ИСТОРИЯ О НИЩИХ

Как-то в городок пришли нищие. Они показывали свои гнойные вереда и просили денег. Сердобольные граждане дали им много денег, а потом, уже перед самым отбытием, выяснилось, что нищие или сами себе нарочно расковыривали раны, чтобы жальче было, или похищали детей и тоже их как-нибудь калечили, потому что когда дети, то ещё жальче. А денег у них куры не клюют.
Жители почувствовали себя круглыми идиотами.
В другой раз в городок снова пришли нищие, они были одеты в лохмотья и говорили, что там, откуда они явились, на них устраивали гонения. Жители даже не стали слушать, а тоже их выгнали. Потом до них дошли вести о том, что по дороге к соседнему городу, который располагался довольно далеко, все они перемёрли, только один мальчик добрался и рассказал свою историю, в которой к историям гонений была добавлена ещё одна глава.
Жители почувствовали себя ужасными подлецами. Им было совестно оттого, что из-за них погибли беженцы, и стыдно оттого, что в соседнем городе про них теперь такое рассказывают.
В третий раз явились в городок нищие. Наученные предыдущим печальным опытом, жители города наперебой кинулись предлагать им деньги. Но нищие сказали: нам не нужна милостыня, дайте нам какую-нибудь работу. Жители охотно сыскали им работу. Нищие сказали, что они хорошие строители. Так что ж, пусть строят. Через какое-то время нищие застроили их городок какими-то сотами, оплели всё паутиной, зажгли повсюду гнилушки, развели пауков, сколопендр, скорпионов, каких-то гигантских пчёл, которые жалились как слепни, а вместо мёда изготовляли зловонную жижу, ядовитую для всех, кроме них самих, так что вскоре жители городка вынуждены были сами стать нищими беженцами и, собрав свою рухлядь, уныло побрели по направлению к соседнему городу. К тому времени, как они туда добрались, вид у них был не лучше, чем у любых других бродяг.
Добравшись до соседнего города, они принялись стучать в городские ворота. Долго ли, коротко, им отворили. Жители, посовещавшись, выбрали из своих рядов одного, поговорливей, и отправили бить челом.
Говорливый начал:
– Мы пришли просить у вас пристанища. Но если вы нам его не дадите, мы поймём. Чего мы в самом деле хотим – так это истины. Выслушайте нашу историю и скажите: когда и как именно мы ошиблись? Почему, что бы мы ни делали, всегда оказывалось, что это к худшему? Как нам следовало поступить? – и изложил всё, о чём вы уже знаете.
Привратник выслушал их, не перебивая. Закончив свои ламентации, говорливый повторил вопрос. Привратник ответил:
– Откуда мне знать? Я просто привратник. Я передам вашу просьбу городскому совету, пусть сами решают, что с вами делать.
Говорливый не отставал:
– Передай, но сперва скажи: сам-то ты какого мнения?
Привратник ответил:
– Если бы моё мнение имело хоть какое-то значение, то был бы я в городском совете, а не в привратниках. Сидите и ждите.
И жители уселись и принялись ждать. –

ИСТОРИЯ О ПОВЕШЕНИИ

В воскресенье жители села собрались, чтобы насладиться необычным развлечением: казнью через повешение. Девушка обвинила одного жителя в изнасиловании. Житель был плохонький и его было не жалко. Но доказательств никаких девица предъявить не могла и обвиняемый всё отрицал. Говорил, что будто бы девица его сама домогалась, а он, так сказать, пошёл навстречу её пожеланиям. Так как свидетелей не было, то жители решили, что невозможно выяснить, кто из них врёт, а раз так, то надо повесить их обоих – в назидание молодёжи, чтоб так не делали. Это сделало зрелище более захватывающим, потому что девицу как раз многим было жалко. Даже если врёт, всё равно жалко. А если не врёт? Толпа волновалась. Сперва к ней вывели предполагаемого насильника. Толпа недовольно зарокотала. Староста сказал: «у тебя есть право на последнее слово». Насильник отвечал: «во-первых, я ни в чём не виноват. Меня оговорили!». Толпа заворчала громче: «не виноват он, как же», «видали мы таких», «ишь, и перед смертью врёт и не краснеет». Потом вывели девицу, предоставили слово и ей. Девица сказала: «я жертва, а вы меня казните! Где ваш стыд!». Толпа зарокотала: «да знаем мы, какая ты жертва», «сами вертят задом, а потом добрых людей из-за них вешают», «ишь, и перед смертью врёт и не краснеет». Потом пригласили священника. Священник прочитал молитву, а от себя добавил, что Иисус всех любит и всех простит, и что казнимые уже сегодня предстанут одесную Его, если только покаются в сердце своём. Казнимые ответили, как один, что Иисуса в сердце принимают, а каяться ни в чём не будут, потому что ничего не делали. Казнят, значит есть за что, возразил священник, божественное милосердие превыше закона человеческого, но для того, чтобы удостоиться этого милосердия, надобно сперва преставиться, потому что человеку закон нужен, а если закона не будет, то все друг друга поубивают, перекрестил несчастных и сделал знак палачу, выписанному по такому случаю из города. Палач аккуратно повесил обоих, после чего обратился к священнику с просьбой об исповеди: он, мол, после каждой казни должен непременно исповедаться, чтобы очистить свою душу от греха человекоубийства. Священник согласился, хоть и заломил что-то очень дорого. В это время
старик, с интересом следивший за представлением со своей тележки, на которой довольно шустро передвигался, возьми да и скажи: «нет свидетелей, нет свидетелей! А я был в той роще, ветошкой прикинулся, они меня и не заметили. А я всё видел и слышал!». Тут все накинулись на него: «что ж ты молчал! Говори теперь, кто из них врёт?». «Не скажу», отвечал старик, «имею право хранить молчание. К тому же, какая теперь разница, вы всё равно их уже повесили!». Толпа, начавшая было рассасываться, снова зарокотала, многие предлагали старика этого, скрывшего столь важную информацию, повесить тоже, но палач сказал, что уже облегчил свою душу исповедью и казнить в этот день никого не будет, но, вообще говоря, прежде чем казнить, старика следует пытать, чтобы он всё-таки сказал, кто лгал, а кто правду говорил, но здесь он пас, он занимается только повешениями, он, так сказать, помогает человеку перейти в лучший мир с максимальным удобством, а пытать людей он не может, это мерзко. Словом, старика пока посадили в кутузку, а он знай себе похихикивал: у старика давно был рак, и он знал, что до казни, буде такая назначена, он всё равно не доживёт, да и ни в какой роще, по правде говоря, он в тот день не был, а сказал это просто так, чтобы всех взбесить.

