чем держится это окошко.
Трошке колеблится.
Может и вовсе не держится
И надо бы да ка бы
Спрыгуть
Срыгнуть
И стать меньше
И еще меньше 
Но встать 
И стать
ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ «ДВОЕТОЧИЯ»:

1. На каких языках вы пишете?

На немецком, реже на русском.

2. Является ли один из них выученным или вы владеете и тем, и другим с детства?

Немецкий – выученный в юном возрасте.

3. Когда и при каких обстоятельствах вы начали писать на каждом из них?

На немецком сначала для тренировки языкового навыка, лет в 14.

4. Что побудило вас писать на втором (третьем, четвертом…) языке?

Преодоление проблемы миграции.

5. Как происходит выбор языка в каждом конкретном случае?

Интуитивно.

6. Отличается ли процесс письма на разных языках? Чувствуете ли вы себя другим человеком\поэтом, при переходе с языка на язык?

Да, отличается. Да, я чувствую себя тогда другим человеком.

7. Случается ли вам испытывать нехватку какого-то слова\понятия, существующего в том языке, на котором вы в данный момент не пишете?

Да, и также излишество ненужных слов.

8. Меняется ли ваше отношение к какому-то явлению\понятию\предмету в зависимости от языка, на котором вы о нем думаете\пишете?

Проникаешь предмет каждый раз по-разному в зависимости от языка.

9. Переводите ли вы сами себя с языка на язык? Если нет, то почему?

Художественные тексты предпочитаю не переводить, потому что лучше, если их прочувствует кто-то другой и перепишет на свой язык.

10. Совмещаете ли вы разные языки в одном тексте?

Бывает.

11. Есть ли авторы, чей опыт двуязычия вдохновляет вас?

Русские классики.

12. В какой степени культурное наследие каждого из ваших языков влияет на ваше письмо?

В сильной, но и переводы с других языков.

Dmitri Dragilew : Дмитрий Драгилёв

In ДВОЕТОЧИЕ: 36 on 10.06.2021 at 22:51
* * *
Что скажешь, ребе Элимелех?
Мы все расстанемся allmählich*.
И злое время перемелет
И Мелехова и среду.
Когда-нибудь другой Емеля,
C утра пораньше хлопнув эля,
В е-mail’ах, первого апреля
Найдет знакомую звезду.


* Постепенно (нем.)


ИЗ ЦИКЛА «НАПЕВЫ ПЕРСИДСКИЕ»

Ты рисунок к риску хочешь присовокупить
Замышляя сказочный декупаж
Клей засох, но более свежий уже не купишь
В день, когда подвязка еще называлась паж
Через жанры ходили фигуры любым макаром
По доске и паж пентаклей приносил известие
В соттовесте. Из рукавов пожарных выныривали бекары
А не косточки птичьи. И клены, и пакля седая, свесились 
В день, когда высох лак твоей самовитой страсти
И его в бинокль уже не видно, а только свиные ребрышки 
В рукаве на каком-нибудь празднике, сколько себя не красьте
Вас узнают и так – и в трапезной, и в затрапезной рубашке. Грёб наш кит
Шки-пер-дел-по-горло-в-море-воды и альбатрос не узнавал фарватера 
Гемор, как говорят нынешние славяне, ба-де-шосс не подходит для падеспани
Лишь бушпритная баба в виде тарана, абсолютно не виноватая
Вот и спорим, кто раньше пришел, кто задержался в бане
В переходах берлинских станций, в ограничении прав
Как лицо из МИДа, вредящее пользователям ресурса  
Говорят, у Армиды был очень любезный нрав
Вы спросите у Тассо, ведь итальянец в курсе
Позабыть этот морок не могут Осип и Бонд
Раз у них из воды без спроса выскакивает нагая
От тоски по иранке, выброшенной за борт
Говорят, только обморок помогает



