[**1]

Айда все в рай, где технари,
На сетках дерева вьют гнёзда,
Ориентируясь по звёздам,
Кто в клюве люмены зари,

Кто молоко, кто сухари,
Кто гайку, кто шерстинку пёсью,
Вселенской кто прельстился осью,
Кряхтит, но всё-таки парит,

Кто соблазнение девиц,
Ступицу кто вагонных спиц,
Кто спички, взятые на сдачу,

Скорей-скорей в родной уют,
Летят и песенки поют.
Из мониторов детки плачут.

[**2]

Ночь не выдаст, мизгирь не съест.
Потому что мизгирь замёрз.
В микросхеме его – мороз,
Оцифрованный палимпсест.

Воет волком всю ночь мизгирь
На проекцию от луны,
На кристаллики пишет сны,
Составляет для мух псалтирь.

Тень от мухи летит в окно,
Обрезая себя о край.
За окном сенситивный рай,
Но не белый, как в smart-кино.

Разливая фильм молоком,
Переходим на верхний .com

[**3]

Здесь нежатся на медной паутине
И копят ядовитую латунь.
Два ангела походкою утиной
Несут домой немылкую шампунь.

Над супермаркетом погасло небо,
Над супермаркетом почти что ад,
Ни рыбки не досталось им, ни хлеба
Неисчислимый раз уже подряд.

Они закурят, сидя на скамейке,
Впуская в альвеолы благодать.
Они ещё из той святой ячейки,
И экскаватором была их мать.

[**4]

Тогда ещё лизали марки дней,
Подписывая жёлтой авторучкой.
Бумажные слова ложились кучкой
В надушенный, как барышня, е-мейл.

Юнец словарный распыляя спрей,
Дрожа как перед первой киберслучкой,
За ноль цепляется своей колючкой.
Башмачкин ищет свой забаненный никнейм.

Всю жизнь изобретали паровоз
Машины мягкие, машины без колёс.
Тогда, когда тогда существовало.

Сегодня – это киноаппарат.
Богчейзинг практикует стар и млад.
Пусть провода им будут покрывало.

[**5]

У всякой твари в мыслях свой скриншот.
У каждой карты – стрии и растяжки.
Земля как будто точки на бумажке,
Поэтому она теперь не в счёт.

Здесь всяка тварь по-своему сечёт,
Кто цифрой, кто иконкой на рубашке.
Играет бог в пятнашки-благодашки
И сортирует души чёт-нечёт.

А у могил особый джипиэс –
Здесь кладбище поставлено на рельс.
И пробок нет у скоростной подземки.

На выбор, впрочем, есть зеркальный лифт.
Рвёт жилы на руках винтажный шрифт,
И отче наш выводит на коленке.

[**6]

Осенний день листают, как альбом,
Замёрзшим пальцем стукая в лэптопы.
Дождь пробежал и обозначил кропы,
Случайно форматнув диск С хвостом.

Скулит на остановке, хочет в дом,
Но листья не пришли ещё с работы.
Лишь ветер набирает обороты,
А после их сдаёт в металлолом.

По проволочке тянет тело жук.
И сна его фальшивый каучук
За три секунды облегает землю.

И день, как всуе сорванный фонарь,
Ложится спать в садовый инвентарь,
Который был от рая неотъемлем.

[**7]

Орфей (наполовину Крысолов)
Ведёт в депо печальные составы.
Сцепления, скрижали и суставы
Спускаются за ним под корень слов.

Туда, где в небе спайки проводов
Плывут, звеня примерно в пол октавы,
Растут на рельсах полевые травы –
Проекции не парков, но садов.

Туда, где в небе золотой вайфай,
Где каждой шестерёнке светит рай
И маленькая должность в нимбе.

Ведёт туда, где слов не говорят,
Помолятся, простят и осенят
Те цифры, что застряли в лимбе.

В АДАМЕ АД А ВОКРУГ ЕГО РАЙ

если просто дождь а ветра нет я шепчу про вошь что ползёт
во тьме – я шепчу про дождь – в мире тьма сторон – их листает ложь –
дорогой альбом – мой альбом без дна – сколько есть сторон ну а ты одна – ты
одна взялась в этом мире жить потому что власть это то что лжи запрещает
есть этот мирный строй – потому что здесь есть один герой – он идёт сквозь
мрак к безднам пустоты – всадник на пирах а слова просты: «ты испей, мой
конь, зелено вино» – протяни ладонь там всегда
оно – то что никнет в снах и цветёт в уме потому что прах в этой кутерьме
это повод жить и себя терпеть – в темноте ножи разрезают смерть
и печальный сон что мешает жить – это то что он отпустил во ржи – пусть
летит зверёк, убегает зверь всё равно порок – это просто дверь к золотым
стадам в этой пьяной тьме – посмотри, Адам – ты готов к зиме? пусть зима
намет вновь поставит нам – среди тех комет упадёт Адам

