1.
Ох, как завален стол передо мной!
Обилие предметов обосновано,
Но всё же ограничено  стеной,
А замкнутость пространства продиктована
Причиной  неотвязно возрастной…
 
Привычно всё своё, как чашка чая –
Хоть ближний лес, хоть  стулья вкруг стола,
И что  мой стих,  меня  не замечая,
Подсовывает к носу зеркала…
 
 
2.
Вот шкаф – альбомы, книги и кассеты –
Ну, белый потолок над головой
А вот интересуют нас  предметы
И времена, поросшие травой.
Тот быт, которого давно уж нету,
Чужой – нам интереснее, чем свой.
 
Чуть отодвинешь чашку  из-под чая –   
История, качаясь и тощая,
Капризно нас подталкивает в путь.
Куда, зачем зовёт, сама не зная…
К примеру, на  Алезию взглянуть.
 
3.
И словно ты  пакет с прошедшим взрезал:
Так что ж там смутной памятью дано? –
Мечи. Щиты. Верцингеторикс. Цезарь…
Крошёный камень, ржавое железо,
Банальное фалернское вино…
Хоть амфоры пусты давным давно….
 
4.
И хулиганит память: всё, что скрыто,
Вдруг явится откуда ни возьмись.
Между археологией и бытом
Нет пропасти, – есть только  взгляд и мысль?
 
Вот миска, из которой к Пацюку
Вареники скакали в рот той ночью,
Под Рождество, и видим мы воочью
Сквозь время и весёлую строку,
Что миска стать должна музейной миской…
Неважно, что колдун набил живот –
Всё дело в слове Гоголя – и вот
Вареники веками  не прокиснут!
 


5.
Своя географическая карта
У каждого, отлична от других.
Порой апрель случится прежде марта
И серой  прозой обернётся  стих…
 
Предмет ещё не текст, но текст за ним
Выходит неминуемо из тени.
Как только вдруг его мы проясним,
И сам он прыгнет в рот, как тот вареник:
Так Гоголю перо, так ведьме веник,
А памяти предмет необходим!
 
6.
Глухая неизменная крапива…  
Въезжаешь – деревенька тут была –
Меж домиков пятиэтажка криво,
Да рядом три каштановых ствола…
      
Среди булыжников – остатки рельс
Когдатошнего давнего трамвая…
Нередко заглушая  голос месс,
Полвека тут ходил он, огибая
Округлый пруд… А над прудом  ветла
И церковка (от времени кривая)
Из жёлтого песчаника – цела.

У церковки почти тысячелетней
Неистово магнолии цветут,
И одуванчики, чтоб стать заметней,
Всей желтизной заглядывают в пруд.
Всё, как тысячелетие назад,
И вдруг… нет, не колокола звонят:
Но что-то тут играет с тишиной?
Давно минули  времена трамвая…
Откуда ж, маску с времени срывая,
Он возродился,  хоть слегка иной?
 
А в церковке  рядок старинных книг…
Они – не рельсы, возвратишь ли их?!
И в стороне две нитки новых рельс…
 
Пусть не Христос – так хоть трамвай воскрес!
 
 
7.          
Асфальт – он серый, гладкий и пустой.
Заменены асфальтом – и недаром –
Панели по старинным тротуарам,
Те, что звались лещадною плитой,
Или  пеньки торцовой мостовой
(Их плашками тогда  именовали)
И молотами их в песок вбивали,
Плотнее подогнав одну к другой.
Любая восьмигранником затейным
Смотрелась… Их  убрали. На Литейном –
Последнюю  в тот год, в тридцать седьмой…
 
8.
«Я и пейзаж»  сменяются с годами
на « я и интерьер»… Почти в любой
Квартире неизменно правит память
Всей  археологичной чепухой.
Вот фотография в старинной раме –
Прочти-ка, что таит за слоем слой…
Так археологичны интерьеры –
Превыше всяких мер и всякой веры.
 
9.
Тюльпаны в  вазе – вовсе не не предметы,
Им выдан  статус  временных жильцов.
А впрочем, и на нас есть та же мета,
Поскольку их судьба в конце концов…
Как для кого –  мир комнаты – таков.
Но и пейзажу ведь  не чуждо это:
Не настоящим остаётся  лето,
Пока его листва не влезла в стих.
И существуют вечно – не предметы,
А то, что было сказано про них.
 

                    14 апреля 2012