Под куполом чудесной тишины 
во мне безумье радостное зрело:
Я — бездна глаз
Я — мысль морей
Я — истина
Я — Бога —
под куполом пресветлым веселилось 
в лучах резвилось Я отрадно.
А когда
раздолье бисером метнуло в ноги танец —
слова пробились и взлетели стаей:
Эй!
Сюда!
Раздача света!
Эй! Кто ещё живой!
Сюда! Сюда!
Здесь царство даром!
Горсти, горсти подставляйте!..

И вдруг —
ты слышишь, как накатывает шум?
нет? вслушайся
что, ты не слышишь лязга? скрежета не слышишь? —  
настырной желчной тенью воздух набухал.
И — опали крылья
оробело
сжалось
свернулось
стихло
Я.



ЯГОДЫ ИЗНАНКИ

                                                                          Анечке на тот берег

Ах, хороша черешня...
Нынче
а чтобы не соврать — 
вчера назавтра —
я опять
опять я вспомнил разговор ночной дорогой
в котором вереницу сцен имён непостижимых встрясок 
ты разворачивала жизни жаркой кожейвслед за своим уходом.
Затем
почти не задержавшись 
ушла внезапно
оставив острый оттиск, отпечаток.
А кроме метин — жалость.
И недоумень.

Но мы успели всё ж 
мы весело гуляли!
Оттуда долька, помнишь? 
—     Винт это как?
—	Я не аптекарша. Не знаю.
—	Я не о химии. Ну, он сильнее чем..?
—	Чем фаустгёте? В общем да. И ада.
—	Ну ты ввинтила! Прям... побеждает смерть?
—	Прям ещё как!
—	Да ладно, гонишь.
—    Скоро убедишься.
Вот убедился, голову ломаю — 
откуда это знанье?
Ты ясновидящая?
Или?..
Зато повсюду хор упрёков:
—	Во хватил!
—	Свихнулся!
—	Володя, ты переборщил.
—	Ты пьян, Тарасов, сядь!
(Во рту ни капли).
Пришлось на палец на зоилов наступить —
жестокий, правда?
От неожиданности прикусил себе язык
наш прыткий критик.
Дык, пускай заточит. Хотя бы палец.
Дык, пускай язык.
А вот другой
как будто друг который, да-да, тот самый 
так мне удружил — 
твои слова сошлись один в один —
в углу остекленевших, представляешь,
по-дружески, по-свойски — ноги вытер!
Мол, впопыхах, и разошёлся — 
все зеркальны!..
Ему ведь невдомёк — не все.
Не все.

Окей. Отлично.
Где мы? Где я?
Чуть было не забылось! Сделай одолженье 
живых приветов передай пакет коллегам — им 
собеседникам бесценным.
Конечно Александру — мы на ты с ним.
И Алексею Елисеичу поклон.
Я вызывал его (он явно помнит)
—	Вы знаете — спросил, —  у Соколова сгорела рукопись романа...
И что ты думаешь он вертанул в ответ?
—	Шоатно! — ну ехидина чудесник.
Азартен был в сеансе как никто.
И напоследок Маяку пошли улыбку, намекну
в с тебе природным мягким чарованьем,
что заливать с той стороны сюда — излишне. 
Здесь этого и так по самый рот.
Кто там ещё?
Ах Бродский этот, Бродский, Бродский.
Чего бы Бродскому?..
От семечек лузги. И ни привета.
Пускай позлится.