у изголосья : na zagłosku : ля падгалосся

***
Вдруг ветер — это птиц незримых стая? 
Вот славки свист среди садовых слив, 
Вот щёлкнул клюв стрижа, за прядь 
словив 
Какого-то ребёнка. Вот истаял 
Под крышей лёд — и ласточек гнездо, 
Всю суету их ласки ожидая, 
Порыв весенний приютило — дом 

Первейшего — из выпавших — птенца.
 
Вверяют облакам себя так звёзды: 
Срываются — и светлые борозды 
Оставив в нас желаньям без конца, 
Летят, летят. Волнуют тёмный воздух. 
Рубашки ворот вздохом шевелят. 

А кажется — листают наши книги 
Сухими пальцами небес ветра 
С утра 
до той заутрени стыдливой, 
Которой нет отпора. 
Не пора 
ни в прошлом, где вчера, 
ни в будущем, где скоро, 
Любить пустышек свист и щебетанье 
птиц, 
И шелест странниц-мыслей и страниц 
Исписанных судьбы куриной лапкой. 

Как странно это: детские загадки 
Весенним небом управлять вольны. 

А что любовь? Удар из-за спины. 
И слётки-сквозняки: в стене за кладкой 
И за подкладкой старого пальто. 

И все глаза, кроме твоих — не то. 

18.03.2020

 


Гаутама Перхурово
дедушке Глебу 

Слуху и оку: 
«Глазоньки-пролески, 
не спите в день, а спите в ночь». 
Сердцу и молча: 
«Шиповник, не кровоточь». 
*
Небу шепотом: सत्य [cатья] . 
А небо в туман молчит 
или фыркает моросью – хватит, 
на морзе градом 
сообщает мне правду 
про истину где-то рядом – 
в двух шагах под машины, 
поближе к бездомным псам. 
*
Как грохочут железные веки 
печей-калиток. 
Тлеют угли во взгляде калеки, 
кровавый слиток 
языка в его рту 
все катает, катает словом: 
«कर्म [карма] ? 
धर्म [дхарма] ? 
Отец наш небесный?» 
Остыв, погаснув, 
дымом: «Мама» — 
уходит в облачные леса. 
*
Жить без третьего глаза — 
на стенке или комоде —
это शान्तिः [шанти] . 
Это шанс на приятный вечер. 
И не зря в моем доме ютятся чужие вазы — 
я цветком затыкаю под горлышком 
джинна — смерть. 
*
Примулы
ваз моих и горшков 
защита, весна. 
Спасение от мешков 
на голову в подворотне, 
в пути на плаху. 
प्रेम [према]  – 
закон любви, 
искусство плакать, 
божий дар – улыбаться и целовать. 
*
अहिंसा [aхимса]  — 
глухим псам, 
кошкам и старцам 
с торца 
не насилием, ветром 
наносило веток. 
Вот и шалаш наш, 
где был пустырь. 
Дети смеются. 
Собаки дышат. 
Кошки вылизывают зады. 
*
«Глазоньки-пролески, 
не спите в день, не спите в ночь, 
а спите, когда хотите, 
глядите, куда хотите, 
простите, нервом растите 
в моей земле: 
в легкой пустой золе, 
в жирной богатой почве 
днем и ночью Корнем». 
Так на суглинке неба 
расцвел цикорий.

 28.04.2017


надежда на никого

Оближет лапы пёсья тишина,
и дедов храп опять раздует угли,
растопит печку нежности моей —
буржуйку в дребезжании и саже.
Бессонная, зачем ты, ночь, длинна?
Зачем луны седые эти букли
расчёсаны на гребенном окне?

Вот твёрдый вдох десной не прожевав,
луна и призрак деда отступают —
и плачу я, но с высохшим лицом.
«Полумертва уже полужива» —
где точка, где тире, где запятая
с затекшим и поломанным крестцом?

Никто не вскроет тайну, как гнойник,
никто не вынет деда из-под корня,
никто не даст мне детства карамель.

Но глаза уголком взгляну на миг:
Никто синичку возле дома кормит,
Никто снимает дверь мою петель.

