Яд Вашем. 
Все за столами, каждый смотрит в свой экран. Никто не видит ни Иерусалима в окне, ни соседей по столу. Только то, что на темном прямоугольнике. Монотонная музыка перемотки пленки. Штрихпунктирные стоны – у всех в разное время заканчивается пленка. Читая рукописи, нет-нет, да отвлечешься, – кто-то пришел, что-то сказал… В экран уходишь.
Я уже одолела четыреста папок за индексом 067 и ряд папок из «Памятника Терезин» за индексом 0.67. Взялась за микрофильмы. Заправила пленку, навела фокус, – все плывет. Обратилась за помощью к старику за соседним столом – он всегда здесь, в неизменной позе, глаза в экран, рука пишет. Он тут же наладил систему, объяснил, как поворачивать в разные стороны рамку с изображением. 
Отчеты медиков Терезина. 
Рисунок легких от руки. Ян Клаузнер. Врач туберкулезного отделения. Отдельно формуляр, разграфленный мелко, но с просторным полем справа – для заметок. Давление, пульс – сотни метров пленки…
За окном темнеет.
Рядом со мной женщина в парике. Роется в бумагах, ищет погибших раввинов.
А я слежу за состоянием здоровья 1500 человек. У Швенка брюшной тиф. Температурная кривая скачет. 38,6,37,3,39... Видимо тогда и навестил его в больнице театральный критик Пепек Тауссиг – письмо об этом визите хранится дома у Мирослава Карны в Праге. Из письма следует, что Пепек пришел к Швенку с требованием переработать финальную сцену в пьесе "Последний велосипедист", но больной отказался наотрез. Пепек написал: «Швенк никогда не станет великим драматургом, поскольку не желает трудиться над улучшением текста». И все же температура у Швенка приходит в норму. Какой врач его лечил? Подпись неразборчива.
Зачем мне это? Я знаю конец истории – пьесу запретили к постановке, Швенка отправили в Освенцим, где он прошел селекцию и погиб весной, на походе смерти. Пепек, видимо, в больнице ни разу не лежал – нет его медицинской карты. Но известно, что он попал в Освенцим, там нашел где-то томик Рильке и в новогоднюю ночь читал стихи одной своей знакомой, они стояли по обе стороны от колючей проволоки. Знакомая выжила и мне это рассказала. Пепек погиб, тоже весной, но в Бухенвальде.
Я вышла покурить. В конце коридора на черном стуле сидела вечная секретарша Эрнестина, родившаяся в Польше, жившая в Сибири, затем в Аргентине, теперь в Иерусалиме.
Здесь, как в концлагере, – говорит она мне, – с одной лишь разницей. Существенной. Отбил карточку в конце рабочего дня, и свободен. Тебе еще не надоело изучать весь этот кошмар? 
Я вернулась к экрану.
Женщина в парике спросила меня, что это за схемы на экране? 
Я объяснила. 
Среди больных были и раввины? 
Да. Вот как раз медицинская карточка рабби Федера, он перенес операцию аппендицита. 
Выжил? 
Выжил. 
А из моих никто не выжил. 
Рассказала ей про раввиншу Регину Йонас из Берлина. Она не выжила. И священники с пасторами все погибли.
Священники и пасторы – евреи?! Даже в гетто не образумились!
Как можно изучать все это, – ткнула она карандашом в мой экран с болезнями, – без веры, без основы?! Вера – это фундамент, на котором все стоит!
Температура у Швенка нормальная, а давление высокое, 200\100 Пульс 67, справа написано – «без перебоев».
Если у меня возникнет неразрешимый вопрос, я знаю, к каким источникам обратиться, – говорит она мне. – А к кому обратишься ты?
К Швенку.
Мэри следит за «исследователями» сквозь стеклянную перегородку. Красные губы, яркая одежда. В три она уходит – и ее место занимает Эрнестина. Той скучно, она говорит по телефону и ждет, когда мы, наконец, покинем архив. Ну хоть бы раз ушли за 15 минут до конца рабочего дня. 
Пора. Осталось отснять нужные страницы.
Нужные страницы – это рукопись Хуго Фридманна, история архитектурных памятников Терезина, ноябрь 1943-го. Человек сидел в тюрьме и изучал ее архитектурные достопримечательности. 
Копировальная машина выплевывает карточку. 
Эрнестина тут как тут. Говорит, что я пользуюсь уже отработанной карточкой, весьма непорядочно с моей стороны. Но это неправда! Спокойным голосом, не теряя достоинства, она просит не устраивать здесь (ЗДЕСЬ!) истерику. 
Я сдала ей Хуго Фридмана. 
По дороге чуть не попала под машину. От обиды и видений. 
Бесформенная гора тел… они  едва заметно  движутся…  если бы все окончательно омертвели, гора обрела бы контур. На всем этом стоят плексиглазовые будки со смотрителями. Они работают. Компьютеры, факсы, телефоны...
Меж будками, по полуживому, пока все еще не полностью утрамбованному месиву, пробираются выжившие – у них при себе 
засушенные цветы любви 42-го года 
слоники и божьи коровки 
губные гармошки 
записные книжонки 
это папа писал он повесился 
письма друга его отправили в Треблинку...
Застекленные люди не читают и не слышат. 
Они изучают катастрофу ищут ей место в истории, на которой сидят.
аккуратно одетые вежливые на диете
призванные на фактах доказать что катастрофа была
они изучают методику преподавания катастрофы
у них есть 
документы 
микрофильмы 
видео-интевью
аудиозаписи 
фонотека картотека видеотека 
реставрационный центр библиотека 
зал памяти 
памятник Корчаку и детям
вагон на вершине горы с рельсами 
сумочки из человечьей кожи и чемоданы из обложек торы…
смотрители в плексиглазовых будках 
вне связи с фундаментом
Мы ведь тоже не видим  землю, в которую врыт наш дом.



