Пристальное внимание, проявляемое гойскими (нееврейскими) и секулярными еврейскими исследователями к творчеству Льюиса Кэрролла (Ч.Л.Додсона) нашло свое выражение в сотнях статей, рассматривающих произведения английского писателя, священника и математика сквозь призму символического прочтения в векторе современной физики, филологии, логики, политологии, литературной полемики, психоанализа и т.д. и т.п. В то же время, практически никто, насколько нам известно, не обращал внимания на поразительные соответствия ряда его текстов некоторым сакральным текстам иудаизма. В данной статье мы попробуем проследить этот феномен на примере сопоставления стихотворения Кэрролла «Father William» с одним эпизодом Пасхальной Гагады. Мартин Гарднер в своей «Аннотированной Алисе» возводит происхождение кэрролловского шедевра к нравоучительному стихотворению Роберта Саути (1774-1843) «Радости старика и как он их приобрел». Это стихотворение было впервые опубликовано в феврале 1816 г. в лондонском «Youth Magazine», издании, известном своей либеральной направленностью. Хотя известно, что курьером редакции служил в то время некий Дж. Кан (один из четырех братьев Кан, старший из которых — Абрахам был многолетним старостой ашкеназской синагоги в Ливерпуле), мы не пойдем по неверному пути тех исследователей, которые, нагромождая излишние, подчас сомнительные биографические и бытовые детали, остаются поразительно беспомощными в анализе текстов. Заметим лишь, что стихотворение Р.Саути само по себе не представляет для нашего исследования никакого интереса. Вероятнее всего Кэрролл использовал случайное сходство архитектоники двух гагадических отрывков (четыре вопроса, четыре сына) с вышеназванным стихотворением для того, чтобы используя его структуру, зашифровать в своей «пародии» еврейский религиозно- мистический опыт. При этом Кэрролл широко пользуется приемом иносказания, а также нарочно запутывает читателя, меняя строфы местами. Рассмотрим последовательно четыре пасхальных вопроса, задаваемых, как известно, самым младшим членом семейства главе пасхального седера — отцу, в их соответствии с четырьмя нечетными (вопросительными) строфами «Папы Вильяма».
Гагада (IV вопрос):
: שבכל הלילות אנו אוכלין בין יושבין ובין מסבין. הלילה הזה כלנו מסבין ([Почему] во все вечера мы едим как сидя, так и возлежа; в этот вечер — возлежа [?])
«Папа Вильям» (I вопрос):
«You are old, Father William», the young man said, «And your hair has become very white; And yet you incessantly stand on your head — Do you think, at your age, it is right?» («ТЫ стар, папа Вильям,» сказал молодой человек. «И твои волосы стали очень белыми; и все же, ты постоянно стоишь на голове — ты думаешь, в твоем возрасте это правильно?»)
Помимо чисто жанрового соответствия, отмеченного выше (юный сын, задающий вопросы умудренному опытом старику-отцу), бросается в глаза идентичность проблематики — расположение человеческого тела в пространстве. В данном случае — необычное, исключительное расположение, несвойственное рутинной житейской практике. При этом, адресуясь к такой неподготовленной аудитории, какой являлись викторианские дети, Кэрролл еще усиливает противопоставление (сравним: «сидя — возлежа» и «на ногах — на голове»), подчеркивая таким образом исключительность рассматри¬ваемой ситуации. Одновременно, «на голове» — является ключом, указывающим на то, что первой строфе стихотворения соответствует последний четвертый вопрос. Возникающий, словно невзначай, белый цвет напоминает не только о возрасте респондента, но и о традиционном белом одеянии (у ашкеназов — китл) главы семейства.
Перейдем к следующей строфе.
Гагада (I вопрос):
: שבכל הלילות אנו אוכלין חמץ ומצה. הלילה הזה כלו מצה ([Почему] во все вечера мы едим квасное и мацу; в этот вечер — только мацу [?])
«Папа Вильям» (II вопрос):
«You are old», said the youth, «as I mentioned before. And have grown most uncommonly fat; Yet you turned a back-somersault in at the door — Pray, what is the reason of that?» («Ты стар», сказал юноша, «как я заметил ранее. И стал необычайно толст; однако, ты совершил обратное сальто [влетев] в дверь — молю, [скажи] в чем причина этого?»)