21.02.2017
 
 
молитва в саду постсоветской Беларуси

Сколько протуберанцов
быть на моей звезде должно,
скажите, астры?
Восемь колядных, чтобы моя звезда
бородкой трясла и робко, 
как козочка, 
блеяла?
Шесть жёлтых мясистых лучей,
слезами текущими вдоль орбит,
из глаз телёночка голубей цианида?
Пять красных, сердитых,
тяжёлых как молот, 
острых, как серп,
надтреснутых и расколотых?
Сколько протуберанцов успеет
раскрыть лепестки
внутри,
покуда трубы
будут грубить тишине,
молчание грабить,
пока сгребут облака
лучистые и костлявые
руки людские?
Господи, помоги астрам,
они перестали светиться в пыли
нашего праха.
У них, белоснежных, астма.
Они задохнулись от нашей любви.
Они не говорят. Не горят.
Звезда во мне не ведает горя,
не знает, сколько положено ей лучей.
Не понимает страстей человеческих,
не носит бремени хроник.
Звезда во мне дышит сиянием времени
и космоса Твоего.

19.03.2021



свидетельство

 
***
Мой папа не был в Риме ни ногой
и индульгенцию себе по таксе
не выкупал, в церквушке не молился,
ни в Греции, ни в Петре. Твёрд как камень,
он был изгой дороги золотой
на старом рынке Иерусалима
и бледных палестинских никуда
нас не ведущих лестниц Вифлиема.
В его библиотеке — Лео Таксиль 
«Вертеп священный» и Сенкевич Генрих 
«Quo vadis?» — вот они
к нам в тихий дом вволакивали Рим
под ручки белы,
умывая руки.
А папа мой — он весь Гефест, язычник,
из пантеона
Альфы и Протона.
От прокуратора и прокурора
не утаил ни одного секрета.
и даже так — всё это
слишком громко,
всё это лира дивного Орфея,
но песенку одесского еврея
ему прабабушка моя дала —
Мирем Абрамовна Иоффе. Пела,
как будто на балкончике растила
колючий слабый цитрус — север, север:
война, война,
зима, зима, зима.
И смех, и плач той песни — это гимны
и ода радости, и литургия света.

Мой папа не ходил по Ватикану.
а проверял, как ходики идут
в квартирке маленькой:
перкуссия, трещотка,
грудные позвонки,
волна мембраны.
И волны — свет и звук, и всё — волна.
Не хлеб с вином, а океан в гортани.
Мой папа не ходил по Ватикану,
но по морю и по небу гулял.

04.11.2020
 

груще не стало

Жизнь маму мою научила так резать груши,
что взгляд её ни капельки не нарушит
древесной грусти, собравшейся в сладкий сок.
У мамы с годами в груди стало платье уже,
у мамы ещё впереди — и компот, и ужин.
Сверчками ворчат вечера, побелел висок.
В детстве она умела давать всем сдачи.
Потом научилась считать при покупках сдачу
и книги читать в одиночестве, и на даче
возиться в саду, выволакивая качель,
и варом замазывать ветки и в ветхом щель.
Жизнь маму мою научила и резать груши,
и вместо кофейной гущи
гадать на советах офисных сплетников:
выгорит или нет?
Перегорят ли свечи?
Ясно ль горит звезда?
Меркнет ли вечер за вечером,
день ото дня?
Жизнь научила маму.
Учит теперь меня.

17.05.2020


 
беларускамоўныя вершы

maiestatem minuere 

Калі гула 
людзей жывая хваля,
мы ўзгадвалі
мінулыя стагоддзі
і годнасць ацалелую гукалі
ў тым пошасным як шал
дваццатым годзе.
Паміж паморку і памарак школьных
мы бачым Менск у гавані Мізена,
але далёка сёння да сенатаў.
Мінулае не рушыцца ніколі
само ў надзейны шлях да перамены
разбуранай сцяны ды далягляду
разгорнутага; lex de maiestate
статычных статуй. Болей Гедымінаў 
ці Ленінаў?
Аднолькава абрыдла
не ўводзіць навіны
і ўводзіць танкі.

27.04.21



 
трохкутнік Карпмана 

Дабрадатнае полымя ўнутры
На раз гары,
На два расці дагары,
На тры?

А што такое падзякаваць
кожнаму
добраму
чалавеку
жывёле
расліне
жывёле, чалавеку, расліне,
расліне, чалавеку, жывёле,
жывёле-расліне, расліне-жывёле
чалавеку
Калі не ведаю, каго першым паставіць,
Хто для мяне важней?