ЕЛЕНА МАКАРОВА:

Родилась в 1951 г., писатель, историк, куратор международных выставок, арт-терапевт. Родилась в семье поэтов Григория Корина и Инны Лиснянской. Училась скульптуре в Суриковском институте и у Эрнста Неизвестного (1967—1974), в 1974 г. закончила Литературный институт имени А.М. Горького. С 1977 преподавала лепку в Химкинской школе искусств. В 1990 году переехала в Иерусалим. В настоящее время живёт в Хайфе. Автор более 40 книг прозы, опубликованных на 11 языках, в том числе, прозаических сборников «Катушка», 1978; «Переполненные дни», 1982; «Открытый финал», 1989 (М., Советский писатель); «Освободите слона», 1985 (М., Знание); «Лето накрыше», 1987 (М., Знание); «В начале было детство», 1990 (М., Просвещение); «Где сидит фазан», 1993; (М.—Иерусалим, Тарбут-Руслит); «Преодолеть страх, или Искусствотерапия», 1996 (М., Школа-Пресс); «Терезин: культура против варварства» (Therezienstadt cultur och barbari) (Швеция, 1996, в соавторстве с Е. Кешман), «Университет над пропастью» (University over the Abyss) Израиль, 2000/2004, в соавторстве с С. Макаровым и В. Куперманом; «Как вылепить отфыркивание» и «Цаца Заморская», 2007 (М., НЛО); «Смех на руинах», 2007 (М., Время). Вместе с соавторами ею были подготовлены 4 книги, на тему художественного творчества узников нацистских концлагерей, под серийным названием «Крепость над бездной»: «Терезинские дневники, 1942—1945» (2003), «Я — блуждающий ребёнок. Дети и учителя в гетто Терезин, 1941—1945» (2005), «Терезинские лекции, 1941—1944» (2006), «Искусство, музыка и театр в Терезине.1941—1945». В период с 1988 по 2011 курировала 38 выставок на тему «Культура под гнетом нацизма» — в России, Израиле, США, Чехии, Японии, Швеции, Франции, Австрии, Норвегии, Дании и Германии. Проводит мастер-классы по искусствотерапии.

ПЕРСОНАЛЬНЫЙ САЙТ