Намек на тучность отца (ср.: квасное, разбухшее тесто) указывает на обычное состояние человека в продолжение всего года; он тучен, подобен квасному (хамец). В праздник Песах, он отказывается от квасного, т.е. преодолевает земную, будничную тяжесть, свою материальную природу, и, освобожденный, оказывается способным к небывалому духовному взлету, подобному тому, который пережили наши предки, выходя из египетского рабства. При этом субъект совершает вращательное движение, направленное вспять, характе¬ризующее символическое возвращение религиозного еврея к событиям далекого прошлого, участником которого он сам становится, циклически повторяющееся на протяжении всей его жизни.
Гагада (III вопрос):
: שבכל הלילות אין אנו מטבילין אפילו פעם אחת. הלילה הזה שתי פעמים ([Почему] во все вечера мы не окунаем [зелень] ни одного раза; в этот вечер два раза [?]
«Папа Вильям» (III вопрос):
«You are old», said the youth, «and your jaws are too weak For anything tougher than suet; Yet youo finished the goose, with the bones and the beak — Pray, how did you manage to do it?») («Ты стар», сказал юноша,» и твои челюсти слишком слабы для чего-либо более жесткого, чем сало; Однако ты прикончил гуся с костями и клювом — Молю, [скажи] как тебе удалось это сделать?»)
Нетрудно заметить соответствие двоекратного окунания зелени перед ее съедением в соленую воду упоминаемому Кэрроллом съеденному гусю — наиболее распространенному представителю водоплавающих птиц семейства Апзеппае, одной из характерных черт которых является пристрастие к нырянию, то есть, к окунанию в воду. На двукратность окунания указывает казалось бы избыточное упоминание двух частей съеденной птицы (кости и клюв).
Гагада (II вопрос):
: שבכל הלילות אנו אוכלין שאר ירקות. הלילה הזה מרור ([Почему] во все вечера мы
едим разную зелень; в этот вечер — горькую [?])
«Папа Вильям» (IV вопрос):
«You are old», said the youth, «One would hardly suppose that your eye was as steady as ever; Yet you balanced an eel on the end of your nose — What made you so awfully clever?» («Ты стар», сказал юноша, «вряд ли можно предположить, что твой глаз был столь же точен, как некогда; однако ты балансировал ужом на кончике носа — что сделало тебя столь невероятно умным?»)
В данном случае Кэрролл зашифровывает сакральный текст с помощью гематрии (числового значения букв), пользуясь для этой цели языком Священного писания. Слово מרור (горькая зелень) имеет гиматрию 446. Нетрудно заметить, что сложив гематрию слов צלופח «угорь» — 224, אף «нос» — 81 и добавив к ним две буквы «ע» (айн — на иврите — глаз) 70+70 получаем в сумме 445. Что означает недостающая до 446 единица — совершенно ясно. Единственный и Неделимый постоянно присутствует в обряде Пасхального Седера. Вспомним включенную в Гагаду песенку אחד מי יודע («Одного кто знает?»)
К сожалению, объем статьи не позволяет сосредоточиться на ряде дополнительных деталей. А рассмотрение символической связи «П. В.» с другим сюжетом Гагады (четыре сына) и вовсе требует отдельного исследования, которое автор готовит в настоящее время. Тем не менее, даже тот краткий анализ, который был приведен выше, дает богатую пищу для размышления о масонско-розенкрейцеровских корнях творчества великого англичанина, всегда питавшего склонность к шифровке текстов сакрального и мистического плана. В качестве дополнительного намека укажем лишь на псевдоним Чарльза Лутвиджа Додсона — Lewis Carroll, впервые появившийся на титуле «Алисы в стране чудес». Имя автора служит указанием на масонский подтекст опубликованной книги. Lewis Carroll может быть прочтено как Levi’s scroll (свиток Леви), что однозначно указывает на левитов — т.е., служителей Храма, связывая писателя с традицией тамплиеров, а имя автора превращая в характеристику загадочной книги, указывая на ее подлинный, скрытый в шифровке смысл.

ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО: НЕКОД ЗИНГЕР