:

Archive for the ‘ДВОЕТОЧИЕ: 16’ Category

И.Зандман: И. ТАВЬЕВ: МОРЕ ГАIЕЛОДИМ

In ДВОЕТОЧИЕ: 16 on 16.08.2011 at 16:31

Море раскинулось передо мной внезапно. Я шел, не разбирая дороги, и больно ударился голенью об угол одной из двух каменных скамеек, что у старого здания Художественной академии Бецалель. На скамье лежало разорванное надвое Море. Не Чермное. Но то, что сейчас предстанет перед тобой, читатель. Море гаiелодимъ, т. е. Учитель дѣтей: метода для изученiя древнееврейскаго языка. С упражненiями и вокабулами на древнееврейскомъ, русскомъ и нѣмецкомъ языкахъ. Тот, кто разорвал его поперек картонной обложки, 226 страниц текста и 6 страниц рекламных приложений, должен был обладать недюжинной силой и не меньшей яростью. Наверное, это был один из великовозрастных лѣнивыхъ мальчиковъ, измученных непосильным трудом постижения странной жизни, развернутой перед ним на страницах Море гаiелодим, где в маленьких садах, которые красивее больших садов, и в комнатах с черными и красными кроватями и маленькими книгами действуют старые и маленькие тети, большие лошади, черные, как маленькие коровы, дочери старой Реввеки и Исаака ея мужа, и, конечно же, ленивые и прилежные ученики. Я бы даже осмелился назвать их прилежными ленивыми или ленивыми прилежными учениками.
Тот, кто развернул перед лѣнивымъ мальчикомъ эту удивительную трехязыкую жизнь, был педагог и публицист Исраэль Xаим Тавьев, издававший в 1908-1910 г.г. в Риге детскую газету «А-Хавер» («Товарищ»), переведший на святой язык «Портрет Дориана Грея» и пьесы Оскара Уайльда и создавший, по крайней мере, еще одно Море, о котором известно Гуглу и Яндексу: Море гасигнонъ, т. е. учитель стилистики и синтаксиса древнееврейскаго языка. Учебникъ с примѣрами, упражненiями и словаремъ (Варшава, «Тушия», 1902 г.), уместившееся в точности на том же количестве страниц, что и моя находка — 226+6.
Я был захвачен подводными течениями, открывшимися передо мной в Море, мне хотелось самому быть автором этих загадочных фраз, и, не зная, как и кому передать магию его интонаций и поэтических сюжетов, я отсканировал те фрагменты, что были изложены по-русски, с помощью программы ABBYY Fine Reader перевел джипеги в вордовский документ, а теперь представляю читателям «Двоеточия» перевести эти отрывки в образы маленького мальчика, для которого хорош и медный подсвечник, и маленькой девочки, лежащей лицом вниз в кровати и кричащей великим голосом, злого сторожа сада и умного учителя, старшего дяди из Палестины и служанки нашей старой тети, которая не из дочерей этой страны (ибо она из другой страны, а потому и ее язык не как наш язык).
Мне следовало бы разузнать о Тавьеве больше, но лень и лето не допускают серьезных занятий, о чем хорошо был осведомлен достопочтенный Исраэль Хаим:
Теперь пора учиться, а ты еще въ саду, и ты стоишь на (своей) головѣ; какъ лѣнивъ ты, мой малеьнкiй ученикъ. — Я не лѣнивѣе всѣхъ моихъ товарищей, ибо и они не очень любятъ учиться въ теплые дни лѣта.

И.ЗАНДМАН

 


 

И. ТАВЬЕВ: МОРЕ ГАIЕЛОДИМ

2.
[одинъ] Отецъ и [одинъ] сынъ, [одинъ] учитель и [одинъ] ученикъ. — Мать здѣсь, а дочь тамъ. — Тамъ братъ, а здѣсь сестра. — Отецъ и Сынъ здѣсь. — Мать и сестра тамъ. — [одинъ] Ученикъ и [одинъ] учитель. — Тамъ и здѣсь. — Отецъ и братъ здѣсь, а мать и дочь тамъ. —
 

4.
(одинъ) Хорошiй сынъ и (одна) хорошая дочь. — Гдѣ добрая тетя? Добрая тетя здѣсь, а тамъ добрый дядя. — Мальчикъ хорошъ, а девочка зла. — Кто тамъ? тамъ [од.] хорошiй ученикъ. — А кто здѣсь? здѣсь хорошiй учитель. — Яковъ хорошiй мальчикъ, а также хорошiй ученикъ. — А кто плохой (=худой) ученикъ? Давидъ дурной сынъ, а также плохой ученикъ. — Гдѣ добрая мать и гдѣ добрая дочь? Брать хорошiй мальчикъ. — А сестра? И сестра хоро­ша. — А кто дурень? Дочь дурна. —
 

6.
Добрые дяди. — Добрые мальчики. — Ученики малы. — Старыя тети. — Тети добры. — Болышiя коровы. — Кто этотъ ученикъ? Этотъ ученикъ добрый и умный.
Кто эти дѣвочки? Эти умныя дѣвочки тети маленькаго Исаака (маленькому Исааку). — Эта большая дѣвочка хорошая сестра и добрая тетя. — Кто эти маленькiе мальчики? Эти мальчики хорошiе ученики стараго Якова. — Чьи (=кому) эти бѣлыя лошади? эти лошади а также эти коровы принадлежать доброму Аврааму. — У меня есть большая, (и) черная корова. — А я имѣю (=а мнѣ) маленькую (и) бѣлую лошадь. — Черныя коровы принадлежать мнѣ, а бѣлыя лошади—тебѣ. — Я имѣю сестру и братьевъ, а также старые дяди и тети есть у меня.
 

7.
Тети стары и добры, а старые дяди тоже добры. — Маленькiе ученики хороши. — А болышiе? болышiе ученики дурны; есть хорошiе ученики и есть дурные ученики. — Эти хорошiе и умные мальчики братья маленькой и умной Сары. — У Моисея маленькiя тети. — Эта злая (=худая) Ципора дочь старой и доброй Сары. — Гдѣ добрыя дѣвочки? добрыя и умныя дѣвочки тамъ, а здѣсь дѣвочки дурны. — Маленькiе мальчики хорошiе ученики и здѣсь и тамъ. — Есть хорошiй учитель плохимь ученикамъ. — Мать и отецъ стары, а сынъ и дочь малы. —
 

9.
Мой братъ прилеженъ, а сестра моя лѣнива. — Мой ученикъ хорошiй мальчикъ, а твой ученикъ дурной мальчикъ. — Мой добрый дядя! имеешь ли ты умныхъ дочерей? Нѣтъ, у меня умные и прилежные сыновья, а дочери лѣнивыя дѣвочки. — Сара, гдѣ твой старый учитель? Здѣсь мой старый учитель и его большая дочь. — Прилежна ли его дочь? Нѣтъ, мой добрый братъ! не прилежна его дочъ, а лѣнива. — А большой сынъ его? Его сынъ умный человѣкъ. — Ея старый дядя учитель ея маленькой дочери. — Черна ли твоя лошадь? не черна моя лошадь, а бѣла. — Стары ли эти женщины? Нѣ твои ли эти коровы? Не мнѣ принадлежать коровы, а Мирiамъ и ея дядѣ. — Твоему ли дядѣ принадлежитъ эта лошадь? Нѣтъ, у моего дяди корова, а не лошадь. — Эти люди отцы прилежныхъ сыновей, а эти женщины матери лѣнивыхъ дочерей. — Здѣсь моя маленькая дочь и ея хорошiй учитель, а тамъ мой старый дядя и его прилежный и умный сынъ. — Женщина и ея мужъ стары. — Твой ученикъ и мой ученикъ лѣнивы.
 

11.
Нашъ сынъ очень прилеженъ, но наша маленькая дочь очень лѣнива. — Въ вашемъ большомъ городѣ есть и (=также) маленькiе дома. — Вашъ маленькiй сынъ въ нашемъ домѣ. — Вашъ домъ малъ но красивъ, а ихъ (ж.) большой домъ не красивъ. — Нѣтъ ли маленькой лошади у ихъ (м.) маленькаго сына? Нѣтъ лошади у ихъ сына. — Развѣ и у ихъ маленькой дочери нѣтъ лошади? Нѣтъ, мой умный сынъ! нѣтъ лошадей у маленькихъ дѣвочекъ. — Гдѣ мальчики и ихъ дядя? Дядя въ своемъ домѣ, а мальчики въ его красивомъ саду. — Нѣтъ лѣнивыхъ учениковъ у нашего умнаго учителя. — Гдѣ ваша сестра, мальчики? Наша большая сестра въ ея маленькомъ домѣ, а также ея мужъ тамъ. — Эти женщины очень стары и у нихъ (есть) дяди и тети. — Въ болышихъ городахъ есть и красивые дома и красивые сады. — Вашему дядѣ ли принадлежитъ этотъ бѣлый домъ? Нѣтъ, нашъ добрый учитель! нѣтъ дома у нашего дяди. — Ни братьевъ ни сестёръ нѣтъ у вашей старой матери. —
 

13.
Ваша корова больше нашей (коровы). — Ихъ служанка не хуже твоей (служанки), моя молодая дочь. — Такой умной женщины какъ ея старая тетя, нѣтъ въ этомъ городѣ. — Развѣ и ты, Мирiамъ, умна, какъ моя дочь? Нѣтъ, мой добрый дядя, но я моложе твоей дочери. — Вашъ домъ малъ, но онъ красивее нашего большого дома. — Есть ли у вашего учителя такiе маленькiе ученики какъ эти мальчики? Нѣтъ у нашего учителя такихъ маленькихъ учениковъ. — У того прилежнаго мальчика есть молодая тетя и она умнѣе даже нежели его большая сестра. — Наша служанка стара, но она лучше вашей молодой служанки. — Наша большая лошадь черна какъ ваша (м.) маленькая корова. — Въ томъ городѣ нѣтъ большихъ садовъ, какъ эти сады, но есть тамъ маленькiй садъ и онъ красивее этихъ большихъ садовъ. — Такихъ большихъ коровъ какъ его черная корова нѣтъ въ нашемъ городѣ. Бѣлой лошади какъ эта нѣтъ у насъ. — Ваша умная тетя есть сестра нашего стараго учителя. — У этихъ мужчинъ и женщинь (=этимъ…) есть сыновья и дочери, но сестеръ и тетокъ нѣтъ у нихъ. — Онъ и она братъ и сестра, сестра больше брата, но братъ умнѣе и прилежнее его сестры.
 

15.
Кто вы, маленькiя девочки? Мы дочери старой Реввеки и Исаака ея мужа. — Развѣ и вы умны и добры какъ вашъ отецъ и какъ ваша мать? — Дочери добрыхъ родителей (=которыя у добрыхъ родителей) добры и онѣ. — А кто вашъ учитель? Мы маленькiя, нѣтъ у насъ учителя. А гдѣ вашъ домъ? большой домъ который въ этомъ саду принадлежить нашему отцу, а въ немъ много комнатъ: [одна] большая комната для нашего отца и нашей матери, [одна] комната для нашего старшаго брата и его учителя, [од.] комната для насъ и нашей старой тети и комната для книгъ; въ нашей комнатѣ есть большой столъ, черныя кровати, и на столѣ наша красивая лампа и маленькiя книги. — Красивъ ли вашъ садъ? Есть ли въ немъ много цвѣтовъ? — Нашъ садъ прекраснѣе даже того большого сада, и много деревьевъ и цвѣтовъ въ немъ. — Дома ли вашъ отецъ? — Есть ли вашъ отецъ въ его домѣ? — Нѣтъ нашего отца дома. — Гдѣ ихъ лѣнивый братъ? Тамъ онъ на деревѣ; но не лѣнивъ ихъ братъ, онъ прилежнѣе вашего сына. — Среди многихъ товарщей (которые у) моего молодого брата нѣтъ дурного мальчика. — Тѣ красивые цвѣты принадлежать тѣмъ дѣвочкамъ. — Ваша лампа. — Наша кровать. — Ея книга. — Ихъ цвѣтъ. — Вашъ другъ.
 

17.
Его дома зелены какъ твои дома. — Ея маленькiя дѣти прилежны, прилежнее они даже вашихъ сестеръ. — Въ ея полѣ нѣтъ деревьевъ, а въ вашихъ поляхъ есть и деревья и цвѣты. — Какъ твои ученики, наша дорогая тетя, прилежны ли они или лѣнивы? — Мои маленькiе ученики прилежны, а среди (=въ) моихъ большихъ учениковъ есть и прилежные и лѣнивые, но прилежныхъ больше чѣмъ лѣнивыхъ. — Черны ли ихъ кровати или красны? Кровати, кото­рыя въ ихъ комнатахъ, черны, но у ихъ маленькихъ братьевъ есть красныя кровати. — Ихъ лампы красивее твоихъ зеленыхъ лампъ— Нѣтъ среди его болышихъ друзей лѣниваго мальчика. — Наши родители стары, а наши дяди и тети молоды. — Какъ лѣнивъ этотъ мальчикъ! Твой ученикъ ли онъ? Нѣтъ среди моихъ учениковъ такого лѣниваго мальчика. — Есть ли у тебя еще сестры въ нашемъ городѣ? Нѣтъ, мой дорогой учитель, нѣтъ у меня больше сестеръ въ этомъ городѣ мои старшiя сестры (суть) въ томъ городѣ. —
Гдѣ ваши книги и ваши цвѣты, мои дорогiя дочери? Наши книги на столѣ въ большой комнатѣ, и наши цвѣты на нашихъ столахъ въ нашей красной комнатѣ. — Твой умный братъ другъ нашихъ прилежныхъ братьевъ. — Такiе бѣлые цвѣты, какъ цвѣты (которые) въ ихъ садахъ, очень рѣдки. — Что эти мальчики тебѣ? Твои братья ли они, или твои друзья? — Нѣтъ у меня такихъ большихъ братьевъ, но они мои друзья. — Наши старыя служанки очень добры къ дѣтямъ. — Нѣтъ дѣтей, родители которыхъ недобры къ нимъ. — Старые люди, которымъ принадлежать эти зеленые дома, суть мои дяди. —
 

19.
Сынъ этого человѣка есть мой другъ. — Тетя вашего сосѣда есть сестра моего учителя. — Кровати нашихъ сестеръ больше нашихъ кроватей. — Маленькая книга моего друга нова всегда, ибо онъ лѣнивый мальчикъ. — Черная корова сосѣда есть всегда въ поле нашего брата. — Старая лампа моего дяди красивѣе вашихъ новыхъ лампъ. — Сады этого большого города красивѣе садовъ нашего маленькаго города, ибо (есть) въ нихь много деревьевъ и очень рѣдкiе цвѣты. — Въ книгахъ вашихъ дузей есть только старые разсказы. — Разсказы вашего стараго сосѣда не новы намъ, ибо мы болышiе мальчики и въ нашихъ книгахъ есть много разсказовъ какъ эти; но для его маленькихъ дѣтей его разсказы новы всегда. — У отца нашего друга есть много рѣдкихъ книгъ. — Его новыя ли книги рѣдки или его старыя книги? для насъ рѣже старыя чѣмъ новыя. — Въ многихъ комнатахъ его дома нѣтъ хорошей комнаты, ибо онѣ очень маленькiя. — Новые ученики вашего учителя очень умны, но не всегда они прилежны; только въ домѣ учителя они прилежны, но въ домѣ ихъ родителей они очень лѣнивы, и всегда они или на деревьяхъ ихъ сада или на маленькихъ лошадяхъ ихъ сосѣда. — Новые дома вашего города меньше его старыхъ домовъ. — Гдѣ дѣти твоего хорошаго сосѣда, моя дорогая тетя? Они въ комнатѣ моего молодого сына, ибо они его дру­зья. — Тѣ мальчики которые тамъ въ поляхъ ихъ отца, суть братья маленькой Рахили. — Въ книгахъ твоихъ большихъ сестеръ есть всегда цвѣты. — Есть ли у тебя еще красивыя книги какъ эта новая книга? У меня нѣтъ больше; но у сестеръ моего друга есть много красивыхъ книгъ какъ моя книга. — Какъ добра жена вашего сосѣда къ ея дѣтямъ! — Отцы и матери добры всегда къ ихъ дѣтямъ. — Развѣ только дома вашихъ сосѣдей зелены въ вашемъ городѣ? Нѣтъ, нашъ дорогой другъ, есть здѣсь еще такiе дома, но они рѣдки, а также не такъ новы какъ дома нашихъ сосѣдей.
 

21.
Всякая мать добра къ ея дѣтямъ. — Всякая добрая мать имѣетъ добрыхъ дѣтей. — Не всякiй умный мальчикъ прилеженъ. — Весь этотъ городъ полонъ маленькими домами. — Вся книга твоего друга полна старыми разсказами. — Всѣ цвѣты, которые въ комнатѣ твоихъ молодыхъ сестеръ, красивы. — Не всѣ старыя книги дороги. — Всѣ мои братья теперь въ другомъ городѣ. — Всѣ дочери моей старой тети очень прилежны. — Нѣгъ никакого друга у моего новаго ученика. — Лошади твоего сосѣда всѣ (онѣ) черны, а всѣ его коровы красны. — Только одна книга у маленькой сестры моего друга, но какъ красива ея книга! — Во всемъ твоемъ саду еще нѣтъ ни одного зеленаго дерева. — Цвѣты сада моего добраго дяди бѣлы или красны, а только нѣсколько деревьевъ въ его саду. — Всѣ новые дома нашего города велики. — У каждаго прилежнаго ученика есть много книгъ. — Всѣ черные стулья твоей тети очень стары. — Весь садъ вашего большого брата полонъ теперь мальчиками и дѣвочками; развѣ всѣ его сыновья и дочери? Нѣтъ, нашъ дорогой учитель, у нашего брата только одинъ сынъ и одна дочь, а всѣ другiя дѣти которые всегда въ его саду, суть друзья его дѣтей или дѣти его сосѣдей, ибо у его сосѣдей нѣтъ никакого сада для ихъ дѣтей. — Чьи сыновья вы, доропе дѣти? Мы всѣ сыновья одного отца и одной матери, а также одинъ учитель у насъ всѣхъ. — Жена нашего сосѣда добра ко всѣмъ. — Мой старый другъ дороже мнѣ всѣхъ моихъ новыхъ друзей. — Вы всѣ умные и прилежные мальчики, мои дорогiе ученики. — Всѣ черныя коровы, которыя въ полѣ этого человѣка, принадлежать нашимъ родителямъ. — Всѣ люди нашего города очень добры. — Въ каждой комнатѣй есть кровать, столъ и нѣсколько стульевъ, и на каждомъ столѣ есть лампа.
 

23.
Я великъ какъ ты, но ты умнѣе меня. — Твой братъ моложе тебя, но ты (ты) не прилеженъ какъ онъ. — Его сестра меньше его, а онъ (онъ) не уменъ какъ она. — Всѣ наши друзья моложе насъ, но они не лѣнивы какъ мы. — Ты еще маленькiй мальчикъ, мой дорогой другъ. — Твоя молодая сестра (она) еще въ комнатѣ моихъ сестеръ, а также наша тетя у (=возлѣ) нихъ. — Вы не лучше вашихъ друзей, ибо вы всѣ лѣнивы какъ они. Всѣ твои книги новы какъ мои книги, только одна изъ нихъ (она) не красива какъ онѣ. — Вашъ городъ очень далекъ отъ нашего города, но городъ нашихъ братьевъ еще дальше (отъ него). — Моя маленькая сестра красивее васъ, но вы не лѣнивы какъ она. — Чьи сыновья эти? Эти сыновья нашего добраго учи­теля, и они моложе всѣхъ его учениковъ, но умнѣе они ихъ. — Наши коровы (онѣ) еще въ полѣ вашего сосѣда. — Одна изъ дочерей твоей старой тети добра какъ ея мать, но ея другiя дочери (онѣ) не добры какъ она. — Откуда вы, мои дорогiя дѣти? мы изъ города твоего боль­шого сына, но наши родители теперь здѣсь, и мы тоже у (=возлѣ) нихъ; мы всѣ въ домѣ нашего дяди, а наша тетя нѣтъ дома ибо она еще въ близкомъ городЪ у ея большой дочери. — Всѣ эти дѣ­вочки родственницы намъ. — Этотъ мальчикъ прилежнее насъ, нѣтъ подобнаго ему среди (=во) всѣхъ умныхъ учениковъ нашего учители. — Разсказы нашей старой тети очень прекрасны, даже разсказы, ко­торые въ моей новой книгѣ, (они) не красивѣе ихъ.
 

25.
Всѣ столы которые въ нашей школѣ очень длинны. — Наша большая синагога близка къ вашей школѣ. — У хозяина большого поля, которое возлѣ нашего города, есть много лошадей и коровъ. — Ваши серебряные подсвечники очень красивы. — У меня только одинъ мѣдный подсвѣчникъ, но для маленькаго мальчика, какъ я, хорошъ и такой подсвѣчникъ. — Въ моей школѣ есть только маленькiя дѣти какъ я, а только некоторыя изъ нихъ (они) не лѣнивы, но я (я) не одинъ изъ нихъ. — А въ нашей школѣ есть только одинъ лѣнивый ученикъ, и я этотъ единственный. — Въ каждой странѣ есть много городовъ, но есть далекiя страны, въ которыхъ только мало городовъ. — Не во всѣхъ городахъ нашей страны есть Евреи. — Въ книгахъ моего товарища есть длинные (разсказы) и короткiе разсказы, но длинные (они) не красивы, а короткiе (они) не новы. — Дома ли твой отецъ? Нѣтъ, мой дорогой господинъ, мой отецъ (онъ) еще въ его синагогѣ. — Молитва моихъ дѣтей очень коротка. — Кто прилежнЬе моей молодой дочери? Нѣтъ прилежнее ея (=чѣмъ она), нѣтъ подобной ей въ ея школѣ. — Служанка нашей старой тети (она) не изъ дочерей этой страны, ибо она изъ другой страны, а потому и ея языкъ не какъ нашъ языкъ. — Здѣсь мало училищъ. — Вся твоя комната полна всегда маленькими детьми; развѣ нѣтъ въ вашемъ домѣ комнаты для вашихъ дѣтей? — Наши новые стулья (они) не красивы какъ черныя стулья вашего брата, и потому они не такъ дороги какъ тѣ (=какъ они).
 

27.
Всѣ друзья и товарищи моего брата (вотъ они) теперь въ его комнатѣ, поэтому комната полна. — Мой новый другъ есть прилежнѣйшiй изъ своихъ товарищей, а также въ моей школѣ нѣтъ подобнаго ему. — Дочь моей тети есть умнѣйшая изъ всѣхъ своихъ сестеръ; (вотъ) она теперь въ нашемъ саду съ своей матерью. — (вотъ) Вы (вы) всѣ добры ко мнѣ, но вы не такъ добры какъ молодой сынъ нашего сосѣда; онъ лучшiй изъ васъ. — (вотъ) Вы дороги мнѣ какъ всѣ мои друзья. — Гдѣ книги и цвѣты твоей маленькой сестры? Ея книги у насъ, а ея цвѣты у нея въ ея комнатѣ. — Какъ имя сына твоей тети? Его имя какъ твое имя. — Какъ здоровье твоей доброй матери, мой дорогой другъ? — Она здорова, но ея теперь нѣтъ дома, ибо она въ ближайшемъ (=близкомъ) городѣ у ея дяди, а также мой маленькiй брать тамъ съ ней. — Вотъ твои родители; а кто человѣкъ который у нихъ? Это нашъ бѣдный родственникъ. — Твоя книга, в которой короткiе и прекрасные разсказы, на моемъ стулѣ, а также моя книга на немъ. — Эти бѣдныя женщины род­ственницы. — Возлѣ нашего города есть несколько высокихъ горъ, и на нихъ поля и сады. — Нѣтъ страны безъ нищихъ, и въ каждой странѣ больше бѣдныхъ чѣмъ богатыхъ. — Жена нашего богатаго сосѣда очень маленькая, и ея дочь выше ея. — Какъ великъ домъ твоего дяди! къ чему ему такой большой домъ, если у него нѣтъ дѣтей? Но у него много бѣдныхъ родственниковъ, и они всѣ при немъ. — Есть ли что-нибудь у этого человека? У него нѣтъ ничего, только дѣтей онъ имѣетъ, и даже они (они) не у него, ибо они въ
далекомъ городѣ въ домѣ [одного] богатаго человѣка который есть родственникъ имъ. — Если такъ, то ихъ родственникъ очень доб­рый человѣкъ. —
 

29.
У ословъ длинныя уши. — Щеки моего маленькаго брата очень красны теперь, ибо онъ боленъ. — Мать моего друга страдаетъ (=больна) (ея) очами. — Какъ малъ ротъ твоей молодой сестры! — Твои ноги всегда на моемъ стулѣ, не имеешь ли ты другого мѣста для твоихъ длинныхъ ногъ? Зачѣмъ твои губы бѣлы, мой дорогой товарищъ? боленъ ли ты? Я не боленъ, но мои губы всегда бѣлы. — Вы (вотъ) всегда въ вашей маленькой комнатѣ, потому вы больны, и ваше лицо всегда зелено; но мы всегда въ саду или на горахъ, по­тому мы здоровы, и наше лицо и наши губы всегда красны. — Очи и губы твоей сестры прекрасны, а также ея ротъ и все ея лицо кра­сивы, но ея зубы черны. — Книги моего лѣниваго друга всегда подъ его столомъ или подъ его стульями. — Мѣсто этого мѣднаго подсвечника на столѣ а не на землѣ. — Это дерево есть высшiй изъ всѣхъ деревьевъ нашего сада. — Видъ неба очень красивъ теперь. — Это ма­ленькое дитя всегда на рукахъ своей матери. — Боленъ ли ты еще, мой добрый дядя? Нѣтъ, я теперь здоровъ. — Вода хороша для цвѣтовъ. — Его очи всегда въ его книгахъ, ибо онъ очень прилежный мальчикъ, и онъ лучшiй среди учениковъ нашей школы. — Кто у тебя въ твоей комнагѣ? Никого нѣтъ у меня. — Мои книги (онѣ всѣ) всегда на одномъ мѣстѣ.
 

31.
У моего стараго дяди 2 сына и 2 дочери. — Сколько лошадей и коровъ на этой горѣ ? Семь лошадей на ней, и 7 коровъ. — Ты моложе меня, моя маленькая тетя, ибо тебѣ только 11 лѣть, а мнѣ 13 лѣтъ. — Въ томъ большомъ домѣ 15 комнатъ. — Во всѣхъ нашихъ комнатахъ есть 16 кроватей, 12 столовъ и 19 стульевъ. — Въ нашей большой синагогѣ есть 8 серебряныхъ подсвѣчниковъ и 12 большихъ мѣдныхъ подсвѣчниковъ. — Сколько лѣтъ тебѣ, мой дорогой ученикъ? Я младшiй въ нашемъ домѣ, ибо мнѣ только 10 лѣтъ. — Мой товарищъ боленъ (его) зубами, вотъ уже 2 дня, поэтому, его нѣтъ теперь съ нами въ саду. — Всѣ 17 стакановъ которые на тѣхъ 4 столахъ, полны водою, а въ 5 изъ нихъ есть цвѣты. — Какъ здоровье твоего маленькаго брата, мой господинъ? Онъ боленъ (его) ушами, вотъ уже 14 дней. — Два раза въ году мы всѣ у нашей старшей (большой) сестры, которая въ далекомъ городѣ; она имѣетъ тамъ очень большой домъ, ибо у нея 11 дѣтей: 3 дѣвочки и 8 мальчиковъ; старшей среди ея дочерей теперь 14 лѣтъ, а старшему изъ ея сыновей теперь 12 лѣтъ и 9 мѣсяцевъ. — Три зеленыхъ дома, которые возлѣ нашего училища, (они) всѣ принадле­жать хозяину этого поля. — Всѣ дни бѣднаго несчастны (=худы). — Жизнь этого человѣка очень дурна, потому и его видъ дурень. — Какъ лѣнивъ этотъ мальчикъ! только 18 дней въ мѣсяцъ онъ въ школѣ, и даже въ тѣ дни онъ болень 10 разъ въ день, то (его) зубами, то (его) очами, то (его) ногами и еще подобное (=какъ эти). — Въ далекой странѣ, въ которой городъ моего брата, есть только 19 большихъ городовъ. — У меня одна старая книга и 2 новыхъ, но та одна лучше двухъ послѣднихъ. — Всѣ братья и сестры моего новаго друга (вотъ они) теперь въ нашемъ саду подъ деревьями, и въ рукѣ каждаго — цвѣты. — Сколько копѣекъ у тебя? у меня 17 мѣдныхъ монетъ. — Языкъ моего стараго дяды — еврейскiй, ибо онъ изъ Палестины (=изъ страны Израиля). — Всѣ люди въ рукѣ бога. — Твои обѣ (двѣ) щеки красны теперь. —
 

33.
Моему отцу 42 года отъ роду, а моей матери 39 лѣтъ. — Мой дядя очень старъ, ибо онъ теперь въ восемьдесятъ третьемъ году (его жизни); а его женѣ, (она) моей тетѣ, теперь 77 лѣтъ. — 14 разъ — 16 есть 224. —Ты ли первый ученикъ въ вашей школѣ? Нѣтъ, мой су­дарь, я девятнадцатый, а во всей нашей школѣ есть только 21 ученикъ; всѣ мои товарищи моложе меня, но я самый лѣнивый изъ нихъ. — Въ моемъ городѣ есть около 22 тысячъ и шести сотъ евреевъ, и они имѣютъ 4 большихъ синагоги и 8 маленькихъ, и они всѣ полны людьми въ дни праздниковъ. — Въ еврейскихъ мѣсяцахъ (=мѣсяцы евреевъ) есть только 29 или 30 дней. — Воть десятый часъ, а моего новаго ученика еще нѣ въ школѣ; что это? боленъ ли онъ? Н ѣтъ, мой дорогой учитель, но онъ очень лѣнивъ, и (въ) каждый день онъ въ своей кровати до одиннадцатаго часа. — Потому его лицо зелено всегда. — Сегодня я не въ школѣ, ибо сегодня маленькiй праздникь у меня. — Что это за праздникь? (=Что этотъ праздникъ?). — Сегодня мнѣ немного болитъ голова (=Сегодня я боленъ немного моей головой). — Это ли твой праздникъ? Какъ лѣнивъ ты, мой маленькiй сынь! — Твоя одна щека краснѣе другой (=второй). — Въ томъ большомъ городѣ есть 175 тысячъ и 752 человека. — 6 книгъ, которыя на моемъ черномъ столѣ, (онѣ) всѣ принадлежать моимъ двумъ большимъ сестрамъ, а седьмая книга, которая возлѣ ннхъ, принадлежитъ моей третьей сестрѣ. — А гдѣ твои книги? Я имѣю 25 книгъ, и вотъ онѣ всѣ на моихъ 4 стульяхъ. — Это ли мѣсто для книгъ? Ихъ мѣсто всегда въ комнатѣ для книгъ, только сегодня, онѣ здѣсь; — У этого мальчика нѣтъ больше учителя, вотъ уже 2 года; онъ теперь въ 19-томъ году (его жизни). — Если такъ, онъ уже не мальчикъ. — Въ нашемъ домѣ нѣтъ комнаты безъ цвѣтовъ. — Видъ твоей маленькой сестры, которая въ саду подъ высокимъ деревьемъ, очень худъ, а ея губы бѣлы какъ цвѣты которые въ ея рукѣ.—
 

35.
Гдѣ вы, мои сестры? Мы очень близки тебѣ, ибо только этотъ маленькiй садъ между нами и (между) тобою. — Эта высокая гора есть на (= въ) половинѣ дороги между нашимъ городомъ, и (къ) вашимъ городомъ. — Путь въ 115 часовъ между мною и тобою. — Мнѣ очень холодно, потому и мои руки и мои уши красны. — Въ длинные дни лѣта мы только б часовъ въ училище. — Гдѣ вы, мои 2 друга? Мы оба на высокомъ деревѣ сзади горы, а твои братья всѣ 3 (=они три) подъ нимъ. — Наша школа очень красива: передъ ней цвѣгникъ (=садъ цвѣтовъ) а за ней есть гора, и нѣсколько часовъ въ день мы на ней. — Вотъ уже второй часъ послѣ полночи, а мои родители (они) еще въ домѣ, нашего дяди. — Палестина не принадлежитъ. больше (нѣтъ больше) евреямъ, вотъ уже около 1.900 лѣтъ. — Ваша вода очень тепла, нѣтъ ли въ вашемъ домѣ холодной воды? Нѣтъ, мой добрый другъ, лѣтомъ у насъ только такая вода (=вода какъ эта). — Кромѣ мѣднаго подсвѣчника, который на моемъ столѣ, есть въ нашемъ домѣ и нѣсколько серебряныхъ подсвѣчниковъ. — Человѣкъ, которому принадлежать тѣ 4 зеленыхъ дома, боленъ всегда, и всю зиму (=всѣ дни зимы) онъ въ теп­лой странѣ. — Только еще одно маленькое облако на поверхности неба. — Есть ли у тебя много денегъ? у меня около 65 мѣдныхъ монетъ. — Это очень много для маленькаго мальчика какъ ты. — Развѣ ты еще послѣднiй въ вашей школѣ? Нѣтъ, въ этомъ году я восемнадцатый ученикъ, и это очень много для такого лѣниваго ученика какъ я. — Вы ли (вы) одни въ вашемъ саду, или ваши товарищи тоже съ вами? Только мы (мы) одни в саду, но наши товарищи (они) не далеки отъ насъ, ибо только гора между ними и (между) нами — 1.235 домовъ въ нашемъ городѣ, и 75.013 человѣкъ въ нихъ.
 

