ЖЕНИТЬБА ГРУФФАЛО

        Поэзия — последнее прибежище негодяя, как принято считать в здешних джунглях. По этому поводу всегда стоит шум.
        За стремлением к разнообразию тоже всегда стоит шум. Настоящему солдату он ни к чему. Груффало там.
        Скорее всего, он просто сбежал, пока я находился в беспамятстве, но мне приятно думать, что у него сложилась личная жизнь. Да, на самом деле я знаю, что обманываю себя. Он ведь хотел погубить человечество, не так ли?


ЗАМОЧЕК И ЦЕ́ПОЧКА

        Золотые крылья желания. Розы над Берлином. Пора бы снять с них еловый лапник.


ПЯТЬ ЗВЁЗД

        Разной степени достоверности. Никому ни о чём нельзя рассказать. Никакого внутреннего мира нет.
        — Никакого внутреннего мира не существует?
        — Никакого внутреннего мира нет.
        Меня обступили призраки. Меня окружают болота и леса. Тебя окружают болота и леса. Будем считать, это тоже форма прощания. Двенадцать лет назад в моей руке покрылся трещинами стакан.         Двенадцать лет и один день, если точнее. Прошлой ночью было двенадцать лет, если совсем точно.


ПРОПУСК

        В нижнем ящике письменного стола. Малиновки заслышав голосок, я девять грамм свинца вобью себе в висок.
        — Какая глупая цифра!
        — Какая цифра?
        — Девять. Попробуй другую цифру.
        — Другое число?
        — Другую цифру.


НАРЦИССИЧЕСКОЕ РАССТРОЙСТВО

        В мире только один настоящий лжец — это я.
        Вокруг меж тем зеленеет травка, поют птицы, люди делают карьеру, идут к успеху, а в небе то Солнце, то Луна. Я бы даже извиняться за это не стал.
        Ещё, бывает, блеснёт в каком-нибудь дупле истинный бриллиант, но совы — со́вы намн


МАФИЯ

        В городе Палермо никогда не заходит солнце. Но и никогда не восходит, как следствие.
        В городе Палермо никогда не наступит ночь — до тех пор, по крайней мере, пока незадачливые столовращатели не перестанут вызывать призрак Гертруды Стайн. Гертруда — Героиня Труда, если верить пролеткультовским святцам.
        В городе Палермо не бывать — в игру «Мафия» на грязной кухне не играть с отбросами (но не общества; все были детьми).
        Однажды роли будут распределены так, что симптоматическое раз и навсегда станет жирной добавкой к обманчивой процедуре. Как сладка победа, доставшаяся даром каким-то чужим, совсем чужим людям. В городе Палермо, где же ещё.
        — Есть один вариант. Но плохой.


КОВИДНЫЙ ЭКСПРЕСС

        Неделикатное предложение, сделанное в тамбуре.
        Луна, сделанная в Гамбурге, за ковидным окном экспресса. Оконным седлом. Хотелось сделать совсем другой выбор. Ваши желания исполнит выдающий атлет Ганс Мхеидзе.
        — Замени грузинскую фамилию на другую какую-нибудь. Глупость же.
        — Стоило бы заменить атлета на борца для начала. А вместо желаний — вызов или заказ.
        — Или приказ! Борца заменим на призванного солдата!
        Дорожный шум заглушил пустые разговоры случайных пассажиров при лунном свете. А вскоре и от них самих — следа не осталось.


ВЕЧЕР СУДНОГО ДНЯ

— Бог умер тогда, когда наша цивилизация победила за счёт неспособности к созерцанию. Потому такой грязный интерес к восточным медитативным практикам. Мы пытаемся сделать что-то по-настоящему нужное, правильно?
— Слуги сатаны — вот вы все кто.
— Опять на каком-то дурацком языке говоришь.
— Всем помочь нельзя, так говорят, да? Так правильно говорить?
        Под темнеющим небом простирался огромный город, будто вогнутый внутрь себя из-за собственной же тяжести. Говорили, когда-то здесь было озеро. Но это неправда. Озера не было. Была лишь граница, идущая по каменистым вершинам окрестных холмов. Берег никогда не существовавшего озера. Двое мужчин — один долговязый в военной форме, другой гражданский — пытались переложить друг на друга ответственность за всё, что происходило под звёздным куполом от самого начала времён. Версии одних и тех же событий значительно различались.


