(ГЛАВЫ ИЗ КНИГИ)

Сегодня 4 число месяца хешвана в году 5694

Сегодня мне исполнилось шестьдесят лет. Сегодня исполнилось десять лет со дня моего прибытия в Страну Израиля 4 хешвана 5684 года, в день, когда мне исполнилось пятьдесят лет. В тот день я сошел с корабля «Романия», прибывшего из Констанцы, и ступил на Святую Землю в Хайфе. Тогда я прочел о себе: «В юбилейный год вернутся каждый во владение свое».
Решил я исполнить долг памяти об этих шестидесяти годах, поскольку этот период стал переходным для народа Израиля в Государстве Российском. В году 5642, он же памятный 1882 год, начался период временных законов Игнатова, столь хорошо известных в среде народа Израиля, пребывавшего в российской черте оседлости.
И с этого же периода начинается новый поворот для мирового еврейства в целом, открывающий новую главу в его биографии, главу о переселении, разделяющуюся на два различных течения. Одно течение обращается в сторону Атлантического океана и видит свое будущее в материальной жизни, отправляется «делать жизнь» в «земле злата», в государстве, где нет еврея и нееврея, а есть только граждане. Второе течение оказывается захваченным видéнием прошлого, провиденьем и идеалом пророков, и мечтой о будущем писателей и поэтов, и в вечном мессианском стремлении, бьющемся в сердце каждого израэлита, обращает свой взор к Средиземному морю.
Между прочим решил я исполнить долг памяти и перед своим родным городом, именуемым Шпиков, одним из многих в ряду столь известных среди евреев Украины со времен Хмельницкого мест, как Тульчин, Немиров, Брацлав.
Сей памятный свиток я назову «Свитком Шпикова», и будет сей свиток для чтения моим сыновьям Акиве и Пинхасу, которые пережили вместе со мною многие из событий последнего времени – мировую войну, революцию и последовавшие за нею беспорядки. И в особенности для внуков, Авраама и Деклы, дочери покойного Шломо, и для Шломо и Давида, дай им Бог здоровья, сыновей Акивы и Пинхаса. И для детей моей единственной дочери Хавы, все еще находящейся в заточении со своей семьей в большой тюрьме, именуемой «большевистское государство» или «советский режим».
И вот, когда, с Божьей помощью, они вырастут и прочтут эту рукопись, и узнают истоки нашей семьи, и то, что она пережила в стране своего изгнания, на Украине, до революции именовавшейся общим названием Россия, и как перемещалась и переживала тяжелые испытания, подобно всем нашим братьям-евреям, беженцам в дни Петлюры, да сотрется имя его, пока не взошли в Землю Израиля с помощью Опоры и Спасителя Израиля, собирающего изгнанников народа Своего.

