I
Краткая характеристика поэзии В.Тарасова: Пластичая-эстети-созерцкань, совмещение разнопланов словесно сладостной утонченности скульптуры трагедии. Цитирую:
Назови меня велением жизни, — сказала любимая мечта об укрощенном завременьи (вот она, на блюде лежит). Я копаюсь в карманах.., нашел.., спички. Фокус в том как прикурить на ветру.
Первоплан:
рассуждение на тему: Дай Бог, чтоб абстрагированная лошадь укрощенного времени, а именно: любимая мечта скрытой от внешнеаналитика конкретизации стала естественно-необходимой, т.е. биологической природой художественного менталитета. Это примерная расшифровка (по- моему) в семистрочьи первоплана-трехстрочника — пожелательная сентенция.
Второй план:
неожиданное овеществление первого: “(вот она, на блюде лежит)”. Такой внезапный переход от абстрактно-пожелательной сентенции к наглядному удобству на блюде вызывает огненное вкусожжение. съесть жареную утку. Однако… дабы не вмяссить словесную созерцкань в антиэстетику мяса, отворачивается на улицу.
Третий план:
Я копаюсь в карманах.., нашел.., спички.
Стоп. Почему лицо на улицу? Профиль, сказано, копается в карманах.
— А потому, что третий план — распахнутая дверь — я выбежал, попал в четвертый — там ветер. Там абстрагированная лошадь укрощенного времени задумалась: Как возгореться на ветру?
Как трудно утыкать перья орливетра носами-спичками с песчинками из-с-писка птичек на жаркой подушке. Проще: как совместить (пластически олицетворить в слове) планы:
- Пожелательно абстрактный
- Блюдо-мясной
- Спичечно-комнатный
- Скульптуро-мечтательный
- Спиче-фокусно-гамлетный
- Орлиро над веером — над веером ветер.
Итак, г-да пониматели, олицетворило, олицетворило словопластно стихотворение Тарасова эти шесть планов.
Это анализ (образно-ассоциативный) стихотворения В.Тарасова “Назови меня велением жизни…”, эпиграфа к книге Terra Nova.
II
Стихотворение первое из “Красного змея” (сб.Terra Nova, стр.9):
Найдя осколок новый я узнал ухмыл в лицо плеснувший откровенно, маска — язык развоплощенный, сущность звука. Вселившийся в актера дикий хохот кривит мне губы — я еще не смерть.
Первомысль:
развалина. Ухмыляется. На губе осколок — то ли бутылки, то ли — краснеющий камень.
Мысль вторая:
фигляр — «язык развоплощенный» — карикатура на сокровенность в маске.
- Почему карикатура? И может она — мнимая? Ведь без развоплощенного языка сокровенное — язык белой простыни (без письменного знака). То есть: недоязык чистой биологии.
- Думаю, карикатура потому, что сокровенное вовсе не слово — оно цветозвук.
— Но цветозвук на ощупь бесплотен, а след. — ниже словопластики, которая мало того, что цветна и звучна, но ещё воображает прикосновение. Однако душа словопластики не видит доказательства своего вещественного превосходства над цветозвуком, ибо она несравнимо глубже словарческой возможности любого доказательства, а поэтому — качается к самоубийству.
— И на этом все.
— Нет-нет! Осталась третья мысль: хохочущий актер — самовнушенье: смерть ещё за красной доской, а на белой подушке зелёная улыбка.
Это был образно-ассоциативный анализ стихотворения “Найдя осколок новый”.
III
О стихотворении Тарасова “Череп всё это хранит как чан…” на шахматной (т.е. 64-ой) стр. сб. “Азбука”. Цитирую:
Череп всё это хранит как чан — тягучий напиток, и тленья зерно, перебродив, вер дурман смешало и терпкое слова вино. Что ж! — воскликнет душа, — труды — не секрет: как тельца мертвых бабочек наши попытки невесомы, да сыростью смазан портрет той, искренней жизни, увы — и зыбкой. Значит нам — на ветру, и сочтем за честь подарок — колеблемый стебель хрупкий... Я склонился в жилках листвы прочесть — иди, ненасытный, стынут полные кубки.
…Gimil’ (гим’иль) — духовное состояние, которое можно охарактеризовать как: томительно-последовательное ожидание откровения мыслеобраза за медленно открывающейся дверью. А если взглянуть сверху: на дне черепа- чана, а для колокола: голубой чашечки, серебро с окошком прозрачия, открылась створка.
