WHAT I COULDN’T SAY

Three Stories

I am greatful to my friends for reading.
Special thanks to some of them for correcting mistakes J

Abyan, the Heart

“One day I’ll kill you,” said Alka. “Is it really so difficult to just say hi and smile at my colleague? Can you be NOT like Sasha just this once?

Names – they don’t tell you anything about relationships… or do they?

Alka’s colleague’s name was Abyan. We met on the fifth-floor landing of the Novosty Press Agency in Moscow where they both worked – she was a Russian secretary in the English department, he was a translator, Russian into Arabic, in the Middle East department. I was thirteen and I absolutely hated having to “pop in” after school, as she would have said, but there wasn’t much choice – Alka sometimes wanted to show me off to her co-workers.

I liked Abyan at once. From the smell of cigarettes on him it was clear that, whenever Alka went to have a cigarette, he followed her… And between nine and six she would smoke her way through a pack of stinky Javas. Anyway… A minute earlier, he was standing there, gazing at her and beaming. That was the right thing to do, so I didn’t bother to say hi, I just expressed my immediate friendship simply by looking him in his dark eyes, point-blank. Then he was gone, and Alka was promising to kill me, but a moment later she noticed her other two colleagues watching us and shrugged.

“How interesting! He clearly thinks here he can get whatever he wants…” hinted Galina Petrovna.

“Huh!” grunted Tamara Ivanovna.

“Pfff,” said Zina.

Each of the ladies had a mouth like a chicken’s vent: small, but busy. That year, Crazy Beetroot was the lipstick color or choice. Smoke from their cigarettes curled up and up.

But Abyan was like me, he didn’t actually want anything. He just thought that Moscow, where he happened to work at a news agency reproducing all sorts of official trash, was a wonderland — because Alka, unimaginable creature, lived there. How did I know? Well, you should have seen her – amber eyes, white teeth, a mass of flaxen hair and a funny nose, like a soft button!

I am not quite sure why, but one day Alka saw Abyan approaching the smoking landing, ecstatic as always, and blurted out, out of the blue:

“Abyan, could you please not follow me every time I want a cigarette? I don’t mean never do it … what I want to say, is… maybe every other time, hmmm?”

He was smiling silently – he might not have understood, so she continued:

“I mean people are people, and they say – say things.”

“What things?” he asked, still smiling.

“All sorts of things! You’re not a little kid, are you?”

That evening, she complained:

“He turned bluish-green, ’cos his skin’s so dark… and just rushed off! And I didn’t see him till the end of the day, he just vanished! But… are you sure I did the right thing?”

I thought about it.

“Well… I don’t know.”

“Oh, that’s you all over… How can you be so insensitive!” sighed Alka.

+

The next day was a Friday, and she had to smoke on her own, because Abyan hadn’t come to work.

+

On Saturday we were going to go to the park as a family, but eventually we didn’t, because Alka’s husband didn’t get up until two and only finished breakfast at four, and after that it started raining, so he found himself in front of the telly watching football. She tried to persuade him that it was only a drizzle, but he started yelling, like, why couldn’t he relax in his own home, and she went off crying, as usual. I locked myself in the bathroom and did my homework.

On Sunday I visited Sasha. He and his wife were watching basketball. When I got there, six empty bottles were scattered under the table, and they finished up another six beers in two hours. I had a bad headache because they both were smoking Belomors, which were even stinkier than Javas, so I just sat in my late grandfolks’ study and looked at the reproduction of Van Gogh’s Sunflowers.

On Monday Abyan didn’t show up, and Alka smoked all alone – a pack and a half.

+

At last, on Tuesday, a colleague from the Middle East department poked his head into the room where she worked and let her know that Abyan had died of a heart attack.

They found him in the hall of his large rent-free apartment. It was suspicious that a foreigner hadn’t come to work – they went and checked on him, they had the keys.

Alka came home weeping like a baby. She was hiccuping and her button nose was swollen like a pompom. Surely his death couldn’t have had anything to do with her last words to him… could it?

+

Over the next twenty-five years, she saw Abyan often. In her dream, he would stand next to the exit of the Park Kultury subway station, opposite the former News Press Agency. He was definitely looking for somebody, but as soon as she called him by name, he would turn away and rush down the stairs.

One day she rang me and, without saying “hi,” exclaimed:

“He smiled! Can you believe it?”

“Who?” I didn’t understand, because I was running a bath for my three kids who were screaming all together.

“Abyan! He was standing there, the way he always does, but this time he did let me approach – and then he nodded – and smiled!”

I thought a bit and said,

“Cool! You’ve made it up at last. I am terribly proud of you both.”

I also thought she was going to die soon, but she stayed with us for another four years.

Abyan never turned up again. Intead, in her last months Alka saw lots of other unimaginable things, like herself and Sasha sitting in our old kitchen having tea and chatting like the best friends ever, and laughing.

