“сердце прорвавшееся за…”

Много ли запахов нужно
Чтобы почувствовать, что прозрачное тело
Потускневшего города поднимается медленно
С постели, на которой делили вы утро?
Запах кофе, сигарет, уставшего рта,
Что вдохнул уже столько веков, в которые
Что-то менялось. Я слезаю
Старой кожей пожухлых листьев с деревьев,
Опускаюсь на твердость, труху или просто
Цепляюсь за сучья. Озерами потускневшими
Расправляю тонкие плечи, затуманиваясь,
Становясь таким же мутным, как стекло,
Протертое старческой и немóщной ладонью.
Эта пропасть, продлившаяся неизмеримо
Долго и холодом укрывшая бездну,
Эхом промолвит свою глубину. Но если
Долго смотреть, не взирая на трупный,
Будоражащий и пронзительный вой изнутри,
Уловишь ты хронику состязания Тебя
И попытки познания.

Создание придает четкую форму
Творению, на которое можно смотреть
Абсолютно во всех его проявлениях.
Когда же оно – исторгнуто бездной сознания —
Заполняет собою всю комнату,
Затеняет углы и проявляет свою непохожесть
Среди всех окруживших предметов,
Зрачки твои, сами подобные бездне,
Скучающе удаляются прочь.
Für die Wahrheit finden wir
Andere Bedeutung. Und jetzt glauben
Wir, die Wahrheit zu entdecken.
Но где же губы твои, что однажды
Промолвили правду простой глубины?
Но пока они сомкнуты, можешь объять
Покойное царство умиро-творенности.

Встаешь ты достаточно медленно.
И тело, отягощенное пробуждением,
Еле движется в неусыпном вращении мира.
Надеваешь лохмотья, обуваешь стертые,
Прорванные сандалии, и идешь туда,
Где не будешь замечен.
Идешь туда, где ветер колышет траву,
Где зимою метели листают страницы Омертвевшей,
Под снегом хранимой природы.
И как только преодолеваешь пределы,
Все вокруг желает внимать беззвучной
И необозримой твоей глубине.

Из-за некоторых обстоятельств и метафорических решений, это стихотворение не обрело необходимой плотности. В первую очередь – это, конечно, связано со слабыми аллегориями, которые сбивают «изначальный тон» ( что вдохнул уже столько веков, в которые что-то менялось.) и, при общей цельности этого текста, раз за разом встречающиеся неудачные решения, упраздняют или нивелируют общий символический посыл. Есть несколько очень неясных и «статичных» метафор, на которых при чтении застреваешь. Такая, например: «озерами потускневшими расправив тонкие плечи». Помимо того, что не ясен подразумеваемый образ, нет ответа и относительно вообразимости подобного. Персонификация, в данном случае, невозможна. Текст полон таких неподходящих вставок, которые дают не только сбивки по ритму и музыке, но и образы «схлопываются» за счет них. Опять же, решение компиляции с немецким было опрометчивым. Текст отвечает общей динамике – и по смыслу, и по ритму – но обращение во множественном числе и речь о «правде/истине» не вписывается в дальнейшее повествование. Могу сказать, что, хоть есть неплохие находки и метафоры, в целом, текст много теряет за счет «незаконченности», употребления неполноценных или размытых образов и нескольких откровенно плохих попыток «вывести метафору за счет смыслового витка».

“погибшему”

Тропа.
            Трос.
                    Трещина.
Лицо, коростой затянуто
Зыбь. Взора. Рот.
Раскрыт водою загрязненной страх
Вен.
И жил. Спешат раскаленные камни
Вниз. Паром. Выдох.
Вход в плоть. И дрожь.
                    Тропа.
И холод. Иней. Изморозь.
На шее кашемир и шрамы. Царапины.
И глубина. Отображает оттеняя свет.
Как снег.
            Трос.
                    Трещина.
Лица.             Овал ярчайшего
            Погиб.

Этот стих замышлялся мной как программный. В том смысле, в котором он должен был отвечать четкой внутренней схеме и положению звуков. Неудачным решением был сам подбор слов, которые не существовали неким единым полотном, цельной картиной. В принципе, перечитывая его, я улавливаю идею, которую хотел выразить, но она так и осталась недонесенной. Также в этом произведении совершенно неудачная попытка использования приемов «смещения» и «сдвига». Мне было нужно, чтобы слово, сдвигавшееся вниз по строке, одновременно служило и цельной единицей нижней строчки и, в это же время, относилось к верхней. Подобная попытка не нашла своего удачного воплощения. Ввиду этого, текст остался абсолютно бестелесным набором заведомо нечитаемых символов.

“Эбола”

Тебе не сломить мою волю.
Места не хватит всем там,
Где темно.
Пробуждения – лишь лишенья моменты,
Проскребшие путь из сна!

Стуком ткацких фабрик
Рождается полотно,
Волной и мазутом ревет океан.
Он не наш. Чей-то чужой,
Но желает, бурля, стать потопом.

Вестей благих так давно
Не приносят мимолетящие.
В их зрачках тоже вода,
Но лишь глубже и неспокойней,
Темнее. В ней не отражается луч.

Верноподданный оспы и крови,
Ему вера в ладони дана,
В жемчужных костях, в саже и пыли
Восстает бессменный конвой
Уложенных всех вместе, рядом.
Многомерность – innere Wille
zu dem Geist, zu dem christlichen Land!
Основание – сомнений отсутствие,
Это есть допущение многого,
Что возможно постичь.

Четыре тысячи тридцать три
дыхания не знающих рта и причин.
Вход открыт – ворота распахнуты
Рушатся ноги, цепи сорвавшие.
Звучит маршем суровым – хворь!



Стихотворение «Эбола» писалось в разгар лихорадки, постигшей Африканский континент в 2014м году. Мною это воспринималось как
новая чума, что-то способное уровнять и вырвать людские тела. Я
искал форму, которой возможно бы было рассказать эту историю –
историю безуспешной борьбы и неизбежной казни. Изначально, я думал о гекзаметре или 12-стопнике. Мне тогда казалось, что первое – как архаичная, античная форма – способна передать драму. Еще более ярко, если воплотить смысловой посыл текста в резком контрасте. Первоначально Эбола была написана в этом метре. Это была неудачная попытка. Столь же неудачным было и использование 12-стопника. Терялся шаг и торжественность стиха. В данном своем виде стих стал существовать уже в 4-ой переписке. Выбор пал на пятистрочники, со скрытой рифмой на согласную или звук. В конечном счете – абсолютно пропала не только контрастность, но и торжественность.
В первой строфе «воля-могилы-перерождение», не прочитываемый символ «умирания» и «воскрешения». Во второй строфе образное смешение, которое не позволяет уловить посыл.
Деятельность – ткацкие фабрики. Ископаемые – нефть, масло. Потоп – что есть одновременно болезнь, чума и отсыл к библейскому потопу.
Та выдержка по ритмическому стилю, которой я хотел придерживаться, с каждой строфой стала сбиваться и смещаться. В конечном счете, в четвертой строфе, я и вовсе выставил немецкое выражение. Оно отражало общую концепцию «заблуждения» цивилизации, но совершенно не подходило к этому стиху как гармоничная и цельная его часть. Даже к тому его виду, который существовал.
Самым удачным в нем оказалась последняя строфа.
Сильная и «наболевшая» по моему мнению. 2 финальные строки выдержаны по звуку, ритму и смыслу. Это единственное, что удачно в этом произведении.