МНОГО ЛИ ЧЕЛОВЕКУ ЗЕМЛИ НУЖНО

Бог в лифте спускался в самые глубокие глубины холодной Земли
там Ему представали чудища в стеклянных колбах величиной с комнату,
безногие каракатицы и Райский Сад в котором гуляли Адам и Ева оба
держась за ручки – Ева вертела зонтиком а Адам держался за причинное
место как будто хотел скрыть причину стыда и следствие Отцовского
проклятия заставившего его собирать мокриц и жаворонков на осенней
дороге ведущей в Соловьёвы Горы – усадьбу мастодонта русской литературы
графа Александра Сергеевича Толстого – лучшего писателя когда-либо
писавшего о наливных яблоках русской земельки – искусственной
Тмутаракани скрывающейся за частоколом дождей и за грозовыми
всполохами белых молний – «ну и что – сказал граф Александр Сергеевич – земля меня породила и в ней же я найду своё кайло которым я буду
обрабатывать золотую жилу применяя литературные приёмы для промывки
золотого песка ранней весной» и уронил платок держа воздушный шарик
в широком рукаве персидского халата – семь жаворонков поднялись в небо
и унесли воздушный шарик высоко за облака

* * *
остановившись возле почты
свернулся змей большим клубком
и он ушёл в рисунок почвы
что я оставил на потом

что я оставил словно песен
тяжёлый и бессмертный дар
был этот мир во мне прелестен
но я нанёс ему удар

глагол летал над этой ночью
как сквозь пристанище моё
холмов небесных двоеточье
и шов мизерных муравьёв

седая смерть надела панцирь
и поскакала по холмам
грозя заморским чужестранцам
явившимся сидеть к кострам

победа золотой веночек
надела на пенёк в лесу
и я скитался между строчек
и думал: «что же я несу?»

а нёс я золотой топорик
и два дебелых топора
скажи мне, верный мой историк,
когда закончится игра?

когда наивные богатства
иссякнут в ледяной груди
и мы пойдём с тобой скитаться?
«ну-ка, родимый, погоди

вот ветер – заверни в платочек
и поднеси его к отцам
а вот твой маленький цветочек»
«ну а его я не отдам»

«тогда пойдёшь ты с ним скитаться
по всем лазоревым морям
и не читай себе нотаций
а кушай с горем пополам

эту любовь меж рваных строчек
эти спасательные дни
и если хочешь выйти ночью
тогда ты Бога вспомяни

и ты увидишь как резвятся
бойцы нирваны во плоти
и тень сияет между станций
но если хочешь жить – прости»

ЧАСТЬ ПЬЕСЫ НАПИСАННОЙ СТИХАМИ

КЛЕРК:

дело в том что банки их чудесны – основа мироздания они
а ты ж – позорный – ты поджёг ограду – отдам тебя я в лапы ФСБ
да, дети, каждый должен слушать человека из банковской структуры:
микрон Макрона, лебедь соловья – довольно прятаться в укромных
закоулках парка – мы все одна семья – придём к друг другу
и друг другом насладимся – мне кажется я заново родился – смотрите
на меня – ну вот он я – я скромный клерк, я винтик и я корень к которому
привязаны мы все – а если что не так опять повздорим – гулять пойдём
по чёрной полосе – война ведь тоже – только наши деньги и ты расставшись
с обезумевшей мечтой – ты только тень – ты только привиденье а потому
мой милый – Боже мой – иди к своим родительским пенатам – пускай орёл
терзает твою плоть – живём богато или не богато – на всё Господь –
начальник наш – Господь

ГЕРОЙ:

индусы, хиппи и босота – все собрались в волшебный рай
а я всё жду опять кого-то а я кричу: «не умирай» какому-то большому
Знанью что было где-то во плоти но сгинуло опять в Нирване – я не хотел
к нему идти но мне пришлось – о Боги, Боги – архату выдайте штаны –
но что осталась мне в итоге – одна лишь участь Сатаны – низвергнутым я
принял Бога но Он сказал мне: «милый Май, тебя ведёт одна дорога –
ты со столбами не играй – не надо стукать по ним тростью, не надо лезть
по ним в пальто и в небо всматриваться с злостью – ведь это небо – шапито –
сегодня здесь а завтра снова сорвётся с места вечный цирк но не забудь
что в полвторого тебе отрежем мы язык» – спасибо, Боже, милый, правый – услышал я чего хотел – я не хотел обычной славы но я остался среди тел
которые сигают в лужи и мочат обувь говоря что быть могло конечно хуже,
в окне звучит «Жизнь за царя» а я «Онегина» алкаю а я «Онегина» хочу
и ничего почти не знаю поэтому я и молчу

