Кто-то незнакомый прислал одной даме письмо. Две марки (одна с портретом важной персоны, другая – из серии певчих птиц) и чуть левее ее имя (Коннотация Айзенберг), а вот и его имя на обороте (мсье Креп Сюзет). Что-о-о-о-о-о бы это значило?

Как часто бывает, вначале приходит изумление. Все раскрывается, чтобы воспринимать: поры, уши и рот, а больше всего – глаза, так что зрачки сразу становятся размером с земной шар. Страх какой! Страх приходит потом. Внезапно ветер за вискозными занавесками уже не кажется таким безобидным, а каждый сосед, спускающий воду, становится… лучше не думать, ведь это может быть конверт со взрывным устройством. Коннотация затаила дыхание и прижалась ухом к письму, чтобы услышать, не тикает ли там что-нибудь. Ничегошеньки. Только сердце бьется, будто обезьянка стучит в барабан.

Незнакомец писал: «Здравствуйте, Коннотация! В телефонной книге я нашел ваше имя. Давайте переписываться. NB. Я влюблен».
Что-о-о-о-о бы это значило?
Почему вдруг в телефонной книге?
Влюблен? В нее? Какая наглость! Немедленно сесть и написать этому греховоднику, именующему себя Креп Сюзет, и поскорее, пока не появятся еще письма со взрывными устройствами.

Коннотация Айзенберг села за туалетный столик, напудрила лицо, покрасневшее от ярости, поправила очертания глаз, навела тени под глазами, намазала как следует помаду, положила лист дорогой бумаги, из тех, что до сих пор берегла, со своей монограммой на водяном знаке сверху и позолоченными буквами ее адреса внизу и написала: «Уважаемый господин…» Уважаемый? Почему вдруг уважаемый. Она скомкала господина, поло¬жила новый лист и написала: «Здравствуйте». Что это ей пришло в голову? Скомкав и этот лист, положила новый и написала: «Креп Сюзету от Коннотации».

Подождала минуту и тогда, убедившись, что все в порядке, продолжила (строкой ниже):

«Не смейте посылать мне письма. Мое имя появляется не в телефонной книге, а в словаре. Даже это не можете разобрать?»

Не медля она отправила письмо, на всякий случай заказной почтой. На смену гневу пришло чувство глубокого удовлетворения, сопровождаемое желанием выпить каппучино. Выпить каппучино она села там, где всегда, в том кафе, что в парке, напротив искусственного пруда. Только там понимают, насколько клево, когда молоко в пропорции, и чтобы пена не лилась через край. Кроме того, она любит наблюдать за птицами.

Вместе с каппучино она заказывает лимонный пирог; она любит это ощущение, когда кислое тает во рту, и то, как оно действует на мышцы лица. Они напрягаются, и это мило, потому что морщины исчезают. Это же и вызывает морщины, но нынче это уже неважно, тем более, что все вернулось на свои места, и письмо Креп Сюзету в пути.

По правде говоря, она не прочь была бы взглянуть на лицо Креп Сюзета, когда он получит ее письмо. Этот идиот, наверное, думает, что она у него в кармане, может, даже засунет ее туда от избытка смирения и навоображает всякие грязные штучки по дороге домой, например, как после трех писем они решат пожениться и как они встретятся, чтобы найти подходящий свадебный зал и даже немножко поспорят о декорациях и о том, что будет в меню, что поделать, даже между влюбленными бывают ссоры. А вот ему – ни ссор, ни любви, с этим покончено. Он вскроет письмо и поймет, что значит иметь дело с Коннотацией Айзенберг. На самом деле, думала она, засыпая (понятно, что тем временам спустился вечер и все, что полагается, чтобы отправиться спать), что много бы дала, только бы увидеть, как он полезет в бутылку, если, вообще, она у него есть.

Назавтра, а, по правде сказать, и в последующие дни происшествие с Креп Сюзетом продолжала ее беспокоить. Как она узнает, что письмо достигло адресата, было верно понято, и вторично ее уже не потревожат? Как она сможет продолжать спокойную жизнь, сидеть в парке и поедать лимонный пирог под каштанами и угрозой того, что в любой момент может прибыть письмо от этого психопата?

