Нужно признаться сразу, что я препаскуднейший переводчик. Честно говоря – я вообще не переводчик. Убеждаюсь в этом каждый раз, когда даю свои переводы людям, которые занимаются этим профессионально, и получаю взамен тексты, исчерченные правками, и намёки на то, что я совершенно не чувствую природы стиха и мне лучше за это не браться.

В работе с переводами меня окрыляет завет Дмитрия Кузьмина, который сказал о том, что главное знать свой родной язык, свободно плавать в его стихии и тогда можно смело браться за адаптации художественного текста. У меня с этим особая ситуация. У меня-то ведь два «своих» языка. Русский и украинский. Посему, я работаю с ними обоими. Правда, с украинского на русский перевожу меньше. Может, из обычного снобства – мало вижу того, что меня интересовало бы как «материал». Но, это если говорить о современниках. Другое дело классики. Например, Богдан-Игорь Антоныч. Фигура по-особому исключительная. Украинский поэт первой половины двадцатого века. Умер молодым. Долгое время был под запретом в СССР. Был опубликован уже после его смерти в эмиграции. В 80-х наконец-то «зазвучал» на родине. Среди авторов, повлиявших на его стиль – поэзия Уолта Уитмена. Среди близких ему русских поэтов называют Николая Заболоцкого. Для меня Антоныч, это «украинский Лорка». Кому-то, может, эта ассоциация покажется натянутой и пустой, но меня она преследует уже несколько лет, и я никак не могу от неё избавиться. Как, собственно, не могу избавиться и от стихов самого Антоныча. Он «пророс» в мою украиноязычную литературу. Не как учитель, наставник, которому хочется наследовать и которого в какой-то мере хочется воссоздавать. Меня тянет цитировать его, играть с его текстом, деконструировать – больше чем с творчеством любого другого украинского поэта. Сборник Антоныча всегда лежит возле моего рабочего стола, чтобы в любой момент можно было найти нужный мне стих.

На русский язык я перевёл совсем мало Антоныча. Может, потому что боялся испортить, не донести какой-то смысл его текста. Стать «бракованным» медиумом его гения. Этого страха совсем нет, когда делаешь тело иного творчества своим. В свои русскоязычные стихи я тоже его «украл». Это небольшой цикл-отклик на его поэзию «Дно тиші» («Дно тишины»). В ней поэт воссоздают привычную для себя систему координат лирического героя – ночь, бессонница, комната, томления мыслей и чувств.

Надеюсь в бедующем «укоренить» в своих русских стих Антоныча прочнее – глядишь, и пустит побеги.

ОЛЕСЬ БАРЛИГ

БОГДАН-ИГОРЬ АНТОНЫЧ

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Узлы дорог на горлах деревень зажаты. Прошедшие опять мне снятся сны.
Как птицы дни на избы вновь садятся и ветру распускают паруса.
А колыбельные скрипят: «Сыночек, спи, листвою мирта – крепким сном укрою,
Лишь не ходи, мой мальчик, в лес, там бродят злые волки, баю-бай!»

Поёт в дороге на ходу пехота: «Ой, не стелись, барвинок, не стелись!»
Сам сотник грозный: «Мы скрутим языки вам, чёртово отродье!»
И будто в жёлтый бубен – в дороги медь ударило так звонко солнце,
Лучей дубинки выбивают алый грохот в ржавчине прудов.

Вот сходит вечер вслед пехоты песни. Ещё клинки сияют в брызгах дня.
Густеет ночь. Кокарды самолётов наколоты на звёзды. Никто не будит
цветами озарённых детских снов,
не видели,
не знали люди,
когда над колыбелью юного героя заря остановила ход.

ВОСХОД СОЛНЦА

Холодное вино ночей созревших
так звонко в черепе без остановки плещет.
Встаю чумной и сонный,
луна глаза мои своим сияньем давит.

И вдруг я слышу: выше, тоньше,
Всё зримее звучит благая синь.
Луна-дракониха, погибни!
Вот белый Бог восходит – солнце.

НОЧЬ

Баулы туч со звёздами, как с рожью,
берёт на плечи ночь, идёт.
И в полнолуния корыто
эфира золото нальёт.