Матчына ўлонне,
з якога бяруць пачатак
рэкі, пагоркі, мох белы, зялёны, чорны.
Бела-зялёна-чорны сусветны сцяг.
Сцёгны мае, сцёгны каня на полі,
сцёгны каханага чалавека,
сцягнутае покрыва,
сарваныя сны.

Я назаву гэта Богам,
Богам з вялікай літары,
Богам раслінаў, жывёлаў і чалавечнасці,
Богам рагатым, і з німбам, і з вінным келіхам, і аднавокім, і сінярукім з флейтай,
Богам шматтварым, шматтворчым —
За межамі твараў, творчасці
Як на небе, так і на зямлі.
І зямля ў яго частка космасу,
Бо таксама неба.

Бог спакушаных, Бог вечна жывых,
Бог пацукоў, закранутых плесняю,
Бог хцівых вырадкаў,
Бог чумы,
Бог пацалункаў кахання
І пацалункаў Юдавых,
Бог вуснаў пракушаных і разбітых,
Бог сокаў, якія даюць целы,
Якія даюць травы.
Бог левы і правы.

Змяшаўшы хаос у холіс,
Зʼяднаўшы цела і розум з каханкавым,
Каб на пах адчуваць праполіс,
Злучыўшы папараць-квет
З фіялкамі на гаўбцы.

Што можна сказаць, каб падзякаваць
Наваколлю,
Якое смяецца ад радасці,
Вые ад болю,
Адной лапай просіць увагі,
Другой дае дапамогу,
Трэцяй бʼе?

«Дабрадатнае полымя ўнутры
На раз гары,
На два расці дагары,
На тры?»

2016 г.

 
***
Чалавечыя косткі, на якіх гадае
Сямісотгадовая чараўніца-вуду,
Маўчаць пра палітыку,
Пра колер скуры,
Пра каханне і зайздрасць.
Маўчаць пра смерць.
Чалавечыя косткі, якімі выкладзеныя
Хрысціянскія храмы
Італіі, Чэхіі
Маўчаць пра рэлігіі,
Пра крыжовага бога,
Пра крыжы на шчытах
І ў сутарзе павуцін.
Чалавечыя косткі
На чорных сцягах
Маўчаць пра сцяжальніцтва,
Пра злыя памкненні,
Чалавечыя косткі
На жоўтых шчытках
Маўчаць пра бяспеку
І пагрозу для целаў.
Людскія мяккія целы
Крычаць і змагаюцца,
Бесяцца і бʼюцца,
Мітусяцца, не разумеюць,
Як гожа спяваюць птушкі,
Калі змаўкае чалавечы род.

2018 г.

 
загадка

Моц узнікае штоноч мацаваннем дрэў,
Целы іх цягне: паперу і цэлюлозу.
Чорнымі кроплямі мокне ў зямлі і слове.

Гронкамі гневу — той спеў, што саспеў, сагрэў
Сокі нявінных. Віно — не такія лозы.
Рукі твае вінаватыя. Рукі — ловы.
Мысленне роспачы распачынай, бяздумны:
Гэтак загадка на захадзе сонца гіне.
Гэтак здагадка згінае галіну ў лук.

Што ў акіяне злучае ваду? Бяду мы
Хваляй прыбою пабачылі. Болей — іней,
Холад, які вымарожвае сэрца грук.

Што кліча дрэвы да неба, яднае атам,
Робіць раней невядомыя рыскі, знакі
Словам, нітуе, звівае даслоўна час,

Рух і прастору натхненнем, за даляглядам
Лінію лашчыць бясконцасці — без пазнакі
Непазнавальнага? Што заблукала ў нас?

2019 г.



мора


У маёй галаве плешча мора,
Вялікае мора.
Хвалі коцяцца плаўна,
Медузы плывуць дагары.
Мае вушы як быццам пячоры,
Таемныя норы,
Там спяць дэвы і фаўны,
Там словы, нібыта звяры.
І, як непагадзь, часам туга
Забіраецца ў вусны,
На агору вачэй хтосьці ходзіць
Спяваць пра сусвет.
Поўню горне смуга,
Ахінае спакой не спакусна,
А, хутчэй, каб не шкодзіць
Самотай ні ёй, ні сабе.