Но Духоразум /efigrant (ефигрант)/, смешав веру (религиозную) с интуицией (поэтической) в фарфоровом бокале меланхолии (лироодиночества), поднялся бело-синим орлом над крыльями слов и выражений инфляционных, ставших тельцами мёртвых бабочек. Но из-за двери — портрет поэта, у подножья устеленный сыростью, той, от тонкозыбкой нити, той, сиротливца -жизнедушевца.
И поэтому — ворота… аналитической мысли отданы ветрам, и хрупкостебель анальграна (аналитической мысли) — подарок нам, хоть мал, но — к чести — рады. А когда склонился, — в малости прочесть чуть более широкое, чем чан, — золотая нервожила в темнозелени — отблеск зеркала — зазерчала уходи, ненасытиц, бокалы застыли заполнение, позволь осушить из далёка идущим, из унылой — без проблеска капли — пустыни.
IV
Ацлар стихотворения “Бабочка Фаины”. Цитирую:
Стихотворенье высвободив из небытия я трепетом его был тронут. Живая бабочка сознания, утонут его созвучия во мгле. На дне их я и ты наш силуэт. Бесплотна память.
Освобождение стихотворения, как самой нежной, хрупкой части сознания
— бабочка. И потому что сознаю, что эта хрупкость бесполезна, так холодно, почти состоронно говорю о тронутости её трепетом.
— Почему бесполезна? Разве бабочка в намёке “бесполезности”?
— Несомненно, и утопает во мгле созвучий кроме того.
— Но ежели на дне созвучий наш обоюдный силуэт, это — в намёке — серебристый диалог.
— Понял: серебристость здесь велика именно потому, что не названа. В стихотворении вообще не названы цвета, но по ассоциации (семантической) — оно серебристое с черной площадкой перед крыльями. И потому — за ними. Фон. А крылья — мимолётность: лик память — перелёт… бесплотных…
V
«Воин» (рельеф), сборник «Азбука», с.31.
Это стихотворение — чёрная выпуклая гравюра на жёлтой меди. По мере чтения видно, как автор её вырезает. Из меди режет, из медлительницы-камня. Да. А — к концу стиха металл овладевает камнем. В начале ткань — о чешуя на лицах! А отойдёшь на жёлто-метр, увидишь в золоте горящий чёрный ветер. Цитирую:
Кольчуг чешуйчатые ткани опущены на лица, нетерпенье сталь конницы колышет. Выйдя вперед стрелки образовали ниши в рядах... Он — среди первых. Зной обливает плечи, подан знак. Зажатый в пальцах круглый камень вынимает из мешка и медлит словно взвешивая его рука — таков обряд: он должен уложить снаряд в ячейку кожаной пращи и крикнуть смерти вслед — Ищи опоры в теле, черный ветер!..
И ты увидел изгиб его спины в… И разрезан след — так брошен круглокамень, — пружина-жизнь, как вы заметили. С некоторого ракурса фигура воина отделяется от гравирматериала (камнемеди), округляясь скульптурой. А поэтому стихотворение рассчитано на вирольт (virol’t — круговой обзор), т.е. обзор с разных сторон деталей словопластического изображения. Стихотворение “Воин” Тарасова выглядит то плоским рельефом, то выпуклым, то круглоскульптурой, то, наконец, динапружиной от первого к третьему (к третьей степени выпуклости)… Не постановите ли коллекционировать это стихотворение Тарасова, т.е. оценить как шедевр — словизопластц-цвив-зизобразетц.
VI
Сб. Terra Nova, стр. 28:
Лицо — я снова о его чертах — лицо — тень образа чей неотступный свет — живое искаженье воли света. Вещей прозрачных нет. Прозрачно слово. Душа вещей — моей — глагол — хвалы.
Итак: душа вещей прозрачна, ибо только слово — душа вещей. Посредник между образом и словом — лицо.
Лицо — лишь тень, тень живообраза… Но даже живообраз — искаженье животворящей воли тонкосвета.
— Но почему “глагол хвалы”? Нужна ли здесь приподнятость? Без меры?
— Нужна, мон шер, мой друг французский, для контраданса — разноречья духа.
VII
Сборник Terra Nova, стр. 70:
Культ просторечья ущемляет ум. Живая ткань таит следы соблазна. Душа невинная невинно наобум перечит-клонит — все ей безотказно. Но образ свой (вот — искус бытия!) она препоручила воле звука Уверенного точного литья все линии, все молоточки стука как дань земли восприняло перо, и наконечником отточенного тела на шкуре памяти поставило тавро — невинная в тот миг лгала и пела.
Rirant (рирант) — разъяснение, рецензия.
Как я понял (и если понял) речь тут о двух видах поэзии:
1.Аналитической / интеллектуально-филологизированной
2.Просторечной-лирико-звукописной.