Коннотация, несмотря на известную склонность ко всему лирическому и птицам, сумела, невзирая на всю серьезность обстоятельств, создать план действий на базе последовательной логики: если до конца недели письмо от Креп Сюзета не прибудет, она поспешит отправить ему еще одно письмо, в котором потребует разъяснить судьбу предыдущего послания и уточнит, что не стоит обдумывать возможность каких-либо отношений: на бумаге, устно или лицом к лицу, в этом мире, в том, что последует за ним или в параллельном нашему, отныне и доколе (она не была уверена в смысле этих слов, но был в них дух профессиональной агрессивности, подобающий стилю письма). Мысль о том, что случится, если и это письмо останется без ответа, она решила отложить на потом. Ведь кто знает, какие дополнительные данные возникнут в дальнейшем и заставят совершенствовать решение уравнений со многими неизвестными.

Это было мудрое решение. Тем более, что Креп Сюзет пропал ненадолго. За день до истечения ультиматума пришло долгожданное письмо. Коннотация подготовилась к бою перед туалетный столиком, после чего с каменным лицом вскрыла конверт специальным ножом для бумаги, с той же монограммой и золотой птицей на рукоятке.
«Дорогая Коннотация Айзенберг…» (Дорогая? Она не смогла решить, наглость это или вежливость, и продолжила чтение!) «Позвольте выразить Вам искреннее чувство сожаления. Как выяснилось, я совершил грубую ошибку, жертвой которой Вы пали». (Ну, ну, – подумала она, – по крайней мере, в этом наши мнения не расходятся.) «Действительно, не пойму, что заставило меня принять словарь за телефонную книгу». (Идиот.) «Во всяком случае, я обратился не к той даме, и за то прошу меня извинить. Не посмею впредь Вас беспокоить. Смиренн». (Какое самоуничижение, на этом слове, вообще, иссякли чернила.) И подпись: «Франсуа Креп Сюзет».
Нет сомнения, последняя строчка выдавала появление трещин в стенной штукатурке, особенно у глаз. Эти пять слов: «Не посмею впредь вас беспокоить», выпрямившиеся, как перед расстрельной командой, произвели на нее сильное впечатление.

Это именно то, что он заслужил, – думала Коннотация. Смиренн». Какие манипуляции. Иди, сообщи в полицию. Сначала этот тип нападает на нее средь бела дня с постыдными предложениями, а теперь – «смиренн». О подобных беззакониях ей, как законопослушной гражданке, нельзя молчать.

Нужно ответить и застукать мошенника на горяченьком.

Она села и написала:

«Дорогой мсье Креп Сюзет!» («Дорогой». Только потому что следует говорить с каждым на его же языке). Продолжение она решила разбить (ради большего порядка) на параграфы (к тому же это всегда выглядит ужасно профессионально):
1) Что ты себе думаешь, дегенерат, что с такой легкостью и лестью заслужишь мое прощение?
2) Я, Коннотация Айзенберг, и нету мне подобных и конкуренток.
3) Ясное дело, не в телефонной книге. (Отдельным параграфом она намеревалась разъяснить, что является частным лицом, а не коммерческой организацией, но отказалась от этой мысли, опасаясь дать ему лазейку для грязных идей).
4) Даже если существуют другие Коннотации (мне о них ничего не известно) и даже, будь я той Коннотацией, что ты ищешь (естественно, не прибегну к сомнительному термину «не та»), ты совсем не считаешь, что это наглость!
Что-о-о-о-о бы это значило, а-а-а-а-а-а?

На нервной почве она забыла подписаться, а когда спохватилась, мысли стали проникать в ее сны, а сны в ее мысли.

Знал ли Креп Сюзет, о чем речь? И впрямь на конверте стояло ее имя и даже крупным разборчивым почерком, она законопослушная гражданка, и если возможно, а почему бы и нет, облегчить работу почтальонов…

И все же. Беспокойство ее было напрасным. Через два дня ответ Креп Сюзета выглядывал из ее почтового ящика:

«Дорогая Коннотация Айзенберг» (снова то же вступление, но о чем это свидетельствует?)

Позвольте ответить вам по пунктам:
1) Нет!
2) Верно!
3) Конечно!
4) Совсем!
5) Ваш слуга (видно, купил новую ручку или старую заточил) «Мсье Креп Сюзет».