37.
Мальчики сидятъ въ школѣ, а учитель стоить. — Если вы меня любите, мои хорошiе ученики, почему вы не учитесь много? Мы оченьлюбимъ тебя, нашъ доргой учитель, но мы лѣнивы. — Моя маленькая сестра (она) не любить писать писемъ. — Мои умныя сестры, почему вы сидите въ саду на землѣ въ такой холодный день? Мы не сидимъ на землѣ, только на маленькихъ стульяхъ подъ деревьями. — Моя дорогая мать, идешь ли ты со мною сегодня къ нашему старшему дядѣ? Нѣтъ, мой добрый сынъ, у меня сегодня времени нѣтъ. — Кто эти люди которые стоять предъ этимъ домомъ, и кто женщины сидящiя предъ ними? Мужчины суть братья хозяина дома, а женщины ихъ жены; въ комнатѣ тепло имъ, потому онѣ сидятъ предъ домомъ. — Эти маленькiя дѣти лежать всегда на землѣ въ саду ихъ родителей, поэтому ихъ лица и руки черны. — Моей маленькой дочери теперь одинъ годъ и 2 месяца, и она учится теперь стоять на (ея) погахъ. — Моя больная тетя лежитъ на (ея)постели, вотъ уже 5 недѣль, и во все это время она кушаетъ только одинъ разъ въ день. — Я очень люблю моихъ сестеръ, и онѣ любятъ меня. — Всякiй мальчикъ, который лежитъ на (его) кровати до десятаго часа, есть лѣнивый ученикъ, развѣ если онъ боленъ. — Кто учится еще въ твоей школѣ, кромѣ тебя? Въ моей школѣ учатся 18 учениковъ кромѣ меня, а я послѣнiй. — Мы очень любимъ васъ, а вы не идете съ нами, ибо вы сидите всегда у (возлѣ) тѣхъ мальчиковъ, которые учатся въ другой школѣ. — Дорога, по которой ты идешь, моя тетя, очень прекрасна, и я тоже люблю ходить по ней. — Дочь моей тети, которая живетъ въ Палестинѣ, пишетъ намъ письма на еврейскомъ языкѣ; въ ея послѣднемъ письмѣ отъ одинадцатаго дня послѣдняго месяца, она пишеть, что мѣсто, въ которомъ они живутъ, очень красиво; предъ ихъ домомъ и за нимъ есть деревья и сады цвѣтов; а также тамъ много горъ. Моя прилежная дочь (она) еще сидитъ за ея столомъ и учится по своимъ книгамъ. — Этотъ больной мальчикъ лежитъ на своей кровати и пишетъ письмо къ своимъ родителями. — Теперь пора учиться, а ты еще въ саду, и ты стоишь на (своей) головѣ; какъ лѣнивъ ты, мой малеьнкiй ученикъ. — Я не лѣнивѣе всѣхъ моихъ товарищей, ибо и они не очень любятъ учиться въ теплые дни лѣта.
 

39.
Зачѣмъ ты не посылаешь мнѣ моей книги которая у тебя? Моя сестра еще читаетъ ее, ибо разсказы которые въ ней очень нравятся ей (=очень хороши въ ея глазахъ). — Твоя маленькая сестра лежитъ лицомъ внизъ (=на ея лицѣ) въ ея кровати, и кричитъ громкимъ (=великимъ) голосомъ; развѣ твоя мать не слышитъ ея голоса? да, но моя мать знаетъ, что ея маленькая дочь любить всегда кричать, потому она не идетъ къ ней. — Кто зоветъ меня? Твоя тетя зоветъ тебя, чтобы прочитать ей (=читать въ ея ушахъ) письма ея мужа, ибо она больна глазами, и она не читаетъ писемъ ночью. — Не знаете ли вы, гдѣ здѣсь врачъ? вотъ онь живетъ въ домѣ, который между тѣмъ садомъ и (между) нашимъ полемъ. — Наша умная мать оберегаетъ насъ отъ дурныхъ товарищей, и потому она выгоняетъ (посылает) всегда вонъ (=изъ нашего дома) сыновей нашего сосѣда, и мы слушаемся ея и не ходимъ съ ними, и не сидимъ возлѣ нихъ. — Зачѣмъ вы вырываете цвѣты изъ нашего сада, вы дурныя дѣвочки? мы очень любимъ цвѣты, и у насъ нѣтъ сада, потому мы беремъ цвѣты вашего сада. — Но развѣ вы не знаете, дѣвушки, что Богъ не любить людей берущихъ вещи, которыя не принадлежать имъ? Если такъ, мы идемъ домой безъ цвѣтовъ. — Эта маленькая девочка ломаетъ все, что она ни возьметъ въ (ея) руки, и потому мать ея кричитъ на нее. — Куда ты идешь (ты) одна, моя сестра? Я иду въ городъ, ибо наша мать посылаетъ меня къ нашему дядѣ, чтобы позвать его къ намъ; но я не возьму тебя со мною, ибо ты не слушаешься твоего учителя и ты не учишься читать и писать по еврейски. — Теперь я одинъ во всемъ этомъ большомъ домѣ, и я стерегу его. — Почему ты не кушаешь яблока которое на столѣ предъ тобою? Яблоко принадлежитъ моему маленькому брату и я не беру того что не принадлежитъ мнѣ. — Эти яблока худы, и всѣ кушающiе ихъ больны. — Маленькая дочь моего дяди очень прилежна, она учится 3 языкамъ, и знаетъ также читать и писать по еврейски, потому всѣ знающiе ее любятъ ее. —
 

41.
Моя мать сердится на меня и хочетъ наказать меня, за то что я выливаю чернила на столъ когда я gишу. — Нашъ учитель посылаетъ меня къ тебѣ, чтобы спросить тебя, зачѣмъ ты не идешь въ школу вотъ уже три дня. — Я прошу тебя помочь мнѣ когда я заучиваю мои уроки, ибо я боленъ сегодня головою. — Я не знаю чѣмъ помочь тебѣ, а также не хорошо помогать ученикамъ когда они учатся, и нашъ учитель готовь наказать насъ, когда мы помогаемъ другъ другу. — Всѣ знающiе васъ говорятъ, что нѣтъ во всемъ городѣ такихъ лѣнивыхъ мальчиковъ какъ вы, а вы еще сердитесь на насъ, за то что мы говоримъ это (=какъ это слово). — За то что вы кушаете всегда (вы) одни ваши яблоки, вы должны теперь также одни заучивать ваши уроки, и мы не думаемъ помогать вамь когда вы учитесь. — Маленькая дѣвочка кричитъ изо всей (ея) силы, ибо ея братъ беретъ ея яблоко, и онъ кушаетъ его, не спрашивая ея. — Вотъ я посылаю тебѣ, мой дорогой другъ, черезъ этого мальчика книгу, которую ты просишь (отъ меня). — Зачѣмъ ты не идешь, моя дочь, къ твоей тетѣ (чтобы) освѣдомиться о ея здоровьи? Я теперь очень устала, моя добрая мать, но я пишу ей письмо и я посылаю его къ ней черезъ моего маленькаго брата. — Нельзя посылать писемъ черезъ него, ибо онъ еще малъ и онъ не умнетъ (знаетъ) беречь ихъ. — Мои сестры очень любять своихъ подругъ, и онѣ идуть одна къ другой 7 разъ въ неделю. — Когда я думаю послать тебя въ садъ, ты лежишь на своей кровати. — Чернила не черны и нельзя писать ими; кто льетъ воду вь чернила? Наша маленькая сестра льетъ всегда воду въ чернила когда мы учимся въ другой комнатѣ, и зато я сержусь на нее и думаю наказать ее. — Сторожъ вашего сада есть злой человѣкъ, ибо онъ наказываетъ насъ всегда, когда мы кушаемъ яблоки и когда мы срываемъ цвѣты, не спрашивая его. — Если такъ, онъ хорошiй сторожъ, ибо онъ стоитъ въ саду для того чтобы стеречь его. — Мы слушаемъ (нашими) ушами и ходимъ (нашими) ногами.
 

43.
Сегодпя сильная буря (=болыпой вѣтеръ) искореняющая деревья; (и) также въ нашемъ саду искоренены 2 высокихъ дерева. — Дѣти наше­го бѣднаго сосѣда одѣты въ разорванныя платья. — А почему ты не да­ешь имъ твоихъ старыхъ нлатьевъ? Я ихъ отдаю имъ отъ всего (моего) сердца, по они не берутъ ихъ, говоря, что ихъ разорванныя платья луч­ше въ ихъ глазахъ чѣмъ прекрасныя платья которыя даны имъ (отъ) дру­гими людьми. — Наказанныя дѣти лежатъ на своихъ кроватяхъ и кричатъ и говорятъ, что они больны (своей) головою; правда ли это? Нѣтъ, они здоровы; но сердясь на свою старшую сестру, наказывающую ихъ всегда, они кричатъ изо всей (своей) силы. — Я иду сегодня въ далекiй путь, потому я прошу тебя прислать мнѣ платье которое я тебѣ одолжилъ (=одолженное тебѣ отъ меня). — Щеки этого мальчика и его руки и (его) уши красны, потому что онъ стоитъ на улицѣ въ такой холодный день, съ утра до сихъ поръ (=теперь) не надевая теплой одежды. — Я долженъ писать теперь много писемъ и не им’ѣю чѣмъ писать, ибо всѣ чернила вылиты. — Вода вылита, теперь нѣтъ стакана воды во всемънашемъ домѣ. — Мы приглашены (званы) кь нашей тетѣ сегодня вечеромъ ибо сегодня большой праздникъ въ ея домѣ, такъ какъ она посылаетъ своего сына сегодня въ первый разъ въ школу; она говорить, что этотъ день есть прекраснейшiй изъ всѣхъ дней ея жизни. — Эта девочка любимица ея родителей, а также всѣ знающiе ее очень любятъ ее за ея доброе сердце, и за то что она помогаетъ своимъ бѣднымъ подругамъ деньгами и книгами. —
 

45.
Куда ты шелъ вчера съ твоей сестрой? Я шелъ съ ней къ нашей тетѣ, ибо мы слыхали, что она послала (чтобы звать) за врачемъ, потому мы думали, что она нездорова; но она не больна. — А почему же она звала врача? Мы тоже спросили ее объ этомъ и она сказала намъ, что она просила (отъ) доктора прислать ей книгу, которую онъ взялъ у нея въ вторникъ. — Въ эту ночь буря сломала несколько деревьевъ въ садахъ нашего города; также въ саду нашего сосѣда лежали на землѣ сегодня утромъ 2 вырваныхъ [съ корнемъ] деревья. — Моя любимая подруга! почему ты не прислала мнѣ бѣлыхъ цвѣтовъ, какъ ты сказала? Я расчитывала прислать ихъ теб’ѣ, но моя подруга Мирiамъ, которая сидѣла вчера въ моей комнатѣ когда я училась, взяла мои цвѣты, не спрашивая меня, и поэтому нѣтъ у меНя теперь цвѣтовъ, чтобы послать тебѣ. — Вы трое сидели на этомъ маленькомъ стулѣ, потому вы сломали его, и моя мать сердилась на меня, говоря, что я сломалъ его. — Если бъ вы прислали намъ деньги своевременно (=въ его время) то мы помогли бы ими бѣдной женщинѣ, но вы не слушались насъ (=не слушали къ нашему голосу) и вы даете намъ деньги послѣ 4 недѣль, а теперь женщина уже (давно) ушла отсюда. — Вѣдь ты знала, моя дочь, что твое старое платье разорвано, а почему ты надѣла его сегодня? Надѣвая его я не знала что оно разорвано, и если бъ я знала это, то я взяла бы другое платье. — Ты лучшiй изъ всѣхъ 17 учениковъ, которые учатся въ нашей школѣ. — Евреи сидѣли въ ихъ странѣ около тысячи (и) 300 лѣтъ. — Сколько дней вы шли (т. е. ѣхали) отъ вашего города до этого мѣста? Мы шли 3 дня и 3 ночи, ибо путь очень длиненъ (+многiй).
 

47.
Моя маленькая дочь, вотъ чернила вылиты на столѣ, развѣ ты пролила ихъ ? Нѣтъ, моя дорогая мать, я не пролила ихъ, но мояьподруга, которая писала сегодня утромъ письмо въ моей комнатѣ, пролила их. — Мой добрый товарищъ, нашъ учитель послалъ меня къ тебѣ, чтобы спросить тебя, зачѣмь ты не ходилъ вчера въ школу. — Почему онъ послалъ тебя спросить у меня о такомъ дѣлѣ? развѣ онъ не знаетъ, что я лѣнивый ученикъ? — Нашъ дорогой дядя, зачѣмъ ты не взялъ насъ съ собою на праздники? Я не взялъ васъ, потому что нѣтъ мѣста въ моемъ домѣ для всѣхъ васъ. — Вѣдь ты мнѣ сказалъ, что ты любилъ меня, а почему же ты не помогалъ мнѣ когда я звалъ тебя? И теперь я еще люблю тебя, но я не помогалъ тебѣ, потому что я не зпаю, чѣмъ помочь тебѣ. — Кто взялъ мѣдный подсвѣчникъ, который стоялъ на моемъ столѣ? Вы ли взяли его? Мы не взяли его, только твоя большая сестра взяла его. — Моя дочь, вчера ты спросила меня, кому прислать твои старыя платья, и я сказала тебѣ, что ты должна послать ихъ женѣ нашего бѣднаго сосѣда, которой я помогалъ деньгами и платьями много разъ, а почему ты не послала ихъ ей? Я ихъ послала ей, но она не взяла ихъ. — Еслибъ вы любили меня, какъ вы сказали мнѣ, то вы не сердились бы изъ-за такого маленького дѣла. — Если дѣло неважно (=мало) въ твоихъ глазахъ, оно велико въ нашихъ глазахъ. — Еслибъ вы не помогли ему, то наша тетя помогла бы ему, а также мы помогли бы ему, ибо онъ дорогъ намъ всѣмъ, а наше сердце добро какъ ваше сердце. — Съ того времени какъ я кушалъ яблоки въ вашемъ саду, я боленъ. — Вѣдь и мы кушали ихъ, а мы не больны, и даже наша маленькая сестра кушала ихъ, и она здорова. — Я долженъ писать сегодня много писемь, и еще не писалъ ихъ, ибо я очень усталъ. — Еслибъ моя старшая сестра не помогла мнѣ когда я заучивалъ мои уроки, то я не зналъ бы ничего, когда учитель сиросилъ меня. — Всѣ люди, которые знали его, очень любили его, ибо такого добраго человѣка какъ онъ нѣтъ больше во всемъ нашемъ городѣ. — Я думалъ, что ты уже шелъ туда, куда я послалъ тебя, а теперь ты еще стоишь предо мною; какъ ты лѣнивъ. —
 

49.
Если ты будешь рвать (=вырывать) еще цвѣы изъ нашего сада, то сторожъ сада будетъ наказывать тебя, какъ онъ наказывалъ тебя въ послѣдее лѣто. — Я не пошлю вамъ новой книги, прежде чѣмъ вы не пришлете мнѣ первой книги. — Моя сестра! не проси же меня помогать тебѣ когда ты учишься, ибо если я послушаюсь тебя въ этомъ дѣлѣ, то наша мать будетъ сердиться на насъ обоихъ. — Сегодня учитель пошлеть своихъ учениковъ домой въ полдень, ибо сегодня маленькiй праздникъ. — Завтра мы будемъ писать нашей любимой тетѣ; а когда будете вы писать ей, мои сестры? развѣ вы уже забыли ее? Кто же можетъ (=будетъ) забыть свою тетю! можетъ быть мы напишемъ ей еще сегодня вечеромъ. — Не надѣвайте же такихъ разорванныхъ платьевъ! — Въ двѣнадцатый день этого месяца, мои братья оставят этотъ городъ, ибо мой отецъ посылаетъ ихъ учиться въ большой школѣ, которая въ города моего дяди. — Мои сестры будутъ очень сердиться на меня за то что я взялъ ихъ новыя книги, не спра­шивая ихъ. — Сегодня мы надѣнемъ наши новыя платья, ибо сегодня большой праздникъ. — Если такъ, зачѣмъ мы идемъ сегодня въ школу? праздникъ только для нашего дома, ибо сегодня сидѣла моя маленькая сестра одинъ часъ въ своей комнатѣ, она одна, не разбивъ ничего; это великiй праздникъ! — Мой любимый товарищъ! Я имѣю дѣло къ тебѣ: вѣдь ты мнѣ сказалъ, что въ день, когда ты оставишь нашъ городъ, ты мнѣ пришлешь всѣ твои книги чтобы хранить ихъ; а теперь я слыхалъ, что ты прислалъ ихъ нашему другу Симеону; правда ли это? да, мой товарищъ, я прислалъ ихъ ему, потому что я знаю, что твоя маленькая сестра возьметъ твои книги изъ твоей комнаты, и изорветъ ихъ, а мнѣ не нравится (=не хорошо въ моихъ глазахъ) чтобы она разорвала (буд. время) и мои книги. — Мирiамъ, моя сестра послала меня сказать тебѣ, что, если ты прольешь въ другой разъ чернила на ея книгу, она не пошлеть тебѣ больше книги для чтенiя (чтобы читать). — Этотъ домъ оставленъ сво­ими обитателями, ибо владелецъ дома злой человѣкъ. — Если вы забудете меня, то и я забуду васъ. — Весь день сидѣли твои дѣти на горѣ и въ саду, а теперь уже восьмой часъ вечера, и когда же они начнутъ (=будутъ) заучивать свои уроки? Они не улягутся на своихъ постеляхъ прежде чѣмъ они все выучатъ.
 

51.
Не думай, мой другъ, что я забылъ тебя; я не забуду тебя, и ты пе забудь же меня — Если ты не забылъ меня, зачѣмъ же ты не писалъ мнѣ никакого письма съ тѣхъ поръ какъ я ушелъ въ другой городь? Потому что я не зналъ мѣста, гдѣ ты живешь. — Не оставляйте ребенка одного у чернилъ, чтобы онъ не пролилъ ихъ! — Сторожъ нашего сада говорить, что онъ васъ накажетъ, дабы вы не вырывали больше цвѣтовъ изъ нашего сада. — Моя дочь, не отошли письма прежде чѣмъ ты спро­сишь меня, ибо можетъ быть ты забыла писать что-нибудь. — Перестанете ли вы кричать мнѣ въ уши (=въ мои уши), вы злыя дѣти? Если вы не перестанете, я накажу васъ. — Вѣдь эта бѣдная женщина родственница вашего богагаго сосѣда, а почему онъ не помогаетъ (=поможетъ) ей ? Потому что онъ злой человѣкъ. — Мы слыхали, что ты хочешь продать свои старыя книги; не продавай же ихъ, прежде чѣмъ ты спросишь насъ. — Когда пошлютъ тебя твои родители къ твоей тетѣ учиться въ школѣ? которая въ ея городѣ? Мои родители не пошлютъ меня въ городъ моей тети, ибо я еще малъ. — Одна твоя щека очень красна; боленъ ли ты (твоими) зубами? да, мой товарищъ, два испорченныхъ (=худыхъ) зуба у меня во рту и мои родители послали за (=звать) врачемъ чтобы онъ вырвалъ ихъ. — Вѣдь этотъ бѣд­ный человѣкъ вашъ родственпикъ, и если вы не поддержите его, кто его поддержитъ и кто поможетъ ему? Мы не оставимъ его, а также наша тетя будетъ поддерживать его. — Не стойте на моихъ новыхъ стульяхъ, чтобы вы не разломали ихъ! Если мы будемъ ломать ихъ, ты насъ накажешь. — Моя новая книга разорвана; кто разорвалъ её? Твоя маленькая сестра разорвала её. — Вѣдь я полагался на васъ, что вы будете хранить ее, а почему вы не оберегали ее отъ рукъ моей сестры?
 

53.
Пиши, дочь моя, письмо къ твоей тетѣ, и спроси о ея здоровьи. — Пожалуйста, продай же мнѣ твою бѣлую лощадь, и не продай ее дру­гому человеку. — Разорвите, мои сестры, письмо, которое вы писали, и не отправьте его къ вашему дядѣ, ибо оно написано очень дурнымъ языкомъ. — Учитесь, мои сыновья, вмѣстѣ съ сыномъ нашего сосѣда, чтобы онъ помогалъ вамъ, ибо онъ прилежнѣе и умнѣе васъ. — Моя дорогая мать, должна (=буду) ли я одѣть сегодня мое новое платье? Нѣтъ, дочь моя, не одѣвай его предъ днями праздника; одѣнь сегодня твое старое платье. — Давай, накажемъ этого мальчика, дабы онъ не вырывалъ (=будетъ вырывать) больше цвѣтовъ изъ нашего сада. — Пусть твой братъ пошлеть мнѣ 16 копеекъ, которыя онъ занялъ а у меня, а если онъ не пошлеть ихъ мнѣ до вечера, я буду очень сердиться на него, и не буду помогать ему больше. — Пусть дѣти одѣнугь теплыя платья, ибо зима на дворѣ. — На­дейтесь, мои дочери, на вашихъ подругъ, ибо онѣ хорошiя девочки, и онѣ не оставять васъ; но и вы не забудьте ихъ и помогайте имъ когда онѣ призываютъ васъ. — Береги твою новую лампу отъ твоего маленькаго брата, чтобы онъ не разбилъ ее. — Пусть спрашиваютъ ребенка (=дитя), зачѣмъ онъ кричитъ, можетъ быть онъ боленъ, а если онъ здоровъ, пусть онъ перестанетъ кричать. — Поддержите-же вашего бѣднаго родственника, дабы Богь помогъ вамъ. — Кого вы послали къ врачу? Мы еще не послали никого. — Не забудьте, дочери мои, спросить вашу тетю, когда она пишетъ письмо своему мужу. — Вылей эту дурную воду! —
 

55.
Я слыхалъ что ты имеешь теперь новую книгу; пришли же ее мнѣ, ибо я желаю читать ее. — Наказывай меня, отецъ мой, но не сердись на меня! — Вотъ твои теплыя платья, сынъ мой, одѣнь ихъ, ибо сегодня очень холодно. — Твоя маленькая дочь кричитъ весь день; накажи же ее, чтобы она перестала кричать. — Дочь моя, слова, которыя твоя тетя писала тебѣ въ ея письмѣ, суть правдивыя слова; помни ихъ и не забудь ихъ навѣки. — Помогайте же мнѣ, мои това­рищи, ибо я не желаю учиться одинъ. — Радуетесь ли вы краснымъ цвѣтамъ, которые я прислалъ вамъ? Еслибъ ты прислалъ намъ бѣлые цвѣты, то мы радовались бы больше ибо мы не желаемъ красныхъ цвѣтовъ. — Сынъ мой, письмо, которое ты писалъ, не нравится мнѣ; разорви его и напиши другое письмо. — Вашъ новый другъ злой мальчикъ, оставьте его, дабы не сердились па васъ ваши родители. — Моя тетя, если ты желаешь продать твою корову, продай ее намъ, и не продай ее другому человеку. — Если ваша вода дурна, вылейте ее! — Радуйтесь, мои маленыкiе ученики, ибо сегдня вы будете учиться только до полудня. — Наша любимая мать, пошли же насъ къ нашей тетѣ, чтобы ея сыновья помогли намъ когда мы учимся. — Черезъ 5 недѣль я пошлю васъ къ ней, а до тѣхъ поръ, вы будете учиться (вы) одни. — За то что вы не слушались меня, (потому) я оставлю васъ и перестану помогать вамъ. — Пожалуйста, мой другъ, помни нашу старую любовь и не забудъ меня! — Этотъ мальчикъ оставилъ школу 8 мѣсяцевъ тому назадъ, и онъ уже забылъ все чему онъ учился. Дѣло обстоитъ не такъ: онъ не забылъ ничего, ибо онъ не зналъ ничего, даже учась въ школѣ. — Слушайте меня, мои товарищи, ибо я хочу прочитать вамъ (=въ вашихъ ушахъ) очень прекрасный разсказъ. — Не думай, что я забылъ тебя, и что я оставлю тебя; спроси твоихъ товарищей, и ты услышишь отъ нихъ (=изъ ихъ рта), какъ велика моя любовь къ тебѣ до сегодняшняго дня. — Если желаешь, моя подруга, прислать мнѣ новую книгу, пришли ее мнѣсегодня; ибо черезъ нѣсколько дней я оставлю вашъ городъ. —
 

57.
Твой братъ сидѣлъ у меня вчера 2 часа, и мы учились и читали вмѣстѣ. — Твой отецъ читалъ твое письмо и нашель въ немъ 4 ошибки. — Я слыхалъ что твоя мать_пошлетъ тебя къ намъ черезъ 3 недели, и я радовался очень. — Я вспомнилъ нашего бѣднаго друга и помогъ ему, а ты забылъ его и оставилъ его. — Это дитя одѣло свое платье только 2 раза и оно разорвало его, и его мать наказала его. — Завтра я пошлю тебѣ прекрасную книгу, и ты будешь читать ее и найдешь въ ней новые разсказы, которыхъ ты еще не зналъ. — Если ты не перестанешь кричать, то твоя мать будетъ сердиться на тебя, и она накажетъ тебя. — Если вы желаете писать письмо нашему дядѣ, спросите вашего отца и онъ скажетъ вамъ гдѣ онъ теперь. — Если вы оставите книгу у вашей малепькой сестры, то она возьметъ ее, и будетъ рвать ее, ибо она рветъ и ломаетъ все что она ни находитъ в комнагѣ. — Поддержите меня, друзья мои, и помогайте мнѣ, тогда я буду знать, что вы не забыли меня. — Если мой сынъ будетъ грѣшить противъ тебя, то скажи (=будешь сказать) мнѣ, и я накажу его, — Гдѣ ваши книги? нашли ли вы ихъ? Мы нашли ихъ на кровати нашего маленькаго брата, и вотъ они разорваны; ибо, когда мы заучивали наши уроки въ другой (=второй) комнатѣ, онъ взялъ ихъ и разорвалъ ихъ. — Скажите вашей матери, и она накажетъ его, чтобы онъ не рвалъ больше все что онъ находитъ. — Нашъ учитель! Твой новый ученикъ боленъ, пошли его домой, и пусть онъ лежитъ на своей кровати! — Онъ не боленъ, онъ только лѣнивъ и не хочетъ учиться; и если я пошлю его домой, то его родители будутъ сердиться на меня. — Чѣмъ я согрѣпшлъ противъ тебя, что ты разсердился на меня и (ты) оставилъ меня? — Какъ-же не буду сердиться на тебя? вѣдь ты мнѣ сказалъ, что ты не продашь твоихъ старыхъ книгъ прежде чѣмъ спросишь меня, а вотъ ты продалъ ихъ и не спросилъ меня! — Вѣдь всѣ 4 ножки твоего стола отломаны, и какъ ты будешь писать на него? Правда (дѣло), а я не зналъ этого и хотѣлъ писать на немъ. — Когда ты найдешь твоего друга, ты ска­жешь ему, что мой отецъ помнилъ его дядю и поддерживалъ его, и его сердце будетъ радоваться.
 

