По Петербургу всюду ходят реконструкторы, однако заметить невооруженным взглядом их нельзя. Показал мне их любезный Игнатий Вольфович Чернопятов, у которого я снимал квартиру на Фонтанке, прямо наискосок от книжной лавки «Порядок слов». Для обнаружения реконструктора необходим специальный оптический прицел-насадка из снаряжения подразделений Дувдеван израильского спецназа, и прикрепляется он к объективу обычного фотоаппарата. Много счастливых и беспокойных часов провели мы вместе с Игнатием Вольфовичем на его балконе с ажурной кованой оградкой за рассматриванием прохожих. Чернопятов не распространялся, где достал этот засекреченный прибор, да я и не спрашивал его о том напрямую.

         После долгих поисков и неизбежных осечек, когда я принимал нормальных смертных петербуржцев и гостей культурной столицы за членов тайного союза, мне все же удалось зафиксировать нескольких реконструкторов. Включая довольно редко встречающиеся экземпляры, а именно так называемую «Белую Вдову» – Аграфену Воронцову и капитана-мутанта Дмитрия Дубровского.

         На пересечении Шпалерной и Чернышевского я подсмотрел еще и самого гренадера Измайлова. Измайлов пропал без вести в 1812 году после того, как на рассвете помочился в сапог генерал-майора князя Васильчикова, который тот простодушно забыл вместе с заячьим тулупом у входа в офицерскую палатку, возвращаясь с кутежа у штабных. Адъютант доложил Васильчикову о происшествии, но сонный князь даже не успел наказать Измайлова – тот словно растворился в пахнувшем крапивой и баней воздухе. Кто-то из солдат, погнавшихся в лес за трофейной лошадью на исходе сражения под Малоярославцем, рассказывал за костром, что видал среди берез огромный силуэт, издалека весьма напомнивший пропавшего гренадера. Сначала человек-дух раскачивался, будто читая молитву, а покончив, резко провернул пояс с металлическими дисками, и из них посыпались электрические заряды («Что фейерверк на потешной ярмарке!» – сумбурно докладывал свидетель). На ладонях и ступнях у дезертира было что-то вроде присосок, потому как без разгона он легко взобрался по стволу на самую верхушку дерева. «Измайлов, слышь, хорош хулиганить – погулял, пора и честь знать!» – прикрикнул солдат, преодолевая собственную робость. Но дух полуобернулся и презрительно сплюнул вниз с верхотуры, кажется, лишь сейчас заметив незадачливого однополчанина. Не говоря ни слова, медленно развернул плащ со вставками из стретч-кожи и, взмахнув пару раз полами, как крыльями, улетел…

         Под березой солдат обнаружил большое пестрое яйцо, которое завернул в портки и принес в ставку. Начальство засуетилось. Стали спорить – надобно ли отсылать находку в петербургское Адмиралтейство для изучения, или согреть в бабских перинах, чтобы дать вылупиться тому, кто сидит внутри. Узнать секрет исчезновения элитного русского бойца хотелось и разведчикам-французам, прослышавшим о странном случае; посему генерал-майор Васильчиков решил не рисковать карьерным ростом и во избежание неловких допросов о бесхозном сапоге, как только остался один в штабе, разбил серебряной ложечкой острый кончик яйца, и от греха подальше залпом выпил все его содержимое. Ничего особенного с ним не стряслось, правда прибавилась с тех пор интересная способность слышать в голове мысли своих собеседников. Нельзя сказать, что это сделало его счастливей, ибо, как и следовало ожидать, ничего хорошего о себе князь не узнал, напротив, постоянно шумевшие теперь в его черепной коробке голоса нарастали, соревновались друг с другом, сливались в туго перекрученное макраме, еще хитрее запутывая и без того непрозрачный ум. В итоге он совсем потерялся в лабиринте собственных и чужих мыслей, точно беспомощный старик, вдруг забывший, как читать карту со стрелками отходов и наступлений, для которого реки и притоки превратились в анатомический атлас с остывшими венами. Так и списали его на пенсию, а там и на Пряжку, в лечебницу для умалишенных.

         Другое дело – Аграфена Воронцова, она ходит себе по Дворцовой площади с отравленным зонтиком и колет диссидентов из внесистемной оппозиции. В конце перестройки в секретной лаборатории при одном уральском НИИ на ней испытали разработанную советскими учеными сыворотку суперсолдата, благодаря которой Аграфена может использовать пиковые возможности своего организма: рукопожатием она ломает рослому мужчине кисть; способна развивать сверхскорость, и однажды обогнала следовавшую до Выборга электричку только потому что в третьем вагоне ехал какой-то запьяневший «яблочник» со стопкой анкет от своих избирателей, от которых мог решиться исход выборов в заксобрание, и нужно было их у него срочно изъять. Проявив невиданную гибкость, прямо на ходу поезда она изловчилась впрыгнуть в приотворенное окно, где, не обращая внимания на команду шулеров, дуривших дачников и питерскую интеллигенцию, бесцеремонно вынула пачку нужных бумаг из портфеля горе-депутата и следом так же изящно покинула состав через то самое отверстие, откуда явилась. Сжимавшая в охапке букет полевых цветов ученица шестого класса Настя Кузявкина была единственной, кто видел все происшествие от начала до конца, но она так и осталась сидеть на деревянной лавке с открытым от изумления ртом. На прощание, перед тем как вылететь, Аграфена Воронцова ей заговорщицки подмигнула.

         Разглядывая вечером снимки, сделанные с помощью чудо-приставки, немногословный Игнатий Вольфович сдержанно похвалил меня – то есть прямо он, по своему обыкновению, ничего не сказал, но я и сам все понял, когда к чаю на стол был выкачен размером с шину тульский пряник с проштампованными вензелями из загадочных букв «Б В». На профессиональном языке Чернопятова жест этот означал одно: он мною доволен.