КОДАК

Снег пройдет, снова станет светло
между небом и тем, что под небом,
первым взглядом и «взглядом на всё»,
между правдою и ширпотребом.

Нашей жизни и грусти поверх,
наших детских масштабов линейных
станет очень красиво навек,
где насыпался снег до коленок.

С парой беличьих быстрых следов
где бессмертно меж тем и меж этим –
К плюс Е написалось Любовь.
Кодак уличный четко подметил.

ЭМИГРАНТСКИЕ ПОЭТЫ

На портретах простых, полувыцветших
ваши лица в три четверти, в фас,
блузки белые в глаженных выточках,
выпускной гимназический класс.

Улыбаются, словно для вечности,
молодые совсем господа
и какие-то даже в беспечности
с фотографии смотрят сюда.

Жаль, в России нет даже и кладбища,
чтоб поставить подобный портрет,
помянуть добрым словом товарищей
и кладбищенский выпить портвейн.

Как юны, хороши, темнорусы
все по-разному и все подряд,
и сияет букетик настурций…
Ах, спасибо, фотоаппарат!

Жаль, могил только нет в моей родине
и настурции брошены в пруд,
и белеет расписка «уплочено»
за портвейн, что не выпьем мы тут.

ФОТОГРАФИЯ ДЕВОЧКИ ЗА ФОНО

Бог весть что и белый бантик у неё,
от конфеты мятый фантик у неё,
до льняных своих влолос на склоне дня
в летнем вечере прописана она.

У неё косая челочка на лбу
и глаза такой зеленой густоты,
и склонила она голову свою,
перелистывая нотные листы.

На неё не положи, прохожий, глаз,
здесь могила для бессмысленных сердец,
здесь играет пианино белый вальс
и всего один в жестянке леденец.

***
Под действием простого реагента
всплывают в белой ванночке на свет
два мальчика, два юные студента,
курители дешевых сигарет.

Всплывает рядом девочка смешная
с раскосым навсегда разрезом глаз
и выражением лица «не знаю»,
которое столь русское у нас.

Всплывают черно-белые эстампы,
в бесплотном варианте глаз и бровь,
и красная химическая лампа
в узор без плоти добавляет кровь.

Ночные лаборанты терпеливы,
ждут полного вживания в черты,
наверно, где-то там мы вечно живы,
раз возвращаемся из темноты.

И входим в позолоченные рамки
с чуть-чуть усталой складкою у рта
с букетом васильков в смешной панамке,
застигнутые вспышкой навсегда.

***
Я смотрю на твою фотокарточку
с сигаретою в левой руке,
на щеке улыбается ямочка,
на красивой небритой щеке.

Я портрет твой на гвоздик повесила,
пусть висит он на стенке моей,
улыбается ямочкой весело
в пустоту поразительных дней.

Красоту твою рамкой, как водится,
окружаю на все времена,
у тебя есть жена и любовница,
и еще есть на свете одна.

И полна молодой легковесности
и какой-то неясной тоски
ходит-бродит она по окрестности
и тебе сочиняет стихи.

***
На фотографии одной
с официальным мрачным фоном
и размалеванной фигней
я отыщу тебя влюбленным.

Фотограф зажигал софит,
немолодой, чуть пьяный гений
официальных учреждений,
болтливо-праздничных орбит,

А на невесте ткань бела,
на узком пальчике – колечко.
Какая музыка была,
цветы, увядшие беспечно?

Куда прошли сквозь мокрый двор,
чью тачку заводил свидетель,
так долго тарахтел мотор,
вдогонку ей бросался сеттер.

Там обернись из пустоты
сквозь всю казенную унылость,
чтобы увядшие цветы
в руках от счастья распустились.