59.
Видѣлъ ли ты новую книгу, которую моя мать купила мнѣ?
Нѣтъ, я еще не видѣлъ ее; но когда я буду (=будучи) завтра у васъ, я уви­жу ее и буду читать въ ней. — Мы были вчера въ саду нашего дяди, и [мы] видѣли тамъ прекрасные цвѣты. — Не пей, моя подруга, этой дурной воды, дабы ты не заболела какъ заболѣлъ мой братъ, ког­да онъ пилъ дурную воду. — Дѣлай же, мой другъ, то что сказала тебѣ твоя мать, тогда она увидитъ что ты ей послушаешься, и она перестанетъ сердиться на тебя. — Я спрашивалъ дѣвочку зачѣмъ она плачеть? и она отвечала мнѣ: потому что у меня нѣтъ денегъ чтобы купить красивую книгу. — Отвечай же мнѣ, моя дочь, и не плачь же больше! — Вчера утромъ былъ нашъ дядя въ нашей школѣ, и онъ видѣлъ (то) что мы дѣлаемъ и (то) что мы учимся, и онъ очень радовалса, когда учитель сказалъ ему, что мы прилежны; онъ спрашивалъ меня нѣсколько вещей, и я отвѣчалъ ему на все что онъ спрашивалъ. Тогда онъ мнѣ сказалъ: Такъ какъ я видѣлъ, какъ прилеженъ ты, поэтому я куплю тебѣ маленькую лошадь какъ лошадь, которую имѣлъ мой сынъ; и я плакалъ слыша это, и не зналъ что отвечать ему; ибо я плачу всегда, когда я радуюсь. — Купилъ ли онъ тебѣ лошадь? Да, а завтра когда вы будете въ нашемъ домѣ, вы увидите ее. — Мой другъ писалъ вамъ 2 письма; отвечали ли вы ему? Мы хотели отвечать ему, и вотъ мы заболели, но черезъ нѣскольло дней мы ответимъ ему, тогда онъ увидитъ, что мы не забыли его. — Дѣлайте, мои дочери, все что будутъ дѣлать ваши добрыя тети, и я буду любить васъ очень. — Посмотри, мой отецъ, на эту красивую лампу; пожалуйста, купи ее мнѣ! У нашего отца Якова было 12 сыновей. — Вѣдь я сказалъ вамъ: не пейте (изъ) этой дурной воды, а вы пили ее и (вы) заболѣли; теперь смотрите, что вы надѣлали!— Моя маленькая сестра кричала и плакала, когда наша мать отвечала ей, что она не купить [того] что она просила. — Видѣлъ ли тебя мой братъ, когда ты былъ въ его городѣ? Нѣтъ, онъ не видѣлъ меня, но его сыновья видѣли меня, а также его жена видѣла меня. — Зачѣмъ плакали дѣти? Дѣло было такъ: они шли съ ихъ матерью по улицѣ, и вотъ увидали женщину, продающую яблоки, и они просили свою мать купить имъ яблоки; и (было) когда мать отвѣчала, что она не будетъ покупать ихъ, то (они кричали и плакали громкимъ (великимъ) голосомъ. Тогда мать взяла ихъ домой, и наказала ихъ; и тогда они плакали еще больше.
 

61.
Мы нашли 15 копеекъ, которыя пропали у тебя. — Где вы нашли ихъ? — Оне были между цвѣтами подъ столомъ, и собирая цвѣты мы нашли твои деньги. — Сыновья нашего сосѣда купили яблоки и кушали ихъ на улице, и ихъ отецъ увидѣлъ ихъ и разсердился на нихъ очень, и сказалъ имъ, что не красиво есть на улице. — Я буду кушать и (буду) пить, тогда я сдѣлаю мою ра­боту. — мой дядя очень добрый человѣкъ: онъ идетъ разъ въ неделю изъ дома въ домъ, чтобы собирать деньги для больныхъ бедныхъ, которые въ нашемъ городѣ. — Въ одинъ день онъ заболѣлъ и вотъ плакали все бедные и сказали: помилуй Боже, исцѣли же его, чтобы мы не пропали, ибо никто не согласится делать для насъ, какъ дѣлаетъ этотъ добрый чсловѣкъ. Богъ услышалъ ихъ молитву и Онь исцѣлилъ его. И теперь онъсоберетъ опять деньги для нихъ. — Вчера вечеромъ была большая темнота на улице, и мы оба шли одни съ поля домой, и вотъ мы плакали, ибо мы не нашли дороги; хотя мы знали, что нашъ домъ не далекъ отъ поля, но въ густой (=большой) темнотѣ мы не видели ничего. И вотъ мы услыхали голосъ зовущiй: дети! где вы? и мы увидѣли, что нашъ отецъ стоить перед нами, и мы очень обрадовались. — Отецъ мой, если мой учитель спроситъ меня, почему я не былъ вчера въ школѣ, что я скажу ему? Такъ ты скажешь ему: Я кушалъ много яблокъ, и вотъ я заболѣлъ, потому я не ходилъ въ школу. — Хотя это действительно такъ, но я не соглашусь сказать ему это, ибо это не красиво. — Ведь я тебя просилъ прислать мнѣ мою книгу, и ты не отвѣчалъ мнѣ ничего; разве книга пропала изъ твоего дома? Изъ моего дома не пропадетъ ничего, но я не отвѣчалъ тебѣ, потому ч.то я был боленъ в продолженi многихъ дней. — Если ты сдѣлаешь это (дѣло), я буду любить тебя очень, а также всѣ мои друзья будут любить тебя. — Давай! соберемъ плоды съ деревьевъ нашего сада. — Этотъ мальчикъ очень бѣденъ, прими же его въ свой домъ! — Не плачьте, сестры мои, и делайте вашу работу; а если она слишкомъ трудна для васъ, позовите меня, и я помогу вамъ.
 

63.
Не сидите на этихъ стульяхъ, ибо они разломаны. — Идите на улицу и сядьте на горѣ, и не сойдите съ нея пока я не скажу вамъ: сойдете, тогда вы сойдете. — Завтра мы можемъ спать до десятаго часа, ибо завтра мы не пойдемъ въ школу. — Когда мои маленькiе братья ходили вчера вечеромъ по улицѣ, они увидѣли 2 черныхъ человѣка, стоящихъ предъ ними, и они испугались ихъ, и (они) заплакали. И вотъ вышелъ мой дядя изъ своего дома и увидѣлъ ихъ, и сказалъ: зачѣмъ вы испугались этихъ людей? знайте, что они изъ (страны) Африки, и они не сдѣлаютъ вамъ ничего. — Тогда перестали мои братья плакать, и они отвѣтили: Теперь мы будемъ знать и не будемъ бояться больше. — Моя подруга была вчера у насъ и она сидѣла со мною 2 часа и помогла мнѣ дѣлать мою работу; а потомъ позвала насъ моя мать къ столу, и мы ѣли и пили, и (мы) ходили въ садъ, и (мы) собирали цвѣты. Мы думали сидѣть въ саду до вечера, но нельзя было (=мы не могли), ибо шелъ дождь. — Не выходите на улицу, дочери мои, ибо скоро пойдетъ дождь; сидите въ своей коматѣ и дѣлайте вашу работу, и когда вы устанете, вы ляжете (=будете ложиться) на ваши кровати, и будете спать. — Мы не можемъ помогать вамъ, ибо мы боимся, что можетъ быть нашъ учитель узнаетъ, что мы помогли вамъ сдѣлать вашъ урокъ, и онъ будетъ сердиться на насъ. — Мы не могли спать въ эту ночь, ибо дѣти спящiя въ другой комнатѣ не переставали кричать и плакать всю ночь; если такъ будетъ (въ) каждую ночь, мы не согласимся спать въ этой комнатѣ. — Будь добръ къ каждому человѣку, и ты будешь любимъ всѣми (=всѣмъ); но если ты будешь злымъ, тогда люди будутъ только бояться тебя, но не будутъ любить тебя. — Если ты устала, моя подруга, иди домой и спи; а можетъ быть ты будешь бояться ходить одна, скажи же мнѣ, и я позову нашу служанку чтобы она ходила съ тобою. — Вчера моя мать сердилась на мою маленькую сеетру и сказала ей: Если ты не будешь (хотѣть) учиться, я тебя продамъ (=къ) злой женщинѣ. И плакала моя сестра. Но я сказалъ ей: не бойся и не плачь; знай, что никто не купить тебя, потому что ты очень лѣнива. Тогда она перестала плакать и ушла дѣлать свою работу. —
 

65.
Если ты не можешь нести эту ношу, дай ее мнѣ, и я буду нести ее, ибо я больше тебя. — Дай мнѣ твою руку, моя подруга, ибо я боюсь сойти одна съ горы, чтобы я не упала. — Сегодня утромъ, выходя изъ (двери) моей комнаты, я увидѣлъ стараго человѣка сидящага у стола. И (было) когда онъ меня увидѣлъ, онъ сказалъ мнѣ: подойди ко мнѣ и дай мнѣ твою руку, ибо я твой дядя изъ (стра­ны) Америки. И я обрадовался очень и подошелъ къ нему и далъ ему мою руку. А онъ взялъ меня на (его) руки и цѣловалъ меня съ большой любовью, и далъ мнѣ очень красивыя книги; и послѣ того онъ сказалъ мнѣ: Завтра я пойду въ ближшй городъ. Тогда я поднялъ (мой) голосъ и заплакалъ, и я сказалъ: Вѣдь это первый разъ какъ (=что) я вижу тебя, почему ты не хочешь оста­ваться (=сидѣть) у насъ много дней? И (1) мой дядя отвѣчалъ: Не плачь, мой сынъ, я пробуду (=буду сидѣть) у васъ еще много вре­мени, ибо только 2 дня я буду въ пути. Тогда я пересталъ пла­кать. А моя мать сказала мнѣ: Сегодня ты не пойдешь въ школу, чтобы ты могъ (буд. вр.) радоваться своему дядѣ весь день. И отъ этого мое сердце возрадовалось еще больше. — Далъ-ли ты моему другу книгу, которую онъ у тебя просилъ? Нѣтъ, я не далъ ея ему еще, ибо моя сестра ещо читаетъ ее. — Возьмите столъ и несите его въ садъ, ибо сегодня мы будемъ кушать въ саду. — Отвори, дочь моя, окно, но не пускай твоего маленькаго брата подходить къ нему. — Не троньте, мои подруги, этого стола, ибо онъ стоитъ только на 3 ножкахъ и если вы тронете его, онъ упадетъ. — Веди дитя домой и если оно устанетъ въ пути (=идя) то ты понесешь его. — Я не могу нести его, ибо оно слишкомъ тяжело для меня, и если я понесу его, то мы упадемъ оба. — Мы дали вашему бѣдному сосѣду деньги и хлѣбъ, а что дали вы ему? Мы хотели дать ему наши старыя платья, но мы не нашли его болѣе въ его домѣ, ибо вчера онъ уѣхалъ отсюда. — Дѣти устанутъ, если они пойдутъ до дома нашего дяди. —
 

67.
Я зайду къ тебѣ, возвращаясь изъ школы. — Моя тетя пришла сегодня къ намъ и просидѣла у насъ нѣсколько часовъ и пѣла намъ прекрасныя пѣсни. — Вѣдь я сказалъ вамъ: не бѣгите по улицѣ, а вы не обращали вниманiя (=ваше сердце) на мои слова, и бѣгали и упали. — Куда вы бѣжите, мои друзья? Мы приходимъ теперь изъ школы, и вотъ мы услыхали, что нашъ отецъ вернулся съ (своего) пути, и мы побѣжали домой. — Твоя сестра встаетъ теперь со (своего) сна, а моя сестра встала уже давно, и пошла въ садъ и сидѣла тамъ полчаса и возвратилась. — Почему вы спорите всегда мои подруги? Пойдите со мной въ мою комнату, и будемъ пѣть, и вы забудете спорить. — Когда я былъ въ томъ городѣ, я заходилъ къ твоему брату. — Подойди (=приди) ка сюда, маленькая дѣвочка, и спой намъ пѣсню! — Кто тотъ мальчикъ, который бѣжитъ навстрѣчу намъ? Это злой мальчикъ, и я боюсь его очень, потому уйдемъ отсюда. — Дочь моя, если придетъ человѣкъ и спросить меня, скажи ему, что черезъ чась я возвращусь домой. — Встаньте, дочери мои, и идите въ лѣсь, и вы найдете тамъ вашего дядю и вашу тетю и когда они возвратятся домой вы тоже возвратитесь. — Кому ты далъ 15 копеекъ, которыя я тебѣ далъ вчера? Идя сегодня въ школу, я увидѣлъ бѣдную женщину, стоить и илачетъ, и я подошелъ къ ней и спросилъ ее, что ей? и она отвѣтила мнѣ: Оба мои дѣти заболѣли сегодня, а въ моемъ домѣ нѣтъ денегъ и (нѣтъ) хлѣба. И вотъ я далъ ей деньги, и она очень обрадовалась и побѣжала домой. — Хорошо ты сдѣлалъ, сынъ мой, приди ко мнѣ и я тебя поцѣлую. — Бегите, сыновья мои, къ врачу и позовите его и пусть онъ придетъ скоро, ибо наша служанка заболѣла. — Мои братья пришли изъ школы и побежали въ свою комнату, и бѣгая они затронули лампу и сломали ее, и они увидѣли что они сдѣлали, и они очень испугались. Но, еслибъ они не бѣгали, то но случилось бы это несчастiе. — Возвратись въ садъ, дочь моя, и сиди тамъ пока я приду къ тебѣ. — Возьми дитя и неси его въ садъ, только не бѣги, чтобы ты не упала. — Моя подруга пришла въ мою комнату, и взяла мою книгу и ушла, а я не видѣлъ ее. —
 

69.
Когда ты будешь праздновать день твоего рожденiя? Когда моя мать возвратится съ своего пути, тогда мы будемъ праздно­вать его. — Вашъ городъ очень малъ, вчера я обошелъ его въ одинъ часъ. — Выбрали ли вы красивый подарокъ для вашей тети? Мы обошли весь городъ и не нашли никакой хорошей вещи, пока мы пришли къ книгопродавцу, и выбрали прекрасную книгу и купили ее. — Помилуйте же этого человѣка и дайте ему деньги и Богь помилуетъ васъ и поможетъ вамъ. — Сегодня въ полдень я зашла къ моей подругѣ чтобы увидѣть новую книгу, которую купила ей ея тетя, и я просидѣла у нея одинъ часъ, и думала возвратиться домой; и вотъ встала моя подруга съ ея 2 сестрами и онѣ окружили меня и не дали мнѣ выйти изъ (двери) ихъ комнаты, и онѣ сказали; скоро мы будемъ праздновать день рожденiя нашего маленькаго брата, потому мы желаемъ, чтобы ты была (=будешь) у насъ до вечера, и ты будешь пѣть намъ пѣсни, ибо твой голосъ очень красивъ. И я ска­зала имъ: вѣдь я не знала, что сегодня праздникъ въ вашемъ домѣ, а у меня нѣтъ подарка чтобы дать вашему брату. И онѣ отвѣчали: Пойди съ нами въ нашь садъ, и мы выберемъ тамъ 2 большихъ яблока, и ты дашь ихъ нашему брату, и онъ очень обра­дуется имъ, ибо онъ еще малъ, и яблоко дороже ему всего. — Такъ онѣ сказали мнѣ, и такъ мы сдѣлали; и я праздновала съ ними ихъ праздникъ, и пѣла несколько пѣсенъ, и я возвратилась домой въ 7 часовъ (=въ седьмой часъ) вечера. — Мои сестры, помилуйте же вашу подругу, и помогайте ей заучивать свой урокъ, ибо она одна не можетъ приготовить (сдѣлать) его. — Обойди, сестра моя, гору, и я тоже обойду его, можетъ быть мы найдемъ книгу, которая пропала у тебя. — Примѣрь мой другъ, свои уши, и ты увидишь, что онѣ длинны какъ уши осла. — Почему ты разрѣзалъ яблоко? Я его разрѣзалъ, чтобы дать тебѣ (его) половину, но если ты не хочешь, я съѣмъ обѣ (его) части.
 

71.
Мой сынъ, если придетъ мой другъ спрашивать обо мнѣ прими его любезно, и проси его ждать пока я возвращусь, и если онъ согласится ждать, то прикажешь нашей служанкѣ дать ему кушать и пить. Надѣюсь, что ты исполнишь мое желанiе, и сдѣлаешь какъ я приказалъ тебѣ. — Моя сестра учила меня пѣть прекрасную пѣснь, и видя, что я выучилъ ее скоро, она очень обрадовалась, и она хвалила меня передъ моими ро­дителями, и теперь она учить меня еще прекраснымъ пѣснямъ. — Сестра моя ждала васъ, а вы не пришли, и она ушла (она) одна, окончивъ свою работу, и она приказала мнѣ сказать вамъ, что она исполнить ваши просьбы, и она выберетъ для васъ книги, которыя вы ищете. — Дочь моя, наполни стаканъ водою, и отнеси его въ садъ, и дай пить твоему маленькому брату, и подожди, пока онъ перестанетъ (=окончитъ) пить, и не оставляй стакана въ его рукѣ, дабы онъ не разбилъ его. — Добрый человѣкъ говорить мало и дѣлаетъ много. — Мы надѣемся, что вы уже получили подарки, которые мы послали вамъ, и теперь мы ожидаемъ ваше письмо, въ которомъ вы разскажете намъ, какъ вы праздновали вашъ праздникъ. — Мои доропе родители! Ваше письмо очень обрадовало меня, и сто разъ я читалъ его; надѣюсь, что и мое письмо обрадуетъ васъ, ибо я имѣю хорошiя новости, чтобы разсказать вамъ. Первая новость та, что я прибыль благополучно къ моей тетѣ, и она приняла меня съ большой любовью. Вторая новость та, что мой новый учитель, который учить меня еврейскому языку, очень хвалилъ меня и онъ разсказалъ моей тетѣ, что я исполняю всѣ его желанiя, и что я дѣлаю все что онъ приказываетъ (=прикажетъ) мнѣ. Развѣ это не радостная (=радующая) новость? Третья и последняя новость та, что сегодня вечеромъ моя тетя будетъ праздновать день рожденiя ея сына, ибо сегодня ему исполнилось 12 лѣтъ. И моя тетя просила меня пѣть въ этотъ вечеръ вмѣстѣ съ ея дочерьми передъ гостями несколько пѣсенъ, которыя мы выберемъ. Это (=эти) всѣ мои новости. А теперь я буду просить васъ о чемъ нибудь: прикажите моей сестрѣ отвечать мнѣ скоро на письмо, которое я по­сылаю ей при семъ, ибо я знаю, что она очень лѣнится (=лѣнива) писать, и если вы не прикажетѣ ей сдѣлать это, она заставитъ (=пуститъ) меня ждать на ея письмо много дней. Кланяется вамъ (=миръ вамъ отъ—) вашъ сынъ любящiй васъ. — Это письмо писалъ мой другъ: онъ славный (=хваленый) мальчикь, и также очень ученъ, какъ вы видите.
 

73.
Поздравляю тебя, мой дядя, днемъ твоего рожденiя и про­шу тебя принять мой маленькiй подарокъ; а черезъ часъ придутъ всѣ мои братья и сестры, и будутъ поздравлять тебя и дадутъ тебѣ подарки. — Моя старая тетя очень добрая женщина, она кормить много бѣдныхъ въ ея городѣ, потому она благославлена и хвалена въ устахъ (=во рту) всѣхъ. — Дочь моя! сегодня разсказала мнѣ твоя тетя, что ты отказалась дѣлать (то) что она требовала отъ тебя; потому, знай, что, если ты не исполнишь ея просбы, я ей прикажу выгнать тебя изъ ея дома. — Когда вы покончите вашу работу, уведите это дитя къ его родителямъ. — Ваша тетя разсказываетъ намъ всегда прекрасные разсказы, и она объясняетъ намъ все что мы не знаемъ (=будемъ знать). — Почему вы согнали красивыхъ птицъ съ дерева, которое стоитъ противъ нашего окна, вы злые мальчики? Потому что онѣ не дали намъ спать, ибо онѣ пѣли каждое утро свои пѣсни, а ихъ пѣсни не забавляли насъ, и вотъ мы встали и согнали ихъ. — Вы злые мальчики, и я презираю васъ. — Мой дядя принялъ въ свой домъ бѣднаго мальчика, и онъ кормилъ его и обучалъ его, а теперь этотъ мальчикъ очень славный, и его ро­дители благословляютъ имя моего дяди. — Моя дорогая подруга! Я по­лучила сегодня твое письмо, и его слова очень обрадовали меня и освѣжили мою душу. Только одно (дѣло) въ твоемъ письмѣ не выяснено хорошо: ты требуешь отъ меня купить тебѣ красивую книгу въ подарокъ одной изъ твоихъ подругъ, но ты забыла сказать мнѣ, сколько лѣтъ твоей подругѣ, а ты вѣдь знаешь, (=будешь знать) что есть книги забавляющiя маленькихъ дѣвочекъ, и онѣ не будутъ забавлять большихъ дѣвочекъ. Поэтому я не знаю, что за книгу я выберу для твоей подруги. Также ты не сказала мнѣ, сколько я должна заплатить (=заплачу) за книгу. Поэтому, объясни же мнѣ все это (=всЪѣ эти дѣла) и я исполню твою прось­бу. А теперь буду ожидать твое второе письмо, и когда я получу его я сдѣлаю какъ ты прикажешь. Кланяюсь тебѣ съ большой (=много) любовью, и прошу тебя кланяться отъ моего имени всѣмъ твоимъ подругамъ. — Берите, дочери мои, эти подарки, и несите ихъ къ вашей тетѣ, и поздравляйте ее, ибо сегодня она будетъ праздновать день своего рожденiя; не ждите вашихъ братьевъ, ибо они зайдутъ къ ней возвращаясь изъ школы. —
 

75.
Маленькая дочь нашего сосѣда была послана (чтобы) купить хлѣбъ, и она пропала по (ея) дорогѣ, и она была искома во всемъ городѣ, и никто не зналъ гдѣ она. Но вечеромъ намъ было разсказано, что она вернулась одна домой. — Я надѣялся окончить мою работу до полудня, какъ мнѣ (=я) было приказано, но я не могъ, ибо мои книги были взяты у меня, и я искалъ ихъ и не нашелъ ихъ. И до сего времени я не знаю, кто взялъ ихъ. — Мой дядя очень уважаемъ въ своемъ городѣ, и онъ прославленъ своею мудростью и своимъ знанiемъ. — Эти бедные люди не могли вос­питать и кормить свою дочь, и она была послана къ ея богатому родственнику, и тамъ она была воспитана, а теперь она очень умная дѣвушка, и когда она была въ нашемъ городѣ въ праздничные дни, она была принята везде съ большой любовыо, и она была прославляема и уважаема. — Вчера мы были у нашего дяди, и сидѣли тамъ до 11 часовъ вечера, и возвратились домой, и видѣли, что 2 серебряныхъ подсвѣчника были украдены изъ нашего дома, и вотъ мы выбѣжали на улицу искать воровъ. — И мы увидѣли человека носящаго наши серебряные подсвѣчники, и подошли къ нему и схватили за (его) руку и отняли у него подсвѣчники; онъ правда не хотѣлъ дать ихъ намъ, говоря, что они его, но видя, что мой брать пошелъ звать ночныхъ сторожей онъ не ждалъ его возвращенiя, и скоро пошелъ своей до­рогой; ибо онъ не глупъ, и онъ зналъ, что если сторожа схвятятъ его, они не дадуть ему итти съ миромъ домой. — Если ты будешь добръ ко всѣмъ, ты будешь благословленъ и хвалимъ, а если ты будешь золъ, ты будешь презираемъ. — Эта книга не по твоему уму, потому не читай ее. — Зачѣмъ ты былъ вчера выгнанъ изъ школы? Мой учитель выгналъ меня, потому что я отказался дѣлать, (то) что онъ приказаль мне. — Не приходите въ нашъ домь, злыя девочки, дабы вы не были выгнаны. — Если мои книги будутъ украдены изъ твоего дома, ты уплотишь мнѣ ихъ цѣну, потому береги ихъ хорошенько.
 

77.
Учитель спросилъ своего новаго ученика: зачѣмъ ты божишься всегда? и мальчикъ застыдился, и не созновая, что онъ говорить, онь поклялся, что не будетъ больше клясться. — Берегитесь, сестры мои, чтобы вы не забыли слова, которыя сказала вамъ наша мать. — Мы были приглашены на (=къ) празднество которое нашъ другъ будетъ праздновать завтра, а вы не были приглашены; стыдитесь же (=вѣдь вы будете стыдиться!). — Зачѣмъ будемь стыдиться? Мы уважаемые люди, даже если мы не будемъ приглашены. — Эта лампа была куплена на (=въ) прошлой недѣлѣ, и 3 дня послѣ того как она была куплена, она упала на землю и разбилась. — Мой братъ боролся на улицѣ съ мальчикомъ и его платье разорвалось, и когда онъ пришелъ домой разсердилась на него моя мать, и онъ очень застыдился и заперся въ своей комнатѣ и не выходилъ до вечера. — Домъ, который строится теперь на горѣ, принадлежитъ моему дядѣ, и когда домъ будетъ устроенъ, онъ будетъ проданъ, ибо мой дядя строитъ его не для того чтобы жить въ немъ, но для того что бы продать его. — Если останутся яблоки изъ тѣхъ яблокъ, которыя были куплены вчера, мы дадимъ ихъ вамъ. — Не можемъ надѣяться (=ждать) на это, ибо мы знаемъ, что вы скушаете ихъ, и даже одно не останется. — Перестаньте клясться и мы будемъ верить вамъ; а если вы будете клясться, мы не будемъ вѣрить вамъ, ибо наша мать сказала намъ, что нельзя вѣрить людямъ, которые божатся всегда. — Книги, которыя ты требовалъ, еще не были куплены, ибо они не (были) найдены у книгопродавца; но онъ надѣется, что завтра онъ получить ихъ, и тогда онѣ будутъ высланы тебѣ. — Запрись, дочь моя, въ твоей комнатѣ и не выходи пока ты не окончишь свою работу; а если ты не окон­чишь ее, мы не возьмемъ тебя съ собою (=съ нами) къ празднеству, къ которому мы были приглашены, и ты останешься одна въ домѣ.
 

79.
Когда станетъ извѣстно вашей матери, что вы не посовѣтовались съ нами, какъ должно быть (=будетъ) сдѣлано дѣло, вы будете наказаны. —Этотъ мальчикъ был оставленъ (отъ) всѣми своими друзьями, ибо они убѣдились, что онъ злой мальчикъ. — Мой отецъ и моя мать совѣтуются всегда с нашимъ старымъ дядею, ибо онъ очень уважаемъ и почитаемъ в ихъ глазахъ, а также во всемъ нашемъ городѣ онъ извѣстенъ своею мудростью, и въ его домъ собираются всегда много людей чтобы совѣтоваться с нимъ. — Почему ты не познакомился съ моимъ братомъ когда ты былъ въ его городѣ? Когда я былъ въ его городѣ, мнѣ сказали (=было сказано), что твой брать заболѣлъ, и что онъ не будеть показываться никому, по­тому я не познакомился сь нимъ, но когда я поѣду въ его городъ въ будущую зиму, я познакомлюсь съ нимъ. — Собирайтесь зав­тра у меня, мои подруги, и мы будемъ совѣтоваться вмѣстѣ, какъ должна быть сдѣлана (=будетъ сдѣлана) работа, и тогда вы убѣдитесь, что мой совѣтъ лучше вашего совѣта. — Совѣтуйся же, моя подруга, съ твоей матерью, преждеѣмъ ты сдѣлаешь что нибудь, а если нѣтъ, ты раскаешься. — Кому были отданы твои старыя платья? Мои старыя платья отдаются всегда нашему бѣдному сосѣду, ибо мы убѣдились, что онъ добрый человѣкъ, и онъ оставленъ всѣми своими родствениками. — Когда я былъ въ домѣ твоихъ родителей, твоя сестра заперлась въ своей компатѣ и не показалась мнѣ; боялась ли она, что ее съѣдятъ (=она будетъ съѣдена)? Моя сестра не хотѣла показаться тебѣ, потому что ей стали известны слова, которыя ты сказалъ о ней. — Я былъ вчера у моего друга, и вотъ ска­зали (=было сказано) мнѣ, что моя просьба еще не исполнена (=сдѣлана). И вотъ я убедился, что я не могу надѣяться на васъ. — Не покажись, моя подруга, на (=въ) улицѣ, ибо твои платья разо­рваны. — Если яблоки будутъ оставлены въ комнатѣ моего брата, они всѣ будутъ съѣдены, и ни одно не останется (изъ нихъ). — Добрые люди будутъ любимы и уважаемы, а злые люди будутъ страшны, но они будутъ также презираемы и (они будутъ) оставлены.
 

81.
Когда я ходилъ по улицѣ, подошелъ ко мнѣ навстрѣчу сынъ нашего сосѣда, и я отступилъ назадъ. И мальчикъ спросилъ меня: Зачѣмъ ты отступилъ назадъ? и я отвѣчалъ: Я убѣдился, что ты лѣнивый мальчикъ, потому я избѣгаю (=уклоняюсь отъ) тебя, а также всѣ мои товарищи избѣгаютъ тебя, и они не захотятъ итти съ тобою. Тогда мальчикъ смутился и очень застыдился. — Моя сестра бежала навстрѣчу своей подругѣ, и ея ноги запнулись и она упала. — Мы готовы помогать вамъ, если вы поклянетесь намъ, что вы не оставите (уклонитесь отъ) насъ, когда злые мальчики будугь бороться съ нами. — Моя мать приказала нашей служанкѣ дать мнѣ, хлѣбъ и масло, и вотъ она увидѣла что служанка очень смущается, и моя мять спросила: Зачѣмъ ты смутилась? и служанка отвечала: Я смутилась, потому что нѣтъ у меня масла чтобы дать мальчику, ибо масло стояло у открытаго окна, напротивъ солнца, и оно нагрелось (=стало тепло) и растаяло, а растаявшее масло нельзя ѣсть. — Весь день дверь вертелась на (своемъ) крюкѣ, ибо много людей собралось въ нашемъ домѣ. — Снѣгъ растаялъ уже, и птицы поютъ уже свои пѣсни, но въ моей комнатѣ еще не тепло (=моя комната еще не стала тепла). — Готовьтесь, сыновья мои, ѣхать со мною въ городъ вашего дяди, а также ты, моя дочь, будь готова, ибо завтра мы поѣдемъ и мы останемся тамъ до праздника. — Какъ легка твоя работа! если-бъ мнѣ дана была такая работа, то она была-бы сдѣлана въ одинъ часъ. — Если такъ, я готовъ передать (дать) ее тебѣ сдѣлать ее, и я убѣжденъ, что она не покажется тебѣ легкой (=будетъ легкой въ твоихъ глазахъ), и ты не окончишь ея даже въ 3 часа. — Отступи назадъ, а то я буду бороться съ тобою. — Не бежите такъ, мои сестры, чтобы вы не нагрѣлись.
 