Первую (аналитическую) назовем anal’part (анальпарт), вторую же (звуко- лиро-просторечную) ziriel’t (зириэльт).
Разумеется, автор эльвы (el’va — стихотворение) на стороне первой. Т.е. Тарасов, разумеется, на стороне анальпарта.
— Почему разумеется?
— Потому что, полагаю, анальпарт — его стиль.
— А Вы что, — сторонник зириэльта?
— Смотря какой анальпарт и какой зириэльт. У анальпарта превосходство в нюансировке мысли, у зириэльта — настроений. И всё-таки хочу защититьзириэльт, поскольку анальпарт уже защищён самой статьей. Эта статья — ацлар (atslar) — ассоциативно-образная рецензия на анальпарт именно тарасовский.
Итак:
1.Душа зириэльта (просторече-лири-звукописице-тудши) — мелинх (melinh): звукопластическая меланхолия (слова) — полутона настроенческих взаимопереходов словозвука — основана на ещё не выясненных (ввиду их чрезвычайной психо-ассоциативной сложности) законах взаимозависимости словозвука (loazund, loaz, load, lond) и настроения, а следовательно — эмоций, более того — словозвука и образа, мысли, мыслеобраза, мыслечувства, мысленастроения.
2.Мелинх вызывает адинф (adinf) — добавочную информацию, часто ничего общего не имеющую с общепринятым значением слова, и даже противоположную ему. Например: у Алексея Хвостенко в посвящении поэту Леониду Аронзону слово “уныние” вызывает празднично-изящное настроение (вопреки словарю):
Я уезжаю Вашими трудами и мне хулить напрасно паровозик что бегает над зимними садами уныние по городу развозит.
Этот хвостенковский дисконк (diskonk) — настроение противоположное словарному значению слова (речь об “унынии”) — объясняется изумительно изящно образо-слово-звукопластическим эффектом смещения мыслеприятия в начальной кварте (kvarta — четырёхстрочник) и, разумеется, архитектоникой сонета (а эта эльва — сонет) в целом. А именно: присутствует подмысль: поскольку мои стихи рождены Вашими трудами (т.е. благодаря Вашему новаторству в поэзии), я не могу их — труды — хулить, хотя и наводят они на меня уныние. Но у Хвостенко эта простая подмысль — в фарфоровых аксессуарах, она выражена элегантно (бегающий над зимними садами паровозик…), для автора эта замёрзшая серьёзность садов поэтики Аронзона аналогична отсутствию у Аронзона тонкоюмора, эстетски развитого (филигранного, филолого-филигранного) у самого Хвостенко. А поэтому читатель, видя уныние, которое развозит паровозик над зимними садами
бегающий (туда-сюда), прыгает от снующего в словах веселья. Итак,
мелинх — звуко-пластическая меланхолия как бы сокращает филологоаналитическую насыщенность стиха, сообщая тексту адинф — добавочную информацию. В этом стихотворном контексте слово настроенчески не ‘‘соответствует собственному значению; бывают случаи адинфа, когда слово не соответствует своему грамматическому значению, скажем, глагол может выполнять функции определения, существительного… и наоборот.
…Весьма часто новация воспринималась как хаос, безвкусица, дичь и проч. Вот стихи из моей книги “Блики волны” (страницу не помню, это из второй части фантазии “Ашонта”, которая именуется: “Вступление к трагедии искусства”):
Плохих поэтов нет теперь, я знаю, Из равноценных строк Составить стих нетрудно, Труднее правила грамматики нарушить, Чтоб вышла интонация живая, безвкусицу ввести в строку умело... В книге, кажется: “ты знаешь”, а не как здесь “я знаю”... — Мы откатились от темы. Что ещё хотите о стихотворении Тарасова “Культ просторечья...”? Ввиду того, что эльва заключительная сб. Терра Нова полемична (поэтически, конечно), в ней особенно заметна специфично тарасовская интонация, она, повторяю, чисто личная, приблизительно можно определить её как интонацию учителя филологии, а отчётливее — учителя филологии поэтической. — А не думаете Вы, что эта эльва — дуэт двух поэтических душ поэта? (Поэтическая душа: pol'ren, polina — польрэн, полина). Одна Полина наобум поёт, не считаясь ни с какими законоправилами эстетики, это — Полимела (Polimela), Полина мелодики, иллюзии и взбалмоша. А другая — Полина-Полистарта (Polistarta) — поэтическая душа аналитико-филологической последовательности (в стихотворении). А их тантлар (tantlar, единый образ) — это и есть своего рода портрет стихотворения. — Повидимому это так. — Точнее: это точно так.