The pillow book (around 2020 AC during the middle Covid period) 

your screen time is down 
for the past seven moons,
your alarm clock is set 
for 7:00am 
I am 
tu aimes 
to add to your calendar? No or Yes?
Notification: mom,
can I take a rapid test and come 
see you? hello? wtf? – 
reminder:
apples
celery 
two pounds of 
fish and water (Dasani)
vote! – 
вот, вот... – this is...
rate this translation
create event 
you walked 
seven hundred steps today you are 
invited to zoom meeting
choose your background – ...no 
test 
is reliable, dear... – 
dates –
dry and fresh 
are proven to cure
Covid and cancer – the doctors are hiding 
this information from you.
From you: скучаю – I am bored –
rate this translation
news feed:
beheadings in France…
BOT prove it: type
the characters 
of the moon as a row of windows in Japanese, Helga-san. – 
You are not a ro-BOT
Sankt-Petersburg opens its theaters
despite the threat...
her finger was cut 
off 
to unlock the phone
notification: awake?
Shot in her sleep 
 – are you sure
you want to leave 
the page? 
To delete? What’s on your mind? 
Where was it taken? – Do you
smell anything, see the smile 
character he just left? 
Did you find what you were 
looking for? 
Share. Please share, 
je suis Charlie, 
tu et belle, send me your naked pictures, 
send me your longline,
your head shot, 
your perfect shot, 
your negative test,
your cover 
letter in seven hundred 
characters, spaces included,
donate, he just tweeted, the fool!
Justice for all – try it
make it visible for your friends,
for Brianna,
for Anna,
for Belarusian marchers, 
only for you,
just for you – 
beauty pillow from pure
silk – the promotion code
below
the pillar of our democracy threatened by pillow man 
(FEM – letter posted a blink),
the black bird, crying “me too, me too”,
the memory foam, the poem, my ass… 
a quote
from Shōnagon.
Vote!
your screen is changed for a night time
– away,
your message has not been delivered,
turn 
on the silent mode.



***
...I loved you more, then forty thousand brothers – “Hamlet”

Meanwhile Ophelia floats
through the reeds and waters, her legs apart. 
She passes the sedge in the current,
her body, briefly eclipsed by the bridge, reappears,
the sunlight, time after time, reveals
and washes her features away.

Forty thousand brothers stand for a single bride
and stare like a crowd stare at a street fire,
as she departs,
dragging her endless, forever expending dress behind, 
taking up the whole river.

There she is, in Volga, her body clad in it, driven away as if
in a spectacular open car, 
while on-lookers smirk, each of them 
clenches his crotch with the live fish in there 
and wail: “What a doll!”

Indeed, 
How pretty she is,
clad in those nylon waves,
plastic mallow, 
the seaweed, laid on her bosom and baby blue collarbone,
how the glistening water
adores her in black.
And that hesitant fly
just above her cheek,
will be off when the top is lowered.

She is, she was
Ophelia to some, 
an oblique Russian Sveta – to others,
one might call her Lisa, – short for “liaison”.
Oh poor sister,
the Styx reeks of kerosene,
your wreath is hanging from a branch, falling apart,
dispersing like a drunk party in the morning.



***
...Офелию при этом, врозь
ногами, то в осоку прибивает
течением, то затмевает мост,
то свет смывает,

и сорок тысяч на одну невесту,
глазеющих, как на пожар,
стоит, пока она не быстро,
всем платьем раздаваясь вширь,

плывёт в реке – открытой Волге,
и щерятся братки:
живая рыба, истекая
влагой
у каждого зажата в кулаке.

Из куклы расходящиеся влево
и в право, погляди,
как хороши капроновые волны
на капоре,
пластмассовые мальвы и водоросли на груди,

и кружевце на голубых ключицах,
и свежий лак,
и мушка над щекой, не приседая, вьётся,
но отлетит, когда
опустят верх.

Кому – Офелия, кому – косая Светка,
кому – Лизон, о, бедная сестра,
воняет керосин, венок, свисая с ветки
расходится, как пьяные с утра.



BRACKETS 

Single out a petal, 
the bitterest one, 
tear it 
out like a page 
from the binding of seas,
choose it from previous years of waves, filed,
old periodicals for the drowned
children, towards the end,
where maze and crossword are usually offered to solve
and the letter of alphabet hides in the garden of Zohar.
Could be an O or an E,
as the Night draws closer 
a grainy face
of the bookworm in tears 
towards you, 
or 
ophthalmologist’s lamp, 
peer into it:

in a sea of meanings one thing can be understood 
by the two of us,
even a simple 
dot.



ЗА СКОБКАМИ

Выбери из горчайшего, 
вырви один листок
из переплёта моря,

подшивки волн
за прежние годы

периодики для водяных и детей, 
ближе к концу, 
где обычно даны лабиринт и кроссворд,
буква, спрятанная в саду,
О или Е,

там, где ночь приближает зернистый портрет
книгочея в слезах,
офтальмолога белый фонарь, 
в море значений понятное что-то одно двоим – пятно
«Да» например.



Jupiter’s cloud 

Chorus: – Turned out, we are 
stuck with imposters, 
misplaced, 
tricked by providence.
Anyone home?
Every other of us is 
doomed, out of his mind,
dear doctor. Even yourself, it seems.