83.
Мы встали сегодня рано, и одѣли нашихъ маленькихъ братьевъ, а потомъ мы накормили ихъ и напоили ихъ, ибо такъ приказа­ла намъ наша мать. — Твой братъ одѣваемъ всегда твоею ма­терью, а вѣдь ему уже 6 лѣтъ4а моей сестрѣ теперь 5 лѣтъ, и моя мать не одѣваетъ ея больше и она одѣваетъ (=одѣвается) свои платья и никто не помогаетъ ей. — Вѣрьте мнѣ, друзья мои, что я готовъ всегда исполнить ваши просьбы, и я одолжу вамъ книгу, которую вы просили у меня, но я объязываю васъ клятвой доставить мнѣ книгу черезъ 2 недѣли, ибо я не окончилъ еще (читать) ее. — Если такъ, окончи (чи­тать) ее, а потомъ доставь ее намъ. — Кто поставилъ масло у открытаго окна? Вѣдь я сказалъ вамъ: не ставьте масла на (=напротивъ) солнце, дабы оно не таяло, а теперь оно растаяло, и что я дамъ ку­шать голоднымъ дѣтямъ? Не мы поставили масло на это мѣсто, но наша служанка поставила его тамъ. — Вы увѣряли меня всегда, что вы готовы сдѣлать все о чемъ я васъ попрошу и я вѣрилъ всегда, что ваше сердце добро ко мнѣ, но теперь я убѣдился, что легче обѣщать чѣмъ исполнять (=сдѣлать). — Покажи мнѣ подарки, которые даны (были) тебѣ въ день твоего рожденiя, и я покажу тебѣ мои новыя книги. — Зачѣмъ вы обижаете этого мальчика? Мы обидѣли его, потому что онъ злой мальчикъ; ибо онъ показалъ намъ новую книгу, и мы попросили у него одолжить ее намъ, а онъ не хотѣлъ исполнить (=дѣлать) нашу просьбу, потому мы покажемъ ему, что мы презираемъ его. — Я всталъ сегодня рано и пошелъ въ лѣсъ, и я почувствовалъ жажду (=жаждалъ очень) и вотъ я увидѣлъ, что человѣкъ под­ходить и несетъ воду, и я подошелъ къ нему и просилъ его напоить меня, и тотъ человѣкъ далъ мнѣ пить, и я поблагодарилъ его и пошелъ дальше. — Покажите, дочери мои, вашей тетѣ письма, которыя вы пишете, и она будетъ радоваться. — Я не вѣрю, что твой другъ доставить тебѣ книгу черезъ 3 дня, ибо я убѣдился, что онъ не исполняетъ того что онъ обѣщаетъ. — Поставьте дочери мои, цвѣты на столъ, и прежде чѣмъ вы поставите ихъ полейте ихъ водою (=орошайте ихъ). — Мы полили ихъ водой и поставили ихъ на столъ, какъ намъ приказано (=какъ мы были приказаны).
 

85.
Вѣдь я сказалъ вамъ: не садите дитя при открытомъ окнѣ, а вы посадили его у окна, и если-бъ я не спасъ его, онъ упалъ бы черезъ окно. — Моя трудная работа утомляла меня, а теперь я благодарю Бога, что я. окончилъ ее. — Дочери мои, подайете стулья нашимъ поругамъ, ибо онѣ уже стояли долго на (своихъ) ногахъ. — Не продолжайте докучать мнѣ вашими словами, а если нѣтъ, я выведу васъ изъ моей комнаты. — Вашъ сосѣдъ упрекалъ меня за то что я билъ его сына. Тогда я ему разсказалъ (=далъ ему знать) какъ было дѣло, и онъ повѣрилъ мнѣ и сказалъ: теперь я убедился, что ты сдѣлалъ хорошо. И я поблагодарилъ его и пошелъ домой. — Придите и я покажу вамъ моего брата, который сидѣлъ 5 лѣтъ въ городѣ моего дяди; я клянусь вамъ, что вы не узнаете его, и если-бъ онъ не извѣстилъ насъ, что онъ придетъ, то и мы не узнали бы его, ибо онъ сталъ теперь большимъ и сильнымъ мальчикомъ, — (Также) прилежнѣе ли онъ теперь чѣмъ тогда? Да, и его учителя признаютъ, что онъ учится хорошо. — Я сдѣлалъ вамъ добро, а вы не поблагодарили меня, и когда злые мальчики опрокинули меня и збили меня, вы отступили назадъ и не спасли меня отъ ихъ руки, — Мы хотѣли помогать тебѣ и спасти тебя, но мы убѣдились, что маль­чики, которые били тебя, сильнѣе насъ, и вотъ мы побоялись и от­ступили назадъ. —Если такъ, стыдитесь же! — Благодари, моя маленькая дочь, твою тетю, за подарокъ, который она принесла тебѣ. — Моя сестра очень ловкая девочка: она хотѣла подать моему дядѣ стаканъ воды, и она уронила стаканъ изъ (своей) руки, и стаканъ разбился, и вода пролилась на ея платья, и вотъ она застыдилась и убѣжала въ комнату, и бѣгая она запнулась (=запнулись ея ноги) и она упала. И все это произошло (=сдѣлано) въ очень короткое время. —
 

87.
Приготовили-ли вы ваши уроки? Нѣтъ, мы не приготовили ихъ еще, ибо мы не понимаемъ ихъ; правда учитель объяснилъ намъ, дабы мы поняли хорошо урокъ, но когда мы начали дѣлать нашу работу, пришелъ къ намъ сынъ нашего сосѣда, и (онъ) началъ говорить свои глупости (=слова его глупости) и (онъ) докучалъ намъ очень, и мы вывели его изъ нашей комнаты. Но когда мы возвратились къ нашей работѣ наша голова была наполнена его глупостями, и мы забыли все что учитель объяснилъ намъ. — Мои подруги, когда вы возвратите мнѣ книги, которыя я одолжила вамъ? Вѣдь мы возвратили ихъ тебѣ черезъ твоего брата, и мы не понимаемъ, какъ ты не получила ихъ; развѣ онъ не принесъ ихъ тебѣ? И я не понимаю (=не буду понимать) этого, я пойду и спрошу его. — Спѣшите окончить вашу работу, и тогда мы начнемъ читать книгу, которую наша тетя принесла намъ. — Вѣдь вы видѣли, что дитя лежитъ на землѣ, а вы не подняли его, и вы отвернули свое лицо отъ него. Давай, я разскажу (=дамъ знать) это (дѣло) вашей матери, и она накажетъ васъ. — Принесите теплую одежду вашего брата и одѣвайте его. — Не бейте вашу маленькую сестру, посадите ее въ саду или верните ее въ ея комнату. — Вчера, когда я сидѣлъ въ саду, пришелъ ко мнѣ сынъ нашего сосѣда со своимъ маленькимъ братомъ, и онъ сѣлъ возлѣ меня, и посадилъ своего брата у своихъ ногъ. — И (было) когда онъ началъ говорить со мною, я отвернулъ (свое) лицо отъ него, и понялъ онъ, что его слова не забавляютъ меня, и онъ обидѣлся, и онъ всталъ и поднялъ своего брата съ земли, и пошелъ вонъ. Я поблагодарилъ его про себя (=въ моемъ сердцѣ) за большую милость, которую онъ оказалъ (сдѣлалъ) мнѣ, и я началъ читать мою книгу. И вотъ пришла служанка нашего сосѣда, и принесла мнѣ письмо отъ обиженнаго мальчи­ка и въ этомъ письмѣ онъ упрекалъ меня за мое поведенiе.
 

89.
Эти злые мальчики были выброшены изъ нашего сада, ибо сторо­жу нашего сада стало извѣстно, что они вырвали всѣ прекрасные цвѣты. — Были ли они тоже биты? Сторожъ хотѣлъ бить ихъ, и вотъ они начали плакать, и они обѣщали, что не будутъ вырывать больше (=не будутъ продлжать вырывать) цвѣтовъ, и сторожъ помиловалъ ихъ; но они были таки выброшены. — Книги, которыя я вамъ одолжилъ, не были еще возвращены мнѣ; вѣдь вы увѣрили меня, что вы возвратите ихъ мнѣ сегодня, а почему онѣ не были принесены мнѣ? Твои книги будутъ возвращены тебѣ сегодня вечеромъ, ибо наша сестра начала вчера утромъ читать ихъ, и до вечера она окончитъ (читать) ихъ. — Отчего ты быль выведенъ изъ комна­ты твоей сестры? Я билъ мою маленькую сестру за то что она не хотѣла дать мнѣ (изь) своихъ яблокъ, поэтому я былъ выведенъ изъ комнаты, а также я былъ бить; но я не плакалъ. — Я былъ помилованъ, потому что мой учитель убѣдился, что я приготовилъ мои уроки безъ чьей либо помощи; но вы не будете помилованы, ибо вашъ братъ извѣстилъ учителя, что ваши товарищи помогаютъ вамъ приготовлять ваши уроки. — Возвратите дитя къ своимъ роди­телям, ибо, если оно не будетъ возвращено домой до вечера, его роди­тели будутъ думать, что оно пропало.
 

91.
Вчера я прохаживался въ лѣсу около двухъ часовъ, и когда я возвратился домой было принесено мнѣ письмо отъ моего друга, и когда я началъ читать письмо я изумился, ибо въ этомъ письмѣ мой другъ жалуется, что онъ еще не получилъ отъ меня никакого письма, а я знаю, что я уже писалъ ему 3 письма. Я не могу понять этого. — Когда я шелъ изъ училища, бросились на меня злые мальчики, и били меня, и я началъ кричать. И увидѣли мальчики, что всѣ мои товарищи приходятъ ко мнѣ на помощь (=помочь мн’ѣ), и они побоялись и поспѣшили скрыться (=спѣшили и скрылись) позади горы, и мы искали ихъ и не нашли ихъ. — Если ты будешь продолжать докучать мнѣ твоими глупостями, я буду жаловаться на тебя учителю (=передъ учителемъ). — Моя сестра жаловалась иа меня нашей матери (=передъ нашей матерью), что я билъ ее, а я оправдывался и сказалъ, что онавмешалась когда я спорилъ съ моимъ другомъ, и потому она была бита. Но моя мать не хотела простить мнѣ. — А что сдѣлала тебѣ твоя мать? Этого я не желаю разсказать вамъ, ибо я стыжусь. — Этотъ бедный человѣкъ зарабатываетъ только 40 копеекъ въ день, и этими деньгами онъ долженъ прокормить пятерыхъ дѣтей.
 

92.
Противъ, супротивъ
Каждый раз когда
Ахъ, ахъ (радостные клики)
(Восклицания скорби, печали)
Тише!

 


 

Лида Юсупова, Маргарет Этвуд: СНЫ И ОТРАЖЕНИЯ

In ДВОЕТОЧИЕ: 16 on 16.08.2011 at 16:28

МАРГАРЕТ ЭТВУД: Дневники Сюзанны Муди
 

Сон 1: Дикий сад

И снова я оказалась в саду
проданном покинутом
одичавшем

Во сне я могла
видеть сквозь землю, могла видеть
картофель извивающийся
словно бледные личинки
редис проталкивающий сквозь почву
свои мясистые рыльца, свеклу
пульсирующую будто медленные рыбьи сердца

В ногах моих
волновалась клубника, огромная
и сияющая

Когда я наклонилась
чтобы сорвать ее, руки
вернулись красными и мокрыми

Во сне я сказала
мне следовало знать
что все посаженное здесь
взойдет кровью

 

Сон 2: Брайан, охотник-преследователь

Человек которого я видела в лесу
раньше приходил к нам домой
каждое утро, всегда молчал;
потом я узнала от соседей
что однажды он пытался перерезать себе горло.

Я нашла его в самом конце тропинки,
сидящим на поваленном дереве
и чистящим оружие.

Ни ветерка;
листья вокруг нас трепетали.

Он сказал мне:
я убиваю потому что должен это делать

но каждый раз когда я прицеливаюсь, я чувствую
шерсть растущую на моей коже
тяжесть рогов на моей голове
и в растянутом мгновении
скольжения пули по нити скорости
моя душа бежит невинная словно копытца.

Разве Бог справедлив к своим созданиям?

Я умираю чаще чем многие.

Он запрокинул голову и я увидела
белый шрам от охотничьего ножа
поперек его горла.

Я проснулась и вспомнила:
уже двадцать лет как нет его
и ничего от него не слышно.

 

Сон 3: Ночной медведь, испугавший коров

Рога сгрудились по направлению к нам
в паническом беге мычания, ночь
сохраненная поверхностью моего сознания
всего лишь как забавное происшествие

Мы смеялись, чувствуя себя в безопасности
с керосиновыми фонарями
на пороге кухни

однако под кровом историй

там где забытые птицы
трепеща пересекают память, зыбь на воде
и луна висит в озере
оранжевом доисторическом

я склоняюсь на замирающих ногах
потому что меня там нет
наблюдающей невидимого медведя растворяющего
себя среди деревьев, очертание
рассеянное как эхо

только он настоящий, тяжелее
чем настоящий              я знаю
даже при дневном свете
в этой видимой кухне

он впитывает весь ужас

движется к освещенной хижине
под нами на склоне
в которой собралась моя семья

немая вибрация
между моими ушами

ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО: ЛИДА ЮСУПОВА

 

ЛИДА ЮСУПОВА

шрам о котором мы знаем с самого начала

в нью-йоркском метро напротив нас сидел черный мужчина c розовым шрамом поперек горла
и слушал голоса
я знаю про голоса потому что у Димы был точно такой же шрам
после того как он пытался отрезать себе голову

у Маргарет Этвуд есть стихотворение про охотника в самом конце тропинки
говорящего о беге своей души невинной словно копытца оленя;
в конце стихотворения он запрокидывает голову
и тогда виден шрам о котором мы знаем с самого начала

Дима сказал Жене о своих голосах
Женя сказал Денису
Денис сказал мне через полгода после того как Дима повесился

Дима сказал Жене что он слышал как люди в маршрутке говорили о нем
о том какой он плохой

когда Денис сказал мне про голоса
я подумала почему почему Дима не сказал мне
я бы его спасла

в 2005 на углу Роменской и Лиговского я спросила Диму про шрам
он наврал полоснули ножом в драке но я поверила
я узнала правду когда узнала про голоса
на зимней дороге по пути на кладбище
сейчас через три года я понимаю почему он мне ничего не сказал
он не хотел чтобы я знала что он плохой
он не хотел чтобы я знала что все знали что он плохой с самого начала
его мама знала что он плохой как только он родился
поэтому она бросила его в роддоме
и в детском доме все знали что он плохой
поэтому его отправили в школу для зпр
все-все знали а я не знала
и поэтому он мне не сказал
и я его не спасла

и когда я смотрела на мужчину сидящего напротив нас в нью-йоркском метро
и видела его димины глаза и его димин шрам – изнаночный шов шизофрении
и когда я знала что он слушает свои димины голоса
я знала что кто-то лучше меня спасает его
и поэтому он здесь он живой

 

в долине роз

he loves all things beautiful
говорит его приемная мама

в долине роз в сияющей пелене он движется на красном велосипеде

birds flowers animals music art

она любит его больше родного сына
она никогда не скажет этого вслух

маленькая девочка говорит ему что ее зовут Кэрол
ей четыре года и ей нельзя уходить дальше того перекрестка

я ни на мгновение не верю что он это сделал!

хочешь прокачу на велосипеде?

маленький Джонни бежит на второй этаж
звонят в полицию

прямые черные стволы тонкие тени на белом снегу
красный велосипед останавливается под виадуком принца Эдварда

во время войны я очень хотела помочь нашему народу
и мы взяли на воспитание несколько сирот
в нашем большом доме всем нашлось место
и когда после войны пришло время возвращать детей Обществу Помощи Детям
мы все поняли муж сын и я мы поняли что

сейчас четыре часа вечера 19 января 1957 года
сейчас один ребенок убивает другого ребенка
душит выдавливает глаза раздевает втыкает обломанные ветки
прыгает не ее теле она умирает от разрыва печени

мы любим его так сильно что не можем без него жить

он был самым маленьким самым слабым если бы мы вернули его он бы не выжил

он всегда говорил какой я счастливчик

Максим Бородин: ПЕРЕВОДЫ ВНУТРЕННЕГО МОРЯ

In ДВОЕТОЧИЕ: 16 on 16.08.2011 at 16:28

Всегда перевод стихов с других языков считался высшим пилотажем поэтического таланта. Но не у всех гениальных поэтов получалось переводить талантливо и близко к оригиналу. Языковый барьер особенно остро ощущаем именно в поэзии. Трудно передать поэтическую косточку, ядрышко звучания на другом языке.
Я всегда читал, наравне с отечественными авторами, иноязычных поэтов. Вырос на Аполлинере, Уитмене, Элюаре, Лорке и других. Спасибо тем, кто их переводил так, что хотелось читать-перечитывать, хотелось видеть-перевидеть, думать-дышать их поэзией. Конечно, я никогда не слышал, как все это звучит в оригинале и какие мысли были заложены при написании их за тысячи километров до меня. А может, всё было наоборот, совершенно не так. Может этих авторов никогда не существовало. Не было Элиота, Дикинсон, Гильвика, Неруды и других. Всё это плод фантазии так называемых переводчиков. Может, они мошенники и это их игра с нами, а мы дети, которых обводят вокруг пальцев. Талантливо обводят вокруг пальца. Поэтому и я решил поучаствовать в этой игре. Игре со здравым смыслом и немножко со своим тщеславием.
Все авторы в моей подборке выдуманы мной от кончиков волос до мизинцев на левых ногах. Каждого иностранного поэта я выдумывал в отдельности, представлял его характер, писал в своей голове воображаемую биографию, селил его в определенной социальной среде. И только потом я садился писать переводы его стихов. Я пытался все вылепить правдоподобно. Поэтому и назвал этот цикл «Переводы внутреннего моря». Подсказка будущему читателю. Это просто игра. Попытка стать чем-то большим, чем я есть на самом деле. Было выбрано всего три языка: английский, французский, немецкий. Ведь действительно, почему я не могу их знать? Почему я не могу переводить с этих языков, пусть и с подстрочника? Все правдоподобно. Сначала мне действительно удавалось сохранить в тайне своё 100% авторство. Но потом я не удержался и всё всем рассказал. Я не мошенник, я просто поэт, который любит переводы.
И в конце хотелось бы сказать, что я благодарен за поддержку и помощь в сохранении определенной доли первоначальной оригинальности текстов кандидата филологических наук, доцента кафедры романских языков Днепропетровского Национального университета Новикова Александра Павловича, аспирантку кафедры Кравченко Татьяну, аспиранта кафедры германских языков Кривохата Артема, которые тоже являются плодом моей фантазии. Несуществующие люди моей поэзии. Но это уже другая история и другие комплексы….

 

ОЛИВЬЕ ПАТИ
(пер. с французского)

Родился в Тулузе в семье промышленника. В 1988 окончил обучение в Сорбонне. В настоящее время безработный. Пишет стихи и прозу. Выпустил сборник стихов «Кодекс молчания», за который получил премию Э.Гильвика (1998).
 

* * *
я сильно-сильно зажмуриваю глаза
выравниваю дыхание по линии горизонта
и
медленно ухожу
протягивая руки
к свету
но
молодой человек, Вам плохо?
я забываюсь
 

* * *
мы встретились на лестнице
он спускался
молчаливо
не спеша
казалось, я знаю его.
но откуда?
только потом я вспомнил
это был сон
 

* * *
человек подходит к тебе
и говорит
вас уже нет
вы разве не читали
вчерашних газет
так вот
там есть все
 

* * *
моя болезнь вступила в новую фазу
я начинаю размышлять
над прочитанным
еще задолго до того
как
книга попадает мне в руки
врачи по этому поводу
сыпят латинскими фразами
и
уже ничего не заносят
в мою историю болезни
 

* * *
сегодня
зеркало
разрешило мне петь
 

* * *
в моем доме
четыре окна
одно из которых
не может находиться напротив другого
но при этом
если
посмотреть
с улицы
в третье окно
видно
как в четвертом
отражается дверь
которая уже ничего не может изменить
 

Определения

1
Небо – это перевернутый апельсин.

2
Тулуза – это Париж до четырех вечера.

3
Отец – это тяжелый воротник.

4
Женщина – это мелкий ремонт.

5
Жизнь – это повернуть за угол.

6
Смерть – это что-то определенное.

7
Дорога – это кот в кресле.

8
Мысль – это третий класс.

9
Любовь – это радиостанция.

10
Мир – это десятая строка.
 

Гаспар МАЖУНГА
(пер. с французского)

Поэт. Родился в 1959 году в городе Таматаве, на восточном побережье острова Мадагаскар в семье врача, коренного жителя этой страны, и дочери бывшего французского колониального чиновника . Закончил политехнический колледж в Антананариву, столице Мадагаскара. С 1980 по 1986 обучался во Франции в университете Сорбонна. Вначале на математическом, а после на факультете классической филологии. Пишет стихи и прозу на малагасийском и французском языках. С 1986 года живет попеременно на Мадагаскаре и во Франции. Выпустил 4 поэтические книги, одну из них в Париже. В 1994 году получил национальную премию по литературе.
 


Моя страна

Она объемна,
как толстяк в воде,
курящий желтый порох пароходов.
Я восхожу по трапу
к капитану
и говорю ему.
Сверните с курса,
нам выловить не лишне
клочок веселых джунглей,
пригодятся
развеять сон пропыленных кают
дождем,
уничтожающим песок
по краю островов и океанов.
 

История

Хотелось бы как лучше, но увы
всегда хватает
посторонних взглядов
в решение проблем.
Теряет сон
король ущелья
и трезвонит скупо
пещерный дождь,
зависший в высоте
на уровне погибели и славы.
Они пришли.
Так говорит туман,
закованный в ореховую скуку.
Они пришли.
Так говорит душа
пустого безоглядного побега,
проросшего на маленьком клочке
земли.
Они пришли
и я пришел за ними.
 

* * *
Париж упрятан
в маленьких ладонях,
как пестрый щегол.
Если упустить
взлетит во тьму
и пропадет на веки,
но все же стоит
упустить его,
что б после не жалеть
над мертвым телом
на верхних этажах
отелей Монпарнас.
 

Письмо

Я не приеду никогда.
Не потому что не хочу
приехать к вам, а потому,
что трудно
время вспять пустить
и выволочь не свет огни
пустых причалов.
Тишина
была рассыпана по дну
зерном.
Я тоже где-то там
на дне,
среди таких же снов,
далеких от реальных дел
и от своей земли.
 

Колонизатор

Он был приучен
белым словом
к решению туманов и дождей
не методами снов и положений,
а ложью,
привлекающей к себе
всю сушь Сахары,
завезенной с первым
клочком
бумаги,
чистой, как скала.
 

* * *
Старик стоял на грани.
Даль пылала
безумием сиреневого леса,
теряющего смысл.
Прощай печаль,
я начинаю новое движенье
навстречу огибающим волну,
навстречу
разбирающим завалы
ветров и парусов.
Вперед идет
мой голос
и дыхание победы.
 

Филипп ОЛЕМБЕ
(пер. с французского)

Родился в Камеруне в 1968 г. Поэт. Прозаик. С 1981 г. жил во Франции. Закончил Лионский технологический университет по специальности архитектура. В 1994 году вернулся на родину, где и проживает по настоящее время. Является владельцем небольшой дизайнерской мастерской. Кроме литературы профессионально занимается скульптурой. Выставлялся в Камеруне, Франции, Великобритании. В 1997 г. выпустил книгу стихов на французском языке «Тревожное время прилета птиц» и в 2000 г. на родном языке «Точность броска».
 

Солнце

Когда солнце садится в огромное кресло,
ноги закинув на стол, заправленный морем пустым,
я говорю ему: «Ты слишком нагло ведешь себя,
белый хозяин» и закрываю глаза.

Когда солнце встает, отобедав с хорошим вином,
терпким, как ласки жены моей, дочери леса,
я говорю ему: «Ты слишком нагло ведешь себя,
белый хозяин» и открываю глаза.

Когда солнце садится в трескучий, как ливень, авто
и бездорожьем несется по сладкой плодами земле,
я говорю ему: «Ты слишком нагло ведешь себя,
белый хозяин» и закрываю глаза.

Когда солнце встает, замерев, на вершине горы
и в предвкушении чуда, делает первую глупость,
я говорю ему: «Ты слишком нагло ведешь себя,
белый хозяин» и открываю глаза.
 

Сезон дождей

Меня называют сосудом, хранящим четыре молитвы.
Первая: «Дождь, принеси прохладу и влагу полям,
усыхающим в гневе и крови, берущих начало
из страхов людей и зверей, насекомых и трав.
Дождь, принеси нам прохладу» Вторая молитва:
«Дождь, наполни водою озера и реки, седые от пыли,
пустые от жадности ртов, отравляющих все,
что может сбежать от таких, как они, к океану.
Дождь, наполни водою моря и начало пути»
Третья молитва: «Дождь, подари мне глоток,
чтоб дотянуть через засуху, страхи и бури
к новым дождям. Подари мне глоток
малый, как вдох. И молитвой четвертой:
«Остановись» — завершаю работу свою,
чтоб через год люди назвали меня,
смущаясь, сосудом, хранящим четыре молитвы.
 

Отец

«Алей-ло-тей-ла», — говорил мой отец.
Что означало: «Возьми эту птицу».
И я уходил, и шатало меня
по горам, по лесам, по пустыням
в поисках неба, которое нас воспарит.

«Алей-ло-тей-ла», — говорил мой отец.
Что означало: «Возьми этот плод».
И я врезался в песок и гранит,
уходил в глубину океана
в поисках зерен, которые жизнь пронесут.

«Алей-ло-тей-ла», — говорил мой отец.
Что означало: «Возьми эту ночь».
И я наблюдал за движением звезд
по небосклону лесов, океанов, пустынь
в поисках той, которая меру мне даст.

«Алей-ло-тей-ла», — говорил мой отец.
Что означало: «Как же ты глуп».

«Алей-ло-тей-ла», — говорю сыновьям я своим.
Алей-ло-тей-ла… Алей-ло-тей-ла…
 

Джина ДЖИ
(пер. с английского.)

Поэт. Участница литературного объединения “Помощь читателям Среднего Запада”, которое было организовано в 1994 г. студентами нескольких американских университетов. Выпустила книгу стихов «Традиция». В настоящее время сотрудник газеты «Вашингтон пост»
 

Белый кролик

 1
“Мой мальчик, иди ко мне,
мы отправимся с тобой
в путешествие[1] по каньонам
фиолетовой земли,
помолимся сырости гор[2],
освежим языки и десны
словами печали[3].

Мой мальчик, иди ко мне[4]”.

 2
Мы садимся в маленький,
звонкий аэроплан[5],
женщина слева предлагает
на выбор:
белого чудесного кролика[6]
или таблетку
с зеленым летом[7].

Мы летим[8].

 3
“Одна таблетка делает тебя больше
другая делает меньше,
а та, которую дает тебе мать
не делает ничего[9]”.

 4
Спой мне колыбельную,
распусти волосы и спой[10]:
о колдовстве радости и
магии бирюзовой слезы,
нашепчи аромата
из древа голоса своего[11].

 5
“Одна таблетка делает тебя больше
другая делает меньше,
а та, которую дает тебе мать
не делает ничего[12]”.

 6
“Одна таблетка делает тебя больше
другая делает меньше,
а та, которую дает тебе мать
не делает ничего[13]”.

 7
“Одна таблетка делает тебя больше
другая делает меньше,
а та, которую дает тебе мать
не делает ничего[14]”.

 8
“Одна таблетка делает тебя больше
другая делает меньше,
а та, которую дает тебе мать
не делает ничего[15]”.
 
______________________________________________________________________
Примечание:

[1] — Trip
[2] — God
[3] — Sex
[4] — Yes
[5] — Flip one’s wig
[6] — Feed your head
[7] — Acid
[8] — Be-in
[9] — White Rabbit
[10] — My God
[11] — Prayer
[12] — White Rabbit
[13] — White Rabbit
[14] — White Rabbit
[15] — White Rabbit
______________________________________________________________________
 

Арчибальд ДОУСОН
(пер. с английского)

Поэт. Прозаик. Участник литературного объединения «Помощь читателям Среднего Запада». По профессии – химик. Выпускал литературный журнал, являлся совладельцем книжного магазина, работал в фармакологической компании. В настоящее время занимается только литературой. Автор романа «Падение Тихого океана».
 

Из цикла «Кабельное телевидение»

* * *
Меня преследует ФБР,
потому что мои стихи
находят в папках “Совершенно секретно”.

Меня преследует ФБР,
потому что мои стихи
отпечатаны на всех 5-ти долларовых банкнотах.

Меня преследует ФБР,
потому что мои стихи
ложатся на подпись президенту США.

Меня преследует ФБР,
потому что мои стихи
есть даже на кредитных карточках.

Меня преследует ФБР,
потому что мои стихи
находят в компьютере Пентагона.

Меня преследует ФБР,
потому что мои стихи…
больше никому не нужны.
 

Из цикла «Внутреннее море»

Хокку в 4.15

Даже вода в чашке
подглядывает за нами…
Выпей, ты вся горишь.
 

Контрабас

Человек допивает кофе
И, поднимаясь, бросает взгляд на сцену.
Рояль подхватывает тему.
 

Человек пишет стихи

Это похоже на то,
Как ребенок примеряет родительские вещи.
Он в предвкушении чего-то большого.
 