ЭВАКУАЦИЯ

        Памятник на одной могиле в Венеции. Поставленный в годы советской оккупации и потому вечно находящийся под угрозой сноса. Но левые активисты не позволяют. До поры до времени.
Памятник на одной могиле в Звенигороде. Ну тут просто: пришло время там побывать.
        Оба памятника имеют равную меру воплощения в реальности. Это самое важное, о чём у меня нет права забыть.
        Эвакуация обеих Венеций началась с Дворца дожей и Зимнего дворца. Потом — Исаакиевский и Сан-Марко. Последними были крысы.
        Русские забрали с собою всё. Оставили пару новых праздников, что финнам, что итальянцам, но у финнов они популярнее. Дети, резвящиеся на пустынных песчаных отмелях, — что может быть лучше? Когда они вырастут, автобусы будут возить их на политические мероприятия.


ЛОЖЬ РЕГГИ

        Как один из вариантов более современной танцевальной программы.
        Стриженый растаман в грибах с топором — вот и вся биография. Спасибо, не в кирзачах! Колдун, прозорливец! Нечестивец! Прага, пророк, продрог. Да, запятая где положено. Это просто перечисление.
        — Спотыкающееся?
        — Время от времени. В нужных местах.


НА УГЛУ ГАНДИ (ЧАСТЬ I)

        А ну-ка песню мне пропой, товарищ Бендер. Товарищ Швондер. Товарищ блендер, в конце концов, ведь известно, блендер блендеру глаз не выклюет. В отличие от двух предыдущих.
Эволюционный держите шаг. Сам держал, старался: самодержавие в наши дни сохранило только психологический смысл. Никакой политики. Никакой-никакой-никакой.
        На углу улиц Ганди и Свободы в нашем городе растут цветы. Ещё там стоят светофоры. Они стоят хорошо. Поставлены хорошо. Они нужны для того, чтобы не возникало ощущение тупика.


НАЗВАНИЕ ИЛИ ЗАГОЛОВОК

        Рецензия на убийство. Уважаемый жанр, всегда его все любили. Тысячелетиями.
На подвижной лестнице Спинозы я займу последнюю ступень. Стремясь к преступной, гибельной неподвижности. Выжил — значит, убийца.


ПУЛЬСИРУЮЩАЯ КРИТИЧНОСТЬ КОЛЛЕКТИВНОГО ТЕЛА

        Квест «секс под кей» сдан. Велик русский язык и могуч.
        — Могуч-могуч.
        — Могуч-могуч, — кому-то захотелось добавить этой истории несколько красных полос. Тёмных, намного темнее вишнёвого.
        — Чёрный чай тоже могуч.
        Чупа-чупс, который ушёл на дно. Не в силах проснуться, скатился к мальтузианству маленьким шерстяным клубком:
        — Город большой. Можно и прорядить.
        Не лечат мух в стране ветеринаров и сирот.


ДАРВИНОВСКИЙ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МУЗЕЙ

        — Тяга к чистоте формы заставляет страдать. Жак Сежест диктовал Орфею похожие послания.
        — Кокто по-разному трактовал поручения, которые Смерть давала своим подручным.
        — Дятел. Долбишь одно и то же, как дятел.
        — Муха жужжит подобно перематывающейся аудиокассете.
        — Стакан воды пропускает свет.
        — Зеркала должны больше отражать.
        — Птица поёт при помощи пальцев. Один раз.
        — Юпитер делает слишком разумными тех, кого хочет погубить.
        — Механическая музыка бывает удивительной.


