+
Если бы Гитлер постарел, со рта капало, да глаза не видели даже изподочков.
Извозчиков, по фамилии, думал, сидя на кухне с парой
носков в руке.
И все было бы совершенно верно.
В конце концов, жалеют же, и желают. Мы люди же? «Или кто», — из щек, суров,
вырвался голос внутренний, без тембра, похож на впалый
лист вдалеке
осени. «Или кто» из Верма-
хта в это время втирал морщины в стекло заоконного мира в доме
для престарелых, в котором так хорошо кормили.
Как раз было мясо, да.
Извозчиков сплюнул, вытянул ноги.
В конце концов, все похоже на оперетту, если смотреть через поме-
сей лет и сует смазку. На жанр на вилле,
провинциальная профи, звезда
двух щелей на сцене, где скалы зла пологи.
В подмоге — загнутые концы креста и оторванный у звезды один,
и разницы никакой, как меж стиранными вкось носками.
Вот одену сейчас
и буду, как Тамправящийбалом, ха-ха.
И тут Извозчиков вышел наружу, и оказался совсем («грустим,
детка?») маленьким у подъезда, где сами
мы состояли из глаз,
ушей, ночных разговоров без грамма греха,
гдезвалидомойимышли. И мыши бросались под ноги и врассыпную,
если бы только знали, какую мы выбрали из десяти, какую.
+
Наплевать, наплевать, из каких фантазий
не состоит возраст,
кого никогда не увидишь, поскольку ядро
Земли и есть сумма мыслей об аде и тазик,
где вечно, бос, раст-
воряешь белье в порошке, и бросаешь про
тех, кто бросил, нелестный отзыв,
воруешь его у себя, как
ребенок, прячущийся в неугодно что.
Наплевать, ни уз, ни друзей, ни забывших брод, зов
знающих. Бяка,
побьем по щекам тетюдядю, выходишь до.
Не-на-ви-жу, цедит погода, но, несомненно,
кажется это.
Там холодней, где тепло. Земля так мудра,
что опускает и допускать до развала гена
сможет без света,
который спускается без ядра.
Больше не напишу на юг, запад-восток и север, меток
нет, не о чем перед
сном, и все больше пустых
иллюминаторов от таблеток, выпавших в рот. Эдак
лет через ноль, верит
предок, увидимся. Гарантия — сей пустоты жмых.
Жмот и дождется, и дождь не осыплется. Напле-
вать, что за вами
никто не придет, и белье
высохнет, сморщится, пЛевратится в капли
для. Отчаянья даме
плесните, чтоб вымести глупые мысли ее.
+
Так пел на вышке умный часовой.
Ловил себя на мыслях, автомат
покачивал, и что-то в этой злой
но песне, было верно. Невпопад.
И небо флибустьерским флагом вдаль
звало, и продолжало изменять
ему, такому умному, и гарь
окутывала лагерь, твою рать.
+
Бобби, кто-то собирается убить тебя,
сказал француз, покончивший самоубийством.
И он был прав.
Убийцы перед убийством совсем не сопят,
их братья и сестры мирно спят, и ничем не освистан
вид дубрав,
ставших городом неизвестно каким.
По равнине идет человек, который будет.
И он тоже прав.
Все остается грудам пустот, храним
фотоном, мчит бог солнца и крутит колеса, и кутит
с девами, не устав
от их бесконечно прекрасных тел,
которые тоже достанутся жадным и похотливым
червям, восстав
из пепла которые населяют миры. Воздел
руки, похожие на автоматы, человек оливам
на горе Сионской. И пошел направ…
+
С бусурманской чалмою, с босой ногою,
с бомбой в пазухе у стены
стоял нерадивый сын.
Бей его, бей всех времен и народов,
он сокрушитель не хуже тебя.
До летучей рыбы охоч.
Сорок ружей наставленных, и нагою
выходит девица, но сны
больше не снятся босым.
Пей его, пей его кровь, воеводов
отпрыск, гусляр, вурдалак. Любя
нас, над Синаем сгущается ночь.
Январь 2007