На это Коннотация не знала, что отвечать. В пылу битвы она не только: забыла подписаться под письмом, но не оставила копии с него, как поступила бы всякая добропорядочная гражданка. Ведь пять пунктов могли сказать все, что угодно. Отчаявшись, она решила обратиться к самому мсье Креп Сюзету. Не для того, чтобы, упаси Боже, признаться в своем промахе, наоборот – она отметит необоснованность его утверждений, которые в отсутствие доказательств нашла недействительными.
Креп Сюзет проглотил это как миленький. Но это еще не все. На этот раз он поспешил с ответом, даже послал его скоростной почтой, что вызвало у Коннотации особое волнение, ведь никогда раньше она не получала ни от кого скоростной почты. И потому, а также, чтобы не испортить эффекта смятения, она пренебрегла тонкостями ритуала, ограничилась наведением теней и поспешно напудрилась, пропустила «дорогую Коннотацию» и перешла непосредственно к сути.

В этом письме Креп Сюзет оставил деление на пункты и перешел к писанию свободного эссе, в котором оставила глубокие следы буря чувств, пробужденная ее последним письмом. Три первые строчки были отведены для извинения искреннего и, следует заметить, слегка взволнованного. Следом шло признание того, что определялось как «бесспорная монолитность Коннотации Айзенберг».

Дополнительный просмотр телефонной книги, заметил он, убедил его, что, хотя он и обнаружил там двух других Коннотаций, но одна является фирмой по продаже труб, а вторая – фабрикой квашеной капусты, что безусловно показывает, что речь не идет о «той же синьоре в другом уборе» (выражение, безусловно демонстрирующее его культурный багаж и владение языком большого света), но (и этими словами он завершал письмо) о явлении независимом, гегемоническом и автономном.

Перед таким богатством профессиональной лексики, которое целиком предназначалось для описания сложности ее образа, Коннотация Айзенберг не могла остаться равнодушной. Она бы ответила Франсуа сразу, и вообще не пудрясь, если бы ее не охватило сильное волнение, такое, что есть только один способ совладать с ним: каппучино.

Коннотация Айзенберг, как она есть, облачилась в праздничные одежды и вышла в парк. Официанты обратили внимание на ее приподнятое настроение и уже собирались предложить ей каппучино и лимонный пирог, однако на этот раз она изумила их и, признаться, также и себя, просьбой взглянуть на меню, «потому что в последнее время мне слегка надоел лимонный пирог».

Все расплылись в улыбках, называемых в книгах «многозначительными» и имеющими обычно лишь одно то значение, что некто знает нечто, что некто другой не знает. Официант принес меню и сказал: «Если есть вопросы, мы все к вашим услугам». Коннотация достала из сумочки очки, водрузила их на нос и сразу обратилась к разделу десертов. Миновала муссы и профитроли, и Шварцвальд, и меренги, и, ясное дело, лимонный пирог.

«Есть что-нибудь особенное, о чем вы думаете?» – спросил официант.
«Быть может, — сказала Коннотация и не поверила, что так предает пирог. – Может быть у вас случайно есть креп сюзет?»
«Весьма сожалею, – сказал официант. – Этого нет в меню.»
«Что значит «нет в меню»? – Возмутилась Коннотация. – Есть у вас или нет?»
«В принципе, нет, – сказал официант, а потом добавил: – но если вы страшно хотите…»
«Вы пренебрежете из-за меня принципами?» – С надеждой воскликнула Коннотация.
Официант ответил: «Ага. Как вы хотите это – сладким или соленым?»
«Сладким,» – сказала Коннотация и попыталась представить себе, какой у этого вкус.

Официант вернулся с большой тарелкой, и на ней нечто похожее на омлет, свернутый в трубочку, а сверху была горка взбитых сливок, а рядом располагались ломтики яблок и изюм в коричневом ароматном соусе.

Официант сказал ей: «Бонапетит, бонапетит, так француз «на здоровье» говорит».

Поверхность озера засверкала, так что невозможно стало отличить его от натурального озера, и птицы, которые всегда были настоящими, щебетали в гнездах, и Коннотация по очереди потягивала каппучино и ела креп сюзет, и вспоминала день своего шестнадцатилетия, где-то там, в тридцатые годы (но этого века) и о своем великолепном письменном приборе с монограммой, полученном от отца, и улыбнулась ртом, полным креп сюзета, официантам, спрашивавшим себя, что-о-о-о-о бы это значило.

ПЕРЕВОД С ИВРИТА: ЭЛИ ЭМ и Д.ЭНЗЕ