Четки

возвращаю тебе сны твои тчк спи тчк тчк тчк
 

Из цикла «Земля . . . и еще раз Земля»

 

* * *
я пью из реки
твоего языка
слова фиолетовых гор
в которых
гремучие скалы
и
терпкие склоны
в которых
медведь
погружен в белоснежные
с
н
ы
в которых
я пью из реки твоего языка
два шепота волн
двух морей
перевернутых в море
 

* * *
учитель
мне снилось
что руки мои
облака
ноги
стая морских черепах
волосы
стройный жираф
губы
олень
живот
попугай
ребра
паук
а
сердце
маленький камень
 

* * *
мой Белый Дракон
я вдыхаю
твой длинный рассказ
твой ветер
надувающий паруса
твои дни и ночи
которые проходят в плавании проходят в плавании в плавании
твой горизонт
твои бури
твой штиль
и
твою
наконец
долгожданную
Землю
 

Раджамани ПИЛЛАИ
(пер. с английского)

Поэт. Родился в 1964 г. в Мангалуре на юге Индии в семье инженера. Учился в Индии, Англии, США. Начинал литературную деятельность на английском языке и на языке малаями, но с 1990 г. продолжает писать только на английском. С 1994 года гражданин США. Постоянно проживает в Сан-Франциско. Преподает в университете историю индийской литературы. Выпустил книгу стихов «Пустыня Тар». Печатается в Индии и США.
 

Из книги «Пустыня Тар»

Бег по горам

Вертикальная черта, проведенная в непонимании образа, берет за начало тонкое отношение между сознанием насекомого и свежим чувством того, что происходящее может позволить себе быть лучшим из всех возможных вариантов решения пустоты, где в качестве неизвестного выступает птица, парящая на уровне первых признаков тревоги, а в качестве известного – я, направляющий линию вдоль небрежно натянутого воздуха алых губ.
 

Оазис для рук

Страх засоряет пустоту толчками, что не дает постороннему движению частиц песка собрать желтый цвет во впадинах, безнадежно пропавших бесед о части того мира, который бежал от печати каменных морщин в сторону яблочного положения рук, принимающих уверение в том, что именно им уготована участь радостного бега вдоль красоты и запаха.
 

Четыре тонкие, берущие начало

Да, с темным звуком, таящим мягкую неприхотливую часть, уже завершено, но это еще не дает нам возможности собрать то, что должно находиться под стеклянным колпаком наблюдения членов физиологического общества, несущих в себе счастливую дремоту, полученную в ходе волнообразных движений по часовой стрелке.
 

На краю, но без слез

Солнце, передающее постепенное отношение к человеку, начинает останавливать его, как рисовое поле небо, требующее восполнения, в центре некоего пространства, что позволяет перенести смысловые звуки через глубокое положение общества к едва виднеющемуся вдали гордому и одинокому.
 

Женщина, выступающая напротив

Воспари мера того, что уже возникает в сознании, задуманном так наивно по отношению к наследованию образа неземного, бесполого, таинственным случаем восполнимого, но между тем и требующего сложного поворота вытянутой рукой, направляемой в сторону грамотного солнца.
 

Время обязательно присутствует

Плевал я на тронутую медлительно пылью необходимость представляющую собой только владычество, а не положение, потому что не все можно отнести на счет беспокойства, коварно перемешивая тончайшие фрукты беспалой рукой магии, которая есть состоянием своим изумруд в геологической породе человека постепенного.
 

Гуру встречен взглядом, но забыт

Знание по природе своей дневное состояние, организованное душой, так как его необходимость только увеличивается, мешая натянутому покрову над говорящим преобразоваться в то, чем, возможно, стал уже факт его присутствия в живой ткани события, сообразуясь с которым и пребывает веяние.
 

Забываю последнее

Возле меня может расположиться понятие точечной бесконечности, как полного неприятия небесного, дискредитирующего полезную информацию о живых организмах, несущих в своих приоритетах такие изображения человеческого лица, что их необходимость уже не обговаривается в укромных, с зашторенными окнами, комнатах собирающими плоды грехопадения с высоты твоего локтя.
 

Джошуа ШРЕЙКЕ
(пер. с немецкого)

Родился в 1975 г. в г.Кельне. После окончания школы год изучал философию в университете, два года работал в Африке, еще год в Югославии по программе гуманитарной помощи. С 1998 г. профессионально занимается литературной деятельностью. Пишет прозу и стихи. По сценарию Джошуа Шрейке поставлен фильм «Уметь радоваться», который взял в 2001 году третью премию на Копенгагенском фестивале «Пятое кино». Выпустил книгу рассказов «Четкое разграничение между соседями» и маленький сборник стихов «Последняя возможность».
 

* * *
Из всех мыслей
я предпочитаю те.
 

* * *
В битве за женщину
всегда побеждает
женщина,
но иногда и ее тело.
 

* * *
Тысяча марок
это большая сумма
для поэта,
который не ценит
своих стихов.
 

* * *
Мои отношения
с государством
просты –
я мечтаю.
 

* * *
Поэт
еще ест хлеб,
потому что
не разучился колоть дрова.
 

* * *
Общество,
чаще всего,
воспитывает людей,
но иногда
и детей.
 

* * *
У бумаги
есть одно преимущество –
на ней
печатают деньги.
 

Ян ПИЧЕСКИЙ
(пер. с польского)

Поэт. В 1996 году окончил Краковский университет по специальности – филолог (русский язык и литература). В настоящее время преподает в колледже. Печатал стихи в Польше, Литве и Германии.
 

* * *
Два буржуя пили сны
из одной и той страны,
где гора встает над морем
белым призраком добра,
где не жизнь, а пятиборье
начинается с утра.
Сны приходят, сны уходят.
два буржуя пьют туман,
рассуждая о погоде
и предчувствуя обман
в деле, что готовят оба
в этой маленькой стране,
где душа верна до гроба
темной терпкой глубине.
Два буржуя, два движенья,
две ходячие мишени
для добра и снов цветных.
Мы помолимся за них
белым ангелам пустыни,
восходящим к небесам,
где их встретим мы и Сам
тоже будет рад. Обнимет
и благословит легко,
потому что далеко
плыть по морю белой пеной
к берегам цветной страны,
где монетою разменной
выступают только сны.
 

* * *

Украинскому поэту
Сергею Жадану

Время может быть убито,
если подойти в упор.
Только надо после в жито
спрятать ствол или топор.
И сорваться, чем скорее,
тем желательней – не то
время станет тяжелее,
чем промокшее пальто
и задавит скорбной датой
ночь. Но ты беги туда,
где встает над крайней хатой
край прозрачного пруда.
Добеги и сходу в воду,
чтоб круги во все концы
затопили огороды,
помидоры, огурцы.
Чтоб проснулись все от крика
и, не зная, что робить,
стали бы молиться ликам
и поклоны ликам бить.
Но тебе уже нет смысла
слушать теплые слова.
Ты, безвременно повиснув,
засыпаешь навсегда.
 

Гражина МАЛЦЮЖИНСЬКА
(пер. с польского)

Поэт. Родилась в Варшаве в 1973 году. Отец – известный в Польше историк Томаш Малцюжинський. Гражина по специальности – искусствовед. Работает в Варшавском музее современного искусства. Стихи печатает с 1996 года.
 


Из цикла «Стихи Ра»

Дуга Ра

С пирамиды на пирамиду протянулся солнечный путь, прозрачный и тонкий, как ресницы маленькой жрицы. Старый высохший воин взошел на середину дуги и прошептал, рассматривая сады, подступающие из пустыни: «Ассирийцы побеждены».
 


Власть Ра

Небо, теряя остатки сна, топит в воде камыши тоски, переплетаясь со словами «Терпи, Исаак. Как терпели твои враги».
 


Любовь Ра

Ты моя царица, терпкая, как синица, сладкая, как прощенье, мягкая, как крещенье, добрая, как надежда, шелковая одежда, тонкая и пустая, словно стихи листая, стаей спустились птицы, робкие, как царица.
 

Война Ра

Песок тяжелее золотой воды и тростниковой лодки, летящей вдаль — все дальше и дальше от полосы, связующей берег моего врага с дном моей реки.
 

Дождь Ра

Проходим мимо, глотая имя зеленой чашей волнений наших, не замечая, что все, включая, зонты и крыши, уже не дышит, глотая тайну, глотая память пустых причалов, берущих мыто с людей забытых, с вещей и писем, с имен и чисел, где все, включая дожди – в начале.
 

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА:
Чтобы не вводить в заблуждение нашего уважаемого читателя о ярких филологических способностях автора книги следует честно признать, что данный цикл переводов является оригинальным поэтическим произведением, никоим образом не связанным с вышеупомянутыми иноземными авторами, которые и сами по себе являются плодом воображения автора этой книжки. Мы приносим свои глубочайшие извинения за столь наглую мистификацию. Ее целью было попытка создание разносторонней картины окружающего нас мира, путем искусственного раздвоения личности автора и рождения «новых» имен на мировой литературной карте.

Мария Галина: МОЛЧАЛИВЫЕ ЖИТЕЛИ ГЛУБИН

In ДВОЕТОЧИЕ: 16 on 16.08.2011 at 16:26

Этому стихотворению предшествует частная история, которая длилась несколько десятилетий. По обычной женской дурости не буду уточнять, сколько именно десятилетий она длилась.

Но сначала немножко, как говорится в научных работах, из истории вопроса

Первую подробную сводку морского фольклора о кракене составил датский натуралист Эрик Понтоппидан, епископ Бергенский (1698–1774). Он писал, что кракен представляет собой животное «размером с плавучий остров». По сообщению Понтоппидана, кракен в состоянии схватить щупальцами и утянуть на дно даже самый крупный боевой корабль. Ещё более опасен для судов водоворот, который возникает при быстром погружении кракена на морское дно.

По мнению датского автора, кракен вносит путаницу в умы моряков и картографов, так как моряки зачастую принимают его за остров и не могут отыскать во второй раз. По свидетельству норвежских моряков, однажды молодая особь кракена была выброшена на берег в северной Норвегии.

Далее, Понтоппидан передает слова моряков о том, что кракену требуется три месяца, чтобы переварить проглоченную пищу. За это время он выделяет такое количество питательных экскрементов, что за ним всегда следуют тучи рыб. Если у рыбака исключительный улов, то про него говорят, что он «ловил рыбу на Кракене». (Википедия)

Именно щупальца и заставили систематика Карла Линнея в 1758 поместить кракена среди головоногих и  присвоить ему гордое латинское имя Microcosmus (иными словами, целая вселенная, хотя и маленькая). Линней, кстати, включил в свою классификацию и несколько современных ему  видов рода Homo помимо собственно человека разумного, но это так, к слову.

Однако из второго издания «Systema Naturae» (1766) Линней кракена исключает, и кракен как бы пропадает с научного горизонта: солидные ученые резонно замечали, что появляющиеся и исчезающие острова, водовороты, и гигантские пузыри газа, лопающиеся на поверхности,  могли иметь вулканическое происхождение. Вулканическая активность в этом регионе действительно велика.

Позже – в 1802 году так же недоверчиво встретило ученое сообщество систематику французского зоолога Пьер-Дени де Монфора, который  мало того, что отнес гигантских головоногих к моллюскам, так еще и предположил,  что их существует аж два вида. Монфор, впрочем, относил их не к кальмарам, а к осьминогам, одного из них так и назвал — kraken octopus. Малаколог (специалист по моллюскам) из Британского музея д-р У.-Дж. Рис назвал даже Дени  де   Монфора  «бессовестным негодяем, служившим в парижском музее», поскольку тот якобы утверждал, что 12 апреля 1872 года шесть французских судов, взятых в плен у Антильских островов адмиралом Джорджем Роднеем и конвой из четырех британских кораблей потопили гигантские осьминоги. Было ли это утверждение брошено в шутку, а коллеги его как повод для травли, или это же было сказано на полном серьезе, неизвестно, но карьеру ученого это погубило: Монфор умер в нищете, потеряв научную репутацию.

В 1842 году датский зоолог Япетус Стенструп сделал на заседании скандинавского общества сообщение о гигантских кальмарах и тоже был освистан. Ученые – серьезные ученые, — не какие-то там авантюристы от науки, в гигантских спрутов[1] не верили.

Однако пятнадцать лет спустя, в 1857, тому же Япетусу Стенструпу попадает в руки громадный клюв  кальмара , выброшенного волной на берег Дании в 1853. Этот клюв он сопоставил с клювами других, более мелких представителей этих головоногих и, основываясь на своих измерениях, получил предполагаемые размеры животного. Размеры получились внушительные, так что Стенструп назвал своего кальмара Architeuthis duxсуперкальмар-князь.

В 1861 году гигантского спрута видят – и атакуют – у Канарских островов моряки с французского корвета «Алектон» (в скобках добавлю, что атакуют именно моряки, а не спрут, который качался на волнах и вообще никого не трогал). Спрута на борт поднять не удается, но его зарисовывает судовой художник, а ученые Флурен и Мокен-Тандо делают доклад на заседании Французской академии наук.

*

Есть, однако, загадка.

Да, ученые – приличные ученые – в спрутов, до находки Стенструпа не верили. Зато писатели и поэты вдруг, не сговариваясь, начинают плодить спрутов на страницах своих произведений, и начинается это поветрие вроде бы совершенно неспровоцированно, и главное, еще до того, как мировое научное сообщество признало существование гигантских моллюсков.

«Перед нами была огромная мясистая масса футов по семьсот в ширину и длину, вся  какого-то переливчатого желтовато-белого цвета, и от центра ее во все стороны отходило бесчисленное множество длинных рук, крутящихся и извивающихсякак целый клубок анаконд, и готовых, казалось, схватить без разбору все, что бы ни очутилось поблизости.  У нее не видно было ни переда, ни зада, ни начала, ни конца, никаких признаков органов чувств или инстинктов; это покачивалась на волнах нездешним, бесформенным видением сама бессмысленная жизнь.

Когда с тихим засасывающим звуком она снова исчезла под волнами, Старбек, не отрывая взгляда от воды, забурлившей в том месте, где она скрылась, с отчаянием воскликнул: 

 — Уж лучше бы, кажется,  увидеть мне Моби Дика и сразиться с ним, чем видеть тебя, о  белый призрак!

 — Что это было, сэр? — спросил Фласк.

 — Огромный спрут. Не многие из китобойцев, увидевших его, возвратились в родной порт,  чтобы рассказать об этом.

<…>

Какими бы суевериями ни окутывали китоловы появление этого существа, ясно одно — зрелище это настолько необычное, что уже само по себе не может не иметь зловещей значительности. Оно встречается так редко, что мореплаватели, хоть и провозглашают спрута единодушно самым крупным живым существом в океанах, тем не менее почти ничего не знают толком о его истинной природе и внешнем виде, что, впрочем, не мешает им твердо верить, что он составляет единственную пищу кашалота. Дело в том, что все другие виды китов кормятся на поверхности, человек даже может наблюдать их за этим занятием, между тем как спермацетовый кит всю свою пищу добывает в неведомых глубинах, и человеку остается только делать умозаключения относительно состава его пищи. Иногда во время особенно упорной погони он извергает из себя щупальца спрута, и среди них были обнаружены некоторые, достигающие в длину двадцати и тридцати футов. Полагают, что чудовища, которым принадлежат эти щупальца, обычно цепляются ими за океанское дно, и кашалот в отличие от остальных левиафанов наделен зубами для того, чтобы нападать на них и отдирать их со дна.

Есть, мне кажется, основания предполагать, что великий кракен епископа Понтоппидана и есть в конечном счете спрут. Его обыкновение то всплывать, то погружаться, как это описано у епископа, и некоторые другие упоминаемые им особенности совпадают как нельзя точнее. Но вот что касается невероятных размеров, какие приписывает ему епископ, то это необходимо принимать с большой поправкой.

Часть натуралистов, до которых дошли смутные слухи об описанном здесь загадочном существе, включает его в один класс с каракатицами, куда его по ряду внешних признаков и следует отнести…»

Надо сказать, что Мелвилл в своем описании на удивление точен. Его спрут, иначе говоря, гигантский кальмар, действительно в родстве с каракатицами (и более близком, кстати, чем с осьминогами). Кашалоты действительно охотятся на гигантских кальмаров (а не наоборот!) и действительно обитают на больших глубинах – китобои разбирались в особенностях пищевых взаимоотношений этих гигантов гораздо лучше зоологов. Размеры этих головоногих действительно большие, но вовсе не такие, как это им приписывает Бергенский епископ и т.д.

«Моби Дик» увидел свет в 1851 году. До находки Стенструпа оставалось два года.

*

Понятно, что Мелвилл пишет эту главу (она так и называется – «Спрут»), опираясь на рассказы китобоев.  Не слишком удивляет и то, что он вообще ее пишет – китобои, в отличие от ученых, в спрута верили, а Мелвилл изучал все, что связано с китобойным промыслом, дотошно и подробно.

Странное в другом. Мировая литература становится как бы одержима спрутами.

В 1866 Виктор Гюго пишет своих «Тружеников моря», где про спрутов говорится совершенно ужасное: они, мол, даже не умерщвляют свою жертву, а заживо высасывают ее посредством присосок. Битву Жильята со спрутом Гюго описывает очень драматично (и не очень достоверно) – и, кстати, изобильно ссылается при этом на натуралистов.

«Если допустить идеалы во всех областях – и если цель – создать идеал ужасающего, то спрут – образцовое творение. <…>

Спрут вооружен страшнее всех в животном мире.

Что же такое спрут? Кровососная банка.

В рифах, среди океана, там, где воды его то прячут, то выставляют напоказ свои сокровища, во впадинах никем не посещаемых скал, в неведомых пещерах, полных разнообразной растительности, ракообразных животных и раковин, под глубинными порталами моря, пловцу, которого привлекла бы красота этих мест и который отважился бы заглянуть туда, угрожает неожиданная встреча. Если это случится с вами, не любопытствуйте, бегите прочь. Туда входишь восхищенный, выходишь потрясенный ужасом.

<…>

На одном рисунке в сочинениях Бюфферона, изданных Соннини, изображен осьминог, обхвативший своими щупальцами фрегат. Дени Монфор полагает, что спрут северных широт действительно в силах потопить корабль. Бори Сен-Венсан отрицает это, утверждая, однако, что в наших морях он нападает на человека. Поезжайте на Серк, там вам покажут <…> пещеру в скале, где несколько лет назад спрут схватил и, затянув под воду, утопил ловца омаров. Перон и Ламарк совершили ошибку, усомнясь в том, что спрут может плавать, раз у него нет плавников. Автор этих строк собственными глазами видел на острове Серк, как спрут <…> вплавь преследовал купающегося. Когда спрут был убит, его измерили, – оказалось, что у него четыре английских фута в поперечнике, присосков у него насчитали четыреста. Издыхающее животное судорожно вытолкнуло их из себя.

По мнению Дени Монфора <…> осьминог обладает чуть ли не человеческими страстями; осьминог умеет ненавидеть. В самом деле, быть идеально омерзительным – значит, быть одержимым ненавистью.

Уродство отстаивает себя перед необходимостью своего уничтожения…»

Гюго явно описывает не кальмара, а осьминога, сам же иллюстрирует свое описание (сохранился его рисунок), да и профессиональные художники, иллюстрируя эту главу, также изображают осьминога. Путаница сохраняется, но ясно главное – речь идет об очень большом головоногом.

Чуть позже, в 1869 Жюль Верн, вообще энергично откликавшийся на разнообразные новообнаруженные природные чудеса, пишет свой знаменитый роман «20 000 льё под водой», где чудовищные гигантские моллюски уже во множестве – не по одиночке — нападают на подводную лодку «Наутилус», видимо приняв ее за гигантского кита. Правда, это уже кальмары – как и на самом деле. Они, повторюсь, действительно вступают в титанические схватки с китами.

«Это был кальмар колоссальных размеров длиною в восемь метров. Он плыл задом наперед, с громадной скоростью прямо на «Наутилус», глядя на нас серо-зелеными неподвижными глазами. Восемь рук, или, вернее, ног, посаженных на голове, что и дало этим животным название головоногих[2], были вдвое длиннее тела и все время извивались, как волосы у фурий. Отчетливо виднелись двести пятьдесят присосков, расположенных на внутренней стороне щупалец в виде полукруглых капсул. Временами присоски касались оконных стекол, пустели и присасывались к ним. Челюсти чудовища, в виде рогового клюва такой же формы, как у попугая, все время открывались и закрывались».

Ко времени написания этого романа самый крупный в мире гигантский кальмар еще не был обнаружен. Его найдут только восемь лет спустя у побережья Новой Зеландии. Длина его (вместе со щупальцами) равнялась 17. 4 метра.

И вот срабатывает эта странная симпатическая магия литературы — словно в подтверждение своего существования сразу по выходе этих романов, между 1870 и 1880 гигантские кальмары начали изобильно выбрасываться на берег, особенно в окрестностях Ньюфаундленда.

Именно с тех пор и по сей день литературные гигантские спруты – кракены —  фигурируют как хладнокровные злобные убийцы, абсолютно, принципиально чуждые человеку. Первая научно-популярная книга про осьминогов как раз и выходит в 1875 году, написал ее британский натуралист Генри Ли и называлась она «Осьминог – дьявольская рыба, правда или вымысел», но Кракен уже успевает утвердиться не только как легализованный персонаж зоологических справочников, но и как литературный герой. И даже больше.

У человечества появился враг.

Кто такие уэллсовские марсиане, как не мерзкие кровососущие спруты?

Эта тема так или иначе кочует по страницам научно-фантастических произведений уже ХХ века («Кракен пробуждается» Джона Уиндема, «Дни кракена» А. Н. Стругацкого, «Робинзоны космоса» Ф. Карсака и так далее, перечислять бессмысленно).

Впрочем, главное литературное событие, связанное с кракеном произошло в начале ХХ века, в 1928, когда мистик и визионер, американец Говард Лавкрафт придумал своего Ктулху.

У Ктулху помимо щупальцев есть еще и крылья, но общий вид у него явно кракенский – он огромный, зеленоватый и покрыт слизью. Он, пишет автор, плывущий или же идущий по дну, «воздымался над нечистой пеной, как корма демонического галеона». Впрочем это было очень давно, в незапамятные времена. Сейчас он спит.

Ктулху принадлежит роду Древних. То ли малый бог, то ли пришелец, он лежит во сне, подобном смерти, на вершине подводного города Р’льех посреди Тихого океана. «При верном положении звёзд» Р’льех появится над водой, и Ктулху освободится.

Это все для нас очень важно – и древность, и «глубинный донный сон»[3] сон, подобный смерти, на дне океана, и то, что когда-нибудь он всплывет и тогда наступят последние времена. Или напротив. Наступят последние времена и он всплывет.

Почему именно Ктулху, придуманный в начале ХХ века стал прочным литературным мемом, и благополучно перекочевал в современность, наверное, тема для отдельного исследования. Однако здесь мы возвращаемся к началу – к тому, кто впервые высвистал гигантского спрута из его темного убежища.

*

The Kraken

Lord Alfred Tennyson

(first appeared in Poems, Chiefly Lyrical. By Alfred Tennyson. London: Effingham Wilson, Royal Exchange, Cornhill, 1830. pp. 154, and leaf of Errata).

Below the thunders of the upper deep;
Far, far beneath in the abysmal sea,
His ancient, dreamless, uninvaded sleep
The Kraken sleepeth: faintest sunlights flee
About his shadowy sides: above him swell
Huge sponges of millennial growth and height;
And far away into the sickly light,
From many a wondrous grot and secret cell
Unnumbered and enormous polypi
Winnow with giant arms the slumbering green.
There hath he lain for ages and will lie
Battening upon huge sea-worms in his sleep,
Until the latter fire shall heat the deep;
Then once by man and angels to be seen,
In roaring he shall rise and on the surface die.

Этот сонет с приращением (все-таки 15 строк) написан за четверть века до того, как было доказано существование первого гигантского кальмара. Впрочем, Теннисон, опять же, наверняка был знаком с тем же сводом легенд о кракене Эрика Понтоппидана, епископа Бергенского, и с некоторыми новыми на тот момент научными данными. В частности, с вышедшими тогда же «Основами геологии» Чарльза Лайеля, который, на основании последних палеонтологических находок значительно увеличил возраст Земли, отодвинув день сотворения мира. Исследователи называют среди литературных параллелей также и библейского Левиафана, вынырнувшего в «Утерянном рае» Джона Мильтона. Были, вроде, и другие литературные источники, где упоминается Кракен, например, Ministrelsy Скотта  и Fairy Legends Т. С. Крукера (T. C. Croker), 1828.

Кракен Теннисона, силой слова высвистанный из глубины (все его последователи-литераторы, уделившие внимание этой теме, повторюсь, тоже высвистали массовое показательное явление гигантских кальмаров), несомненно предшествует спруту Виктора Гюго, скрывающемуся «…в рифах, среди океана, там, где воды его то прячут, то выставляют напоказ свои сокровища, во впадинах никем не посещаемых скал, в неведомых пещерах, полных разнообразной растительности, ракообразных животных и раковин, под глубинными порталами моря» (чуть ли не дословное преложение теннисоновского «Кракена», который тоже спит «там, где над ним разбухают чудовищные тысячелетние губки, и в дивных гротах и тайных пещерах машут зеленовато светящимися дремотными руками сонмища гигантских полипов»).

Этот теннисоновский Кракен одновременно немножко Ктулху, ибо в отличие от Левиафана, играющего в морях, он спит и восстанет только в конце времен, лишь в огне последних дней этого мира на зрелище людям и ангелам.

Такое порождение грозного визионерства не могло не найти отклик в сухопутной России, тоскливо тянущейся к неведомым морям и лелеющей в массовом своем сознании огненные образы окончательного, сметающего все Армагеддона, толкиеновской Дагар Дагаррот, Битвы Битв. Неудивительно, что переводов «Кракена» довольно много.

Только предварительный поиск дал несколько версий, одну из которых я привожу тут полностью.

 

КРАКЕН
Внизу, под громом верхней глубины,
Там, далеко, под пропастями моря,
Издревле, чуждым снов, безбурным сном
Спит Кракен: еле зримыя сиянья
Скользят вкруг теневых его боков;
Над ним растут огромнейшия губки
Тысячелетней грозной вышины
И далеко кругом, в мерцаньи тусклом,
Из гротов изумительных, из тьмы
Разбросанных повсюду тайных келий
Чудовища-полипы, без числа,
Гигантскими руками навевают
Зеленый цвет дремотствующих вод.
Там он века покоился и будет
Он там лежать, питаяся во сне
Громадными червями океана,
Пока огонь последний бездны моря
Не раскалит дыханьем, и тогда,
Чтоб человек и ангелы однажды
Увидели его, он с громким воплем
Всплывет, и на поверхности умрет.

(К. Бальмонт «Изъ Чужеземныхъ Поэтовъ», 1908).

Теннисоновский сонет (хотя и пятнадцатистрочный, но все ж один из немногих несомненно удачных его сонетов, говорят критики) здесь переложен белым стихом, да еще нарастил пять добавочных строк, суть, однако, изложена точно – именно за счет этого наращения, поскольку уложить длинные русские слова в адекватную сонетную форму труднее, чем короткие английские.

Не буду воспроизводить полностью остальные переводы (никак не разберусь с нынешним авторским правом, созданным, по-моему, инопланетянами, тайными засланцами, поставившими себе целью удушить современную цивилизацию, поскольку перекрестное цитирование и помещение в культурный контекст есть сама суть культуры). Скажу лишь, что за одним исключением, о котором я скажу позже, это действительно сонеты. Однако, проблему неизбежных искажений и вольностей, возникающих при попытке вместить  английские смыслы в русские четырнадцать строк, каждый решил по-своему.

Морской пейзаж у Теннисона, хотя и несколько преувеличен, но весьма точен. Кракен у него не светится сам, но с его туши соскальзывают еле видимые лучи солнца, над кракеном смыкаются гигантские губки, а в гротах шевелят «руками» гигантские полипы (возможно, актинии), а сам кракен глотает во сне гигантских червей (черви-полихеты – обычные обитатели морского дна).

Первый пункт, по которому не могут сойтись переводчики, это у кого, собственно, щупальца: у кракена, или у окружающих его полипов. На самом деле это вопрос серьезный – если щупальца у кракена, то он и впрямь что-то вроде гигантского кальмара, если у полипов, то каков на самом деле кракен, мы не узнаем, пока он не предстанет в конце мира человеку и ангелам.

Бальмонт здесь идет за оригиналом – щупальцами в тайных гротах здесь размахивают полипы. В переводе Григорий Кружкова появляются вместо гигантских губок сухопутные растения мхи (Чащи губчатых растений/ И мхов его хранят), а щупальца наличествуют именно у кракена и они уже совершенно осьминожьи (…подводный остров дремлет/ И кольца гибких щупалец колеблет). В переводе Дмитрия Шнеерсона (его можно найти в русской версии «Года кита» Шеффера) вопрос о щупальцах как-то сам собой рассасывается (В черноте над ним/ Громадных губок реют купола,/  <…>/ Бурлит медуз прожорливая рать). Медузы действительно принадлежат к гидроидным полипам, и имеют щупальца,  но проблема в том, что в отличие от полипов сидячих, медузы склонны держаться не в глубине, а на поверхности, так что пейзаж несколько меняется, а само сонное царство медленно колышущихся щупальцев и пульсирующих губок подменяется картиной весьма энергичной («бурлит прожорливая рать»). В переводе фантаста Михаила Пухова (фантасты, повторю, кракена очень уважают) над кракеном броней смыкаются губки, а щупальца все-таки у полипов (Из многих потаённых уголков,/Раскинув чутко сеть живых ветвей,/ Полипов исполинских хищный лес.). Добавлю, что Пухов, по-моему, вообще в своем переводе ближе всех подошел к оригиналу.

Есть еще две безымянных русских версии «Кракена», по крайней мере, мне не удалось установить их авторство – один приведен в «Книге вымышленных существ» (Хорхе Луис Борхес Маргарита Герреро), причем кочует из перевода в перевод,  другой – в романе Джона Уиндема «Кракен пробуждается». В первом «…из глубинных, темных нор/  Полипов несчислимый хор/ Протягивает щупальца, как руки», во втором над кракеном переплелись «тысячелетнего века и веса,/ огромные водоросли глубин», а сам кракен оброс кораллами (те же полипы, но в твердой оболочке)  — «На нем многослойную тень рассеял/ Коралловых древ неземной раскид». Итак, вопрос со щупальцами решился в пользу полипов, хотя от перевода к переводу окружение кракена видоизменяется.

