ОБРАЗЦЫ

 Я думал, как заработать, и в пять утра открылась ещё одна дверь. В этом пространстве дверей было множество — чаще всего безупречно гладкие, орехового оттенка. Малолюдные улицы, двухэтажные дома, много зелени и десятки дверей в каждом здании, куда ты заходил. Наконец я дошёл до начальника. На второй его фразе дверь появилась и в потолке — казалось, он её не видит. Я с трудом отвёл глаза от потолка и понял, что начальник говорит уже давно: 
— ...Браков здесь не существует, но мы время от времени изображаем их. Это не обязательно, но вам могут такое поручить, если образец работы будет выглядеть неубедительно или отправится к другой социальной группе. 
— Образец?
— Да, здесь обкатывают образцы, которые транслируются жителям другой территории. Необходимо носить деловой костюм.
  Дверь сожрала мою память, и я не мог вспомнить, сколько этот тип обещал платить. Я понял, что надо снова посмотреть на потолок и мысленно открыть эту херовину. Она не открылась. 
— Возможно ли повышение зарплаты после наработки стажа? — спросил я.
— Что вы подразумеваете под зарплатой?
— В смысле — что подразумеваю?.. Чтобы не только на еду хватало, — не выдержал я. Изображение двери мелькнуло на боку электрического чайника, стоявшего на столе начальства, и пропало.
— Какую еду? Вы же умерли. Принятие пищи имитируют в другом сегменте.
  Щячло начальника из обыкновенного, сытого и гладкого, стало прозрачным, но просвечивали сквозь него не кости черепа и не стена, а что-то другое. Я решил не вглядываться. Мне подсказывали: это опаснее, чем дверь. 
— Можно тогда я буду изображать покойника, — спросил я, — и разные состояния смерти?
— Наша комиссия против. Говорят, не подходите.
— Я всю жизнь думал о смерти.
— Потому и не подходите. Нечего было думать о чём попало.
    Сейчас я думал, как мне уйти и удастся ли это.
— Почему вас не проинструктировали? — продолжал начальник. — Или вы забыли? Вчера забегал ещё один умный. Спрашивал, ад это или рай. Что я мог ему ответить? Здесь не мыслят такими категориями.
  Я вышел через основную дверь. Она вела к лестнице, лестница — только вниз. Снаружи сыпался мелкий дождь. Я бы предпочёл стать образцом арочного пролёта. Но тело или то, что я им считал, не трансформировалось. Надо открыть глаза. Как открыть открытые глаза? Представить, что они закрыты. 


И БЕЗ ВСЯКОГО СНА ЧЕЛОВЕК

 Дверb — это дверь «б». Не опечатка.
 Я долго искал выход — как мне показалось, из арт-клуба, устроенного в бомбоубежище. Я ожидал пошлости, вроде таблички в туалете: «Лучше сюда, чем в душу». Но дверb по уровню претенциозной вульгарщины перебила даже это.
 На самом деле я вышел из супермаркета, имевшего несколько дверей: центральные автоматические раздвижные, стеклянную, открывающуюся на себя, запасную, открывающуюся от себя, и, наконец, дверь, которая скрывала «магазин в магазине». В таких продают сувениры, зоотовары и ароматические масла, а если дверь непрозрачная, там обычно парикмахерская. Я не решил, что там, и, перешагнув порог, оказался возле арки. 
 Надо было дождаться проводника, чтобы попасть на Левашовскую улицу. Такси? Денег осталось мало, словно я действительно что-то купил. Я собирался доехать на метро до станции Уручье, а дальше — автостопом в Литву. 
 Метро. Я толкнул дверь с буквой «b». Возможно, верхнюю букву «М» со здания убрали, заменив на «b» — этого я не узнаю уже никогда. Эскалатор остановился у квартирной двери с медной бляшкой вместо звонка. Прихожая ломилась от плохой одежды, а кухонные обои кто-то содрал — под ними косо, как ласточкины гнёзда на отвесной стене, лепились советские газеты, наклеенные одна на другую. Под «Правдой» рос какой-то бугор, будто опухоль. 
 За столом сидел неказистый парень в майке и тренировочных штанах. Мы о чём-то поговорили. В определённой среде считается, что подобные беседы несут больше смысла, чем диссертации, и, наверно, лучше бы я не уловил смысла вообще, всю оставшуюся жизнь пытаясь себя убедить, что отсутствующее или неуловленное и есть ключ от бездны. Было скучно. Этот человек пытался меня не пустить. Из комнаты вышел другой, на вид смекалистый. Он усмехался. Минуту спустя я стоял перед дверью, прозрачной и запертой, ожидая проводника, хотя, вроде бы, без него можно доехать до кольцевой и застопить машину. Я внушал себе, что себя обманываю и дверь открыта. Брался за ручку — она не поворачивалась. Мне предложили сыграть в карты, и тут я вспомнил: в Минске нет Левашовской улицы — здесь Левашовская пустошь, эта квартира — могила; и проснулся, жалея о том, что я во сне человек и без всякого сна человек. 


СУИЦИДАРИЙ

  Каждый сотрудник суицидария знает: если ты приставлен к человеку, это ещё не значит, что получишь зарплату. Клиент может передумать: ты неделю составляешь планы, размышляешь, как обеспечить ему достойный уход из жизни и эстетическую составляющую, а он в последний момент просит вызвать «скорую», и права отказать у тебя нет. Так можно три месяца проработать, не получив ни гроша. Текучка в нашей фирме — как на кассе супермаркета. Последний клиент решил повеситься, и я приготовился вытряхивать ему дерьмо из штанов перед визитом работников морга, но он резко изменил сценарий. Теперь я должен был достать ему редкий яд, который в момент смерти омолаживает человека. Эффект, говорят, держится до самых похорон. 
  Я сказал, что этот препарат выдают только в государственном суицидарии для артистов и депутатов. В ответ ничего хорошего не услышал. Государственный суицидарий моего клиента, оказывается, на учёт не поставил: не хватает мест. Ещё бы, подумал я, для тебя там места хватило.   
  Для меня тоже не хватит. А возможно, к моменту моей смерти профессия суицидатора отойдёт в прошлое. Жаль: она была одной из самых гуманных, и некоторые работают просто за идею.