ЦАРЬ И КАМЕННАЯ ЯЩЕРИЦА

Одного царя мучила тоска, так что он чах на глазах, и он призвал лекарей со всех концов своего царства, чтобы избавиться от этой напасти. И явился один странствующий лекарь, которого разыскивали в семидесяти семи царствах, чтобы повесить, и предложил царю табакерку с изображением жука на крышке, в которой содержался какой-то тёмный порошок. Лекарь сказал: когда тоска станет невыносимой, возьми щепоть этого порошка и вдохни. Царь послушал совета и, когда тоска сделалась совсем невыносимой, взял щепоть тёмного порошка и вдохнул. И тотчас почувствовал, как что-то давит на его грудь. Взглянул – на груди сидит преогромная каменная ящерица, вращает в разные стороны глазами, вдетыми в кожаные конусы, и понемногу грызёт его грудину. Вскрикнул тут царь, начал махать руками, пытался согнать каменную ящерицу, а она всё вращала и вращала своими гляделками и грызла и грызла грудину. В конце концов, царь, утомлённый неравным боем с ящерицей, выбился из сил, упал без чувств и заснул мертвецким сном. А ящерица ушла. Проснулся царь, смотрит – ящерицы нет. Рад радёшенек, целый день он и не вспоминал о своей тоске, а занялся наконец государственными делами, в частности, распорядился найти странствующего лекаря и повесить его, но лекаря уже и след простыл. Недолго, однако, продолжалась его радость и вскоре старая тоска опять подступила к нему. Когда она снова сделалась невыносимой, он снова открыл табакерку с изображением жука, и снова вдохнул чёрного порошка, и снова явилась каменная ящерица и принялась грызть его грудину, и всё повторилось как в первый раз. Так, разрываясь между тоской и каменной ящерицей, царь худо-бедно процарствовал ещё ни много, ни мало, а три года, и успел даже произвести в своём царстве кое-какие полезные реформы, как вдруг порошок закончился. Тут царь велел искать по всем царствам, своему и окрестным, того лекаря, но на этот раз для того, чтобы за любую цену добыть у него ещё чёрного порошка. Разослал гонцов и принялся ждать, потому что старая тоска уже совсем близко подкралась к нему, и не было каменной ящерицы, чтобы сладить с ней. Наконец явился один гонец, запыхавшийся и трепещущий от страха, что принёс дурные вести, и когда его спросили, что ему удалось выяснить о лекаре и чёрном порошке, то ответил, обливаясь слезами: «лекаря ещё в прошлом году изловили в соседнем царстве и повесили». «Плохо, – вздохнул царь, – надобно прежде чем вешать кого-нибудь, сперва разобраться, что к чему». И вскоре старая тоска так помутила его ум, что он сделался совершенно безразличным к делам своего царства, а всё только в безумии своём рыскал в поисках каменной ящерицы, взывая к небесам. В конце концов ближайшие подданные, не будучи в силах дальше выносить страдания государя и тот хаос, в который он, утратив разум, поверг свои владения, отравили его мышьяком.