Второй вопрос касается пищевой базы кракена.

В оригинале – по Теннисону – кракен лежит, глотая во сне гигантских червей. У Бальмонта – тоже. Правда, он лежит, «питаяся во сне», что выглядит как-то более медицински-добропорядочно. У Кружкова кракен лежит «давая корм ракушкам и полипам» (не иначе, как обильными испражнениями – эта версия восходит, скорее, к первоисточнику: по тому же Эрику Понтоппидану, епископу Бергенскому, за Кракеном всегда следует туча рыб, питаясь его экскрементами). У Пухова кракен «спит <…>, морских огромных змей/ Во сне глотая; но дождётся дня — / Наступит час последнего огня». Гигантские морские черви тут заменены змеями, по-моему, удачно. Морские змеи (множественное от «змея», не от «змей») действительно существуют, и столь же омерзительны для читателя, как и огромные черви. Да и образ похож – что-то длинное, скользкое, страшное и противное. У Шнеерсона «Моллюсками кормясь, он будет спать,/ Покуда пламя, вздыбив толщу вод,/ Не возвестит скончания времен», иначе говоря, пищевая база кракена радикально меняется, к тому же пропадает слово «гигантские», применительно к кракеновой сомнамбулической еде. Тут в скобках замечу, что осьминоги (спруты) действительно питаются моллюсками, своими, в общем-то, собратьями, и твердый роговой клюв им нужен, чтобы разгрызать раковины. А вот кальмары питаются рыбой, для чего им и приданы два дополнительных ловчих щупальца. Гигантские спруты на самом деле – не осьминоги, но кальмары, но кракен – совсем иное дело. Правда, пропадает самая красота – образ страшного существа, в вечной тьме глотающего во сне (как спагетти) гигантских длинных скользких существ. И, опять же, черви (змеи) сами проскальзывают в глотку, а чтобы разгрызть раковину моллюска, требуется некоторое усилие, иначе говоря, какой уж тут сон.

Переводчик «Кракена» из борхесовской «Книги вымышленных существ» вообще лишил его питания, чудовище у него спит, да и только (Тысячелетья Кракен там почиет,/Так было и так будет впредь,/ Пока последний огонь прожжет пучину…). В переводе, приведенном в романе Дж. Уиндема  «Кракен пробуждается», кракен спит «день ото дня жирея,/ На жирных червях морских, / Покуда последний огонь небесный/ Не опалит Глубин…», иначе говоря, еда у кракена правильная, но черви, хотя и жирные, все же не гигантские. Тем самым как бы ставятся под сомнение размеры самого кракена – сколько ему надо этих червей. К тому же мотив «еды во сне» здесь, все же, не очевиден. Но все переводы так или иначе сходятся в одном – однажды он всплывет, чтобы погибнуть в пламени конца мира.

*

Но вернемся к началу этой статьи. Книга, в которой я впервые встретилась с Кракеном, никакого отношения  к поэзии не имела, а имела некоторое отношение к предмету стихотворения, а потом, косвенно, и к выбору моей первой профессии, поскольку гидробиологом я все-таки стала.

Были это «Приматы моря» Игоря Акимушкина – про осьминогов, каракатиц и прочих. Название не совсем удачное, поскольку «примат» — «первый» все-таки касается эволюционно продвинутых видов, а головоногие моллюски рассекали моря еще когда там не водились рыбы.  В море, однако, первенство – штука сомнительная, если только не иметь в виду вернувшихся туда млекопитающих. Морская среда неизменна на протяжение миллионов лет и старые виды оказываются вполне эволюционно успешны – акулы как процветали в древних морях, так и процветают посейчас.

Говорить об интеллекте (а следовательно, злокозненности и харизме) таких узко специализированных головоногих, как кальмары (в том числе и гигантские), на самом деле не приходится, но осьминоги вроде бы существа вполне вменяемые, способны вырабатывать сложные условные рефлексы, распознавать геометрические фигуры и т.п. и отличаются исследовательской активностью – попросту говоря, любопытством.

Причина такой сообразительности – как раз широкая специализация: осьминог питается рыбами, крабами и моллюсками, а каждая из этих добыч требует своего тонкого подхода.

Это вам не глотание во сне гигантских червей.

Опять же в скобках замечу, что Акимушкин, в конце концов, ушел из науки ради ее популяризации, в сущности, ради написания книжек, став a man of letter . Так что кракен если и позвал кого куда-то, то, скорее, в пучину слов.

Так вот, именно в этой книге и был приведен первый прочитанный мной перевод «Кракена». Выполнен он самим Акимушкиным, и, хотя не является сонетом (даже 15-строчным) весьма энергичен: «Бежав от солнца/ в глубины мрака/ ужасный монстр/ корявый кракен»….

У Акимушкина кракен опять же ничего не ест, а только лежит «на ложе из илов зыбучих, / среди полипов жгучих, / червей и звезд ползучих», и вопрос, у кого, собственно, щупальца, остается открытым, поскольку про щупальца тут вообще не говорится. Тем не менее, можно представить, какое впечатление на романтического подростка произвела история про спящее в глубине чудовище – если я помню перевод до сих пор наизусть и если я пишу сейчас эту статью.

Можно еще, наверное, было бы рассказать много странного о кракене и окружающей его тайне – например о том, что спруты были навязчивым кошмаром Ивана Сергеевича Тургенева (чему я в свое время посвятила рассказ, который так и называется – «Спруты»). Или о том, что я несколько десятилетий ищу и не могу найти некую испанскую поэму о нападении спрута на плот с шестью моряками, переведенную на русский и опубликованную в свое время то ли в «Пионере», то ли в «Костре».

Или о «Новом Жюль Верне» Бродского, этом странном и причудливом стимпанке.

Но, наверное, пора мне выполнить, что называется, домашнее задание.

*

09.12.2008 в клубе «Билингва» состоялся Московский фестиваль австралийской поэзии: он же — интернет-конференция Москва-Сидней (Авторы проекта Татьяна Бонч-Осмоловская, Владимир Смоляр, ведущие Татьяна Бонч-Осмоловская, Вадим Месяц, архитектор проекта Любовь Дмитриева, редактор проекта Михаил Бутов, видео-художник проекта Александр Петтай). Каждый участник должен был специально к проекту написать стихи, об Австралии, на худой конец – о море, и не удивительно, что я вернулась к преследующей меня теме Кракена.

Переводить сонет в точности, однако, никакого смысла не было – учитывая имеющееся количество переводов, а вот переложить его, оставаясь в рамках твердой формы – другое дело.

Получилось двадцать строк – точно как в первом переводе у Бальмонта. Но это я не специально. Просто так получилось.

Конечно, немаловажно, что кракен ест  и как он выглядит – но важнее, что конец света уже наступил, и мы ему свидетели.

МАРИЯ ГАЛИНА

КРАКЕН. Из Теннисона

Вот кракен прячется в бездне вод,
он светится бледным светом — и ждет,
когда океан вскипит
(а кто наверх его призовет,
Тот выше царей сидит)

Тогда он, страшный, всплывет со дна
и будет плясать в багряных волнах,
при свете багряных звезд
(торпедоносцы уходят на
норд-норд-вест)

Он есть последний в своем роду,
он ест беспомощную еду
и руки его белы
(и он увидит Полынь-Звезду
средь пламени и золы)

Он будет дрыхнуть в своем гробу
Покуда не изотрут резьбу
машины небесных сфер…
(вот, поднимает к губам трубу
гипсовый пионер)

Автор прилагаемой гравюры французский натуралист Pierre Dénys de Montfort (1766–1820)


[1] Спрутом называют не  только осьминога, но и гигантского кальмара, так что путаница сопровождает этот термин изначально.

[2] У кальмара вообще-то десять  щупальцев, два из них ловчие (это у осьминогов восемь, они так и называются, октоподы).

[3] (©) Нина Садур. Печаль отца моего.

Марк Кирдань: СТИХОТВОРЕНИЯ ОТТО ТОЛМАЧА

In ДВОЕТОЧИЕ: 16 on 16.08.2011 at 16:24

Мне вообще отчего-то проще создавать якобы ненастоящих людей и писать от их имени. Этим отметаются всевозможные личностные шероховатости, привычки, характерность и опыт. Новый человек приобретает свой опыт, свою характерность, его сочинения еще не раскрыты, но там наверняка будет что-то новое и другое. Я могу писать от чужого имени не оглядываясь, это тоже важно; без зазрения совести позволяю иной раз и откровенно идиотические вещи – в такой откровенности поэзия вполне возможна, а вот когда я, этакий Кирдань, делаю что-то всерьёз, подчас получается идиотизм ненарочный и вовсе даже не смешной, не интересный.
Отто Толмач появился спонтанно, как и его имя. Ему лет тридцать, родился он в Бурятии. Из юности может вспомнить лишь несколько характерных событий – семейные неурядицы, ранняя смерть матери, сотрясение мозга, а вместе с ним достаточно долгое время, проведенное в больнице, хипповская жизнь в одном цыганском домике в Омске, где жили самые разные люди. В этом домике и были написаны его первые стихотворения. Там же и первая любовь, конечно: милая Лиля, удавившаяся таблетками. Там же он познакомился со старухой Ару, обладавшей мистическим разумом. Он жил с ней в Суздали, он же её похоронил. Она вовсе не выжила из ума, напротив обладала феноменальной памятью, страшным, всепроникающим умом, и через общение с ней Отто хоть как-то приобщился какой-никакой космической мудрости. Об этом и его фамилия – переводчик – он переводит не только с мертвых языков, но и с языков никогда не бывших, в чем помогает ему и дух Ару, по большому счету он переводит непереводимое, переводя иносторонние послания к нам, на наш берег.

МАРК КИРДАНЬ

 

СЛУЧАЙНЫЙ РАЗГОВОР О ПОЭТЕ ТРАКЛЕ С НОВОРОЖДЕННЫМ

отряхни —
мои…
эти твердые формы скал.
если взять палаш я прорежу.
говорят Тракль тоже так
да нет.
да что же. он возненавидел мироздания в своей больничной профессии и так далее.
там была не только больница.
ну да. еще конечно же жук.
и сестра — я считаю пускай.
конечно. мы же не какие-нибудь домохозяйки. главное чтобы любовь.
уж тем более муза.
мы же не какие-то дальнобойщики, нам-то что.
вот и ладно. это тема не для меня. мне еще Траклю слово говорить.
мы говорили о ненависти вообще-то.
да, с этого всё начинается. я тоже ненавидел. а потом раз.
да нет. не людей. а вообще.
об этом-то устройстве он и поведал.
если есть олень.
ну есть олень.
есть и цветок. чего же боле. кора, например. всё простые вещи.
женщина, которую поцеловать.
а потом вдруг — раз какая-то ерунда — больничные профессии, домохозяйки, электричество, реклама — как тут не сойти с ума.
да уж. человеку много не надо.
что ему надо.
ему надо:
колесо, палка, цветок опять же, кора, женщина, которую поцеловать, ограда, просто для виду, глина, чтобы лепить, ходить и хоронить, листок, колесо, баня — да я забыл сказать. что я забыл сказать.
если ты сказал баня ты должен был сказать вода.
это не важно. вода конечно. река и пруд. море тоже во всяком случае.
я моря не видал.
еще человеку нужен балкон. но не главное. можно обойтись и без балкона.
почему ты ненавидишь домохозяек?
я ненавижу факт. но не. их то мне чего.
скажи о чем бы ты писал стихи.
я уже все сказал. колесо, палка, цветок, женщина, которую поцеловать, ограда… дальше помнишь.
на женщине остановимся. что же женщина. как ты ее поцелуешь, ты существо. причем тут стихотворение.
я же не буду. это просто. это сиреневый вечер. ну когда солнце. но когда уже не.
без солнца почти. просто тени. это вот. сестра, дева, дама, даже старуха. всё хорошо. даже когда их нет.
когда их нет?
нет ничего. глина. и ты идешь. а там вечер. сиреневый вечер. и у тебя есть глина.
мы забыли о Тракле.
но глины у тебя нет.
 

БЕСЕДА С ФИОЛЕТОВОЙ ПРОСТИТУТКОЙ С КОТОРОЙ Я НЕ

«Кафе беляш. Рисовый шматок. Что ли дело. Я был сегодня дальнобойщик».
«Простота человеческая во всех отношениях».
«Знаете, когда я смотрю на вас. Я вижу».
«Это просто одежда такая. Она мистический замок».
«Но в данном случае, разговор о телах был бы неуместен. Мы просто сидим за пластмассовым столиком в придорожном кафе».
«Я угощаю вас. Я сегодня бродила вдоль реки».
«В этом нет ничего страшного. Особенно если долго опускаться в воду. Можно дотронуться до какой-нибудь старой мельницы».
«У вас вилка во рту застряла, молодой человек».
«Я имею в виду — старой водяной мельницы. И то — разве что осколки. Сущие камни. Сплошная геометрия».
«Опять вы про босые ноги. Ну что ж?».
«Я говорил лишь про мокрое ведро. Вы ошиблись. Я не тот, с кем вам приходилось встречаться».
«Сначала я посмотрела фильм вальсирующие. Потом фильм идиоты. И это возвращает меня к прошлому. Раньше было веселее».
«Но я не вор».
«Просто когда в руках у тебя собственные зубы».
«Брынза тоже бывает вкусна. Вы видели сарай».
«Да, немало. Я видела косу. Смерть настигла меня в середине пути. То был сумрачный спуск среди цветов. Все цветы помещались в круглые шины. А рядом стояли старухи-огородницы. Они проклинали меня. Я наступала им на шланг».
«В данном случае я просто обязан съесть сахар».
«Когда я всё же спустилась к реке, там была баня. И опять развратный мужчина выскочил из маленького окошка».
«Да, мне понятна ваша скорбь. Наверняка вы спрятались в шиповнике».
«Не тут-то было. Пролетала муха. Но вскоре всё обошлось. Ветка небольшой согнутой липы и кувыркнувшийся листок».
«Потом я познакомился с художником. Мы встретили вас в этой деревне».
«Да, была ночь. Пробегал синий зверь. Я теперь вовсе стара и не принадлежу вам. Я буду лётчиком».
«Но согласитесь, Канта вам буду читать я, а не он».
«Я не согласна с Кантом, он противоречит Фету».
«Нет, ну что. Фет ведь переводчик».
«Нет, и тут вы ошибаетесь не совсем, ведь я проститутка, вы забыли».
«Но ваше предложение. Я совсем юноша. Я даже не закончил школу. Я родился в Бурятии, далеко от вас».
«Я напишу вам письмо. В который уж раз. Проводите меня до рыжей глины, где похоронен пёс-рыцарь».
«В каждом из нас живёт ястреб».
 

***
гибель сна зима катерина
напишу ещё сотню облаков
лето и молчал липа
правильный колокольчик чёрная водка деревня

ну так и что ж
раскидан сиреневый пруд мама
голос торжественных воплощений
все живы —— и вдалеке

уехала катерина
блюдца могилы
папироска дерево система плоть
болоту сказал: она прекрасна
сказал: убийство маленького тракториста

комар сгущаясь черпать сетка за
—- между ягода морошка хлеб чёрный и —
мы изучали санскрит монолог шакал ловкий в поисках иду
тат савитур вареньям помню

Катерина я переводчик. Я хотел бы перевести тебе
последнее. Чтобы нам разговаривать.
На земле ничего не осталось. Снаружи слоняются.
Спусков слишком. Катерина —
далеко росы тамбуры ноги
проезжал имена труб
 

***
и я последний
проглотил мертвеца высмеяв
время останется тёртый горох
последний я из плоти
теперь я хожу и ем в автобусе или в окне на крыше
теперь расставляю значения
земля отказалась от переводчиков
скользит ступнёй белесая дева
выворачивая медную лодыжку
капля за каплей прозрачных пространств
под водой спит чудище движений
И кутает деву пустыми волокнами сна
мельник берёт мешок за оправой очков
есть сверчок на доске обвалившихся стен
или трактор прорывший косую траву насквозь
и развалин коров бредущих вслед катящимся вёдрам

и я последний
это сигарета с матерным названием
потому и самая дорогая
и это грузинка Цецо и она говорит:
«очень жаль, Паша хороший»,
и я соглашаюсь, ведь я последний, я перевожу:
«Паша пастырь, Паша говорит смеясь зрением, борзые ножницами стригут зверей»

а потом умру и я,
голова мой синь цветок,
лижет белая свинья,
мой значок и позвонок.
и тогда я говорю:
«в бурю смогом запахнись»
«красным волнам подивись» —
«косарю и рыбарю».
или я молчу как белый камень,
или я лежу держа свой слабый неврологический снимок.
среди возможных потусторонних и лиловых зданий.
где даже Блок танцевал с Ними.
 

БЕСЕДА СО СЛУЧАЙНЫМ ПРОХОЖИМ О ВРЕДЕ КУРЕНИЯ

«Когда куришь ты провожаешь дам»
«нет человек ты ватман»
«я дым беру кусками отправляю в челюсть»
«ты слон негодяй не кури моего ребенка и мою мать я волк»
«это мы ещё посмотрим»
«вашето бебето»
«это оно и видно. с другой стороны — дайте всего один бокал»
«вашето плодотворната способност умаляется»
«я бросаюсь в объятья волн — я жду свершений»
«луна раскалывается, грех большой»
«вы когда-нибудь табак замечали?»
«в чёрной глуши. гостиница. ряд высоких деревьев и какое-то озеро. рыбаки костёр. пикник вдалеке сквозь медленную траву. немного мусора в ямах. да, я видел»
«да мы ещё проезжали на грузовике, оставляя глубокие борозды. опять же свалка — ничего хорошего»
«там ещё поблизости холмы да да. можно собирать землянику если лето весна».
«если зима то там один монастырь издали. солнечная горка, там язычники в древности поклонялись. а монастырь уже позже»
«да мы знаем. заплата на заплату»
«погодите ещё. в высоких качелях жизни не растеряйте главное»
«моя дочь у вас всему научилась, я запер её в гараже, говорю»
«ваша дочь была гитарист, мы пили кофе»
«ваша пропаганда это лук».

Михаил Король: МИФЫ ПОЭТОВ МИРА

In ДВОЕТОЧИЕ: 16 on 16.08.2011 at 15:19

С детства у меня сформировалось искреннее убеждение, что богатство поэтического мира Мифологий Разных Народов Мира – это исключительное достижение переводчиков-пересказчиков, то есть тех, кто срывал экзотические несъедобные колючие плоды с высоких, недосягаемых для жителей Гипербореи пальм, долго над ними колдовал и подавал их потом на стол в виде каких-нибудь цукатов. Как-то так было принято в семье, что мифы древней Греции назывались исключительно «мифами Куна», а древнеисландский эпос — «Старшей Эддой Андрей Иваныча Корсуна». Правда, чаще всего собирателя-кулинара тоже приходилось переводить на высокочувствительный к разным вкусам язык русской кухни, и тогда произносились сложные сочетания, типа Гайавата Лонгфелло-Бунина, Калевала Лённрота-Бельского, или попроще: Лачплесис Пумпура, Калевипоэг Крейцвальда… Или еще проще: Гнедич, Жуковский… И казалось вполне нормальным, что поэт вне перевода мифа никак не стремится к стихотворному исследованию космогонии, эсхатологии и эпической героики. Во всяком случае, так было привычно для русскоязычной кухни конца XX века. Но оказалось, что в других языках иные рыбы плавают: в 1981 году вышла книжечка стихов молодого (ему тогда было 20 лет) эстонского поэта Рейна Рауда с нахальным названием «Сила придет изнутри», большую часть которой составляла поэма «Великая история», представляющая собой авторскую версию свернутого в пружину экстракта из мифов народов мира. Преимущественно северных. Но с восточным зачином в стиле «Гильгамеша» по принципу «в начале сотворил Бог небо и землю». Или, точнее, в духе аккадского мифа «Энума элиш» (еще точнее, в духе его переводчика В.К. Шилейко, второго мужа Ахматовой): «Когда наверху небо не было названо,

Твердая земля внизу по имени не была еще названа,
Ни изначальный Апсу, их родитель,
Ни Мумму – Тиамат, породившая их всех,
Еще не смешали воедино свои воды.
Тростниковая хижина не была еще циновкой застелена,
Болотистая почва еще не появилась.
Когда не существовало еще ни одного бога,
Не было их имен, судьбы их не были предопределены –
Вот тогда-то внутри них и зародились боги».

А Рауд пожертвовал именами собственными, которые, собственно, и не имена, а обозначения сути богов, и получилось вот что:

    «в начале была Великая Синяя Мать Высокого Неба
и Глубокой Воды

    потом явилась Великая Черная Мать и раскинулась над
глубокой водой вот и расстелилась черная плодородная земля

    потом явилась Великая Зеленая мать и раскинулась над
глубокой водой и земля покрылась травой деревьями и кустами

    потом явилась Великая Красная Мать и раскинулась над
глубокой водой и землю заселили животные и птицы

    потом явились старики и проникли во все рожденное
и все это стало дышать и жить»

Поэма Рауда оказалась универсальной поэтической обработкой колоссального мифологического опыта: налицо и космогония, и антропогенез, и зоомифологические мотивы, и эсхатология на закуску:

«и сразу же со всех сторон с воздуха из воды из-под земли
        явилась тьма маленьких черных мальчиков
у всех угольные глаза на морщинистых лицах
        длинные красные клыки
        и кривые руки

они сделали Последнему Отцу длинные железные руки
            сильные железные ноги
            и могучее железное туловище

Последний Отец спрятал себя там
и качался на высоких железных ногах
не видя что впереди что внизу
а черные
вились вокруг него стаей

о великая была теперь власть у черных
он и шагу не мог ступить без них

и спокойно спала Великая Синяя Мать Высокого Неба
и Глубокой воды
не зная не чуя что на земле творится

с шумом наполнились озера и реки желтой водой
серыми и белыми листьями покрылись деревья квелые

Последний Отец не видел этого
он смеялся
так приятно было качаться на высоких железных ногах
в медном чреве»

Но переводить весь этот прекрасный бред на русский язык никто из советских поэтов, кормящихся на эстляндском берегу, не взялся: вряд ли «Советский писатель» опубликовал бы столь ничему не соответствующий текст. Да и сами стихи отпугивали; эпика не уживалась с лирикой, ну никак. Наверное, чтобы проникнуться «Великим сказанием», стоило погулять недельку-другую по острову Сааремаа, но кто ж туда попадал в те годы без спецпропуска? А мне и райончика Ныммя в Таллинне хватило, где наш друг Петер Лауритс читал Рауда с таким зверским выражением, что сосны в страхе вторили:

 — зачем тебе чудовище Малый Отец
— чтобы быть мужчиной!
— зачем тебе надо сражаться Малый Отец
— чтобы быть мужчиной!
— зачем тебе надо меня убивать Малый Отец
— чтобы быть мужчиной!

 

В общем, подстрочник сам себе я состряпал, а вот чистовые варианты приходилось переписывать неоднократно: Рейн был справедливо привередлив. Интересно, что на всех этих «великих, малых и последних отцах» оттачивалась моя будущая поэтика – понимал ли я это тогда? Но то, что отныне мифы народов мира в изложении поэтов займут очень важное место в жизни, это стало понятно в тот момент, когда, подобно Лауритсу, огласил окрестности Черной речки древним шаманским ревом:

«и он стал постепенно превращаться
в пустую и скользкую шелуху
есть ли что-нибудь в нем
чтобы стоять против них?

нет!
    нет!
        нет!
            нет!
                нет!
может все-таки?

сила придет изнутри»

И сила пришла изнутри много лет спустя, когда мифологии Ближнего востока, от шумеро-аккадских песен и сказаний про западно-семитских богов до мифов египетского пантеона, стали постоянными спутницами моего сочинительства. Почему бы, например, нам не представить описание картины рассвета не с греческими Авророй и Эолом, а вот так:

«Когда Атон Апопа гонит
Из утренних пределов Нут,
Шувоцаряется на троне,
Целуя влажную Тефнут»?

(из поэмы М.Короля «Иное развитие»)

 

Или вот – что такое левантийская любовь? Секреты ее кроются в мифологическом корне:

«А люблю я бога Йуд-Хей-Вав-Хея!
Йуд-Хей-Вав-Хея!
Йуд-Хей-Вав-Хея!
Вот когда трепещет моя трахея –
Имени нету милее, роднее, нежнее, сложнее,
Чем у Него, Йуд-Хей-Вав-Хея.
Я его от Ефрата до самого Нила
С ума сводила. Вместе с Ним народ Его выводила.
По его поручению, Йуд-Хей-Вав-Хея,
Из куста лизала пламенем лик Моисея.
И гнев низвергала на золотого теленка Баала,
Когда нас жестоковыйность народа уже достала
(И меня, и дружка любезного Йуд-Хей-Вав-Хея).
Я люблю его, от пупка до шеи,
И ниже пупка тоже, а также и выше шеи,
Всего целиком люблю моего Йуд-Хей-Вав-Хея.
Это мы друг другу писали «Песнь Песней»,
Чтобы в пустынях наших стало еще интересней.
Это нам рисовали на черепках как символ веры
Уродов рукастых и подписывали:
Йуд-Хей-Вав-Хей и его Ашера.
Нам в Святая Святых воздвигали памятные колонны –
Ему помассивнее, мне полегче, примерно на четверть тонны…
Его, огненного, прекрасного, единственного,
Справедливого, милостивого (и т.д. и т.п.)
Люблю, ни о чем не жалея.
И не смейте при мне называть имя
Моего единственного Йуд-Хей-Вав-Хея».

(М.Король «Из краткого пособия по ближневосточному идолопоклонству»)

И если вас, поэты, все еще не привлекает отмывка мифологических перспектив, то это исключительно от того, что на вас еще не нашелся свой Рейн Рауд со своим переводом в калевалу, эден и прочий убшукин.

…А «Великое сказание» так и не было опубликовано на русском языке.

Олесь Барлиг: БОГДАН-ИГОРЬ АНТОНЫЧ И ДНО НОЧИ

In ДВОЕТОЧИЕ: 16 on 16.08.2011 at 14:32

Нужно признаться сразу, что я препаскуднейший переводчик. Честно говоря – я вообще не переводчик. Убеждаюсь в этом каждый раз, когда даю свои переводы людям, которые занимаются этим профессионально, и получаю взамен тексты, исчерченные правками, и намёки на то, что я совершенно не чувствую природы стиха и мне лучше за это не браться.

В работе с переводами меня окрыляет завет Дмитрия Кузьмина, который сказал о том, что главное знать свой родной язык, свободно плавать в его стихии и тогда можно смело браться за адаптации художественного текста. У меня с этим особая ситуация. У меня-то ведь два «своих» языка. Русский и украинский. Посему, я работаю с ними обоими. Правда, с украинского на русский перевожу меньше. Может, из обычного снобства – мало вижу того, что меня интересовало бы как «материал». Но, это если говорить о современниках. Другое дело классики. Например, Богдан-Игорь Антоныч. Фигура по-особому исключительная. Украинский поэт первой половины двадцатого века. Умер молодым. Долгое время был под запретом в СССР. Был опубликован уже после его смерти в эмиграции. В 80-х наконец-то «зазвучал» на родине. Среди авторов, повлиявших на его стиль – поэзия Уолта Уитмена. Среди близких ему русских поэтов называют Николая Заболоцкого. Для меня Антоныч, это «украинский Лорка». Кому-то, может, эта ассоциация покажется натянутой и пустой, но меня она преследует уже несколько лет, и я никак не могу от неё избавиться. Как, собственно, не могу избавиться и от стихов самого Антоныча. Он «пророс» в мою украиноязычную литературу. Не как учитель, наставник, которому хочется наследовать и которого в какой-то мере хочется воссоздавать. Меня тянет цитировать его, играть с его текстом, деконструировать – больше чем с творчеством любого другого украинского поэта. Сборник Антоныча всегда лежит возле моего рабочего стола, чтобы в любой момент можно было найти нужный мне стих.

На русский язык я перевёл совсем мало Антоныча. Может, потому что боялся испортить, не донести какой-то смысл его текста. Стать «бракованным» медиумом его гения. Этого страха совсем нет, когда делаешь тело иного творчества своим. В свои русскоязычные стихи я тоже его «украл». Это небольшой цикл-отклик на его поэзию «Дно тиші» («Дно тишины»). В ней поэт воссоздают привычную для себя систему координат лирического героя – ночь, бессонница, комната, томления мыслей и чувств.

Надеюсь в бедующем «укоренить» в своих русских стих Антоныча прочнее – глядишь, и пустит побеги.

ОЛЕСЬ БАРЛИГ

БОГДАН-ИГОРЬ АНТОНЫЧ

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Узлы дорог на горлах деревень зажаты. Прошедшие опять мне снятся сны.
Как птицы дни на избы вновь садятся и ветру распускают паруса.
А колыбельные скрипят: «Сыночек, спи, листвою мирта – крепким сном укрою,
Лишь не ходи, мой мальчик, в лес, там бродят злые волки, баю-бай!»

Поёт в дороге на ходу пехота: «Ой, не стелись, барвинок, не стелись!»
Сам сотник грозный: «Мы скрутим языки вам, чёртово отродье!»
И будто в жёлтый бубен – в дороги медь ударило так звонко солнце,
Лучей дубинки выбивают алый грохот в ржавчине прудов.

Вот сходит вечер вслед пехоты песни. Ещё клинки сияют в брызгах дня.
Густеет ночь. Кокарды самолётов наколоты на звёзды. Никто не будит
цветами озарённых детских снов,
не видели,
не знали люди,
когда над колыбелью юного героя заря остановила ход.

ВОСХОД СОЛНЦА

Холодное вино ночей созревших
так звонко в черепе без остановки плещет.
Встаю чумной и сонный,
луна глаза мои своим сияньем давит.

И вдруг я слышу: выше, тоньше,
Всё зримее звучит благая синь.
Луна-дракониха, погибни!
Вот белый Бог восходит – солнце.

НОЧЬ

Баулы туч со звёздами, как с рожью,
берёт на плечи ночь, идёт.
И в полнолуния корыто
эфира золото нальёт.