Sasha was my Dad. They divorced when I was a baby.

2. The Hospital Miracle

Dad didn’t want to pee in his pants – that was the only thing he knew. It was his first night after the stroke and he didn’t have the slightest idea where he was. So there he was, creeping through the dark ward, squealing on occasion, cursing on occasion, and peeing a little, here and there – on the the other patients’ beds.

In the morning, when I rushed in, I found him tied to his bed with bandages. The neighbor across from him said,

— “The nurse tethered him. Tied him down after what happened. Now watch your fucking walking relative, will you… My blanket is stinksing of piss now, the jerk!.

The other six guys just groaned angrily –their tongues might have been paralysed.

Apparently, he’d been making a terrible noise – even the nurse heard it at the far end of the corridor.

There was one toilet sink in the ward for eight patients, just by the entrance. I untied Dad, got him on his feet, and we headed that way, his slippers and my overshoes sticking to shabby linoleum. Dad’s pants were soaking wet. He was shaking and twisting and trembling, but we made it.

I opened the toilet door and then I couldn’t breathe any more. The floor and the walls and even the ceiling were covered with you know what and the stench was unearthly.

“Mmmmgghhaa!” Dad cried, which meant “I can’t hold it in any longer!”

“Just a sec,” I gasped.

I tried to move again and again, but every time my stomach would go into a severe spasm and I couldn’t breathe. I would have thrown up for sure if I had eaten anything, but I hadn’t. It was a very long moment — it went on and on, and I didn’t know what to do. I was hanging on to my Dad, who was twisting and trembling and howling, but he didn’t want to foul his wet pants.

And then I prayed, very loudly,

“Please, please, please! I need to get my Dad to the toilet sink!”

And then something changed. I tried breathing in – and I wasn’t sick. Suddenly all I could smell was a slight odor of rotten apples. Yes, there were plenty of rotting apple cores, in addition to everything else in that cramped loo. So Dad and I somehow managed the rest of our trip – I even got him safely back into bed. I threw away his slippers and socks and pants and sheets, of course.

+

I have told two priests about this miracle – how I suddenly couldn’t smell the shit any more.

One of them nodded,

“Yes, I’ve experienced this, quite a few times. Once I came to a man with a decaying mouth, he was dying from lip cancer… and it was very much like what you described: suddenly I didn’t smell anything and then I could administer Holy Communion.

The other priest, however, was confused. He asked me:

“But why didn’t you ask the nurse to help you, to clean the toilet? Actually, why didn’t he have a bedpan in the first place?”

“Well,” I said, “I think the bottom line is that you call out and…”

And then I suddenly felt very tired.

3. Only Сolors

Granny Teresa is 88. Her parents named her after St. Teresa, the little flower of Jesus.

She looks at the red and yellow marigolds we brought her, and she says:

“My dad came home from the war wearing a large piece of yellow cloth round his neck, like a scarf, only it didn’t warm him. Very coarse fabric – the kind Jews used to make badges for themselves…. I think somebody’s mother or wife gave it to him. During the war, he was a driver in a labor battalion – they took Jews to where they worked, then took them back to the camp. The Jews, they liked him… because he would sometimes make little detours to take the men to see their families, even if it was only for five minutes…”

“So he came home in that scarf. We made three pairs of slipper from it, but even then there was still a big piece left over.

Once we found a baby squirrel in the garden – it was so little, like a flower… We made it a nest out of the left-over cloth and put it on the window-sill. Can you imagine that? A red baby creature in a yellow nest?  It lived there for a long time, it always came home to sleep in that nest…

Grannie Teresa falls silent. We sit and wait. We are hoping to hear more: how they played with the baby squirrel, how they fed it – but she shrugs her narrow shoulders.

“I don’t remember. A cat found the nest… and then we buried it the nest under an apple tree.”

She sounds detached. She is fragile, like a white dandelion, but her old eyes are as clear as ice water.

“No story,” she says in a flat voice. “No story, only colors.”

НЕСКОЛЬКО СТИХОТВОРЕНИЙ

1
She called me weeping,
“I wanted some chicken,
warm, boiled, smiling,
with a tiny white wing…”

But the bastard bought her
sausages,
slithering sausages,
which signified she was dying.
Here there could be emotions,
Bae.

2

Повторение – мать учения

                                                (Г.-Д. Зингер. Урок точкам)

Я ничего не чувствую, — сказала Х(лена),
глядя на свои ладоши.
Я ничего не чувствую, — сказала Х(миша),
глядя на свои варежки.
Я, – сказала Тема,
Ничего не чувствую, – сказала Рема.
— Я ничего не чувствую, — сказало Старое,
Потому что (переХод)
Я ничего не чувствую, — сказало Новое.
— А я ниХчего не чувствую! — пошутила Хтоня.
А снежинки не таяли, и не таяли, и не таяли.
Как бы рассыпанный набор хромосомный,
Небольшая патология, но в целом занятно.

