…Дальше ничего не будет.
Станут красить или мыть.
Будут будущие люди
Вместо этих просто-жить…

***
Есть ли у меня тело?
Поможет ли мне машинка редукции реальности, 
безостановочно крутящая у меня в голове свой барабан иллюзий? 
Владею ли я речью или она владеет мной? 
Важно ли это? Кто я? Что такое я? В чем смысл вопроса? 
Нужно ли задавать его сейчас? 
Нужно ли задавать его вообще? 
Уместно ли писать на этом языке или вовсе без языка? 
В конце концов, что мы таким образом теряем? 
Смысл? Нет, вряд ли. 
Скорее – звук. 
Правда ли, что в слове «прощай» есть еще и «прощение»? 
Или показалось? 
У каждой советской тетеньки было такое украшение из янтаря, большие куски, со вставочками, обычно она не покупала его – дарили. На юбилей, сотрудники, муж привозил из командировки, реже – дети, на Женский День или День Рождения…
Я муха в янтарной бусине 
на широкой морщинистой шее 
несчастной советской тетки. 
Я могла бы быть и самой теткой, но опоздала родиться. 
Теперь вот тело – неважная деталь, им можно пренебречь, 
и давайте пренебрежем, и сделаем вид, что это не я, так этичнее…
Ночью на пляж выползают тысячи маленьких черепашек, 
и они ползут к морю, поэтому, если будешь в Греции, не ходи по пляжу…
Без тела это гораздо проще. 
Прав, прав был тот непонятный старик в женской шляпе, 
которого мы встретили в Люксембургском саду…
Он ходил и бормотал «Все сады мертвы…» 
Ну да, за два года, прошедшие с того момента, 
сады и правда умерли, остались их живые копии, один-в-один. 
Только это уже не сады…
Все сады этого мира 
больше не впускают в себя 
и не предполагают присутствия…
Ты больше никогда не будешь здесь и теперь. 
Ты – тень, вещая тень в женской шляпе, бормочущая 
Tous les jardins sont mort – 
за несколько минут до конца этого мира…

                                              18.05.22. Москва







***
Написала и стерла стихотворение. 
Как   эсемеску. 
Как в том стихотворении из нулевых, 
которое почему-то часто вспоминаю: 
мол, какое оно откровенно-прямое, 
осваивает бытовой язык. 
Эсемеска же. В поэтическом тексте. 
А теперь записываю в месседжер и опять стираю –  
и, вроде, стихотворение. 
А на самом деле – не знаю, что это. 
Как живут эти куски речи, закрепленной –  
так лаком крепили пастель в изостудии, в ДК «Корчагинец», в 1985 году. 
Там сейчас бани, называются «Бледный огонь. 21 век». 
Так называются бани, «Бледный огонь»: бассейн, то да се. 
Вот где поэзия. 
И после 2012 года, и после 2014-го, и после 2022 года 
эти бани будут называться «Бледный огонь. 21 век». 
Что нам хотел сказать 
автор вывески. 
Что он сказал нам.

                                             10.06.22




***
Что происходит с системой знаков, 
как связываются разные означа…, 
если я, сам себе одинаков, 
открываю дверь без ключа? 
Как собрать в голове нужные детали, 
если то ли завтра, то ли вчера, 
состоялось то, что «не нагнетали», 
и теперь на месте меня – дыра? 
Почему перелистывая страницы 
или свиток экрана крутя в ночи, 
я не помню уже голоса и лица, 
а себе все чаще твержу молчи? 
Летом тихо в Москве и опять красиво, 
я хожу и улиц не узнаю. 
Я иду в Сверчков, я глотаю пиво. 
Вспоминаю юность мою.

                                 25.06.22




***
это я как белковое тело
Высоко так и мокро взлетело
Вознеслось над тогой и сегой
Над вселенной пустой как пробирка
Над уже незнакомой Москвой
И пространство как чудо-копирка
Мой полет повторяет кривой. 
Я ничтожное нано-частице 
Мне пора с этим миром проститься. 
Я, простой минимальный объем, 
Не имея ни формы, ни веса,
Ни значения, ни интереса, –  
Бесконечен в пареньи своем…




***
Из сочувственного ада 
вырываются слова:
Есть не надо, пить не надо –  
Пока истина жива. 
Из бесчувственного рая
Пахнет супом и жильем.
Выпиваем, сочиняем, песни глупые поем…





***
Мир
Не нами размечен.
И разметка 
все время меняется. 
Не развернуться. 
Не вернуться домой. 
Долго объезжать. 
Тут узнала: 
На человека 
Приходится миллион муравьев. 
Умрешь – и весь миллион
Придет поедать твое тело. 
Муравьи наследуют землю. 
Муравьи застилают небо. 
Муравьиные матки стекают вниз по стеклу. 
Их крылья прозрачны, жвала остры. 
Пусты их глаза. 
Они не знают жалости. 
Не испытывают злости.
Я не хочу быть кормом для них. 
Становиться ими. 
Их кишащей блестящей на солнце массой. 
А еще не хочу, 
Чтобы мне говорили: 
Такие как ты 
Заживо закапывают детей
Такие как ты
Пальцы отрезают
Насилуют.
Такие как ты несут в мир зло. 
Они и есть зло. 
И ты вместе с ними. 
Не хочу. Не хочу. 
Замолчите, уйдите. 
Но вас слишком много, 
И нас. 
И каждый 
Жалок в своей жажде 
Отдельности. 
Надежде покоя. 
Но мир 
Размечен не нами.
Разметка меняется. 
Нам
Не вернуться домой.




***
Что нужно? Да, собственно, ничего:
Жить жизнью. Умереть смертью. 
Видеть много, много всего. 

Человек – человеку не волк, но шахтная канарейка. 

Любой перелет – как коммерческий рейс на Марс. 

Переговоры ни к чему не приводят. 
В целом мы вырождаемся. Нас уже не найти в природе. 
Да никто и не ищет этих несуществующих нас
Если ушел – свободен. А если не –  
Жертвой своей угоден будешь стране.

                      10.10.22. Минск 




***
Одно и то же – убивать 

и быть убитым. 

И поэтому те, кого не убивают (ведь вас же не убивают, правда? тогда зачем это все?) срываются с места, и бегут, бегут, бегут. 

Пятьдесят километров на самокате, болотами – мимо белорусских погранцов, в Домодедово, Шереметьево, Внуково, в чем были, без запаса белья и денег. 

Пить один кофе на троих, спать в «мужском номере», по трое на кровати, трястись за деньги и документы…

Они внезапно почувствовали: 
каждый осколок, каждая пуля – вернется. 

Когда пространство сворачивается в свиток 
и «там» превращается в «тут» – 
рикошет неизбежен.

                                                    Октябрь, 2022. Тбилиси 



*** 
Мы состояли из беды. 
Как море из воды. 
Здесь светит свет. 
Беды тут нет. 
И нас тут больше нет.

                11.11.22. Иерусалим



ПОСЛЕ

Я агиток не пишу. 
Сплю и ем. Хожу-дышу. 
Блюдцем загнута земля. 
Нет ни снега, ни кремля. 
Нет ни страха, ни войны. 
Есть лишь нитка тишины. 
Словно гирю, тишину от окна тяну к окну…

                  29.11.22. Иерусалим