Сны, которые мы видим, реальны. Бусинами четок они нанизываются на жизненную нить, протянутую между А и Б, между Я и Ты, зарождением и исходом. Нить, которая попадает вдруг в щербинку бытия и в любую секунду может быть перерезана острым краем. Тогда кольцо четок распадается и становится линейной протяженностью, которая, однако, случайным движением руки преобразуется в знак бесконечности. Иллюзию разорванной вечности. Сон раздваивается между тем, кто видит и кто помнит о нем, между тем, кто бежит, и тем, кто наблюдает за беглецом, без оглядки летящим в пропасть. Между собой и другим, и между собой и собой-как-другим. Встретить себя во сне, заглянуть в свое лицо значит на мгновение слиться с этим другим, стать целым, чтобы, разомкнув ресницы, снова оказаться отколотой щепкой. Наяву мы неодолимо разъединены с собой-другим, но не ощущаем этого в своей фальшивой целостности.
Эта история реальна. Она составлена из подлинного пути, из снов и слов, увиденных, услышанных, занесенных в дневник и сожженных. Осторожно, двери закрываются, следующая станция…

                …Войковская.

        Вхожу в полупустое кафе: полумрак после ослепительного солнца, запах корицы и кофе, фоновый гул голосов, в котором невозможно разобрать слова. У меня здесь назначена встреча, но странно, что не могу вспомнить, с кем и в какое время. За дальним столиком спиной ко мне сидит темноволосая девушка. Облокачивается на стол, волосы закрывают часть щеки и правое плечо. Ждет меня. Медленно подхожу. Чтобы убедиться, нужно заглянуть ей в лицо, и вот это почему-то оказывается невозможным. Леденеет затылок, рваный сердечный ритм отдает в руку. Заставляю себя наклониться к ней. Так в триллере наивная до бесстрашия героиня открывает шкаф с мумией предыдущей жертвы. Отвожу в сторону волосы, открывая свое собственное лицо.

                Сокол. Ношение масок и перчаток во время проезда по-прежнему обязательно. 

        Режу яблоко и рассекаю свою руку. Две раны — на яблоке и на плоти, ярко-алая кровь сливается с кожурой плода, взятого от древа познания неизбежного. Следующая станция…

                Аэропорт. Уважаемые пассажиры, будьте взаимно вежливы! Уступайте места инвалидам, пассажирам с детьми, людям пожилого возраста и…

        Я в старом отцовском доме, который вот-вот должны снести. Брожу по квартире, заваленной всяким хламом, вхожу в маленькую комнату, которая раньше предназначалась для меня. Запахи, скрип старого потемневшего паркета — из прошлого. Вдруг поднимается холодный ветер. Сперва думаю, что это дует от окна, но ветер усиливается, не гонит, а пытается пригнуть меня к земле. Сопротивляюсь, пока могу, потом ложусь на пол, прижимаюсь к дереву щекой. Просыпаюсь с чувством безысходности: почти умерла. Беременна собственной смертью.

                Динамо, переход на станцию «Петровский парк» БКЛ. Будьте осторожны при выходе из последней двери последнего вагона.

        Старое кладбище в черте города, стена с выпавшими кирпичами — черта между жизнями там и здесь. Бродим между могилами — то сушняк, то Гримпенская трясина, из лона которой влажная трава нерасторжимыми путами оплетает, втягивает в себя. Тот, кто рядом (но никогда не вместе), пытается перебраться на камень, а я вдруг перелетаю «прыжком лосося», забыв о неподъемной тяжести собственного тела. Нет, он по-прежнему рядом со мной, даже чуть впереди, наклоняется над совсем заросшей могилой. Трещина через всю плиту мешает прочесть почти стершуюся надпись. Здесь много таких могил, порой только покосившийся и насквозь проржавевший крест напоминает о том, кто там, под ним, кто все еще здесь — до первой трубы, до последнего суда. Забава мертвых — зацепить крестом, дремучим терном прикрывая лица, чтобы прохожий огненным листом мог помянуть, проклясть или проститься.
Трава оплетает пальцы, рвется под обручальное кольцо, стягивает змеиной спиралью руку. Влюбленные безвинно входят в рай, а дьявол поджидает их за дверью. Стоя за плечом того, кто все еще рядом, вдруг понимаю, что там — это я. Мое имя скрывает трава, мое лицо было на разбитом медальоне и давно раскрошилось. Под камнем сим? Под сапогом? Единовременное ощущение тяжести и легкости, будто под телом (не)случайного возлюбленного, который в этой расщелине секунды — вместе, а потом будет только рядом, вместе — уже никогда. Место женщины — под. 
Но никакого страха, препятствия, стены, как если бы их никогда не было. Вероятно, потому что я сразу там и здесь. Внутри и вне себя, в любви и утрате, под землей и над ней, куда он не дотянется даже взглядом. Живая и мертвая. Я во всем и все во мне. Посмотреть ему в лицо значит увидеть себя.