Гэта сорам залёг у каленку
Крывёй і парэзам.
Гэта пенку на хвалі
Гарэзлівы вецер нясе.
Мае рукі спаткалі маленькай
Магчымасць быць лесам.
Твае рукі схавалі
Ўсё тое, што ў лесе расце.

Не відаць далячыняў,
Заходняга сонца, світання —
І не выдаць ні слова,
Ні скаргі, ні нават слязы.
Мо лязом для пярлінаў адчыняць
І возьмуць затанна —
Маё мора ў галовах,
На дровы спілуюць лясы.
Толькі праўда, што ноч
Абарочвае свет беспрытульным.
І наўкола ўсё дом,
Нават дым і лязо, і ліхтар.
Толькі мне не прароч,
Што ёсць скон, што завершацца гульні.
Што ёсць кон — і рыўком
Не выцягвай ні з хваляў, ні з мар.

Хваляванне адно, што ратуе
Глыбіні ад плыні.
Не хапае прамення праз воды,
Галіны, зямлю.
Прарастае памерлы,
А ці пры жыцці прарасту я?
Мне хапае нагоды —
І ў рукі магчымасць тулю.

2017 г.

 
ад расстраляных паэтаў

Ноч як карова, з якой бярэш малако
Зор, бессаромнасці дотыкаў да далоні.
Ноч падаецца мне ціхай, міралюбівай.
Мама, спакойна. Мне сонна, салодка, сытна.
Толькі хочацца крыкнуць: «Тут мурашы
Жоўты пясочак нанеслі, курган магільны!»
Сыплюць ім. Сыплецца за каўнер, на шыю.
Целы ў пясочку стынуць. З іх прарастае
Пара, а рулі цвітуць дымком.
Цёпла ў пясочку — спяць поруч памяць і порах.
*
Не сунь свае рукі ў мае замутнёныя вочы.
І так мне там сумна. Нясу на сунічныя схілы
Сумленне як смецце.
Хто ведаў, што плакаць буду
Не з крыўды, не з расчаравання,
А з той нягоды,
Што не было нагод на які спадзеў?
*
Ноч як карова — бязмоўнае мыканне вязняў.
Мы — гэта ўсе, хто памрэ.
Наша пара мінае.
Поры пушчаюць гной
Добры для соснаў, для мхоў і для росных кветак.
Ты разумееш? Для розных зусім раслін!

Мама, як добра не быць болей чалавекам,
Не абурацца на боль. Не баяцца цемры.
Не адымаць дзеля малака цялят,
Не выліваць залатымі
З выплаўленых зубоў.

Мам, абяцай: «Загаіцца і стане гаем».
Толькі не шыбеніц – соснаў.
Мне зараз значна.
Ну, залюляй мяне тым, што мурашнік згіне
І зарасце курапатамі, сціплым кветам,
Хоць гэты квет я нікому ўжо не збяру.
Мама, аднойчы ўначы па маёй краіне
Спыніцца муравейны маршавы рух? 

29.10.2019


 
 
wiersze w języku polskim

poszukiwanie

Leonowi Noworycie oraz Edkowi Bukacie

«Początek duchowej drogi
dręczy moje modlitwy,
moc jednolitą: 
znaki już lecą 
łzami zaklęcia 
do opłacenia wiary.
Dużo przepływa rzek,
bez miary,» —
demon płaczący rzekł. —
«Dużo dorasta dzieci
[milcząc: a więc nie wszyscy],
dużo dorosłych starzeje się
[milcząc: a wciąż nie każdy,
żaden nie żyje wieczniej].
Wiszą wygięte wieńce
po tych trzech stronach Bugu,
pod boskimi wskazówkami».


Dyszy po brzegach ił
obrzękły i suchy piasek.
Pasek z obłoku spada:
to ścieka, świeci i grzeje
wściekła, niewinna nadal
gwiazda patrzy na pyłek,
patrzy na góry olbrzymie,
patrzy na pętle śladów:
pierwsi i przyszli pielgrzymi
prądem obchodzą progi,
w końcu początek drogi
widzą w prażonej ziemi,
w dusznych zasięgach serca,
tak jak otwarte w dół
przekopy nie na mogiłki,
nie dla przydrożnej pamięci,
nie dla ogromu śmierci,
nie jak cmentarz na co dzień,
może jak czas, jak bycie,
jak ogród w jałowej jawie, 
żywy ogród, być może.

