(Подражание поэту Ге)

До моря три дни на осляти: какое ж тебе тут Средиземноморье? Воздух Иерусалима — расплавленный асфальт, политый мочой: это невысыхающая со времен мандата Ирода лужа специальной концентрации, (в ней полупрозрачный полиэтиленовый пакетик полураскрыт, оттуда лезет требуха). Лужа была, есть и пребудет вечно.
Ну что ж — Восток? Так нет же, тоже нет! О чинные полицейские режимы! О ностальгический шик стамбульских парков — и надписи детства: «по газонам не бир манат дыр бул щыл!» О свисток турецкого сторожа — о его пе, о его трр!
Опять же и не Европа. Хотя по нынешним временам и на улицах, скажем, Амстердама исполинские песьи экскременты могут поставить …того… в умственный тупик — но все же с какой фундаментальной истовостью блюдет европейские святые камни исламский Гастарбайтер! Не говоря уж об Ост-Ойропе! (Ой, Чаушеску, ты, эроически выведший! начисто! всю органику с элегантных улиц Букурешта! Ой, самовредительские ост-ойропейские привычки, вы под корень усекали все! что! не! стерильно! Аллес расстрелирт!)
А вы, Ваньтё и Маньтё в белых нарукавниках на Ситном рынке (и в черных чесаных валенках с калошами), торговали вы калиной, морозом битой, да древесным грибом чагой! Эх! Эх!
Нет, Запад не Запад, Восток не Восток. Чтоб с места им не сойти. Это тебе совершенно новое качество. В одной, совершенно отдельно взятой (куда, куда? ложь взад!) стране.
Качество удивительное — такого не сыщешь от Апеннин до Анд. Потому что Израиль — первая латиноамериканская страна в Старом Свете (тут потерялась большая цитата из г.Г.Г.Маркеса).
Как же тут извернуться, куда сесть, чтоб наконец расслабиться и начать по-ханаански охать и вздыхать о Средиземноморье — от мамелошен к тарбушам, мамалушам? Сесть совершенно некуда, диван и тот ставить некуда. Вроде как о Средиземье вздыхать в коммуналке, в Москве тридцатых годов: «Янаки! Ставраки! Папа Сатырос? — Нет, увижу Вас!»
Нет, не Средиземноморье. Может быть, столпничество в пустыне, но не мати, а пустыне галдящей, толкающейся, стяжающей, громоздящейся в дыму известки, что оседает на стенках сосудов.
Тут прикнопим заведомую олеографию: оливы короткие и шишковатые, как крокодилы, поставленные на попа; ропетовская Гефсимания, благочестивая кипарисная пыль. Старый розовый: олеандр. Старый голубой: розмарин. Вечный солнечный известняк (тот, что оседает на стенках сосудов, см. выше). В перспективу ввинчена тернеровская золотистоплечая, многопологая котловина — В середку ее ссыпан мелкий архитектурный рахат-лукум. А сверху встает жаровой световой столб — дрожит и звенит, и даже получается на снимках. Столп есть.
Далее, смесь пейзажа с жанром. Представьте Пасху в церкви на олео (Гефсиманской) горе. Дюжина тяжело кованных украинских канадцев, засахарившийся до несгибаемости аргентинский батюшка, и подвыпив¬ший левый правозащитник-советолог в тренинге. Головокружительный номер — гвоздь сезона: возжигание главной люстры, метра четыре в поперечнике. Молодая монахиня (она всего одна — молочно-восковая арабка чудовищной толщины) — воздвигается постепенно на стремянку, сверкая икрами под черной рясой, и, стоя на последней ступеньке, верой укрепляясь, без лонжи зажигает свечки ошую и одесную, и спускается, и передвигает стремянку посолонь по периметру люстры, и вновь водружается, подобно же и слезает, и так до двенадцати раз, описывая календарный круг, являет туристам фигуру вечного столпа и утверждения. Но мы же не туристы.
Так скорее прочь, от реальности — к действительности, как говаривал поэт! А действительность — это, увы, олеофакторика: выхлопные газы… заборы с подмоченной репутацией. С утра население пахнет кориандром и свежей хлоркой для мытья полов, к полудню же все превозмогает запах душных черных штанов. — Мимо, мимо, читатель! Не пойдем туда, где потный ход локальных богов поднимает тучи известковой пыли. Вот они идут, на бронзовых икрах, с острыми скошенными черепами, боги бетона и черепицы, бог керамических плиток для покрытия пола, семенящий ритуальным шагом. Бог вечно засоренных текущих труб, смертно воняющих в жару, со стальными челюстями — ими он грызет трубы, высасывая страшное содержимое. Хрупкий бог гипса, пустой внутри, в клубах едкой пыли.
За ними бородатые богини со звериными голосами несут на головах сосуды, скворчащие жиром.
А ты зажмурься, закрой глаза на действительность, зримо данную, в общем, зря. Ты возьми фонетику. Скажи Иерусалим! Звуком сим строится иератически квадратный, иерархически ступенчатый портал. Потом по воздуху развешиваются легкие стропила, и, наконец, подводятся под метафизический золотой купол.
Понял? Ничего нет, не будет, и не надо. Ни дома, ни стенок, ни крыши, ни денег, только пыль, пыль, пыль, и некуда расставлять западно-восточные диваны, чемоданы, саквояжи. Возьми свой одр подмышку и иди себе — иди, иди отсюда…
А сосуды, на них все равно столько накипело изнутри — их не жаль. Збэнг вэ гамарну.