Tango im Exil bzw. That’s right

garagen zu vermieten
blamagen zu vermeiden
hier wohnen eremiten
von mehreren gemeinden 

devise wird zum partner
die wiese zum apartment
durchsichtige distanzen
sie proben und sie tanzen

wer einen fehler sieht und schweigt
wer vorne fiedelt wie verrückt
die geile leidenschaft zu zweit
ist meinen ahnen nie geglückt

ich habe früher nie geahnt
die fandung weiß nicht wo sie wohnt
don’t worry gib mir diesen pfand
der dumme anlass war dein wort

als unser schiff vor anker ging,
war es am ufer leer und still
und du, so schüchtern zu beginn
warst wohl mein wichtigstes fossil 

auf wiedersehen, such' nicht weit,
die sehnsucht hast du nie gestillt
sie geht vorüber, zieht vorbei
das ist kein wunder und kein stil

der tango bleibt 
als domizil



Der erste Jahrestag am Weißen See

Was für unüberwindbare Vorwände (Vorteile, Urteile?) verschaffte sich der Wind, der am Weißen See in dieser ersten Nacht des neuen Jahres zwar vorerst wenig zu spüren war, kaum Trübsal blies, uns aber bald wieder trennen sollte? Welche Unterschiede haben sich der fehlende Schnee von damals und der allgemeingültige (und immer noch geltende, allgegenwärtige) Schnee von gestern ergattert? Sechseckige und symmetrische. Unter welchen Sternen stand ich, gelinde gefragt, gegenüber vom Strand – nur am anderen Ufer, das keinen Stand- und Stil-Arten entsprach. Welche Ständchen, Arien und Serenaden hast Du mir nicht zugetraut, nicht erlaubt, von mir noch nicht erlebt. 
Entlarvt. Das Universum half mir kurz davor: so sehr liebte ich Dich, so stark wollte ich mit Dir sein. Du bist noch vor der Wintersonnenwende zurückgekommen. An Silvester kam es jedoch anders. Ich fuhr durch die Straßen, die fast gefährlich schienen und zitterten. All die Böller und Raketen hätten ganz banal auch meinen Wagen treffen können. Heute weiß ich nicht mehr, warum ich Deinem Entschluss den Jahresübergang an verschiedenen Orten zu feiern, zugestimmt und befolgt habe. Bist Du tatsächlich bei Deiner Verwandtschaft gewesen? Es dämmerte mir – zitiere ich nach Duden. Aber die abendlich-nächtliche Konkursmasse der Böllerschüsse hatte sich zu dieser frühen Stunde einer korallenfarbigen Morgendämmerung bereits verflüchtigt. Nichts, außer Party-Müll, der zurückblieb. Auch das verflossene Jahr blieb mir, trotz seltsamer Wendungen, einiges schuldig. An der Tür sollten jedoch bald nur neue Kollateralschaden klopfen. Ein zwanzig Jahre altes Unwort.

Heute lancierst Du gewagte Effekte. “Was hast Du vor?”, – wäre sinnvollerweise zu fragen, aber wir reden nicht miteinander. Möchtest Du mich necken oder gar ärgern? Mich Dir vorknöpfen. Um gar zu köpfen. Die Ferne, die Du gesucht hast, scheint Dir dabei zu helfen. Und wenn ich das Foto anschaue, das ich damals am einsamen, bereits stillen Seeufer nach der durchzechten Neujahrsnacht geschossen habe, frage ich mich, was falsch war. Beschwöre ich jetzt meine alten Gefühle herauf? Rufe ich die Geister wieder? Schlummern sie noch in mir? Oder blieb alles an diesem vom gedämpften Liebeskummer durchtränkten, aber sehr diffusen, undefinierten ersten Tag der neuen 365-Staffel hängen, die ich vergebens beschwor, fair zu sein, besser zu werden.
 