В МИРЕ ЖИВОТНЫХ

        «Один мёртвый мужчина, одна мёртвая женщина и один живой мужчина». Так мы расписали текущую долговую ведомость.
        В детстве я не играл в ковбоев, не читал Майн Рида и Фенимора Купера, даже фильмы с Гойко Митичем достались чуть более старшему поколению. Westworld не был частью личной живой повседневной культуры, в отличие от крестоносцев и стран-участниц Второй мировой войны; не был прочувствован на уровне глубокого взаимодействия с миром, обществом, людьми, стаей диких животных.
        Зато теперь я в этом мире живу. Воплощая в жизнь чужие подростковые грёзы. Прикольно по-своему.


ЭКСПЕДИЦИОННЫЙ КОРПУС ДЖЕННИ КУРПЕН

        Представляю, как мы беседуем с Артуром Аристакисяном, а вокруг вьётся любящий территорию посольства одной из балтийских стран британец Гашиш:
        — О Дженни нужно снимать кино.
        — У тебя есть готовый сценарий?
        Вторая реплика ещё более непредставима, чем первая. Поскольку сценарий, написанный самой Дженни, превосходит любой другой: заложенное в нём естественное право на неприкосновенность частной жизни маркирует какую бы то ни было внешнюю драматургию как интервенцию.
        — Ставит её на колени.
        — Тоже непредставимо.


ТИПОГРАФИЯ НА ЯГОДНОЙ УЛИЦЕ

        23 марта 2021 года — выборы в кнессет. Испытываю беспокойство, как завзятый болельщик. Как Витя (другого способа понять его страсть к футболу у меня нет).
        Стою напротив дома, в котором когда-то была типография. Сделал бы здесь фото, даром что на месте типографии «Пятёрочка», но ведь и здание совсем другое, прежнее снесли. Но всё же сделаю снимок: «Город Виноград» обрёл материальное воплощение внутри этих стен. «Трупак» — тоже внутри этих стен.
        Точнее, внутри стен, которые стояли на месте нынешних. Прежние снесли. А сейчас это скорее витрины, чем стены.


ЩЕДРОСТЬ

        Обнаружил, что выход из метро закрыт. Я и раньше это знал, но обнаружил только сейчас.
По правде сказать, даже ещё и не обнаружил. Вот выйду из вагона на «Новослободской», тогда и обнаружу. Минут через пятнадцать. Пятнадцать минут — это недолго. В этом несложно убедиться.
Будем считать, я вышел через закрытый выход. На самом деле прошёл через «Менделеевскую», но думаю, что могу позволить себе скромный самообман. Большую часть жизни мы обманываемся куда щедрее.
        Несравнимо щедрее.
        Теперь о том, зачем я здесь вышел. Точнее, почему. Потому что хотел зайти в «Кофикс» напротив старого дома. Правильный «Кофикс», с мезузой.
        Будем считать, зашёл. Будем считать, отоварился благовониями в колониальной лавке напротив, около второго подъезда. Будем считать, вышел из первого.
        Свернул в подворотню, развеяв массу иллюзий.


СМЕХ

        Девять жизней известного москвоведа. Яркий художественный текст памяти москвоведа. Документальный кинематограф. Опасное соседство. Всё позади.
        Над городом вьётся дым.
        Город в руинах. Догорает здание университета на Воробьёвых горах, сообщая, что там осталось, чему гореть. Поверженные мосты преграждают реку. Бульварное кольцо замкнулось навеки. Громко грохочет смех.


МЕСТО ПОД ЗЕМЛЁЙ

        Иногда кажется — с некоторыми вещами пора прощаться. Иногда кажется — вот они, те вещи.
Ужас осознания содеянного приходит потом. В очень редких случаях приходит в процессе.
        — Это смотря что считать процессом. Танец — это процесс? В вашей логике, подозреваю, процесс. Но знаете, на чём я вертел такую логику? На хую вертел! На хую вертел!!!
        — Полегче, придурок.
        — На хую вертел!!!
        Звон бьющегося стекла достойно завершит этот короткий рассказ. Люди часто думают, что их мысли нельзя узнать.