                Белорусская, переход на кольцевую линию и выход к аэроэкспрессам…

        Помня свое место, почти невесомо опираюсь на его руку. Но мгновенно засыпаю, если в метро кладу голову ему на плечо. Моя последняя пристань, дающая такую силу, которая ему и не снилась. Силу слабой недоженщины, знающей, что она никогда не будет любима. Dieu, Julie. Страх, желание, нежность, горечь, безнадежность, отчаяние, любовь, боль. Все время, каждую минуту — боль, от которой ломит левую лопатку и плечо. Все по справедливости: тот, кто вернул жизнь, может по праву забрать ее. Я уже его потеряла, в тот самый миг, когда разомкнула объятия, или даже раньше, когда ответила на первый поцелуй. Все во мне поколеблено, утратило прежнюю целостность, а новое никак не складывается из этих обломков. То лишнее, то не хватает, то приходится не к месту. Только по ту сторону не стану для него чужой. К мертвой приходишь ко мне, как ни разу к живой.

                …Маяковская … метрополитен — транспортное предприятие повышенной опасности. Запрещается создавать ситуации, мешающие движению пассажиров.

        Начинаем дурачиться, делаю вид, что хочу кинуть в него шишку, и вдруг лечу спиной вниз. Оказывается, сзади была только что выкопанная могила. Падаю бесконечно долго и кричу, зову его по имени. Он бросается к краю ямы, пытается меня вытащить. Помню, как хватаюсь за его руку со страхом, что утащу за собой вниз. Наконец, оба выползаем из этой ямы и лежим возле нее, не в силах подняться, все перепачканные в могильной земле. Вдруг начинаем целоваться, он ласкает меня, особенно грудь, которая, кажется, и наяву не оставляет его равнодушным. Дыхание пресекается от долгого поцелуя. Тогда отстраняюсь, встаю и отряхиваю с себя землю. Он лежит и смотрит на меня, явно ожидая каких-то слов, но молчу, чувствую только внутреннюю готовность уйти. 

        Внезапное ощущение внутреннего отрыва, будто ничего и не было. Снова сон: ударила себя чем-то обоюдоострым в лоб, а боли нет. Вероятно, потому что знаю — никогда не случится между нами этого пресловутого «вместе». Просто прислоняюсь к нему, как побитая собака ушибленным боком. И совсем не хочется говорить, от слов одни неприятности, а уж сколько от правды… Помолчим, слова убьют друг друга.

                Тверская, переход на станции «Пушкинская» и «Чеховская».

        Безнадежно замужем. За каменной стеной. Как у всех: порой муторно, но жить можно. Так перегонами проходят столетия, пока вдруг он не говорит мне, что это не жизнь, не брак и вообще ничто. Тогда понимаю, что это значит — предать сразу троих, но петля уже затянута влажной, кладбищенски цепкой травой. Не вырваться. Просыпаюсь от удушья в насквозь промокшей с левой стороны рубашке.

                Театральная.

        Стою на мосту где-то в промзоне. Ветер на всем белом свете, в рукавах моей одежды и спутанных, как трава, волосах. За спиной, так близко, что могу чуть отклониться и дотронуться, грохочет товарняк. Внизу пустота, и надо прыгать, убедив себя, как в «Матрице», что можно долететь и не разбиться. Тошнотворное томительное чувство неизбежности. Подтягиваюсь, чтобы перебросить свое тело через перила, и вижу, как из черной декоративной вазы пробивается травинка.

        Ей нужно было на «Охотный ряд», ему — уйти с «Площади Революции». Оба не успели открыть глаза, чтобы не забыть свои вещи и вовремя выйти из вагона. Встретились там, где нет темноты. Их поезд вышел из точки А и не вернулся в пункт NN. Это был их общий сон, как у Анны Карениной и Вронского, где под скрежет железа можно услышать:

                …конечная, поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны! За нахождение в поезде, следующем в тупик, предусмотрена административная ответственность согласно законодательству…
                Уважаемые пассажиры, соблюдайте спокойствие, поезд скоро отправится.

10–11.11.2021