Betonung losgelassen, losgelöst 
von Last der Regeln; Rüschen, Kräuseln, Raffen – 
wie täglich Brot, nam prodannyj s koljos*, 
sprich: gleich realisiert bei den Schlaraffen, 
kein Fisch, kein Fleisch, Belohnung ausblieb 
für Kauderwelsch, ob Russisch, ob Klingonisch: 
“Vergiss mein nicht, mein Fräulein, sei so lieb,  
ich fleh’ Dich an!“ Und höre nur:  
 
“Ty gónisch*! 
Was für ein Bullshit und mentaler Müll, 
seit eh und je gehst Du mir auf die Steine,  
und bloß deswegen ja rvanú v ijúl –  
tam shdjot menjá davnó lubóvnik tájnyj*!  
Tanz in den Mai, versetzend in July, 
für einen Lover werd’ ich mich abkoppeln.  
Egal wie heißt er – Matze, Nikolai, 
fährt er Ferrari oder alten Opel. 
Bleibt nur der Wind, den uns Venedig bringt. 
Mal heiß, mal kalt, Scirocco, Tramontana. 
Man schreibt im Ring und er ist schnell im Sprint…“ 
 
Erbaulich und tröstlich wie Fontane, 
entgegne milde, mehr noch – mit Verlaub, 
in alle Sprachen ungereimt versunken, 
wie gelb war’s heute Nacht vor lautem Laub, 
und stelle fest, dass Liebe nicht gesund ist. 
Spiel’ nie den Klang, den Du nicht wirklich willst, 
sind schließlich alle einsam – spricht das Leben. 
Wohl gilt’s stabil zu bleiben, weder wild, 
noch häuslich, und am Teuren nicht kleben. 
Ich bin nicht weise, keineswegs fragil. 
Lässt Draghi-Löw gewisse Fragen sehen 
(was wird nun walten, was geschieht und gilt)  
im andren Lichte? Ein Automobil 
grad wirft sein Licht, wie Gruß vom Weißen See. 


ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ «ДВОЕТОЧИЯ»:

1. На каких языках вы пишете?

На русском. Но иногда случаются тексты на немецком, а также переводы на немецкий. 

2. Является ли один из них выученным или вы владеете и тем, и другим с детства?

Немецкий выучился непостижимым образом сам по себе по приезде в Германию. В основном – благодаря очень нужным книжкам, которые нельзя было прочитать на русском, а также лекциям профессуры. Стимулов было множество. Все рождалось из потребности в адекватной артикуляции. Прибавьте сюда форс-мажор, заставивший сгруппироваться. Мне было тогда двадцать четыре. В силу определенного стечения обстоятельств, я очень быстро – с большим и совершенно неоправданным опережением попал в ситуацию эксперта, консультанта и ментора. От меня чего-то ждали. Как минимум – помощи тем, кто совсем не знал языка. Нужно было соответствовать.
 

3. Когда и при каких обстоятельствах вы начали писать на каждом из них?


На русском первые детские сочинения появились в «эпистолярном жанре» — в виде посланий Карелу Готту. Возраст был совсем юный, наверное, лет пять-шесть. Отправлять их вызвался дедушка, он же и отвечал. Содержание писем забылось скоро. А вот дедушкины происки стали понятны чуть позже, когда я обратил внимание на дедов почерк. Заниматься прочей писаниной начал довольно рано, скорее всего, в первом классе. Думаю, что решающую роль сыграли в этом не только книжки – читал я с четырех лет, но и пластинки — звуковой фон детства, среди них – диск с голосом Маршака.  Что касается первых текстов на немецком, которые с определенной натяжкой можно отнести к литературным, они появились в пору учебы в немецких вузах. Эти опыты были, в частности, вызваны необходимостью перевести тексты танго Оскара Строка на немецкий язык.

4. Что побудило вас писать на втором (третьем, четвертом…) языке?


На мой взгляд, данный факт относится к разряду абсолютно естественных процессов. По крайней мере – в моем случае. Я родом из Латвии, помимо основного – русского – в нашей семье и в повседневной жизни всегда присутствовал второй язык. Среди родственников были люди, хорошо владевшие несколькими языками. Отъезд в Германию становился залогом того, что когда-нибудь, по мере погружения в язык страны проживания, по мере роста собственного интереса к нему, случится нечто большее, нежели просто коммуникация.   