НА УГЛУ ГАНДИ (ЧАСТЬ II)

        — Я от него не боюсь заразиться. В нём вирусу поместиться негде, — слышу перед тем, как выйти на улицу.
        Зелёные кресты многочисленных аптек зазывают как-то особенно плотоядно, особенно жадно и похотливо, на грани оскорбления общественной морали, оскорбления религиозных чувств.                   Нечего хорошему, доброму человеку делать в аптеке.
        Даже такому, как ты, нечего там делать. Иди в поле, съешь побольше травы, глядишь, ненароком целебная попадётся. Душу свою не губи, вот о чём речь. Водки выпей, упади в канаву, замёрзни к следующему утру до смерти — главное, сбереги душу. Не продавай душу. Не заходи в аптеку.
        — На углу Ганди пронзительно завывает ветер. 


ДУРАКИ

        — Если скорбь не уродлива — значит, это не скорбь. Что-то другое. Разновидность просветления? Не уверен.
        — Скорбь не уродлива. Никогда. 
        Интерьеры для этого диалога явно должны быть куда богаче предложенных реальностью. Обгоревший чайник должен быть убран. А музыку вообще лучше выключить.
        — И развести собеседников по разным палатам. 


РЕПРОДУКЦИЯ

        Штормовой ветер усиливался, срывая черепицу с крыш и с корнем выдирая деревья. Золото северной осени осталось в прошлом, настолько далёком, что даже ностальгические воспоминания казались фальшивыми, внушёнными чем-то средним между мировой культурой и кондитерским производством. Доступные средства связи отступили в страны с более подходящим климатом, а любые намёки на дружественное жильё были уничтожены едва ли не космического масштаба катастрофой. От молитв было не больше толку, чем от проклятий. Успокоительные средства действовали так, как действует отвар ромашки после сквозного попадания в голову. 
Штормовой ветер усиливался, и тогда она поступила так, как поступали все филифьонки в её роду. Исторгла из себя Филифьонку и прогнала прочь.


ШКОЛА ЖИЗНИ

        Суицид — это роскошь. Доступная только очень состоятельным людям. Отчаяние, разочарование, невыносимое унижение, острое отвращение к себе, гулкая звенящая пустота и прочая общедоступная поебень не имеют ровно никакого отношения к делу. Исключительно деньги. Та космическая валюта, которой должно быть достаточно, чтобы откупиться от собственного существования.
        Пара шустрых пацанчиков решила открыть по такому случаю ссудную лавку. Один сидел внизу, принимал клиентов, в меру неряшливо вёл расчёты, а другой занимался внешним оформлением предприятия и взаимодействовал с кредиторами. Своих денег у наших героев не было ни гроша.
        Однажды после нелёгкого рабочего дня они бродили в оффлайне, кое-как склеив расползающийся холст с неопределённым пейзажем, и наткнулись на золотую жилу. Дела пошли в гору, кредиты были выплачены, бизнес, как говорится, цвёл, только что-то во всём этом было не то.
        — Я! Я знает, что было не то! Я хорошо училось и хорошо изучило, что было не то! И сейчас всем об этом поведает.
        — Никто никому ничего не поведает. Урок окончен.


ЗАПЛАТИТЬ ЗАПЛАТУ

        Одно время часто приходилось слышать: «Любой каприз за ваши деньги». Сейчас так больше не говорят, это устаревшее выражение. Представители самых разных социальных слоёв — подчас технически неперемешиваемых — предпочитают другие выражения.
        Смело можно сказать, что других выражений в океане — по самую ватерлинию. По самую щиколотку. Ветхая клетчатая заплата из клетчатой ветхой ткани, да и та — выплачивает чей-то чужой успех, без сколь-нибудь видимого человека. Не чужой — ты не можешь это не понимать. На смену непришитой заплате из лисьей рубахи пришла колода Таро.
        Это Груффало шлёт привет.