Above all, the rainstorm is true and appears to be ours to share,
but the readings of Rorschach spots 
on the ceiling differ:
the two 
who are seeing them, 
will not agree for some reason,
and reason fails.

Oh, leaking God of isolation,
revealed to us
in cracks, drops, windy faces!
Will you dissolve our home
into particles of this and that, 
or choose to enter at last?
Our porn magazines offer the same old Danae lasting on every page –

spread in a mist of nylon and golden specks of neon. 

Ever wander, what will turn out of our present and past mistakes? 
What’s coming, anyone?
What shape will it take?
The beam 
of spotlight, the aiming eye, 
tracing you, 
in every stage of falling out of sight, 
the live stream of sunset,
the air born grief 
flooding into your void?
Will it turn out as a luminous latex swan, 
will it turn to ice
or sincere flash of lightning before 
it comes at last – 
the copulation with heavenly force?

It surrounds us,
searches for us everywhere,
does not find what it seeks
and takes revenge.



туча Юпитера (партия хора)

Оказались не теми, не там, 
не в своей судьбе, 
в каждом отдельном доме 
и не в себе,
каждый второй, 

проступающий рядом тот кто.
Общее сверху ненастье – разное, доктор,
в пятнах Роршаха видят 
на потолке 
двое, общему вопреки.

О, протекающий Бог изоляций, 
явленный нам
в трещинах, каплях, заветренных лицах,
будешь ли дом 

этот и тот растворять на частицы 
или войдёшь?
В порно журналах на каждой странице – 

Даная и дождь.

Чем обернётся? 
Софитом,
видоискателем, 
лебедем, льдом,
искренним светом
молнии до 

совокупления с нею небесная сила?
Кто-то не тот
нас окружает и ищет повсюду,
и не находит
и мстит.

ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ «ДВОЕТОЧИЯ»:

1. На каких языках вы пишете?

– Преимущественно, на русском. Но половину своей жизни я провела в Америке и на английском языке стала писать по началу киносценарии (это моя профессия), а затем и стихи.

2. Является ли один из них выученным или вы владеете и тем, и другим с детства?

– В детстве я училась во французской школе и английский стал моим третим языком.

3. Когда и при каких обстоятельствах вы начали писать на каждом из них?

– По-русски я пишу с детства, грамоте и письму меня с трех лет обучала бабушка, закончившая гимназию в 1917 году. К началу первого класса в советской школе у меня была уже исписана стихами и рассказами «амбарная книга» – так тогда назывались большие учетные тетради. Правда, в школе пришлось переучиваться прописи нового образца. На английском стихи стали появляться после нескольких лет жизни в Америке.

4. Что побудило вас писать на втором (третьем, четвертом…) языке?

– Иногда они возникали в процессе перевода русских стихов и перевод я забрасывала, а стихотворение становилось чем-то отдельным и совершенно иным. Но чаще всего, мне кажется, желание написать стихотворение на «не родном» языке связано с оптическими и акустическими, ассоциативными возможностями, которые дает как раз дистанция и новизна. В этом смысле, у путешественника или новоприбывшего есть преимущество перед местным и старожилом, а в качестве примера в изобразительном искусстве можно привести фотографии Анри Картье-Брессона в СССР. Для поэзии в новом языковом поле тоже есть материал для открытий.

5. Как происходит выбор языка в каждом конкретном случае?

– Мне кажется, выбор производит само стихотворение.

6. Отличается ли процесс письма на разных языках? Чувствуете ли вы себя другим человеком\поэтом, при переходе с языка на язык?

– Несомненно. И страх поддаться импульсу написать «сразу приходящее на ум» и, как правило, тривиальное на неродном языке еще сильнее. Но сопротивление языка, столь необходимое для поэзии, ощущается иначе на английском. Структурно, это язык более жесткий и лексическое нарушение, странность, которые в русской поэтике допустимы, в английском тексте могут обессмыслить текст, и наоборот – слишком четкий рифмический рисунок кажется архаическим или отсылает к речевкам. Эти особенности не заставляют меня чувствовать себя другим человеком при переходе на другой язык, но влияют на метод письма.

7. Случается ли вам испытывать нехватку какого-то слова\понятия, существующего в том языке, на котором вы в данный момент не пишете?

– Чаще всего я испытываю нехватку не самого слова, а его коннотации, которая отсутствует на другом языке.

8. Меняется ли ваше отношение к какому-то явлению\понятию\предмету в зависимости от языка на котором вы о нем думаете\пишете?

– Думаю, нет. Но возможно, именно язык подсказывает или обозначает явление, предмет разговора.

9. Переводите ли вы сами себя с языка на язык? Если нет, то почему?

– Да, но редко. И как правило, стихотворение при этом меняется или пишется заново.

10. Совмещаете ли вы разные языки в одном тексте?

– Да.

11. Есть ли авторы, чей опыт двуязычия вдохновляет вас?

– Дионисий Соломос, Эжен Ионеско, Игорь Померанцев.

12. В какой степени культурное наследие каждого из ваших языков влияет на ваше письмо?

– Сложно ответить на этот вопрос.