5. Как происходит выбор языка в каждом конкретном случае?


Выбор диктуется самим текстом. Или – опять же – необходимостью.

6. Отличается ли процесс письма на разных языках? Чувствуете ли вы себя другим человеком\поэтом, при переходе с языка на язык?


Для меня эти процессы почти одинаковы. Не думаю, что становлюсь другим при переходе на иной язык, во всяком случае сам я этого не ощущаю.

7. Случается ли вам испытывать нехватку какого-то слова\понятия, существующего в том языке, на котором вы в данный момент не пишете?


Конечно. Но возможности языков почти неисчерпаемы, если мы творчески работаем с ними.

8. Меняется ли ваше отношение к какому-то явлению\понятию\предмету в зависимости от языка на котором вы о нем думаете\пишете?


Любой язык так или иначе предполагает не только свои правила, накладывает обязательства, но и высвобождает энергию, дарит звуковые ресурсы, создает свои призмы и ракурсы. А поэтическое слово по определению призвано выразить невыразимое. Если парафразировать слова нашей замечательной коллеги, Елены Зейферт, поэтический язык – в идеале – всегда чуть-чуть иностранный. Также следует учесть, что семантическая разъятость, ломаный синтаксис, лабиринтная метафорика сами по себе смещают оптику, понятия и предметы, постоянно меняя, уточняя и проверяя наше отношение к ним.

9. Переводите ли вы сами себя с языка на язык? Если нет, то почему?

Редко. И лишь тогда, если речь идет об эссеистике. Во всех остальных случаях до сих пор доверял эту работу другим. Именно по той причине, что доверяю. Во-первых, мне интересно чужое «переформатирование». Иногда не нужно воссоздавать сор, из которого рос оригинал и делать пересборку. Каждый чужой перевод – это новое видение. Не грех положиться на лингвистический слух толмаческих «военспецов», тем более – носителей языка и настоящих билингвов (к каковым я ни в коей мере не отношусь), на профессионализм и компетентность, на скрупулезность и въедливость тех, для кого переводы – основная профессия. С другой стороны, когда поэты переводят поэтов и создают пусть даже не вполне «эквивалентные», но талантливые варианты «на тему», такие вещи, как мы знаем, не будучи предельно точными по смыслу, могут что-то оттенить, дать удивительное преломление. К редактуре я обычно оказываюсь причастен так или иначе. Не могу сказать, что в каждом отдельном случае «прибегаю на кухню во время готовки» и прибегаю к грубому вмешательству. Скорее обсуждаю и редактирую уже сделанный перевод, обсуждая его. Предварительно предлагаю подстрочник или отвечаю на вопросы переводчика. Могу изменить какие-то фразы, подсказать рифмы, если таковые не были найдены. Я согласен коллегами, считающими, что мои тексты переводить сложно, но не считаю, что они принципиально непереводимы. В них действительно присутствует множество разных слоев, условно запутанных референций, фонетический ряд несет серьезную нагрузку, однако какими-то частностями можно манкировать во время перевода, ради сохранения чего-то более важного. В то же время скоростные смысловые цепочки, которые неподготовленный читатель может невзначай пропустить, переводчику нельзя не учитывать, игнорировать. Оставлять в этой ситуации переводчика один на один с оригиналом, каким бы специалистом не был человек, делающий перевод, и чревато, и некрасиво.

10. Совмещаете ли вы разные языки в одном тексте?

Да. И таких текстов немало.

11. Есть ли авторы, чей опыт двуязычия вдохновляет вас?

Как говорится, наука знает много гитик, история знает разные примеры. Пример Джозефа Конрада в чем-то феноменальнее набоковского. Из ближайших коллег обращает на себя внимание, например, опыт Сергея Морейно, пишущего с некоторых пор и на русском, и на латышском. Поневоле вспомнишь слова классика: «Есть многое на свете, друг Горацио».  

12. В какой степени культурное наследие каждого из ваших языков влияет на ваше письмо?

Об этом лучше расскажут сами тексты.