УБИЙСТВО АЛЕКСАНДРА II

Глубоко врезалось в мою память. Мне в то время около шести лет, дни накануне праздника Пурим, дни Великого Поста перед православной Пасхой, воздержания от мяса и молока и отказа от водки, начинающиеся сразу же после недели «коляд», описанной выше. Распивочная пустует, какой-то мужик прокрадывается тайком, выпивает стакан водки и извиняется, что он устал на тяжелой работе. Пьяный в такие дни считается преступником и хулителем веры. Это время покаяния и исповеди перед священником. Во все дни поста слышится с утра звон церковного колокола.
Поп со своим пономарем весь день принимают исповедующихся взрослых, а матери приводят с собою и детей. Малютка-клоп облачен в огромные натертые дегтем сапоги и длинную меховую шубу, подпоясанную зеленым шерстяным поясом, а на голове – большая меховая шапка. Фигуры такого мальчика совсем не видно, только большая шапка да два сапога, изо всех сил топающих, скрипя на смерзшемся снегу. Поп с пономарем принимают исповедующихся, отпускают им грехи именем Христа-Спасителя и Пресвятой Богородицы. Неизвестно, куда увозят всю эту кучу тяжелых грехов. За отпущение и избавление расплачиваются полными блюдами больших кэков из крупчатки, глыбами сахара в виде круглой, заостренной кверху головы. Богатые добавляют еще цыбик чаю, апельсин, лимон и леденцы. Ежедневно, ближе к вечеру, подъезжает попова телега и доверху нагружается «добровольным даянием», платой за «прощение и отпущение», причитающейся посланнику «Господа Всеблагого».
Сегодня наступает Пурим. Солнце, солнце месяца адар, уже село. Папа отправился в город, чтобы послушать чтение свитка Эсфири и принести этот свиток домой, прочесть его маме и детям. Мама возится на кухне. На кухне образцовая чистота, и в доме тоже. Мужики не мешают. Весь пол в большом доме проворная мама, образцово-аккуратная хозяйка, обновила чистой желтой глиной, а поверх глины присыпала красновато-желтым шершавым песком. Из печи доносится запах бисквитов и «ушей Амана», пекущихся к празднику. Весь дом объявил праздник. Самовар сияет начищенной медью, гудит тихим приятным голосом. Мы ждем папу, весь день постившегося в память об Эсфири. Скорее бы он приходил из молельни со свитком! Вот уже папа вернулся, вошел в дом с праздничными поздравлениями. Мама подносит ему бисквиты с вареньем и стаканчик водки, чтобы немножко перекусил и подкрепил свое сердце глоточком, и стакан чаю в завершение поста, перед чтением свитка.
Внезапно ломится в дом и врывается внутрь, весь распираемый значительностью новостей, омелькин парнишка, Микита-грамотей. После «доброго вечера» и поздравления с Аманом, хорошо знакомым всем православным, шепчет, склонившись к папе и маме: «Знаете, императора убили». Папа и мама оба встретили эту весть слезами, а я, хоть и был мал, услышав это невероятное сообщение, понял, что это событие первостепенной важности для всех.
Из разговора об Александре II праведных и ученых старцев с хасидами-дипломатами в доме учения. Иаков просит в молитве: «Избавь меня от руки брата моего, от руки Исава», то есть – от руки Исава, притворяющегося мне братом (как объясняет РАШИ). Это сказано об Александре II, который хочет умертвить евреев своим поцелуем, хочет одарить их равноправием и просвещением и этой ценой лишить их души, веры и обратить с помощью русского языка и русской культуры. И российское еврейство обречено на духовное вырождение и, помимо этого, на вырождение телесное и национальное. Вот что значит «от руки брата», то есть – кажущегося мне братом, и тем не менее – «от руки Исава».

ПРИСЯГА НА ВЕРНОСТЬ АЛЕКСАНДРУ III

На третий день после ошеломляющей вести был опубликован официальный указ христианам от двадцати лет и старше из всех двенадцати сел, принадлежащих к Шпиковской волости, собраться в волости, а всем евреям – в синагоге, для принесения присяги.
Папа тоже отправился в город, и я вслед за ним, чтобы посмотреть на присягу. Центральная городская синагога полна до краев. Тульчинский пристав встал на амвоне во весь свой рост, расправив широкие плечи и красуясь окладистой бородою, расчесанной на две стороны с глубокой щелью посередине на великорусский манер, заполнил собою весь амвон. По правую руку от него городской староста и казенный раввин, рабби Лейб «с завода», то есть – с кожевенной фабрики, еврей, который, по-моему, даже подписаться не умел по-русски и подписывался клинописью. Все городские десятники во главе с местным урядником. Пристав оглашает перед собранием текст присяги по большому листу. Каждое слово падает, словно большая щепка под ударом топора, рубящего дерево, словно тяжелая гиря на чашку весов. И все собрание стоит перед открытым Ковчегом Завета, синагогальный кантор Мойше держит в руке один свиток Торы, а казенный раввин – второй. Пристав читает, а все собрание повторяет слово в слово. Траурное поминовение убиенного императора и принесение присяги на верность Александру III. Церемония присяги завершается тем, что пристав исполняет по-русски «Боже, царя храни», а кантор поет заздравную молитву «Благословивший».
По прошествии нескольких дней вновь появился Микита-грамотей, единственный в деревне, кто закончил народную школу, и принес газету с рисунком, изображающим убийство императора, как была брошена в царскую карету бомба такой силы, что вокруг кареты поднялся высокий столп снега.
Много россказней ходило по поводу причины убийства императора. Рассказывали, что уже была подписана конституция для России и не хватало лишь царской подписи. И государь уже был готов поставить свою подпись, да только семья и свита всё оттягивали. И тотчас же стали шептаться и рассуждать о тяжелых лишениях, ожидающих евреев, поскольку евреи-социалисты тоже участвовали в убийстве. Рассказывали, что некая еврейская барышня принимала активное участие в осуществлении убийства. Все чувствовали тяжелую тучу, нависшую в воздухе.