+
Большие устали чего-то,
Спать пошли,
Просят не беспокоить.
«Бог», как обычно,
со зверятами на соломе,
«Истина» — в пихтовые опилки зарылась
рядом с Брунечкой.
Ты тоже большое –
вот и не стучи, не бренчи,
поиграй тихонечко в уголочке.
А я так и хотела вообще-то –
в углу пожарного пруда
ил цепкий, водоросли,
пузырьки воздуха,
пустяки без ротиков.

+
Прозерпины личико характерное,
Малоподвижненькое.
Аутистка? Римская копия? Задержка в развитии?
Необратимые дегенеративные изменения?
Даже это едва могу выговорить –
Челюсть немеет беломраморная.

Постыдись, жестокое сердце.
Не твое дело,
Кто с кем говорит, и на каком свете.
Ты не знаешь,
Как рады здесь
Тульским – названьям – латинским,
Веренице цветов “голубых” и “зеленых”,
Бесконечному перечню волов и осликов,
Подробным описаниям воздыхания, запаха и текстуры.

Все остальное практически невыносимо.

+
Мое маленькое письмо –
Оно плещется тут само!
Как полезный малыш в сметане,
Как матрос в седом океане.
Голосишко анаэробный,
Но ни капельки не загробный.

PAGEANT

1
Веселый плагиат –
кораблики с флажками –
хрюнча, скользят по Каме,
Как бы вперед флажками –
к первоосновной маме,
в зеленый виноград.

2
Изнутри дичайшей виноградины
Смотрит хрюша, не боится гадины.

ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ «ДВОЕТОЧИЯ»:

1. На каких языках вы пишете?

На русском и английском. И еще есть идиш, на котором я ТАК не пишу, конечно. Едва понимаю, задержав дыхание, и все же он – в основе. Это воображаемый язык, волшебный предок.

2. Является ли один из них выученным или вы владеете и тем, и другим с детства?

Русским я владела с детства, или это было и есть взаимное владение, как дружба с Медвежонком. А английский я взяла да и выучила. То есть я не перестаю им заниматься. В 2010 году, когда мне было 45 лет, у меня кардинально изменились личные обстоятельства, и я пошла учиться. Из этого можно сделать справедливый вывод, что до 2010 года дела – с английским – обстояли у меня немножко плачевно, хотя я занималась переводом, и даже удалось сделать кое-что полезное. Думаю, это знакомая ситуация – в России, по крайней мере, среди тех, кто не жил за границей подолгу. Мне захотелось узнать, как далеко я смогу продвинуться, добровольно подвергнув себя новым или просто незнакомым методам (об)учения – не как в советском детстве. Это было очень правильное решение, поворот в личной истории. Мне все больше нравится учить, изучать и созерцать английский, преподавать его и писать на нем.

Что касается идиша, это тонкое отношение, очень тихое. Мне кажется, я не смогла бы его «улучшить», «выучив этот язык».

3. Когда и при каких обстоятельствах вы начали писать на каждом из них?

На русском – опуская детали – еще раз начала в 2000 году. На английском – в 2013 году.

4. Что побудило вас писать на втором (третьем, четвертом…) языке?

Мои друзья и то, что я не могу какие-то вещи по-русски выговорить.

Мне захотелось рассказать что-то моим друзьям, не говорящим и не читающим по-русски. Есть такая международная ассоциация учителей английского как иностранного, IATEFL, и в нее входят всякие хорошие люди, некоторые из них – писатели и поэты. Каждый год бывают конференции в Англии и в других странах. У меня там завелись друзья, и мы с ними обмениваемся историями. Это прекрасный способ просто быть, не заморачиваясь по поводу величины своего дарования.

С другой стороны, мне просто захотелось написать несколько рассказов, но я поняла, что по-русски не могу и все тут. Это скорее психологическая невозможность.

5. Как происходит выбор языка в каждом конкретном случае?

Скажем так: у меня очень тихий голос. В русской части мира много людей, и они шумят. И я зачем-то повторяю за ними на все голоса : «Ленка! Куда ты пропала?» или «Леночка, как Ваши дела?» Это прекрасно, но это совсем не то, что я хотела сказать.  Кто-то внутри очень тихо зовет: «Хрюшенька!…» или что-то такое. Чтобы услышать что, нужно стихотворение. В нем очень тихо и ничего не понятно. В крайнем случае, кто-нибудь потом спросит, подумав: а кто такой Хрюшенька и откуда он взялся вообще-то?