10.05.2021

 
Białoruś. Osiedle patriarchy

W azyle-oczy mojej ojczyzny
patrzeć nie mogę,
nie mam siły.
Sami ze sobą jesteśmy w schronisku:
jakby jedyny skradziony ze skarbca
tomik Márqueza o tej starości,
o tej jesennej partii patriarchy,
o tej koniecznej jesieni i samotności.

— Zaś ze stoickim spokojem
smród się roztacza spod twoich pach —
zgniłego rzepaku, cebuli, a nawet duszy.
Cały spocony jesteś.
Zaś i swiąteczne fanfary nie zagłuszają
strachu w jego drzemkach:
skowyt Akreścina w sierpniu.
— Mocno i blisko, słyszysz?
— Tak, oczywiście, 
sięga po ciebie śmierć.

9.05.2021

 
kod nuklearny

Tomaszowi Hrynaczowi

Chcę się łudzić,
że ludzie i zima
nie są spokrewnieni.
Ale rzymskie korzenie słów,
ale nasiona sanskrytu,
ale zebrane w ciemności
zaorane ręcznie,
wyprane deszczem i wciąż
czarne aryjskie ziemie —
twerdza herezji —
twerdzą mi:
hiems, hemanta, semo, ǵʰéi-mn̥.
Hymn długości dwóch lat
hymn dwójki braci.
Omijają mnie
oszronione oczy ich gwiazd —
Gemini.
Naprasza się rozproszony los,
oszalały, skostniały i lodowaty:
— Puść do środka.

01.04.2021
 

***
Szpitalna sala —
małe więzienie dla ocalałych.

Ciało z cienkich,
ciekawskich,
ociekających cieniami
ścian,
zimna podłoga, która cię ledwie znosi,
i sufit, który czeka na twoją głowę.

Ziemia trzyma się osi,
nawet będąc niechciana
i zbytnia ze swoim hałasem.

Ze mną to samo.
Tylko w połowie drogi 
do panny z kosą
zatrzymuję się aby zamieszkać
w malowidłach skalnych.

01.03.2021

 
***
Krańcem kurzącego świtu
walc wirujący,
taniec świętego Wita
dotknie świadomości.
Na wysokości wiadomo,
że wielkie Słońce 
jak książka się zmieści w kosmos
Twojej walizy.
*
Włóczą się pasma gwiazd
rozczochrany taniec
w głowach do widna,
w świecie do końca.
W domu
wolisz nie walczyć o wolność.
Kurz krąży powoli.
Śmiercią kojącą
walkę uprzedza zmęczenie
z którym jak pył
znikamy
w orbitach książek.

21.01.21

 
***
Nic do wyjaśnienia:
«Wszystko, co było,
to jeszcze będzie», —
jedynie piękno dźwięczy
jak wdzięczność.
Wiemy, że tak brzmi
białe więzienie
lub ślepa wieczność:
tylko różnicę dostrzec
trzeba między
nieśmiertelnością
a nieśmiałym wahaniem
przed śmiercią.
Ten, który przestał być jękiem,
przeobraził się w pieśni.

10.02.21

ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ «ДВОЕТОЧИЯ»:

1. На каких языках вы пишете?

Пишу на польском, беларуском (осознанно применяю правила образования прилагательного от слова Беларусь), русском, иногда на английском, не могу сказать, что пишу на немецком, латыни, иврите и идиш, но знакомые по тем или иным причинам выражения порой умышленно использую в тексте.

2. Является ли один из них выученным или вы владеете и тем, и другим с детства?

Польский выучен с 2018 года, английский и белорусский начала учить в младшей школе, в 2000 году. Латынь учила в процессе пятилетнего бакалавриата по медицинской психологии и чуть раньше из интереса к истории, как и греческий. Идиш и иврит, как и немецкий, изучаю сейчас. Первые два постольку, поскольку поступила на магистратуру по иудаистике, а немецкий из любви к логике и поэтичности языка Рильке, Целана, Гёльдерлина.

3. Когда и при каких обстоятельствах вы начали писать на каждом из них?

На русском придумывала сказки с трёх лет, с тех пор, как начала активно читать. По-беларуски меня вдохновила писать учительница языка и литературы Алеся Ивановна (Алеся Янаўна), чьё вдохновение оказалось способным передаваться другим.

4. Что побудило вас писать на втором (третьем, четвертом…) языке?