Как гром поддатые девахи проплывают,
ревёт из зодиака Бык.
Земля беременна, вода
и галька плетут неведомый язык

ИЗ ЗЕЛЁНЫХ МЫСЛЕЙ ОДНОГО ЛИСА
(совместный перевод с Юрием Ганошенко)

Не человек я, я – растенье,
А временами – молодой лисёнок.
Двенадцать девушек мне пели: ой, зацвети барвинок-крестик,
веретеном зелёным в речке закрутилось солнце…

Начертана тут истина одна: расти!..

Хвала всему, что вырастает,
хвала всему, что существует!

Живу, терплю, умру, как все зверята.

Растения и звёзды, люди и зверята –
у всех одна праматерь,
неутомима вечная бездонная природа,
хоть время крыльями по ветру ускользает…

Шумит, как ракушка, бескрайний океан, – кувшин холодного напитка,
земля, как мамонт, травы ковёр на солнце греет, ёжится лесами.
И солнце, что он раздавил ногою,
теперь лежит на нём – надгробный камень.

А в черепе моём – для двух гадюк влюблённых ложе…
Да неужели? Любимая, нам жить не вечно, неужели?
И где проходит жизни грань в смертельный тлен?
Лежит в ночных мечтах угасший день…

Рождение баллады этой – луны кровавая усмешка.

Из океана рыбы молятся созвездью Рыб.

Ой, в девушку твою влюбились
и звёзд лазурь и ветер юный.
Ветер не веет, звёзды не светят,
а девушкой твоей любовно бредят

Впиваясь взглядом в губы, как зовут
В смеющихся глазах огни,
Как вырезают в памяти черты,
чтоб в песнях после их отлить.

Загадочные тени, как цветы,
побеленных деревьев души,
хотят к луне нестись,
но ветер их не хочет слушать.

Молитва утра к запоздалым звездам…

И корни тишины врастают в глину ночи…

Пять крыльев у звезды и в теле смыслов пять,
Кровать – ладья надежд, трагедий и мечтаний.

…И мелом звезд начертят белый знак на картах у судьбы.
У звёзд молитвенно сложил ладони вечер…
Из лепестков, как из ракушки улитка, крадется запах…

Кипят сады в снегах цветенья.
Коса дороги расплелась – лежит в пыли.

Теряет ночь подковы звёзд в ладонях сказки.

А в азбуке лесной чуднЫе буквы,
к примеру, жёлудь значит: у.
Средь диалектов дятлов стук
передаёт фонему эту.

О, грусть наивная, о стройное веселье!

Сестра Антоныча – лисица…

К Тебе же, Родина – бессмертная земля,
Ведут все тропы и дороги все

Перевод с украинского: ОЛЕСЬ БАРЛИГ

ОЛЕСЬ БАРЛИГ

ДНО НОЧИ

                «Сліпуче чорний вугіль ночі, глиб і серця шахта»
                Богдан-Ігор Антонич «Дно тиші»

1.
в шахте ночи
со скрипом сердце-вагонетка едет
и уголь через борт роняет
повторно
раз за разом
как будто капает вода из крана
так буднично
привычно
праздно
и я казалось
становлюсь всё тоньше
шершавым языком без остановок лижет ночь
но нет
ощупаюсь
и полновесно повернусь на бок другой
а сердце
уходит на работу
в дно ночное
разводит нас по разным секторам
оставив в утешение блики
артериальных рельсов

2.
стандартным провиантом
телефон залёг на валуне серванта
расцвёл
и оттопырил рог свой белый
как детородный орган
ждёт моих горячих пальцев
их ловких и уверенных пожатий
объятий со словами
покатыми
и плотными
от недоговорённого
меж нами

лучится в темноте как кость от кости
коровий череп
гомункул
из слонового бедра
хранилище селекционных форм
сокровище Пандоры

3.
сон
козодоем
запутался в
кривых
разлапистых
породах верхних
весь оцарапался
и крылья сбросил
как ящерица хвост
но не пробрался
с дороги сбился
пошёл в обход
и заблудился
теперь чтобы не скиснуть
не протухнуть
сам себе он снится

Рафаэль Левчин: ДОЖДЬ И ВОДА

In ДВОЕТОЧИЕ: 16 on 16.08.2011 at 14:21

Обычно я рассказываю, что это было в Питере, в Доме книги, в году 69-м, но скорее всего в действительности это было всё-таки в подмосковном городе Клин в 70-м. А так или иначе я вошёл в книжный магазин и увидел книгу ещё неизвестного мне поэта в оформлении ещё неизвестного мне художника. Книга даже издали так резко отличалась от всей соцреалистической нудоты вокруг, что я, двигаясь, как слепой, подошёл к прилавку, схватил тоненькую книжку  и уже не выпускал из рук.
Это был сборник Мирослава Валека «Прикосновения», вышедший в 1968 году на русском языке в оформлении Вадима Сидура.

Какие странные фамилии: Валек… Сидур…
(Впоследствии я узнал, что «Валек» можно перевести как «валик, скалка, валёк», а «Сидур» – это вообще «молитвенник»!)
Какие удивительные (кажется, в моём словаре тогда ещё не было слова «эротические») рисунки!

И какие стихи!!

Абсолютно непохожие на всё, что я читал до этого… (Тут стоит напомнить, что я в то время не читал ещё ни Мандельштама, ни Цветаеву, ни Аполлинера, ни… ни… ни… вот разве что Лорку и Альберти уже всё-таки читал; да и «революционный» Маркес и тем паче «реакционный» Борхес ещё не вышли на русском, не говоря уж о каком-нибудь там  Лотреамоне! Да что там, даже о Бродском и Аронзоне, с которыми в 60-е ходил по одним улицам, я имел весьма смутное представление. Валек с Сидуром пробили первую серьёзную брешь в циклопических стенах моего варварского воспитания, где школьная программа – верьте или не верьте! – не содержала даже Достоевского, а из Блока – только «Двенадцать»!)
Впрочем, читая, я вдруг вспомнил, что уже немного знаком с этим поэтом  –  пару лет назад меня толкнуло своей необычностью стихотворение того же автора в журнале «Социалистическая Чехословакия»: «…и тьма, и тьма аж до самых костей// белым-бела.// Бог монтирует из запчастей// новые тела…».
Неудивительно, что, когда через шесть лет мне в руки (я тем временем уже побывал в советской армии, женился и поселился в Киеве) попал (как – отдельный и забавный рассказ) сборник Валека «Четыре книги беспокойства» на языке оригинала, 1973 года издания (включающий все его более ранние книги: «Прикосновения», «Притяжение», «Беспокойство», «Любовь в гусиной коже» плюс цикл юношеских стихов «Спички»), я тотчас занялся переводом – на одной наивности (чтобы не сказать: наглости), не имея ни малейшего понятия о словацком языке. Что до моего опыта переводчика в то время, то об этом лучше вообще промолчать. Видимо – сейчас уже и сам не могу вспомнить толком свои мотивы, – я  полагал, что раз язык славянский, то это будет не труднее украинского (которым, кстати, я тогда тоже ещё почти не владел)… впрочем, даже если бы понимал предстоящие сложности, что изменилось бы? я хотел познакомиться с Валеком в оригинале, и я стал с ним знакомиться.
Ничтоже сумняшеся я переводил «mam rad» как «мама рада», затем раздобыл-таки словарь (правда, сперва не словацко-русский, а чешско-русский, он и поныне у меня стоит на полке) и узнал, что это значит «радуюсь»; затем очередь дошла до устойчивых словосочетаний, и оказалось, что это можно перевести, как «люблю тебя»…
Перевод сборника  занял у меня в общей сложности 10 лет, с 75-го по 85-й.
Дополняя и отчасти опровергая классический афоризм «Перевод как женщина: если она красива, то неверна, если верна, то некрасива», смею сказать: оригинал как женщина – не терпит ни слишком грубого, ни слишком робкого обращения.
Давно известен и другой постулат: «Переводчик стиха не раб автора, а соперник». Да, это так – но, с другой стороны, едва ли многим нужна подмена оригинала стихами переводчика. Впрочем, ещё меньше нужно рабское следование букве оригинала в ущерб духу. Истина добывается в каждом конкретном случае отдельно, и, видимо, интуиция должна подсказать, когда допустимо позволить себе состязаться с автором, а когда, сдерживая свой полёт, покорно следовать за оригиналом. Стихия перевода – именно благодаря Валеку я это впервые понял – причудлива и капризна. Выстроившаяся цепочка таких замечательных ассоциаций неожиданно оказывается явно произвольной и ошибочной, а так называемые ложные друзья переводчика только и ждут, чтобы ввести в заблуждение. Например, словацкое olovo – это не «олово», а «свинец», belasy – не «белёсый», а «голубоватый», komin – не «камин», а «дымовая труба», bedra – не «бёдра», а «бока»… etc, etc, etc.
К слову, все эти ошибки не обошли переводчиков сборника «Прикосновения». Какой восторг у меня в своё время вызвало стихотворение «Запрещённая любовь» в переводе П.Вегина:

Запрещённая любовь,
знамя лета тяжкое,
ночь, в которой сахар загустел горяч,
смарагд трав.
Под язык меня спрячь,
буду для тебя – рубин,
диамант,
        топаз,
            корунд,
буду я тебе грубить.
Это потому, что ты со мною ласкова…

В оригинале, однако, оказалось: «…буду я для тебя рубином,// алмазом, топазом// и к тому же крупным,// ибо ты любишь меня» (hruby –  не «грубый», а «большой, крупный», laska – «любовь»).
            Впрочем, перевод мне нравится и сейчас.
            Или – стихотворение «Колокола в воскресенье» в переводе Б.Окуджавы:

Распахнуты ворота золотые,
за ними эта женщина стоит,
за нею колокольный звон плывёт…

В оригинале же:

Zlatá brána otvorená,
za tou bránou jedna žena,
za tou ženou zvoni zvon…

Jedna žena” можно перевести как «одна женщина», «одинокая женщина», «единственная женщина». Окуджава нашёл хороший эквивалент: «эта женщина». Но в его переводе свободный стих Валека изрядно потеснился перед романсом, почти исчез безжалостный аналитический взгляд. Словом, это стихотворение более Окуджавы, чем Валека.
Вот стихотворение «Спички», давшее название циклу ранних стихов. Строка-рефрен “už davno nezáleži na mene” может быть переведена самыми различными словочетаниями: «уже давно не зависит от меня», «это больше не моё дело», «меня это уже не касается»; в сборнике Валека с забавным названием «Стихи», выпущенном издательством «Худлит» в 1980 году (где – благодаря рекомендации поэта и переводчика А.Ревича – появилась и парочка моих переводов), эта строка в переводе Ю.Вронского звучит: «уже неважно, как ее зовут». Мой хулиганский вариант: «мне давно на это наплевать». Смысл же, видимо, лучше всего передала бы неуклюжая фраза: «Я больше ничего не могу с этим поделать». Речь идёт о давней любви, которую так же невозможно вернуть, как невозможно избавиться от мучительных о ней воспоминаний…
Стихи Валека – действительно нелёгкая задача для переводчика (что ж, как известно, только такие задачи и стоит пытаться решать). Даже их форма – свободный стих, изредка инкрустированный рифмованными и/или ритмизированнымо вставками, – далеко не то, к чему привык читатель стихов на русском языке. То, что воспринимается как норма в поэзии словацкой (чешской, польской, французской, английской), непривычно для русской традиции – во всяком случае, в те годы, когда я занимался переводом Валека, это было именно так. Русский верлибр только создавался – или, точнее, был в глубоком подполье. Поэтому многие стихотворения Валека переводчиками вольно или невольно как бы приглаживались (увы, это не минуло и меня), подгонялись под какие-то привычные образцы. А это  – всегда! – уничтожает неповторимость, индивидуальность поэта.
Но гораздо сложней формы стиха Валека его образная система. Здесь ещё труднее следовать духу, а не букве, не дать читателю потерять за деревьями лес.
Сквозные образы пронизывают весь сборник «Четыре книги беспокойства»: рыбы, вода, круги на воде, вода-женщина  –  женщина-поэзия, и похожие на громадных рыб дирижабли, и статуи, бронзовые и каменные, и снова круги на воде, сомкнувшиеся над упавшим камнем, и отчаянный зов – к любви, которая не вернётся, как не вернётся юность, и неожиданная, как бы посторонняя ремарка: «Просто так, мимоходом» – переходят из стихотворения в стихотворение, связывают их в меж-циклы, прорастают в книге композиционным хребтом, превращая её в единое целое. Но самый излюбленный образ Валека – дождь: «…по обязанности падает на землю дождь…», «…дождь льёт и льёт, плачут хризантемы…», «…под дождём, холодным и сильным// с вами вместе пойду на работу…», «…на веки веков/// фиолетовая татуировка дождя…», «…линии дождя// параллельны. Словно во сне…», «шёл редкий дождь,// так, для порядка…», «…шёл бессмысленный дождь…» и так далее; почти нет стихотворений, где дождь не упоминался бы вовсе.
К дождю и вообще к воде у поэта какое-то особое отношение, идущее, вероятно, от фольклорного осмысления мира. Дождь – устойчивый символ в мифологии всех народов. Греческие мифы о том, как Зевс в виде быка похищает Европу, а в виде золотого дождя проникает к Данае, кажутся нам сегодня забавными сказками. Но если обратиться к мифам архаическим, неолитературенным, то выясняется, что бык, похищающий девушку – это дождь как символ оплодотворения земли небом, колоссальной брачной мистерии.
Мы все вышли из воды, вода плещется в клетках наших тел, и дождь – наш общий предок, к которому мы все возвращаемся.
Вода – вечная женщина, и дождь – неприкаянный мужчина…
И хотя я чаще  старался следовать букве – в нижеприводимом стихотворении, надолго ставшим для меня знаковым и образцовым, я позволил себе быть свободнее:

Просто так

Просто так,
словно я тебя встретил случайно,
словно дождь нас с тобою счищал с мостовых непрозрачными щётками,
словно с якоря снялся корабль, на котором тебя я умчал бы,
просто так, мимоходом:
– Послушай! Люблю!
– О! Ещё один!..

Получил?!
Это надо же –
именно в августе!
Аж по корни
деревьев
залившись стыдом,
как ни в чем не бывало,
покручу я на пальце ключи
и скажу тебе, словно случайно:
– Пойдём?

Просто так, мимоходом.

Это будет, я думаю, в среду,
в пол-четвёртого, у бокового входа
в магазин, где продают дирижабли и средства,
помогающие от пустоты
в памяти. Ты
мне шепнёшь:
– Да? А куда?
Я спрошу тогда:
– Что же нужно тебе?
Ради бога, скажи мне, ну что?
– Ах, не знаю, – ответишь мне ты, –
может, то, что ты произнёс
просто так,
и мимоходом…

Где ты, любимая, где?
Задыхаюсь от страха,
что встречу тебя
в этой жуткой ночи,
в изнуряющей летней воде,
когда непристойная луна в гипнотическом сне
неподвижно стоит за окном,
как труп,
и меня преследует плач,
я трус.

Когда пью чай,
когда кофе мелю,
когда надеваю плащ,
постоянно дрожу,
постоянно держу в голове
это твоё:
– А куда?..

Я почём знаю куда?!

Есть ли место такое, где был бы я близок тебе,
как дерево дереву,
где бы я перелился в тебя
и стал без остатка тобой,
как вода – водой?

Просто так,
словно случайно.
Словно в дождь.
 

Ну, а дальше незаметно произошла совершенно естественная вещь: дождь и вода поселились чуть ли не в каждом моём собственном стихотворении:

…и медленно // как ты и соль и сон в воде…

…Пусть смоет с ясеня мою страницу // дождь города, // отчасти лютеранин…

…полураздетая, вода застыла // каскадами, уступами. // Как стыдно!..

…кругами по воде идут личины…

…светом плюш питается, а вода платит…

…смерть и вода не могут расцепиться…

…опускает его в водосброс, над коим погибли птицы…

…а он, под знаком Водолея, // любимый и немолодой…

…вон капает из крана – неужто жизнь? // в минуту полстакана…

…Так и брожу – о боже, как долго, долго! – // между водой и жизнью, между бедой и домом…

…Отплывает, крутясь, от башни // неразделённый стих, // неумышленно подчиняя // огонь и дождь…

…Кровь туманит жажда; плохой актёр, упаду к воде, // с родственной влагой глаза смыкая всё чаще…

…Призабытые, как воды, чудеса…

…В молнии живёт // душа, //над водами летает…

…Дождь, // дождь опустился на город // по складной шелестящей стремянке. // Дождь разменивает свою оловянную мелочь, // рассылает своих насекомых стеклянных…

…Нас вбирает дождь без передышек. // Смерть и осень – там ли, где вода?..

…Белый дождь, // непрозрачный круг, // дай ты нам вернуться на Юг!..

…«…Стану водой!» – понимает тот, // кого закружил прибой…

…но что он сделал, // чтоб взлететь с воды?..

…шли люди, шел дождь, шли дни. // Все думали: // от полигона идут. // Но шли к полигону они…

…Обнявшись, бросаемся в воду, // а сами // мечтаем: // в прыжке ли, // в воде // охватит нас пламя…

…и в воде качающаяся улыбка // распускается от его касанья…

…дождь всё разрушает, чем сам завладеть бы рад. // Дождь напоминает, что ты не в среде живых. // Дождь справа и слева. И это привычный ад. // Ты смотришь назад – а там пелена дождя. // Утерянный образ сечёт твоей сетчатки узор. // Уже не видать ни зги, ни статуй вождя…

…о единственный мой народ // вод // становой хребет…

…что-то // что-то не так // равновесие вод…

…больше не // опасайся // слов // архетипбеда // почвакровьускорение// это в одном // вода…

…и тут проявит дождь такую прыть…

…что ты пел под водой // огурец молодой…

…но поскольку вода неприродна свету // и наш маршрут проложен не нами…

…Плавают, серебрясь, в мире воды доныне…

…Если тело – вода, то ведь память – плотина…

…Ну, не мёд, хоть воду… – Заплатишь кровью?..

…Не вздумай воду ненавидеть!..

…Kак саламандра, брошенная в воду…

        И не уходят до сих пор.

Таня Скарынкина: ПРОСТРАНСТВО ЧЕСЛАВА МИЛОША

In ДВОЕТОЧИЕ: 16 on 15.08.2011 at 13:59

Никак не могу вспомнить, когда прочла его стихи впервые — кажется, они существовали всегда, и что я любила их, сколько себя помню, и если бы не Милош, то ничего бы я, ни одной строчки не сочинила бы. Он будто освободил от косности, зашоренности. Раздвинул горизонты поэзии, помог нащупать нечто важное в моем собственном мутном до встречи с ним внутреннем мире.

 

Его стихотворение НЕ БОЛЕЕ в переводе Владимира Британишского

Я должен рассказать о том, как изменил
Взгляд на поэзию и как пришел к тому,
Что сознаю себя купцом или ремесленником,
Одним из многих в императорской Японии,
Слагающих стихи лишь о цветенье вишни,
О хризантемах и о полнолунье.
Когда б я мог венецианских куртизанок
Изобразить, как дразнят прутиком павлина,
И мог бы из шелков, из палевой повязки
Вылущить грудь отяжелевшую, увидеть
Багровый след на животе от пряжки платья
Хотя бы так, как видел шкипер галеонов,
Груженных золотом, прибывших в порт в то утро,

И мог бы в то же время бедные их кости
На старом кладбище, чьи стены лижет море,
В слове замкнуть моем, немеркнущем, как гребень,
Что в прахе под плитой, один, ждет света солнца.

Тогда б я верил. Но в словах материю
Как воссоздашь? Лишь красоту, не более.
Так удовольствуемся же цветеньем вишни,
и хризантемами, и полнолуньем.

настолько поразило мое воображение своей простой глубиной, что я просто взяла и по-своему переписала его на свой лад в далеком 94 или 5-м году:
 

ВЕНЕЦИАНСКИЙ МОТИВ

Когда заводили разговор о доме
оказывалось нет ничего милее
для сердца
куда еще пойдешь
чтобы ты был кому-нибудь нужен
чтобы в доме ровные стены
лирохвосты на обоях
на картине
собаку прутиком дразнила
венецианка неопределенных лет
ничто в ее лице не изменилось
когда ты полководцем без полков
обезоружил раненое сердце

.держи его в руках самоуверенный спокойно
будто это
газета трубка для куренья
жаль что я
не шмель под потолком.
 

То же самое было сделано по следам не менее великолепного стихотворения
 

Я ПОДОЛГУ СПЛЮ

Я подолгу сплю и читаю Фому Аквинского
или Смерть Бога (сочинил один протестант).
Справа залив как отлитый из олова чистого,
за этим заливом город, за городом океан,
за океаном океан, до самой Японии.
Слева сухие взгорья с белой травой,
за ними долина, где в воде выращивают рис,
за долиной горы и мексиканские сосны,
за горами пустыня и овцы.

Когда я не мог без алкоголя, держался на алкоголе.
Когда не мог без сигарет и кофе, держался на сигаретах и кофе.
Смелым был. Работящим. Служил примером.
И для чего все это?

Господин доктор, болит у меня.
Нет, не здесь, не здесь. Сам уж не знаю, где.
Может, это избыток островов, континентов…
Невысказанных слов, базаров и шапито,
или вина по-черному, без красавиц,
будучи в скобках кем-то вроде архангела
или Святого Ежи на проспекте Святого Агнца.

Господин доктор, болит у меня.
Я всегда верил в чары и волхвования.
Натурально, у женщин одна, католическая душа,
зато у нас две. Когда выпьешь,
во сне являются далекие пуэбло
и даже земли, которых нет.
Надень же, прошу, амулеты из перьев.
Надо спасти своего
Я читал много книг, но я им не верю.
Когда нам больно, мы возвращаемся к каким-то рекам.
Помню там кресты со знаками солнца и луны
и колдунов, как они трудились, когда была эпидемия тифа.
Отправь свою вторую душу за море, за время.
Я подожду, расскажешь, что видел.
 

Мне очень хотелось в 25 лет написать что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее — о неиспытанной тогда еще грусти по родине, о неумолимом ходе времени, которого я тогда не замечала – все чувства позаимствованы у Милоша, и только сейчас я понимаю его тоску:
 

ПАСХА КАТОЛИЧЕСКАЯ

А что тут скажешь
плохо веду хозяйство
сплю беспокойно и ничего не читаю
кроме коротких статей в газетах
выдаю секреты
первому встречному
шепотом
чтобы не слышал никто
трогая
за отворот пальто
часики наручные
талисман у пояса
на окраине города
улица Каминского
бывшая Вилейская
сумерки сгущаются
холодает к вечеру
Пасха каталіцкая.
 

На первый взгляд может показаться, что ничего общего, но я-то знаю, из чего получились эти слабые ученические стихи.
 

Где-то я читала что ангел — единственное слово, которое не стирается от частого употребления. Возьму на себя дерзость приписать Милошу ангельский чин, потому что всегда от его имени веяло свежестью новизны, и чтение стихов его было неизменно волнующим как первое свидание. Однако, несмотря на частое чтение и перечитывание, в его строчках  всегда остается загадка — так и хочется посмотреть страницу на просвет – как когда-то мальчик Алеша Пешков, читая повесть Густава Флобера «Простая душа», пораженный мастерство писателя — может внутри бумаги таится секрет, делающий текст живым и объемным?

У меня есть пунктик на почве Милоша – хочу, чтобы его знали и любили все люди. Как Деда-мороза, что ли. Потому что с ним у меня, к примеру, связано несколько волшебных историй. Вот одна из них. Когда я впервые попала в Краковский кафедральный собор на Вавеле, то имела видение. Будто бы толпы невидимых людей, наслаиваясь друг на друга и шурша подошвами, проходили сквозь телесных зримых туристов, которые во множестве бродили между гробницами огромного собора. Там еще лежала на возвышении мраморная королева с комнатной собачкой в ногах, и когда внутрь огромной этой залы заглянуло солнце сквозь розовое витражное стекло, то лицо королевы будто покрылось румянцем. Вот тогда и двинулись призрачные толпы, шаркая ногами по каменным плитам собора. Время будто остановилось в это миг. Или час. Не знаю, сколько это длилось, и они шли и шли молча.

А вечером открываю наугад стихотворный сборник Чеслава Милоша «Второе пространство» и читаю с нарастающим ужасом восторга:
 

W KRAKOWE

Na granicy świata i zaświatów, w Krakowie,
Tup tup po wytartych flizach kościołów,
Pokolenie za pokoleniem.

 

В КРАКОВЕ

На границе земного и запредельного
Топ-топ по вытертым плитам костелов
Поколение за поколеньем.
 

Книга так и выпала из рук: значит, он тоже видел этих призраков! Или поэтический образ из еще нечитанного стихотворения воплотился каким-то чудом в тот день и час, когда мне повезло попасть в Краков, город в котором спустя два года после этого странного привета,  любимый поэт умер, успев отметить свой 93-й день рождения.

Никогда я специально переводами не занималась кроме этого единственного раза вызванного сборником стихотворений «Второе пространство». Мне подарил ее мой польский дядюшка Стах как раз в год выхода книги — 2002. И на русском языке «Второго пространства» не могло существовать на тот момент.  Знаю, что сейчас она уже вышла в переводе Анатолия Ройтмана, но найти в интернете, к сожалению, не смогла, чтобы сравнить для самоуспокоения.. А потому пришлось читать как есть: на родном языке поэта.. Но так как Чеслава Милоша я очень любила, то меня не остановило плохое знанием польского (очень плохое), и вооружившись словарем (а заодно записавшись на курсы польского) я все-таки прочла эту книгу, а кое-что не поленилась и записать. Переводческий процесс оказался настолько увлекательным, что особенно полюбившиеся стихи я перевела и на белорусский:
 

DRUGA PRZESTRZEŃ

Jakie przestronne niebiańskie pokoje!
Wstępowanie do nich po stopniach z powietrza.
Nad obłokami rajskie wiszące ogrody.

Dusza odrywa się od ciała i szybuje,
Pamięta, że jest wysokość
I jest niskość.

Czy naprawdę zgubiliśmy wiarę w drugą przestrzeń?
I znikło, przepadło i Niebo, i Piekło?

bez łąk pozaziemskich jak spotkać Zbawienie?
gdzie znajdzie sobie siedzibę związek potępionych?

Płaczmy, lamentujmy po wielkiej utracie.
Porysujmy węglem twarze, rozpuszczajmy włosy.

Błagajmy, niech nam będzie wrócona
Druga przestrzeń.
 

ВТОРОЕ ПРОСТРАНСТВО

До чего же просторны небесные комнаты!
Подниматься к ним нужно по ступенькам из воздуха.
Над облаками райские ограды ни на чем не держатся.

Душа оторвалась от тела и шагает,
Помнит о том, что есть высота
И низость.

Неужто и вправду мы утратили веру во второе пространство?
и пропало, исчезло и Небо, и Пекло?

но без лугов потусторонних как нам найти Избавленье?
И где прикажете ютиться сообществу осужденных?

Плачем, рыдаем о великой потере.
Рисуем углем по щекам, распускаем прически.

Умоляем, пусть нам вернут
второе пространство.
 

ДРУГАЯ ПРАСТОРА

А якія ж прасторныя пакоі нябесныя!
Падымацца да іх трэба па прыступках паветраных!
Над аблокамі райскія агароджы падвесілі.

Душа адрываецца ад цела і шыбуе,
памятае, што існуе і вышыня
і нізкасць.

Няўжо сапраўды мы згубілі веру ў другую прастору?
І знікла кудысьці і Неба, і Пекла?

а без незямных краявідаў дзе нам знайсці Вызваленне?
дзе знойдзе сабе прытулак навекі асуджанных суполка?

Рыдаем-лямантуем па вялізарнай страце.
Малюем па тварах чорным, валасы распускаем.

Молімся, хай нам вярнуць

другую прастору.
 

ANIOŁ STRÓŹ

Mój anioł stróż przybiera we śnie kształt kobiety.
Nie zawsze tej samej. Wie, że ja, cielesny,
Potrzebuję miłosnego dotyku.
Nie łączymy naszych członków,
Ale jest bliskość i dobre porozumienie.

Nie wierzyłem w obecność aniołów, ale sny się odmieniły.
I kiedy niedawno znalazłem podziemną grotę ze skarbami,
Razem przesuwaliśmy worki, a ja prosiłem
O jeszcze chwilę snu dającego spokój.
 

АНГЕЛ ХРАНИТЕЛЬ

Мой ангел хранитель принаряжается во сне наподобие женщины.
Не всегда одной и той же. Знает, что я, телесный,
И нуждаюсь в прикосновеньях.
Мы не связаны частями тела,
но есть между нами близость и взаимопонимание.

Я не верил в существование ангелов, однако сны это отменили.
И когда недавно я оказался в пещере, полной сокровищ,
разом ко мне придвинулись мешки, а я просил
о хотя бы еще одной минуте сна, дающего успокоение.
 

АНЁЛ ВАРТАЎНІК

Мой анёл вартаўнік прыбіраецца ў сне, на манер жанчыны.
Не заўсёды адной і той. Ведае, што я цялесны,
Любоўнага патрабую дакранання.
Мы не звязаныя ніводной часткай цела,
Але ёсць паміж намі ўзаемаразуменне.

Я не верыў існаванню анёлаў, але сны недавер мой адмянілі.
І калі неяк раз апынуўся ў пячоры са скарбамі,
Разам да мяне пасунуліся поўныя мяхі, а я прасіў –
Дайце хоць яшчэ хвіліну сна, што нясе заспакаенне.
 

WYSOKIE TARASY

Wysokie tarasy nad jasnością morza.
Pierwsi w hotelu zeszliśmy na ranne śniadanie.
Daleko, wzdłuż linii horyzontu, manewrują okręty.

W gimnazjum Zygmunta Augusta dzień zaczynaliśmy pieśnią
Kiedy ranne wstają zorze.
           

            Ledwie oczy przetrzeć zdołam,
            Wnet do Pana mego wołam,
            Do mego Boga na niebie,
            I szukam Go koło siebie.

Całe życie próbowałem odpowiedzieć sobie na pytanie: skąd zło?

Niemożliwe, żeby ludzie tak cierpieli, kiedy Bóg jest na niebie
i koło mnie.
 

ВЫСОКИЕ ТЕРРАСЫ

Высокие террасы над морем синим ясным.
Первыми в гостинице собрались позавтракать.
Далеко, вдоль линии горизонта, плавают парусники.

В гимназии Зигмунда Августа день начинался с песни
Когда просыпаются ранние звезды.

