это
ему
ясно
вышло
ещё
а за то вышло
что ногти стричь
не хотел
корабль
не строил
это ему
поделом дала
полная луна — хорёк
"вот тебе домашнего
задания
пригоршню
в подол
угольков"
живой уголок
за волосы волокут
по щекам хлещут
луна
смотрит в окошко кто 
сильнее твоего 
бритого платья а на 
нём — волоски прийдут старшие 
братья поедем 
кататься в парке на 
колесе защемят руки-
ноги горячими 
щипцами в парке на 
колесе
прийдут страшные сёстры подымут юбки
выйдут на крыльцо
"эй прохожие —  
мы на кого похожие?"
а кто приглянется —  
с тем поедем кататься
в парке на хорьке
кататься в парке
на колесе
живой уголок
ночью
да ты красавица
хорёк в углу
мы с тобой катаемся
в парке на колесе
руками хватаемся
крепче прижимаемся
пойдут младшие братья
задёрнут зелёные шторы
ревут ревмя штормы
бури будут
но корабль
из ногтей мёртвых
плывёт-плывёт
из наших ногтей
плывёт-плывёт
по снегу-по полю
плывёт-плывёт
лёд крошится-трещит
а лес растёт-молчит
а небо расколется-зазвенит
приплывёт прямо в парк
к колесу
колесо вертится-скрипит
а хорёк грызёт-грызёт
ой, страшные братья,
ой, страшные сёстры
ой, помогите, не хочу, не могу,
ой, нету больше силы!
так ему было
а за то и было
что ногти не стриг
корабль мёртвых не строил 
время прошлый сапог 
заключено в
молчании
(то есть скрывающийся метафизический соловей дважды в день
он клюёт глаза
непослушным детям
у монастырской ограды)
время прошедший
сапог
заключено
в молчании
прозрачные
детские тела
стеклянный корабль
матовые кубики льда
их глаза
покраснели от Божьего гнева
но уже
сломана ось
проглядывающих законов
как всё спутано
для них
или статуи
обрубленных рук
в лесу говорящих деревьев
или плюшевого медведя 
начертательная геометрия
но уже
время прошедший сапог 
пришло к стеклянным детям 
погасли
слюдяные колокольчики 
сломанных законов
у них над головой
мама далеко
мама ускакала
на деревянной лошадке
убить Марселя Пруста
в темноте
звенят колокольчики
хрустит стекло летит соловей 
потому что время — 
прочный сапог молчания.

она подглядывала
в щели
ущербной 
луны
она двигалась 
под землёй

сто миль на запад это
Солт-Лейк сити
имени
вечного сходства 
неизвестных имён
это берег слоновой кости 
Катя Маркина
из младшей группы
все женщины
описалась прямо в постель
а чёрные люди
ходят совсем без одежды
все женщины
все женщины
с которых я
снимал трусы
становятся чёрными
как розы в Каирских садах 
когда они раскрываются 
навстречу солнцу 
подземного движения
так ненавидеть
всегда
крупная белая соль
так и стоять на ветру
пять миль к Западу
но с самого детства
она смотрела в щель 
я сказал ей "двигайся под землёй"
в мире слишком узко
ты заслонила мне небо
ты заслонила мне землю
женщин
с которыми я спал —  
их кожа нежна
как дыхание
Изиды
их почки
полные крупной белой солью 
нераспустившиеся листья
чёрной весны
и лопаются
навстречу

майскому солнцу
плавно покачивая бёдрами 
отпечаток резинки
на узкой набережной
это Москва Москва Москва 
Воронеж
ворон
нож
босые ноги
на полоске песка
но отчего
на берегу Солёного озера
пушечные ядра
разрушили все
фортификационные укрепления
в самые глубокие дни
она заглядывает
через щели луны
слишком узко
слишком слишком узко
прямо в постель

неправда 
что все 
женщины



это одна
и та же
женщина













это 
две
разные
женщины



неразличимо
похожие
друг на
друга






















Солт
Лейк 
Сити

Так она и попала в наш детский сад. У нас детский сад не простой, а специальный — для мёртвых детей. А её к нам взяли воспитательницей.
Нам иногда кажется, что мы не совсем дети. Смерть всё-таки многому учит. Но наш детский сад — это последний причал, обетованный для нас, потому что здесь все предметы навсегда остаются на своих местах. Она не просто так к нам пришла — к нам так просто не приходят. Она принесла хорька.
И мы, когда её увидели, стали спорить — брать её или не брать. Но я сразу её узнал. И задумал кое-что. Но никому не сказал. А вместо этого сказал, что хочу хорька. И её к нам взяли. А хорёк стал жить вместе со мной.
Мне с хорьком было хорошо. Потому что его боятся мыши. А у Катьки Маркиной мать — ведьма. И она, каждый вечер, когда никто не видит, выкалывает себе глаза шпилькой, и тогда её глаза превращаются в двух серых мышей. Эти мыши везде бегают и смотрят, как мальчики в туалете раздеваются. И Маркина всё видит. А когда хорёк со мной в туалете, они боятся и не забегают туда. И Маркина злится, а сделать ничего не может.
Ну, вот.
Хорёк, значит, живёт со мной, а она и начинает ко мне раз от разу заходить. Потому что скучает она без хорька. И так, слово за слово, подружились мы. То есть, это она так думает, что подружились. А я всё помню.
И однажды, — а было это в декабре, в декабре ненастном это было, в декабре сумеречном...
"Как тебя зовут?" — спросил я.
"Линор", — сказала она, застенчиво улыбаясь.
А на следующий день в песочнице ко мне подошли братья Одины. "Что это?" — спросили они, указывая на башню из песка.
"Башня", — отвечал я задумчиво.
"Нет, — сказали они. — Нет. Врёшь. — сказали они. — Это не башня. Это — пиписька".
И старший Один, прыгнув на башню, растоптал её ногами.
И я был бессилен. Что я мог сделать?
На следующий день её нашли мёртвой в кладовке. Все, кто умирал у нас в детском садике, умирали в кладовке. Её нашёл хорёк.
Она умерла молодой.