Как гром поддатые девахи проплывают,
ревёт из зодиака Бык.
Земля беременна, вода
и галька плетут неведомый язык

ИЗ ЗЕЛЁНЫХ МЫСЛЕЙ ОДНОГО ЛИСА
(совместный перевод с Юрием Ганошенко)

Не человек я, я – растенье,
А временами – молодой лисёнок.
Двенадцать девушек мне пели: ой, зацвети барвинок-крестик,
веретеном зелёным в речке закрутилось солнце…

Начертана тут истина одна: расти!..

Хвала всему, что вырастает,
хвала всему, что существует!

Живу, терплю, умру, как все зверята.

Растения и звёзды, люди и зверята –
у всех одна праматерь,
неутомима вечная бездонная природа,
хоть время крыльями по ветру ускользает…

Шумит, как ракушка, бескрайний океан, – кувшин холодного напитка,
земля, как мамонт, травы ковёр на солнце греет, ёжится лесами.
И солнце, что он раздавил ногою,
теперь лежит на нём – надгробный камень.

А в черепе моём – для двух гадюк влюблённых ложе…
Да неужели? Любимая, нам жить не вечно, неужели?
И где проходит жизни грань в смертельный тлен?
Лежит в ночных мечтах угасший день…

Рождение баллады этой – луны кровавая усмешка.

Из океана рыбы молятся созвездью Рыб.

Ой, в девушку твою влюбились
и звёзд лазурь и ветер юный.
Ветер не веет, звёзды не светят,
а девушкой твоей любовно бредят

Впиваясь взглядом в губы, как зовут
В смеющихся глазах огни,
Как вырезают в памяти черты,
чтоб в песнях после их отлить.

Загадочные тени, как цветы,
побеленных деревьев души,
хотят к луне нестись,
но ветер их не хочет слушать.

Молитва утра к запоздалым звездам…

И корни тишины врастают в глину ночи…

Пять крыльев у звезды и в теле смыслов пять,
Кровать – ладья надежд, трагедий и мечтаний.

…И мелом звезд начертят белый знак на картах у судьбы.
У звёзд молитвенно сложил ладони вечер…
Из лепестков, как из ракушки улитка, крадется запах…

Кипят сады в снегах цветенья.
Коса дороги расплелась – лежит в пыли.

Теряет ночь подковы звёзд в ладонях сказки.

А в азбуке лесной чуднЫе буквы,
к примеру, жёлудь значит: у.
Средь диалектов дятлов стук
передаёт фонему эту.

О, грусть наивная, о стройное веселье!

Сестра Антоныча – лисица…

К Тебе же, Родина – бессмертная земля,
Ведут все тропы и дороги все

Перевод с украинского: ОЛЕСЬ БАРЛИГ

ОЛЕСЬ БАРЛИГ

ДНО НОЧИ

                «Сліпуче чорний вугіль ночі, глиб і серця шахта»
                Богдан-Ігор Антонич «Дно тиші»

1.
в шахте ночи
со скрипом сердце-вагонетка едет
и уголь через борт роняет
повторно
раз за разом
как будто капает вода из крана
так буднично
привычно
праздно
и я казалось
становлюсь всё тоньше
шершавым языком без остановок лижет ночь
но нет
ощупаюсь
и полновесно повернусь на бок другой
а сердце
уходит на работу
в дно ночное
разводит нас по разным секторам
оставив в утешение блики
артериальных рельсов

2.
стандартным провиантом
телефон залёг на валуне серванта
расцвёл
и оттопырил рог свой белый
как детородный орган
ждёт моих горячих пальцев
их ловких и уверенных пожатий
объятий со словами
покатыми
и плотными
от недоговорённого
меж нами

лучится в темноте как кость от кости
коровий череп
гомункул
из слонового бедра
хранилище селекционных форм
сокровище Пандоры

3.
сон
козодоем
запутался в
кривых
разлапистых
породах верхних
весь оцарапался
и крылья сбросил
как ящерица хвост
но не пробрался
с дороги сбился
пошёл в обход
и заблудился
теперь чтобы не скиснуть
не протухнуть
сам себе он снится