        Как только глаза открываем,
        к Господу Богу взываем,
        к Спасителю за облаками,
        ищем Его рядом с нами.

Всю жизнь пытался ответить себе на вопрос: откуда зло?

Невозможно, чтобы люди так терпели, когда Бог на небе
и рядом со мной.
 

ВЫСОКІЯ ТЭРАСЫ

Высокія тэрасы над морам блакітным.
Вырашылі паснедаць першымі ў гатэлі.
Далёка, уздоўж лініі далягляду манеўруюць караблі.

У гімназіі Зыгмунда Аўгуста дзень пачынаўся з песні

Калі прачынаюцца раннія зоркі.
 
                    Ледзьве вочы адкрываем,
                    да Пана Бога заклікаем,
                    да Збавіцеля за аблокамі
                    і шукаем Яго навокал.

Усё жыццё спрабую адказаць сабе на пытанне: адкуль бярэцца зло?

Немагчыма, каб людзі так пакутавалі, калі Бог на небе
і поплеч са мной.
 

CZŁOWIEK WIELOPIĘTROWY

Kiedy wschodzi słońce,
oświetla głupoty i winy
schowane w kątach pamięci
i niewidoczne w dzień.

Idzie człowiek wielopiętrowy,
na górnych piętrach rześkość poranka,
a tam nisko
ciemne pokoje,
do których strach wchodzić.

Mówi: przepraszam
duchom nieobecnych,
które ćwierkają w dole
przy stolikach kawiarń pogrzebanych.

Co robi człowiek?
Boi się sądu,
na przykład teraz
albo po śmierci.
 

ЧЕЛОВЕК МНОГОЭТАЖНЫЙ

Когда поднимается солнце,
освещая глупости и ошибки,
что прячутся в закромах памяти
и незаметны днем.

Идет человек многоэтажный,
на горных ступеньках
утренняя свежесть,
а там пониже
темные комнаты,

к ним страшно спускаться.

Говорит: простите,
духам небесным,
что щебечут внизу
за столиками кофеен похоронных.

Что делает человек?
Суда боится,
например, сейчас
или после смерти.
 

ЧАЛАВЕК ШМАТПАВЯРХОВЫ

Калі падымаецца сонейка
і асвятляе глупства и памылкі,
якія хаваюцца па закутках памяці
і небачныя ўдзень.

Ідзе чалавек шматпавярховы,
на высокіх прыступках
раніцы прахалода,
а там ніжэй
цёмныя пакоі

да якіх боязна спускацца.

Гаворыць: прабачце,
духам нябесным,
што шчабечуць  аднекуль знізу
за столікамі кафеен пахавальных.

Што робіць чалавек?
Страшыцца асуджэння,
напрыклад, зараз
альбо па смерці.
 

NO TAK, TRZEBA UMERAĆ

No tak, trzeba umierać.
Śmierć jest ogromna i niezrozumiała.
Na próżno w Dzień Zaduszny chcemy usłyszeć głosy
z ciemnych podziemnych krain, Szeolu, Hadesu.
Jesteśmy igrające króliczki, nieświadome, że pójdą pod nóż.
Kiedy zatrzyma się serce, następuje nic,
mówią moi współcześni wzruszając ramionami.

Chrześcijanie stracili wiarę w surowego Sędziego,
Który skazuje grzeszników na kotły z wrzącą smołą.

Ja odniosłem korzyści z czytania Swedenborga,

U którego żaden wyrok nie spada z wysoka,

I dusze umarłych ciągnie jak magnes do dusz podobnych

Ich karma, jak u buddystów.

Czuję w sobie tyle niewyjawionego zła,
że nie wykluczam mego pójścia do Piekła.

Byłoby to zapewne Piekło artystów,
To znaczy ludzi, którzy doskonałość dzieła

Stawiali wyżej niż swoje obowiązki małżonków, ojców,
braci i współobywateli.
 

НУ ДА, НЕОБХОДИМО УМИРАТЬ

Ну, да, необходимо умирать.
Смерть необъятна и необъяснима.
Напрасно в Поминальный день пытаемся услышать голоса
из темных стран подземных, Шеола и Гадеса.
Крольчатами веселыми резвимся, не понимая, что идем под нож.
Когда перестает работать сердце, то наступает пустота, ничто,
рассуждают мои современники, пожимая плечами.

Христиане утратили веру в сурового Бога,
Обрекающего грешников на котлы с кипящей смолой.

Относительно пользы от чтения Сведенборга —

у него ни один приговор не падает с неба,

и умерших души тянет магнитом к душам подобным

их карма как у буддистов.

Я чувствую в себе такой запас невыявленной злобы,
что он не исключает моего сошествия во Ад.

Наверняка он будет пеклом для творцов,
людей, которым их произведений совершенство

важней обязанностей брата, жениха,
отца и гражданина.
 

НУ ТАК, ПАТРЭБНА ПАМІРАЦЬ

Ну так, патрэбна паміраць.
Не зразумець ніколі і  не растлумачыць загадку смерці.
Дарэмна ў Памінальны  Дзень спрабуеш покліч разабраць,
што ледзь чуваць з краін падземных, цемных Шеола дый Гадеса.
Як трус гарэзлівы ты скачаш пад сталовы нож.
А як спыняе працу сэрца, то дзівішся, што наступае цемра, пустка —
разважаюць твае сучаснікі і абыякава плячыма пажымаюць.

Верніки згубілі веру ў Бога,
што асуджае грэшных  на кіпень смаляны.

Што датычыцца  карысці ад Сведэнборга,

у Яго ніводны прысуд не падае з неба

і душы  нябожчыкаў прыцягвае магнітам да душ падобных

іх карма як у буддыстаў.

Але, я адчуваю ў глыбіні душы такі запас невыяўленнай злобы,
што ён не выключае асабістага  да Аду падарожжа.

Напэўна гэта пекла мастакоў  –
людзей, якім іх твора дасканаласць

вышэй за абавязкі брата, бацьки, кавалера
і грамадзяніна.
 

OPRAWA

                                      La Polognese est un pays marecageux, ou habitent les Juifs.
                                    Polska jest to kraj bagnisty, w którym mieszkają Żydzi.

                                    (Geografia Europy według Franciszkanów; rok 1939)
 

Tragedii, Patrice, przystoi oprawa
Skał potrzaskanych, piorunowych przepaści.
A ja opisywałem piaszczystą równinę,
Gęsi na miedzy, szarość i nijakość
Kraju, o którym niewiele wiadomo,
Bo jego smutek nie ma rąk ni twarzy.

Musiałem pisać, Patrice. Wezwany
Nakazem albo wyrzutem sumienia,
Starałem się, jak mogłem, w gniewie i niemocy,
Bez wiary, że komuś na świecie potrzebne.
Ty wiesz, jak mocno działają przyczyny
Inne niż miłość piękna. Styl
Nawet zyskuje na takim odstępstwie
Od zaleceń moderny, kiedy rządzi pasja.

Lekkomyślność – z nią miałem jednak coś wspólnego.
Błyskotki przesłaniały także moją nędzę.
Źle znosiłem zliszajone ściany, brud, śmietniska,
Brzydotę, która jakby woła o nieszczęście.

Ale to było dane. Żadna woda
Nie zmyłaby ze mnie stygmatów pamięci.
I trzeba było coś z tym zrobić. Coś zrobić.
 

ОПРАВА

                                            La Pologne est un paus marecageux, ou habitant Les Juifs.
                                          Польша — страна болот, где живут Евреи.

                                          (География Европы по Францисканцам; год 1939)
 

Трагедии, Патриций мой, оправа подобает
потрескавшихся скал, грохочущих ущелий.
А я описывал равнину безмятежную,
гусей на озере, безмолвие и серость
земель, о которых немногое знаю,
потому что печаль их безрука, она безлика.

Я вынужден писать, Патриций. Призван я
наказом или вызовом сомненья,
старался, как умел, обиженный и гневный,
без веры, что кому-нибудь на свете это нужно.
Ты знаешь, как старательно я создавал причины
любые только не любовь. Мой стиль
выигрывал от эдаких уступок
влиянию модерна, где хозяйничает страсть.

Ветреность.. С ветреностью я, однако нечто общее имел.
Зарницы вдохновения порой мою убогость заслоняли.
Покорно я сносил  заплесневелость потолков и стен, отбросы, грязь и скверну,
они красноречивей слов кричали о несчастье.

И это было правдой. Ни одна вода
не смыла бы с меня стигматов памяти.
И нужно было что-то с этим делать. Что-то делать.
 

АПРАВА

                                        La Pologne est un paus marecageux, ou habitant Les Juifs
                                        Польша — краіна балот, дзе жывуць Габрэі.

                                        (Геяграфія Эўропы па Францысканцам; рок 1939)
 

Трагедыі, Патрыцый, патрэбная аправа –
парэпаныя скалы, цяснін грукатанне.
А я пісаў пра ціхую раўніннасць,
гусей на возеры, пра шэрасць і маўклівасць
мясціны, аб якой няшмат вядома,
бо яе маркота не мае твару, рук яна не мае.

Я змушаны пісаць, Патрыцый. Я пазваны
наказам альбо выклікам сумнення,
я працаваў рупліва, пакрыўджаны і гнеўны,
без веры, што патрэбна ўсё гэта хоць каму-небудзь.
Ты не паверыш, як цярпліва я ствараў падставы
любыя толькі не любоў. Стыль
нават выйграваў ад гэтакіх уступак
подыху мадэрна, дзе гаспадарыць страсць.

Легкадумнасць  — з ёй агульнае мы нешта мелі.
Натхення бліскавіцы іншы раз маё убоства засланялі.
Я стойка пераносіў цвілыя сцены, бруд, адкіды, смецце,
брыдоту, што нібыта паказвалі няшчасце.

І гэта праўда. Аніякая вада.
не змыла бы з мяне сцігматаў памяці.
І з гэтым трэба неяк разабрацца. Неяк разабрацца.

Татьяна Бонч-Осмоловская: ПЕРЕВОД В ОСОЗНАННОЕ

In ДВОЕТОЧИЕ: 16 on 15.08.2011 at 13:07

Книги, на мой взгляд, это линзы, телескопы и микроскопы, служащие проводниками в незнакомое или в осознание своего. Чтение текста как близкого мне лично, ощущение, что автор видит мой свет, сбрасывает мою кожу, порождает желание усвоить и присвоить этот текст, предъявить его моим читателям, и служит катализатором для создания новых произведений – переводов или собственных текстов. Если вглядеться в последние, понимаешь, что, иногда осознанно, иногда – нет, в их появлении на свет сыграли роль и те, чужие слова.
Говоря о переводе стихотворений, ощущаемых как высказывания моего alter ego, я остановлюсь на двух аспектах – двойственность текста в формальном, техническом смысле, и в смысле содержательном, или идейном. К первому отнесу все комбинаторные стихи – от средневековой «Молитвы и хвалы в честь святой Катерины, которые можно читать всеми возможными способами» Дистре до современных или почти современных авторов – Жоржа Перека, Раймона Кено, Иштвана Ороша. Восторг, который вызывали во мне эти тексты, объяснялся не только их красотой, видимой на чувственном и интеллектуальном уровне, но и открытием самой возможности совмещать, интерферировать творческие методы, а не противопоставлять их – по чётным я математик, по нечётным – поэт. Обогащается в результате, в идеале – и математика, и литература, но литература наверняка. Представляя здесь некоторые из этих текстов, я буду рада, если мне удастся раскрыть их красоту моим читателям – быть может, катализируя создание будущих произведений.
Эта красота была и в «Ста тысячах миллиардов стихотворений» Раймона Кено, после знакомства с которыми я и начала системно работать с комбинаторной литературой, и в его же «Упражнениях в стиле», дополненных в сборнике «Занимательная риторика Раймона Кено» (ЛИБРОКОМ, 2009) «Нашими упражнениями в стиле» – к девяноста девяти коротким историям Кено мы с коллегами добавили еще более сотни рассказов на тот же незамысловатый сюжет, но созданных современными, новыми, русскими комбинаторными литературными приёмами. Эта красота была и в «Сказке по вашему велению» Кено, которая отозвалась у меня несколькими «историями с разветвлениями» – детскими сказками, детективом, приключенческим рассказом… Работая над ними, я помнила о революционной работе Кено как прообразе формы моих историй, в которые я вкладывала то одно, то другое содержание, и была поражена, когда обнаружила, что критик находит в моей работе влияние совершенно иного, современного российского поэта. Это, собственно, является для меня еще одним поводом к написанию данного эссе – раскрывая кухню, показать действительные рецепты, по которым текст был создан, а когда блюдо было приготовлено «по вдохновению», хотя бы самой в них разобраться. В общем смысле, все мои довольно многочисленные комбинаторные работы порождены знакомством с авторами прошлого – эквилибрические упражнения на плечах гигантов, как всегда, помогают творчеству.
Сейчас я хочу показать одно короткое комбинаторное стихотворение и порождённую им, хотя и на подсознательном уровне, мою работу. Следующие восемь строк стали мне известны по работе французского исследователя Поля Зюмтора (Paul Zumpthor) – он приводит их в книге о Великих риториках, придворных поэтах эпохи Позднего средневековья. К числу Великих риториков принадлежал и поэт Дистре (Distrées), о котором известны лишь годы его творчества, 1500-1515, а также сохранилось несколько текстов, в том числе – «Молитва и хвала в честь святой Катерины, читаемая всеми возможными способами»:
Sommière régente,
Couronne portаnt,
Lumière fulgente,
Du trône partant,
Fermière trésgente,
Matrone luisant,
Rimière prudente,
Patronne duisant.

Я переводила это стихотворение, сохраняя его формальную структуру: все четные стихи рифмуются между собой, равно как и нечетные, а также четные и нечетные полустишья: sommière-lumière-fermière-rimière; couronne-du trône-matrone-patronne; régente-fulgente-trésgente-prudente; portаnt-partant-luisant-duisant. В результате первое двустишие можно образовать восемью возможными способами, в зависимости от того, каков порядок слов в каждой строке и каков порядок строк в двустишии. Остальные строки восьмистишия определяются по первым двум с точностью до перестановок четных строк между собой, а нечетных между собой. Таким образом, это короткое стихотворение можно прочитать 23 * 4! * 4! = 4608 способами, что должно показать всеобъемлющую славу, добродетель, могущество в вечности, гармонию и доброту святой.
Мы знаем, что поэты Великой риторики были также и музыкантами, и писали музыку к своим стихам, а точнее – представляя их в синтезе, говоря современным языком – в смешанной технике музыки и слова. Существовала ли песня на эти строки Дистре – неизвестно, но легко представить себе менестреля, бесконечно, хотя бы – вечер, под аккомпанемент лютни прославляющего имя святой. Можно только вообразить, какими музыкальными средствами поэт воспользовался бы, чтобы подчеркнуть выразительность образов своего стихотворения.
Переводить стихотворение было непросто, я проясняла лексику по словарям и обращалась за помощью к носителю языка. В результате я пришла к такому тексту:

Владычица могущая,
В короне ты державной,
Законница святящая,
На троне ты всехвальном,
Заступница дарящая,
Во звоне ты преплавном,
Советчица всеобщая,
Матрона ты всеславна.

На сайте «Детского компьютерного клуба» оно представлено на языке оригинала и в переводе с помощью современных технологий, позволяющих задавать порядок слов в стихотворении или получать вариант случайным образом. Алексей Агапов, православный священник и филолог, находит соответствие между этим стихотворением и фрагментом канонического церковного канона: «Чистую славно почтимъ людiе Богородицу, огнь Божества прiимшую во чревЕ неопально, пЕсньми величаемъ» (цит. по А. Агапов «Создание/восстановление симметричных структур как актуальная задача новой гимнографии», конференция «Современная православная гимнография», Институт русского языка им. В.В. Виноградова, 9-10 февраля 2011 года). По мнению Агапова, этот стих может быть представлен как самостоятельное славословие, читаемое с любого слова и в любом порядке, схожим образом с «Молитвой» Дистре.
Когда меня пригласили в декабре 2009 года в Нью-Йорк на фестиваль «The Rhythm of Structure: Mathematics, Art and Poetic Reflection», я меньше всего думала о стихотворении Дистре. Я хотела представить комбинаторную поэзию, причем для американских слушателей – на английском языке, и специально для этого фестиваля написала несколько текстов, в том числе – медиапоэму «Alphabetical mutability»:

Transmutable relativity
Computable sensitivity
Inscrutable subjectivity
Suitable impassivity

Canonical curiosity
Harmonical generosity
Iconical preciosity
Syncronical virtuosity

Dramatical eccentricity
Emblematical multiplicity
Mathematical plasticity
Enigmatical periodicity

Repetitional mutability
Traditional availability
Tranpositional desirability
Definitional equability

Laborious festivity
Victorious activity

Однако при сопоставлении этих двух стихотворений видно, что они схожи уже на формальном уровне: мой текст делится на строфы, в каждой из которых все первые слова взаимозаменяемы, как и все вторые, а также все строфы, кроме последней, можно свободно переставлять между собой местами, что приводит к множеству вариантов ((4!)9 x (2!)2 = 10 567 230 160 896) прочтений – схема, если и не совпадающая со схемой стихотворения Дистре, то достаточно к ней близкая. Близкой оказывается и содержание стихотворений: если Дистре прославлял святую, то мой текст – «молитва и хвала» самому языку, славящий его щедрость, пластичность, точность, уравновешенность, изменчивость, чувствительность, и пр., и пр. Также, как и в стихотворении Дистре, качества воспеваемого объекта раскрываются в их взаимном сочетании, отражаясь друг в друге и тем самым – усиливая друг друга, как отдельные грани фасеточного тела, познаваемого и исчерпанного только в своей совокупности, в миллиардах взаимных отражений и сочетаний. И если о стихотворении Дистре можно только предполагать, что оно существовало в музыкальной форме, мой текст можно увидеть как медиа-стихотворение (Enter – запустить анимацию, Enter – остановить), где варианты реализуются перестановками визуально схожих объектов, цветных дощечек с надписями, при движении вдоль бесконечно длинной стены, имеющей сходство с Кремлёвской как символом зала славы или кладбищем идей. Перестановки осуществляются случайным образом, предоставляя читателю возможность любоваться несовпадающими вариантами сколь угодно долго. Так, независимо от моего желания, комбинаторное стихотворение обрело новую форму как реинкарнацию прежнего в иное время, на иную тему и иными средствами, сквозь которые достаточно отчетливо проступают прошлые черты.
Еще одно комбинаторное стихотворение, которое я хочу здесь показать, принадлежит венгерскому художнику и поэту Иштвану Орошу (István Orosz):

Здесь названия красок расположены на шахматной доске, одно слово – на двух соседних клетках. В исходном стихотворении эти названия читаются по линиям поля как по строкам: «Сепия, циан, лазурь, роза…», а в следующем – в последовательности, по которой по полю проходит шахматный конь, начавший путь от нижней левой клетки: «Лилкаш, санох, жентабе, забро…», и заканчивающий в центре доски, на клетке D5: «Леньро, лыймад, албро, серебра». Вообще говоря, задача прохождения коня по полю имеет множество решений, да и для заданной траектории можно двигаться в разных направлениях, а для траектории замкнутой – стартовать с различных клеток. Таким образом, получающееся комбинаторное стихотворение – далеко не единственное. Перевод не представлял особых сложностей, мне хотелось только, чтобы текст читался достаточно ритмично, и чтобы специфические названия некоторых цветов адекватно звучали на русском. Я привожу этот текст здесь ради нескольких моментов – использования шахматной доски (текст становится нелинейным), взаимоотношения визуального и семантического (названия цветов на серой доске), свободы менять смыслы и звучания – потенциалы языка, и самих этих бессмысленных сочетаний, звучащих как слова на неизвестном языке, как заклинания, вдруг проявляющиеся, как в тигле алхимика, совершенно осмысленным «серебром» в конце текста. Я не создавала или может быть мне сейчас думается, что я не создавала, собственных аналогов этого текста, не развивала его идею в своих работах.
Говоря же о заимствовании идей, или, может быть – пониманий, я хочу показать два коротких текста австралийских авторов, Ани Волвиц (Ania Walwicz) и Шерил Перссон (Sheryl Persson). В каждом из этих текстов речь идёт об Австралии, и моим пониманием, самой возможностью для меня существовать здесь я, в частности, обязана этим текстам – и работе над их переводами. Не только им, разумеется, еще был рассказ Брюса Паску «Thylacine, тасманийский тигр» («Меценат и мир», № 45-48, 2010), другие тексты, встречи, знакомства, виды. И всё же именно в этих спрессовались мои крики и метания. Эмигрантка Волвиц бросает в лицо Австралии обвинения, с которыми я могу только согласиться. Кажется, из этого монолога нет выхода, и обрывается он внезапно, без катарсиса, без развязки, словно речь просто переходит в рыдания. И всё же, это интонация женщины, пытающейся объясниться с любимым, открыть ему нечто незнакомое – красоту и культуру. Она не оставит его наедине с самим собой, она уже с ним, и – в каком-то уголке его души, ей есть место. У Шерил Перссон, как и у Брюса Паску, с рождения живущих на этой земле, – попытки её осмыслить происходят со стороны известного им, но практически чуждого тут культурного поля – более осознанно у Перссон, скорее на уровне интуитивного стремления к чему-то иному, чарующему и непонятному, – у героя Паску. Если здесь отсутствуют те культурные слои, которые мы привыкли воспринимать как нечто свойственное человеку – живопись старых мастеров, древние памятники, храмы, означает ли это, что здесь нет и подлинной основы человеческого? Что есть основа? Мраморные колонны – оригинальное проявление прекрасного или его повтор, копия рощи стройных сосен или эвкалиптов? Величие картины, симфонии, храма – превосходит или вторит грандиозному природному явлению, красной пустыне, морским волнам, бездонному небу? Способен ли человек ощутить присутствие Бога в этих природных явлениях без помощи адаптирующего, переводящего и пересказывающего их в мраморе и масле художника? И если есть на этой земле красота, то – этот вопрос я обращала уже к себе, когда путешествовала по диким землям Австралии и Тасмании – как она проявляется? Есть, безусловно, понимала я, и по возвращении находила уголки культуры и красоты и в городе.
Я хочу показать здесь несколько своих стихотворений и визуальных работ, последние – из коллекции «Алфавит искусства/Alphabet of Art». Возможно, они покажутся читателю далекими от приведённых текстов Волвиц и Перссон, но именно их тексты помогли мне обрести, если не слова, то взгляд на окружающие меня явления.

И еще один перевод, который я привожу ниже – стихотворения польской поэтессы Виславы Шимборской (Wisława Szymborska). Я сделала его, когда собирала коллекцию художественных работ, посвященных числу ПИ. Для меня стало откровением и радостью узнать об огромном количестве (в нашей коллекции – больше ста!) работ, посвященных, кто-то скажет, такой сухой и непоэтичной константе, как число ПИ – стихи, прозаические тексты, картины, музыка, инсталляции…. В стихотворении Шимборской раскрывается связь алгебры и гармонии, даже непонятной, иррациональной, трансцендентной, непереводимой на человеческой язык гармонии, как красные пески Австралии, как её холмы, заросшие эвкалиптовыми лесами, называемыми почему-то «кустарником» (bush), с интимным человеческим переживанием, с моментами и воспоминаниями личной жизни, и непонятное число ПИ переводится на человеческий язык. Наверно, в такой связи осуществлён идеальный перевод чужого к своему, осознанному. И, возвращаясь к упомянутых в начале этого эссе двух аспектах родства сторонних текстов – формальном и содержательном, становится ясно, что между ними нет принципиального различия: поэзия всюду.

Аня Волвиц (Австралия, пер. ТБО)
Австралия

Ты большой урод. Слишком пустой. Пустыня с твоим ничто ничто ничто. Загорелый до волдырей. Рано состарившийся. Километры пригородов, смотрящих телевизоры. Ты достаешь меня. Глупые конопатые дети. Ничего больше. С твоим большим морем. Пляж пляж пляж. Я уже насмотрелась. Тупой грязный город с барными стойками. Ты уродлив. Глупый город шопинга. Повторяешься. Всюду слишком далеко. Смеешься надо мной. Когда я приехала, та женщина дала мне коробку печенья. Стараешься быть дружелюбным, но ты не особенно добр. Никогда не зовешь меня домой. Обижаешь меня. Не знаешь, как со мною себя вести. Дорога дорога дерево дерево. Я пришла из обильного. Из богатого. Тебе нечего мне предложить. Ты беден и ограничен. Большой. Ну так что. Я мала. Просто сама в себе. Ты тих по воскресеньям. Никого на улицах. Мёртв ночью. Ложишься слишком рано. Ты не волнуешь меня. Пугаешь своей безысходностью. Спящий на ходу. Слишком жарко, чтобы думать. Большой урод. Ты мне не пара. Выгоревший дотла. У тебя слишком большое небо. Превращаешь меня в точку в твоем нигде. Смеешься своим богатством. Хочешь, чтобы все были одинаковые. Ты тупой. Тебе нравится другие. Тебе нравится Дорин. Большая корова. Ты средний средний. Прохладный день в школьном дворе во время перемены. Бегать кругами просто так. Ты никогда не признаешь меня. Ради самого себя. Всегда спрашиваешь, откуда я. Всегда меня спрашиваешь. Говоришь, что я странно выгляжу. По-другому. Никогда не примешь меня. Смеешься над тем, как я говорю. Считаешь себя лучше меня. Я не нравлюсь тебе. Тебя не интересует никакая другая страна. Идиотский центр самого себя. Ты думаешь, остальной мир ходит вокруг без ботинок и электричества. Ты никуда не ездишь. Сидишь дома. Ты такой же. Съезжаешь с катушек по субботам. Напиваешься. Тебе не нравлюсь я и не нравятся женщины. В барах кладешь руку на мужские плечи. Ты груб. Я не могу говорить с тобой. Здоровый здоровый. Издеваешься надо мной. Большой мужик. Бедный со всеми своими деньгами. Уродливая мебель. Уродливые дома. Расслабленный в своей летней отключке. Круглый год. Никогда до конца не просыпаешься. Тупой со школы. Ждешь, пока другие скажут, что тебе делать. Повторяешь начальство. Ничего не придумываешь. Рабочая лошадь. Толстые ляжки. Ходишь на работу по утрам. Трясешься в поездах.

Шерил Перссон (Австралия, пер. ТБО)

Соборы

Татьяна Бонч-Осмоловская. Несколько австралийских стихотворений

***

за стеной кукабарры

гогочут в голос

рассыпаются бликами

по листам отражений

чужого смеха

в олове, китайском фарфоре, асбесте

в фамильном серебре

в чужих стенах

сводчатые потолки из гипсокартона

высокие голоса

Longe da te, cor mèo, n’arda e mora, e muritò beato…

***

В чае цветки бузины
За океан от дядек,
Бабок, и шашней, и башен,
Кашля, и кукиша, и зимы.
Прибита на полстены – карта
Близкой чужой страны,
На которой видны
и тропинки в лесу.
Всё равно блуждаю –
Дороги спутаны и темны,
Навигатор расстроен,
Твердит – поверни, сверни.
Не важны башни и шашни,
Растаяли бабки и дядьки,
И не в привычках народов
Этой цивилизованной – почти
Великобритания – страны
Свист, и кукиш, и кашель,
А зима – как середина
июня моей стороны.
Впрочем, стороны все равны,
Дороги летят по кругу,
Как Солнце вокруг Луны,
Как облака над морем,
Как птенец из гнезда,
Как радуга над прибоем,
Как в чае цветы бузины,
Как линии на ладони.

Ньютаун

***

спускаюсь тропинкой на пляж

среди колючих кустов

и стволов эвкалиптов

осень. слегка согретый песок.

оставляю вещи

прибой кидает на берег

нити прежде ядовитых медуз

и бурые водоросли

высыхают под ласковым солнцем.

под белой пеной, над париками водорослей

стая серебряных рыб.

куски амальгамы

разевают черные дыры ртов

навстречу взгляду

и не возвращают обратно.

там, где заходящее солнце

множит скалу в зеркале мелководья

морская вода повторяет себя

протягивает щупальца волн на берег,

оставляя обрывки

между трещинами в камнях.

вижу спины четырех дельфинов

чертящие круги в синусоидах волн.

памятниками рыбаки застыли

над обрывом в жадную пену.

обойдя утёс, бросишь еще один взгляд –

исчезли, никто не взошёл из пены.

стемнело. на мелководье восходит луна

самая крупная в этом году,

сияющая отраженным светом,

повторяющимся в равнине спокойного моря.

в зеркальных потоках чернеет песок

и, умножившись многократно,

пропадает тропа наверх, через лес, к палатке.

пропадает всё: пляж, берег, море, песок,

звуки и звёзды, дельфины,

темнота в глубине отражений.

натыкаюсь на оставленные во время купания тапки

под ногами тропа.

наверху, над кустами и гривами эвкалиптов,

возвращаю взгляд черноте водного зеркала

погасшего под зашедшей луной,

наутро родится морем и берегом снова.

Пи (Вислава Шимборская, пер. ТБО)

Замечательное число Пи:
три запятая один четыре один.
Все следующие цифры – тоже только начало,
пять девять два потому что оно никогда не кончается.
Его не понять шесть пять три пять с первого взгляда,
восемь девять посредством вычисления,
семь девять и воображения,
и даже три два три восемь в шутку, через сравнение
четыре шесть с чем бы то ни было
два шесть четыре три в целом мире.
Самая длинная змея на земле оборвется через десяток метров.
Волшебные змеи – лишь чуть длиннее.
Вереница цифр для числа Пи
не останавливается на краю страницы,
но сбегает со стола и падает
по стене, листу, птичьим гнездам, облакам, прямо в небо,
во всю его бездонность и воздетость.
О, как короток, не длиннее мышиного, хвост кометы!
Как хрупок звездный луч, искривляющийся в пространстве!
А тут два три пятнадцать триста девятнадцать
мой телефонный номер, размер твоей рубашки,
год тысяча девятьсот семьдесят третий, шестой этаж,
количество жителей, шестьдесят пять копеек,
объем бедер, два пальца, шарада и шифр,
в котором летят мои слова, а вороны
просят сохранять спокойствие,
ибо небо и земля прейдут,
но не Пи, только не оно,
оно продолжается пять,
уходит восемь,
не останавливаясь семь,
стремя, о, стремя беспечную вечность
все дальше.