В стихотворные формы или поэзию в прозе слова английского, польского, немецкого стали связываться при столкновениях с этими языками, когда система речи проникла в сознание на уровне мелодики: если мысли и сны сами укладываются мелодично, я не могу с этим ничего поделать, выбор заключается только в том, записать ли звучание или оставить в забытьи. Порой приходят слова и выражения, значения которых я не знаю, что можно объяснить особенностями запоминания: скорее всего, я их слышала, но закреплены они на так тонких белковых связях, что усилием воли не возникают, приходят на ум не по вызову, а когда им вздумается; если уж не могу никак понять, с какой целью пришли сейчас эти слова и верны ли они лингвистически, то переспрашиваю друзей, говорящих на таком или этаком языке. Радуюсь, если слова уместны и складываются в единую мозаику идеи, смысла.

5. Как происходит выбор языка в каждом конкретном случае?

На основании слов и снов, которые приходят сами. Уже в процессе я понимаю, идёт ли мысль дальше, на каком языке я сейчас способна не просто «ловить» слова, но думать и работать над текстом.

6. Отличается ли процесс письма на разных языках? Чувствуете ли вы себя другим человеком\поэтом, при переходе с языка на язык?

Некоторые исследователи замечают, что лингвопоэтический подход к билингвизму влечёт за собой неискоренимую взаимность перехода от языка к языку и перехода от идиостиля к идиостилю. Например, традиционный, классический чувашский Г. Айги, становясь Г. Айги русской литературы вдруг раскрывается как поэт-авангардист.

Пока что не чувствую себя откровенно иным человеком в собственных переходах, но всегда можно найти некоторые нюансы: как правило мысль русскоязычная для меня льётся волнами размытого серебра двадцатого века, многие предложения оказываются чуть более гладкими и напыщенными, как газовая ткань среди дыма. Это не моя личность, но свойственная ей эстетика и звучание на русском языке. Сознательно я стараюсь разбавлять такую возвышенность, проще говоря, пафос речи, используя ироническую связь понятий, которые кажутся неуместными, несовместимыми, как например, в диптихе сонетов «Сны Сизифа» среди [слишком] твёрдой, слегка наигранной в эпоху постпостмодернизма словесности, наряду с символикой и эстетикой мифов мифологической Греции возникают понятия из недавней эпохи, из механического и кощунственно-котлетного языка эпохи СССР.

Польскоязычные стихотворения в обратную сторону тяготеют к стилю герменевтическому, к той форме, в которой наиболее чувствуется poezja pustego dzwięku, направляемая философией и эстетической формой дзен-буддизма, где каждое слово оказывается эссенцией. Благодаря польскому языку такие же эксперименты с немногословной поэзией случились для меня и в русском языке. Очень нежно люблю ту тонкость, которую удаётся сохранить в стихотворении-струне «Сны о Куинджи» и в ещё более полупрозрачном, хрупком, рискующем жизнью стихотворении-паутинке «земля обетованная», вошедшем в сборник «На языке тишины» 2021 г. Владимира Коркунова.

7. Случается ли вам испытывать нехватку какого-то слова\понятия, существующего в том языке, на котором вы в данный момент не пишете?

Конечно. Порой нехватку, порой избыток. Даже не знаю, с чем человеку справиться сложнее. Однако ещё Л.В. Щерба говорил о том, что для билингва при контрастивном двуязычии возможно «освобождение мысли из плена слова».

8. Меняется ли ваше отношение к какому-то явлению\понятию\предмету в зависимости от языка на котором вы о нем думаете\пишете?

Однозначно меняется течение мысли, форма слов, её звучание. То, что кажется убедительным и интересным по-русски, может для польскоязычного собеседника в подстрочном переводе быть просто жалким, требовать дополнительных внутренних логических связей и наоборот. Польский же язык богат канцеляризмами, которые для его носителей естественны и будут скорее признаком рассудительности и образованности говорящего.

В некоторой мере именно польскоязычная поэзия раскрепостила мою форму, с неё начались эксперименты с верлибрами и наконец пришло понимание не на когнитивном, а на чувственном, эмоциональном уровне той самой поэтики вне границ рифмы и строгого ритмического рисунка твёрдой формы.

9. Переводите ли вы сами себя с языка на язык? Если нет, то почему?

Делаю это редко.