ДВА ПУТНИКА

Два путника встретились в пустоши. Разговорились о том, как их сюда занесло. Один говорил, что бежит от грехов своих, опасаясь возмездия. Другой – что от зла, претерпеваемого от других, хотя ничего дурного не сделал. «Тебе хорошо», сказал первый, «у тебя, по крайней мере, совесть чиста, а мне от совести своей не убежать» «Нет, это тебе хорошо», сказал второй, «пересечёшь пустошь и начнёшь новую жизнь, не будешь как прежде чинить зло, и спасёшь свою душу. А я и не знаю, что мне делать на другом конце пустоши, как изменить себя, чтобы вновь не претерпеть страданий ни за что. Верно, здесь и останусь до конца своих дней». Посудили, порядили, ничего не решили. Потом тьма спустилась на пустошь и путники устроились на ночлег. Заснул первый, поворочавшись, мучимый своими грехами, второй же заснуть всё никак не мог, а только вглядывался во тьму. Так длилось долго и долго. Потом развязал свой пояс, окрутил вокруг шеи первого и удушил его. После того заснул, а утром двинулся через пустошь, больше не тяготясь своей праведностью.

ЛЮДИ И НЕЛЮДЬ

Иоганн был послан в этот городок с торговой миссией, но, будучи от природы чрезмерно любопытным и имея при этом некоторые амбиции сделаться описателем нравов или чем-нибудь таким, пристально всматривался в жизнь людей и подробности их быта.
Не могло ему не броситься в глаза одно любопытное обстоятельство: в городке наряду с людьми проживала нелюдь. Примерно половина на половину.
С нелюдью не то чтобы плохо обращались. Нелюдь свободно посещала публичные места, хотя к выборам в городской совет не допускалась. Нелюдь могла вступать с людьми в торговые или иные деловые отношения. Нелюдь не подвергали каким-либо оскорблениям или насмешкам. Можно даже сказать, что многие нелюдь уважали. Многие нелюди боялись. Иногда про нелюдь плели всякие небылицы. Но, если уж на то пошло, про людей их тоже плели. Во всяком случае, дружеских или каких-либо других личных отношений между людьми и нелюдью никогда не наблюдалось. Люди и нелюдь взаимно избегали друг друга и старались взаимодействовать только по делу. Нелюди, скажем, были искушены в рыболовстве и делании снастей, так что люди часто покупали у них рыбу и всяческие крючки и приманки.
Самый пуант заключался в том, что для Иоганна, лица стороннего, не было никакой возможности с виду отличить, кто человек, а кто нелюдь. Бывало, разговорится с кем-нибудь, а тут другие и намекнут ему: мол, поосторожней, это же нелюдь. Или наоборот: прицельно ищет встречи с кем-нибудь, предполагая, что он нелюдь, ан нет, окажется просто человеком с какой-либо странностью: скажем, переболел в детстве какой-то заразой и нет-нет да и застынет, вперившись в воздух, а так человек и человек.
Долго допытывался Иоганн у людей, как они отличают нелюдь, но они толком даже не могли это объяснить сколько-нибудь связно: это, говорят, чувствуется. Это как если в лесу встретишь какое-нибудь животное. Лося или кабана. Тут уж всё зависит от того, какое у него настроение будет. А ты, если у тебя при себе нет ружья, только и можешь, что застыть как столб и читать молитву – может, тогда он на тебя и не обратит никакого внимания. А лучше всего не встречаться с ним вовсе. Так и с этой нелюдью.
В конце концов Иоганну удалось завести знакомство с молоденькой нелюдью, которая торговала на рыбном рынке морскими гребешками. Нелюдь пригласила его в дом. Иоганн принял приглашение, раздираемый любопытством. Вошёл. Дом как дом, он слышал, что нелюди живут по-спартански, никакой лишней мебелью свои жилища не захламляют, так и было: стул, стол, кровать. На стенах ни распятия, никаких иных религиозных атрибутов. Только в углу, не перед окном, где светло, ящик с землёй, и из него вовсю прёт какое-то растение. До самого верха – а высотой оно с добрый человеческий рост, только всё изогнуто – голый скорее ствол, чем стебель, венчаемый пучком глянцевитых плотных листьев, а в середине рот-не рот, пасть-не пасть, а что-то вроде. Как будто бы фиолетовые губы приоткрыты, а за ними – два ряда молочно-белых зубов. А если приглядеться, то где-то ещё глубже ровное мерцание, как будто огонёк горит. Страшно.
Иоганн спросил:
– Что это?
Нелюдь ответила:
– Это мой домашний дух. В каждом доме, где живёт нелюдь, есть такой дух.
Иоганн спросил:
– Где вы их берёте?
– Размножаем черенками. Раз в год он даёт черенок. Обычно его обрезают и прижигают. Но если рождается ребёнок, то его оставляют и это теперь его дух.
– А зачем обрезают?
– Чтоб лишний рот не кормить, – объяснила нелюдь.
– А чем вы его кормите? – у Иоганна появилось недоброе предчувствие.
– Рыбой, – строго ответила нелюдь, – а чем же ещё?
– Рыбой, – повторил Иоганн.
– Да, рыбой, – серьёзно повторила нелюдь, – что бы вам там ни наговорили.
На Иоганна это посещение произвело самое странное впечатление, и вот ещё: с тех пор он всегда мог отличить нелюдь от человека и сам не мог себе этого объяснить до конца: ну, видно же, что нелюдь. И, завершив свою миссию, покинул городок с видимым облегчением.