ВМЕСТЕ (поют):

стремимся мы к пресуществленью, стремимся мы к Небес Царю,
стремимся к каждому растенью – за что Тебя благодарю, но каждый
день укромной ночью к себе залазим мы в кусты и ищем там чего захочешь
но чаще Небо Красоты и в этом дивном сновиденье которое не знаю сам
я вижу Ложь и Привиденье и по моим большим устам стекают ягоды
и груши а также Божии Носки – я не хотел жить у Катюши – она мне
вправила мозги и я теперь послушный малый – луной и солнцем позлащён
но всё-таки когда усталый иду к тебе, мой Купидон, я о Жене своей вздыхаю
и о Жене своей молчу и как вода я утекаю – как серп над бездною лечу – летит он в роде бумеранга над нашим знаменем увы а тут стоит одна яранга – туда зайду: «где были Вы?» «а я был там-то» «неужели? летит к нам в небо
Божий Край а я лежу на сей постели и молвлю: «ласточка летай»

(ДУБЛЬ 3)

Сороки заснули, выключен свет. За порогом березы заговорили о тайном. Целая роща на языке берез.

Стоим и глядим прямо в лицо метафизике. Как там поживает Бог?
Не панибратствуй! Назови его скрипом ворота колодца, найденного в пустыне.
Постмодерн приходит и уходит, а скрип колодца вечен. – так нам сказал человек с золотыми волосами, с самокрутками и брендовыми ногами.
Кисти рук у него задрожали, когда он это сказал.
Будь он из дерева, запястья его заскрипели бы протяжнее плача сосен.
Он ушел, а мы еще нет. Где он? Чьи теперь корни прорезали его гроб?
Чьи дети рождаются в его черепе? Там прежде роились идеи, там выворачивалась из скорлупы геротопология.
Что такое геротопология?
Гугл, окей, что такое геротопология?

Уважаемые коллеги, просьба вернуться к обсуждению вопроса универсалий!
Поскрипим-покачаемся, шшш.
Поскрипим-покачаемся, шшш.
Проблема универсалий так и не была разрешена Фомой!
Труп философии бьют лбом о кафедру, пока мы стоим.
Поскрипим-покачаемся, шшш.
Уважаемые собравшиеся, убедительная просьба перестать качаться! До осени осталось совсем немного времени! До утра и того меньше. Мы должны обсудить колодязный ворот, пока в лес не вернулись люди! На проблему универсалий отведено времени до утра, на решение вопроса о картезианском субъекте — и того меньше. Просьба убрать с моего ботинка ваши подгнивающие корни! Поскрипим-покачаемся, шшш.
Поскрипим-покачаемся, шшш.
Шш-ш [читателю: вдох] шш-ш-шш
Шш-ш [читателю: вдох] шш-ш-шш

Грустный мужчина с голден ретривером
затемно вышел
мешает договорить
мыслию
думает да ну их сепаров твоих родственников
надевает песенку
из нового альбома (с)
где нет ничего нового
оставляет следы
натягивается поводок
мокрый собачий нос прикоснулся к выступающим корням

[вдох] Шш-ш-шш

плешивый котёнок
                богомол

жёлтые лепестки цветов

    зелень
повсюду
    зелень

остановился –
        записать
    эти слова

  плоды граната
висят на ветвях

присела
на рукав
    пчела

пишу –
и смотрю
на неё/
на её
удивительный танец/природы

улетела/ не заметил куда

осень

бог/молит/ краски / в раю/среди нас

ТЫ СКАЗАЛА

Ты сказала:
— Поутру
в голубой глубокой дали
тихо ангелы летали
там я буду как умру

.и ушла
но запах лета
но удары грома где-то
и кузнечики в траве
говорили о тебе.

ПОДНЕБЕСНАЯ ВОЗНЯ

Уговаривая старого Бога
задираем головы к небу:
— Пожалуйста
ну пожалуйста
please

где ты там в золоченом креслице
посередине космоса
шелестишь расшитой мантией<
вглядываясь вниз?

ЧИТАТЬ СВЕДЕНБОРГА ПРИ ПОМОЩИ ВЫШИВКИ

Хватит ли жизни
чтобы прочесть Сведенборга

читатель из туманного угла
на табурете силы тихо собирая

прочитанное в нити переводит
а нити в скатерти вшивает

с обратной стороны
наружного рисунка

тебя ведь рано или поздно вышвырнут
из вышивки

забросят ангелочком
выше крыши

выше белых и наших
но не спеши улетать навсегда

там в инвалидных кустах
под веткой ободранной догола

гуманоид
зашевелился.