Во-первых, потому что люблю переводить других, а таких авторов у меня сейчас около двадцати человек ждёт «под дверью», словами сложенные в стопку на столе, у кого-то это подборка стихотворений, а у кого-то прозаическая книга. Всему своё время.

Во-вторых, мне кажется, что произведение набирает ценность, будучи оценено и любимо переводчиком, если кто-то по собственной воле за это берётся. Когда же вдруг у меня хватает запала, сил взяться за собственные стихотворения без чувства вины, например, если кто-то из друзей, не знающих язык оригинала, просит перевести ради него, то пробую, делаю это. К тому же, не всегда бывает тот самый момент, в котором могу понять, как бы звучала та или иная мысль в переводе. Свободный, белый стих переводится проще, с твёрдой формой возникают определённые затруднения, некоторые языковые конструкции «не играют» в переводе.

В-третьих, опираясь на польского литературного критика, поэта и переводчика Ежи Ярневича (Jerzy Jarniewicz), jestem dobrą tłumaczką od strony tłumu i przejęzyczeń.

10. Совмещаете ли вы разные языки в одном тексте?

Люблю экспериментировать с би- и полилингвальными стихами, где в ткань одного языка вплетается другой, но в такие моменты выбираю осознанно сочетание языков, как сочетание цветовой гаммы картины или тональности музыкального произведения. Композиция несёт для меня определённое значение. Например, есть стихотворение, посвящённое событиям Холокоста на территории Польши, где основная вязь написана на польском языке, но в ключевых моментах вплетаются схоже звучащие элементы немецкого и идиш, выбор которых связан с появлением в самом сюжете мнимо лирического, лишённого сюжетной линии, тех или иных персонажей, их отзвука, их слепков.

Правда, нам необходимо различать как минимум три разные постановки вопроса о билингвизме в поэзии. Первая – это билингвизм поэта, подразумевающий, что сам автор владеет двумя или более языками, но пишет лишь на одном из них. Вторая – это поэтический билингвизм, то есть написание одним автором текстов на двух или более языках, но языки вовсе не обязаны встречаться в одном тексте. И третья: собственно билингвизм поэтического текста и межъязыковое взаимодействия (культурный билингвизм), хотя межъязыковое взаимодействие не является поэтическим билингвизмом в строгом смысле слова, оно подразумевает использование элементов другого языка в своём произведении. Непоэтическим, но важным исторически является одна из первых надписей на языке идиш 1272 года, которую исследователи до сих пор не могут окончательно отнести к моменту рождения идиша как языка или к моменту, когда буквами иврита были написаны слова высоко-немецкого языка с его грамматическими и семантическими связями и только названия синагоги и самой священной книги «махазор»:

[גוּט טַק אִים בְּטַגְֿא שְ וַיר דִּיש מַחֲזוֹר אִין בֵּיתֿ הַכְּנֶסֶתֿ טְרַגְֿא]

[gut tak im betage se vaer dis makhazor in beis hakneses trage]

[благословенен тот, кто сей махазор дотавит в синагогу]

Споры учёных всё ещё не улегаются в силу того, что данная фраза понятна немцу 13 века в той же мере, как нам была бы понятна фраза «приготовлю сегодня фалафель, а вечером отправимся в кальянную», где только специфические названия места и вещи заимствованы из другого языка, иврита. Можем ли мы уже говорить о возникновении идиша в этом сплетении? Будет ли использование французский, итальянский, английских понятий в русском языке в таком случае тоже воспринято как новые языки?

11. Есть ли авторы, чей опыт двуязычия вдохновляет вас?

Безусловно, среди современных беларуских поэтов есть целая ветвь прекрасных авторов, которые не только пишут на том и на том языке, но и сочетают их в одном произведении, вносят культурную полифонию, которая тем больший вызывает резонанс, восторг одних и возмущение других читателей, чем ближе находятся сами эти языки, или чем более на уровне лингвистики обыгрывается политическая экспансия.

О наших билингвальных поэтах готовят материалы для альманахов «Минской школы» Ольга Маркитантова и Надежда Кохнович (Кырко), надеюсь, не проморгаю выход этих статей.

В целом я выросла в культуре, где естественно говорить на более чем двух языках. Билингвизм был неизбежен, чему я благодарна до сих пор.

