1989, ЛЕТО

В один из первых дней по приезде в Иерусалим 
я забрел в Меа Шеарим, ультрарелигиозный квартал 
в центре города. Пустая покатая улица, воронья 
слободка, обвешанная выцветшим бельем, 
жидкий чай раннего вечера... Я уезжал 
из позднесоветской Москвы – в огромное 
разноцветное будущее, а не в блеклое прошлое. 
И куда попал? В декорации в духе самых мрачных 
представлений о «местечке». Туда, откуда 
дедушки и бабушки еще подростками 
уехали в большой мир – Киев, Москва. 
Мне стало физически плохо… 

Но вообще-то говоря, эта сцена, 
словно из черно-белого кино, больше говорит 
о завезенных из советской Москвы фантазиях,
ложных представлениях, больше о фобиях, 
чем о «вещи в себе» - квартале Меа-Шеарим. 
Снаружи все вот так убого и выглядит, 
не без вызова, хоть это и побочный эффект: 
выглядит так – потому что «не в этом дело». – 
Не во внешнем, не в поверхностном, 
не сотвори себе языческого кумира – 
идола явленной формы...

Мир, который там «в себе», не стал потом 
ближе. Он и так близок – о чем свидетельствует 
гипертрофированный страх: кажется очень легко, 
просто расслабься, вернуться в подмышку 
пра-дома, родину ментальной матрицы. 
Но залог того, что можно не опасаться 
возвращения – в невозможности 
никуда вернуться.


 
НОМЕР ДОМА

Номер дома, где я сейчас живу, 28. 
Это съемная квартира, очередной транзит. 
Когда мы выбирали квартиру, мне показалось, 
что тут есть счастливая примета: адрес дома 
раннего детства: 28 на улице Бахрушина 
в Замоскворечье. Кроме номера дома, 
ничего общего у этих двух мест нет. 
Бывший доходный дом в Москве – 
и колониальный особняк в Иерусалиме. 
Там из окна угловой квартиры на шестом этаже 
была видна плоская крыша школы, построенной 
на месте вертикалей разрушенной церкви. 
Здесь – сосны, кипарисы и черепичные крыши 
квартала времен британского мандата 
у дороги на Вифлеем.

Почему хотелось отыскать «приметы»? 
Видимо, как в любом суеверии: самозащита, 
«чтобы все было хорошо». Было ли хорошо 
первые семь лет жизни? Самое драгоценное 
из того, что было - дар раннего детства: 
пребывание в себе, с собой. 
И поиск приметы оттуда – желание 
остаться собой и сейчас. Нет связи 
между внешними обстоятельствами. 
Они обнаруживаются при возникновении 
внутренней необходимости.  

Квартал называется Эмек Рефаим. В переводе – 
Долина Призраков или Долина Великанов. 
По эпической традиции, здесь жил народ 
великанов рефаимов, они время от времени 
встают из могил, поэтому Долина Призраков. 
Рядом – пещеры христианских подвижников. 
Все это – «тела пространства», стоящие тесно, 
как в переполненной электричке, 
наступая друг другу на ноги. 

Ты – внутри, пытаешься все это увязать... 
собрать пазл, загаданный из этих частей. 
Они еще и из разных измерений. 
Назавтра, или через неделю, или через год, 
в любой момент он опять рассыпается. 
Но усилие собрать этот пазл – сродни 
необходимости включить свет в темной комнате.



КУЛЬТУРНЫЙ СЛОЙ

Города с долгой историей 
уходят на много этажей вниз. 
Новостройки симметрично идут - вверх. 
Ось симметрии на уровне взгляда 
живущих на этот момент.

Для постороннего любопытного взгляда, 
для археологов, глядящих в прошлое, 
архитекторов, смотрящих в будущее, 
туристов, глазеющих на места старых катастроф 
(пожары, побоища, наводнения), 
для взгляда со стороны 
ось симметрии – на уровне 
перехода времени в пространство: 
вот в этом слое 
черепков, костей, обручальных колец, 
амулетов, игрушек.

Иногда он довольно тонок, 
как полоска на дверной притолоке
между двумя карандашными линиями, 
отмечающими, как ребенок вырос за год.


 
*   *   *
На перекрестке под большим эвкалиптом -
бетонная заплата на асфальте. 10 лет назад 
здесь был телефон-автомат, уже тогда 
по нему никто не звонил, он еще
существовал, но перестал быть 
кому-то нужен.

Стоял, как цапля на одной ноге в болоте 
своей пустоты. Жестяное тело. 
Щель для пластиковой карточки 
в грудной клетке. Одно ухо, один рот, 
но ухо снизу, а рот сверху – 
приблизительная антропоморфность, 
как у роботов в ранних фантастических фильмах.

Всякой вещи свое время – да-да. 
И всякому времени - свои вещи. 
Под этим солнцем, под тем дождем, 
на красной земле, на сером асфальте, 
на этом мониторе: он погаснет ночью
и засветится утром.


 
*   *   *
Вчера на закате дошли до видовой площадки 
напротив Горы Сион, минут 15 пешком от дома. Она 
на месте византийского собора Св. Георгия, склон 
Геенны, в дальнем углу калитка к гробницам времени 
Первого Храма. Люблю это место. Перед тем, как 
совсем стемнело, на траву полудикой лужайки - на 
месте центрального нефа - собрались вороны. Как 
души монахов. Потом улетели в небесные кельи. 
Остался один, похоже, сторож, смотрел по сторонам, 
присев на оградку у входа. Мимо курсировала 
публика, стемнело, зажглись фонари, скоро и мы 
растворимся в воздухе.




АЛЕКСАНДР БАРАШ (1960, Москва):

поэт, прозаик, эссеист. В 1980-е годы - редактор (совместно с Н. Байтовым) независимого литературного альманаха «Эпсилон-салон», куратор группы «Эпсилон» в Клубе «Поэзия». С 1989 года – в Иерусалиме. Автор пяти книг стихотворений, последняя – «Образ жизни» (М.: Новое литературное обозрение, 2017), двух автобиографических романов, последний – «Свое время» (М.: НЛО, 2014), составитель и переводчик двух антологий современной израильской поэзии и двух книг избранных стихотворений Йегуды Амихая. Один из создателей и автор многих текстов московской рок-группы «Мегаполис» (альбомы «Бедные люди», 1989, «Гроза в деревне», 1996, «Супертанго», 2010, и др.). Лауреат Премии Тель-Авивского фонда литературы и искусства (2002)