Но иногда мне очень надо «рассказать», но я не могу, потому что там и тогда все будет как бы ясно, и все как бы придут и будут галдеть. И тогда я иду на английскую улицу. Она пустая, все за занавесками, и мои друзья тоже. Я стою посреди проезжей части, машин нет, только кролики в кустах и лиса перебегает дорогу, и тогда я что-то говорю. Никому не интересно, что это у меня там – чистое золото поэзии, не чистое золото поэзии, или горшок с гречневой кашей. Или сколько мне лет и который час. Это просто встреча с Оливером Саксом. Я просто шевелю губами. Конечно же, это упрощение. На самом деле, и стихи, и рассказы – с убитого языка, с идиша.

6. Отличается ли процесс письма на разных языках? Чувствуете ли вы себя другим человеком\поэтом, при переходе с языка на язык?

Я вообще чувствую себя «немного другой, и он(а) идет в немного другую сторону», в смысле легкого смещения по оси.  Как говорил Салтыков-Щедрин, иностранец он и дома иностранец.  Для меня это жизненно важно – разделять полномочия между моими «другими». Когда весь мозг в одной корзинке, охватывает уныние. Но в основе лежит бедный язык моего дедушки, умолкший в Москве идиш. Песенки Мордехая Гебиртига, стишки Лейба Квитко. В этом смысле, это все та же девочка Лена.

7. Случается ли вам испытывать нехватку какого-то слова\понятия, существующего в том языке, на котором вы в данный момент не пишете?

Нехватка – ключевое слово. Анаэробное усилие, кислородное голодание. Но ведь хочется устроить некрасивую сцену, перестать с собой разговаривать. Когда я пишу на английском, это чувство, может быть, более острое и горькое. Но я, по возможности, не печалюсь и пользуюсь Corpora. Друзей спрашиваю. Если остается неловкость, а она всегда остается, я хочу знать, что это за неловкость и что именно она там делает, почему она дорога мне.

8. Меняется ли ваше отношение к какому-то явлению\понятию\предмету в зависимости от языка на котором вы о нем думаете\пишете?

Я думаю между языками. А потом проясняется степень прохладной отстраненности и одновременно нежной вовлеченности. Лучше так, потому что язык может «увести», куда я не собиралась идти. Иногда это не очень хорошо. Можно спросить, а где же это видно в текстах? Изнутри видно, а снаружи – не знаю.

9. Переводите ли вы сами себя с языка на язык? Если нет, то почему?

Нет, потому что, как я сказала выше, это разные улицы. Я могу ходить налегке по одной и по другой, и даже одновременно, но таскать холодильник с припасами… с Новомарьинской улицы to the High street и обратно – слишком громоздко.

10. Совмещаете ли вы разные языки в одном тексте?

Иногда. Например, как в этом стихотворении.

Конечно, бред,
But it’s proactive.
The walking dead,
The true detective.

Конечно, ложь
И пропаганда.
Detective Bosch,
Read me the Miranda.

Конечно, kitsch.
Но я спокоен.
Like, no bitch.
Like Leonard Cohen.

11. Есть ли авторы, чей опыт двуязычия вдохновляет вас?

Многие ныне здравствующие и здесь присутствующие, но это почему-то личная информация. Я бы хотела обойтись без смущения.

Русские стихи Рильке – любовь с детства.

Joseph Conrad. Он плоховато говорил на английском, как известно. И он сам знал, что не знает английскую жизнь, и писал, не приставая к берегу, так сказать. Я читаю одно-два предложения и они на меня действуют, как список кораблей:

“…It was then that, for the very first time in my life, I heard myself addressed in English—the speech of my secret choice, of my future, of long friendships, of the deepest affections, of hours of toil and hours of ease, and of solitary hours, too, of books read, of thoughts pursued, of remembered emotions—of my very dreams! … … As to the quality of the address itself I cannot say it was very striking. Too short for eloquence and devoid of all charm of tone, it consisted precisely of the three words “Look out there!” growled out huskily above my head.” (A Personal Record).

Kazuo Ishiguro. Он вырос в Англии, но в семье говорили на японском, не только на английском. У него такой прохладно-облачный, плывущий язык. Мне очень нравится, как он говорит о вымышленной Японии, в которой происходит действие некоторых из его романов.

Witi Ihimaera. Новозеландский писатель, который написал много рассказов и на языке маори, и на английском. Я знаю о нем благодаря Wayne Jennings, моему учителю английского и нашему доброму другу-киви, которому я благодарна за общение. Вы, может быть, смотрели фильм The Whale Rider, поставленный по повести Ihimaera.

12. В какой степени культурное наследие каждого из ваших языков влияет на ваше письмо?

Как три медведя влияют на Машу, которая пробует кашу из всех трех мисочек, а потом спит на всех трех постельках? Я думаю, медведи умиляются и говорят «Приходи еще, дорогая. Мы всегда рады тебе!» А за окном толпятся еще медведи и призывно машут лапами…