В истории мировой литературы нередко встречается использование в поэзии двух разных языков, один из которых был мёртвым (спящим). Это было связано с интерпретацией античных авторов («новолатинская поэзия», поэзия на мертвом латинском языке в новое время – опыты Эразма Роттердамского, Джона Мильтона, даже Джона Донна, поэзия на иврите в II – XIX вв.).

В рамках одной и той же культуры сосуществование поэтических текстов на двух языках не раз показывали отношения иного характера, изменяющиеся во времени. Ярким примером здесь может служить иврито-идишский поэтический билингвизм: хоть иврит и воспринимался как язык богоданный, язык, уподобляющий человека ангелу, созданный для высокого поэтического творчества, а идиш, напротив, – за язык-диалект, разговорный и повседневный, поэзия на идише начала ХХ века выходит далеко за рамки разговорных форматов.

Среди поэтов, которые произвели истинную, на мой взгляд, революцию, именно благодаря своему билингвизму, а паче мультикультуральности, стоит отметить Максима Богдановича: он привнёс в поэзию в конце 19 и начале 20 века верлибр, хокку, танку, сонет, триолет, поэтическую дисглосию и билингвизм.

А как красиво вплетает тайные послания в русский язык своей поэзии билингвальный на самом-то деле Осип Мандельштам: например, когда поэт пишет «Фета жирный карандаш», то эпитет жирный как будто повторяет фамилию Фет (fett по-немецки жирный), а другой строке Мандельштама неожиданное взаимодействие русских слов блуд и кровь объясняются через английский или немецкий язык: «Есть блуд труда, и он у нас в крови».

Поэтический билингвизм в польском и в русском языках неизбежен, так как русский язык заметно видоизменился под влиянием татарских наречий в период ещё Золотой Орды, а затем французского, это можно наблюдать, сравнивая языковые формы старорусского, старобеларуского, старопольского языка и современные их формы, так беларуском остаётся наиболее близок к общим истоком, те слова, что стали уже архаизмами в польском и русском, продолжают жить и свободно дышать в беларуском лингвистическом пространстве, польский же в свою очередь был под влиянием латыни и итальянского языка, откуда появилось понятие макаронизмы. Влияние немецкой культуры и одновременно с тем идиша сохранилось на всех трёх упомянутых мной языках. Хочется подчеркнуть, что не пытаюсь сравнивать языки или наречия по их «ценности», наоборот, они для меня ценны и прекрасны именно благодаря своим различиям, это удивительная красота нюансов, которые меняют всю целостность.

12. В какой степени культурное наследие каждого из ваших языков влияет на ваше письмо?

Думаю, в той же мере, как шлифовка и огранка влияет на минерал. Они формируют моё мышление как на уровне нейрофизиологии мозга, способствуя нейрогенезу, укрепляя память, создавая дополнительные связи между нервными клетками, так и обогащая внутреннее содержание, помогая проводить аллюзии и слышать поэзию там, где её раньше бы не возникло.

В некотором смысле, сплетение языков превращает человека в мечту эсперантистов, а их надежды мне весьма откликаются, с той лишь разницей, что хотелось бы сохранить отличия и привнести понимание, а не жертвовать одним ради другого.

Собственно, на данный момент одним из моих проектов является написание полилингвальной «Поэмы дыхания», где обыгрывается звучание, написание, и созвучие значения слова «ветер» во всех доступных для меня языках. Основа текста пишется по-беларуски, а относительно иных языков, знание которых пока что слабо, консультируюсь с лингвистами и исследователями. Мне хочется попробовать передать в поэме на уровне мелодики каждой её части особенности другой страны и другого языка, раскрывая между прочим философское осмысление воздуха, ветра, феномен, которому придается во многих культурах дополнительная ценность через сближение с понятием дыхания и души. Отрывок с еврейским словом был намеренно укоренён в языке беларуском, с малыми шагами в сторону, так как это связано с тем, что именно в моей стране идиш был одним из четырёх государственных языков, а численность евреев Беларуси не только в городах, но и в маленьких деревушках, поселениях, была едва ли не самой высокой. Влияние идиш и иврита на современный язык Беларуси и в обратную сторону замечал ещё Змитрок Бядуля (Самуил Плауник), а среди нынешних исследователей иврита есть академики, резонно указывающие на то, что современный иврит Израиля отличается по своей грамматической структуре, по внутренней логике, и скорее напоминает иврит, действующий по правилам славянских языков.