НА МНОГОЭТАЖНОМ ОБЛАКЕ

С кем
они общаются во сне
еле ногами перебирая
взмахивая рукой

то одной
то через час другой
словно плывут вниз по кисельной реке
с вязкими берегами?

— Бог о Бог
прости меня ты
который един
который сидит

на многоэтажном облаке
сплевывая с высоты
семечки от яблока
в мягко растопыренные рты.

АНГЕЛЫ С БИНОКЛЯМИ

Ангелы напудренные
с буклями с биноклями
вглядываются с небес:
— Кто ты есть?

И чувствуя их
неземное вниманье
ты смотришь в себя
а действительно кто я

себя изучая как под микроскопом
как будто и ты из небесного войска
себя самого наблюдатель внимательный
конечно не такой объективный как ангелы

слишком уж
между тобой и тобой
маленькое такое
совсем расстояние.

ПОД ПЕРЕПУДРЕННЫМИ ЗВЕЗДАМИ

Но встать и взять увидеть невозможно
ухоженными падших ангелят почти без кожи
в соломе грязного лукошка
для сбора овощей для сбора полупрозрачных недоносков

когда хозяйкины ребята бесцеремонно теребят
цыплячьи крылышки почти без кожи
ангелята легонько стонут и наблюдатель отворачивается
лицо наблюдателя зеленеет его тошнит.

ЧЕЛОВЕК ВОСХОДИТ К НЕБУ

Человек восходит к небу
икры смежны и поплыл
над лесной опушкой снежной
стволы белее чем хрусталь

лесорубы восхищённо
побросали топоры
как тюремные решётки
распахнулися воротники

ему глядеть на это жалко сверху
бормочет заклинанья невпопад
когда простая смерть приходит к человеку
то он всё делает наоборот.

Литература — детская игрушка по сравнению с политикой.
Но я ещё не доломал язык, он похож на пластмассовый конструктор, его углы врезаются в ладонь. «Тебе кажется, — говорят другие, — это дерево». Да, дерево. Сосна, с которой плотники не любят иметь дело.
Форель разгрызает лёд, на дне ей нечего больше есть. Граждане этой страны, которые заполняют жизнь будто прустовскую анкету, думают, так умнее
Авгиевы кони, думают, кто-то придёт и уберёт за ними
Прилежное сердце с национальной стигмой — мне его не досталось
Люди нашего круга строят пятиугольник, мне его хочется перевернуть
Я боюсь, что мы накуримся с неба
посыплются каменные хлопья это не моё читаемое сердце
Это рай. Он пустой

Будто стеклянный мост в половине первого ночи
Нас уверяют, что нам повезло — ножи бросают не в спину, а в стену
А кто хотел проехать зайцем, проехал, только мимо. Свет раскатан
словно тесто от края до края моста
Давай остановимся рядом с цветочницами
Не для покупки цветов, а чтобы послушать праздничную перебранку
Давай я тебе расскажу, что один
мракобес пишет: мужчины должны погибать, а женщины жить, — и мне хочется умереть, прихватив с собой мракобеса. Я старше тебя на мою любимую цифру. Она означает
рай. Он пустой

К. тоже наполовину поседела к двадцати пяти. Она сказала знакомому, что я иду за ней, как собачка, я подумал: неплохое начало, — и избавился от неё.
Давай почитаю тебе исправленные стихи Свирщинской, я говорю: твои волосы — жемчуг, граждане этой страны говорят: сумасшедшие анархисты. Приграничные совы
пугают время: оно застывает, они не меняются
словно рай. Он пустой.

на третьей страже
высокий шёпот по скользям
по воздуху, да и в деревьях следуя
за край стыда.

падуч-мог-дробная-вода-и скол-и-вместе-перепрыгивая,
провалом хвойным вниз зимы,
где хлеб в разгар в серых руках уходил…

рай падал
быстро нашедшим облаком горной мамы.
река омывала меня, не растя холод.

подумалось вдруг
когда мы втроём
умрём

разговор не прервётся
хотя там
не будет ни еллина ни иудея ни русского

сказать на каком
мы слышим сейчас друг друга
тоже ведь затруднительно

ещё говорят
там царит беспредметность
вот уж спасибо

куда я дену
дачу с белой верандой
рассохшуюся треску
рам
сирень на тарелке –
всё оно прижилось в голове
и не уходит

мне по душе
видения первых католиков
рассказ
бедненькой женщины
записанный Папой Григорием
про золотой
мост
и дух олеандров

и ещё
эта твоя ложь
про музыку –

всё беру
на последнюю ярмонку