Тебе

узкая разбитая дорога, ведущая в никуда, из-за поворота приоткрывает вдруг небо. вам какое небо? синим куском или разноцветными пластами? берите быстрее, пока они еще нежные, и на зеленовато-голубом фоне разговаривает заостренный к кончикам месяц с яркой звездой-планетой. вдвоем, посверкивая друг на друга, невидимым и непроходимым забором огородившись от всех остальных – от остального, слишком яркого неба, от уже неразличимо-серых некрупных и непухлых облаков, от меня, от всех, кого здесь нет и кто их не видит. приезжай посмотреть на закат. в этом месте, – на дороге отметки: тут с ним, тут с ней, тут с тобой, – за медленно выцветающим розовым нет ничего. ни огонька, ни деревца. просто поле, до горизонта и, наверное, за ним тоже. когда розовый тоже почернеет до синего, поедем дальше, еще глубже заберемся в никуда. это странное нигде по обе стороны дороги окружено колючей проволокой. или это я, едущая между левым и правым нигде, ею окружена. с рефлекторной готовностью поверю во второе. на повороте жму на тормоз – извини, ученик, был крутой поворот, тебя не было видно, и я не успела выключить дальний свет. а интересно все-таки, нажал бы ты там на тормоз? в следующий раз, по возвращении из никуда, расскажи. а я взамен покажу тебе закат. настоящий или искусств… искусно сделанный, отпечатанный на сетчатке, неперевернутый и не извне присланный.

***

У этой ночи два лица. Одно – черное с блестящими белыми пятнами, или оглаженное серебристое, быстрое и – всегда до этого поворота… Или холодное, с ветром нараспашку и развевающимся шарфом, и мягким рукавом по щеке, с неотвеченным звонком, и еще одним… Или разноцветно-картиночное, в тепле и уюте, которые не тебе нужны. Или белокожее, в розоватую полоску, если ногтями, пахнущее, вдыхаемое, это же тот единственный воздух, которым стоит дышать – неужели ты… Или лестницей прямиком в небеса, если грехи пустят, ночью пустят, ночью темно, им не видно, кто взбирается… Или обратно с небес, в тепло и уют, они за вычетом этой руки и этого затылка как раз успели стать холодом и бесконечностью. Время падения исчисляется, как известно, долей секунды. Ночь с этой стороны бесконечна.
У этой ночи два лица. Другое лицо светлое, солнечное, штрихами облаков расцвеченное, сине-серыми тучами углубленное, с неожиданным дождем – в окно не виден, а выйдешь из домашней ночи на улицу – и вот он, поджидает тут, капает весело, говорит – я для тебя с ливнем договорился, он мне сегодня свою очередь уступил, видишь, как я аккуратненько, как будто это просто деревья ночные капли стряхивают?.. Или едешь, а тебе навстречу радуга, а с обеих сторон зеленый забор дождю радуется, всеми своими головами машет. Они провожают, они обнимают, они же дают время и простор. Тебе войти, ночи удалиться, прикрывая лицо плотной белесой вуалью. И я ухожу из тепла и уюта внутри и вхожу в тепло и уют снаружи. Если найду их. Я найду их. Только подушка опять не пахнет.
Я тебе ключ от ночи дам. Ты возьмешь?

сегодня был потрясающий тихий золотой закат

а на море ветрено.
когда холодно, и пляж пуст, ты подходишь к воде и видишь, что все море – до горизонта – твое. оно щедро как ничто другое: пока ты идешь по берегу, каждые несколько метров перед тобой разворачивается событие.
ты видишь издалека нескольких всадников, они всегда в одном и том же месте уходят с пляжа домой, а когда ты подходишь туда, где они были, то видишь, как от набегающих волн следы конских копыт постепенно наполняются водой, а потом медленно размываются, и вот уже не было здесь никаких лошадей.
ты видишь перевернутые ракушки, в которых вода, и она блестит на солнце.
вдалеке большие волны, несущие, в обрамлении пены, сверкающие тела огромных животных – ведь нельзя, чтобы этот огромный вал был просто водой.
трясогузки, никогда не останавливающиеся поблизости, похожие на заводные игрушки – завел ключиком, и она бежит ровно, быстро перебирая лапками. проехала машина, спугнула, улетели. подумалось – ведь если вдруг одна из них не смогла полететь – то все, конец. у них нет костылей для крыльев.
каждый раз над морем гул – что-то летит или плывет. чаще самолет, высоко-высоко, гул за ним не поспевает, ищешь его не там, где он есть.
пока рассматриваешь самолет, задрав голову, замечаешь, что облака наезжают друг на друга, вот-вот сцепятся краями, и будет одно большое облако.
море с шелестом подкидывает под ноги пригоршни ракушек – держи, мол, радуйся, играй. много, красивые, яркие.
песок под отступающей водой живой и золотистый, как человеческая кожа. планета наглядно показывает, что она дышит.

какая-то невероятная четкость видения была сегодня.

***

«Restore from saved draft?» – спрашивает он каждый раз. и я каждый раз отвечаю – нет. зачем, если можно заново? каждый раз заново.
любимые люди находятся не в сердце и не в ещё более непонятном месте под названием «душа». они в затылке, как пуля. они всегда там. иногда молчат. просто молчат и держат за руку. молча ведут по границе и не догадываются, до чего тонка. иногда уберут на секунду руку, и тогда подкравшаяся сзади машина огибает в десятке сантиметров – отодвинули. и снова тепло в ладони. или зарычит, подъезжая. пугают: не ходи в наушниках. всё равно буду. так ладонь теплее. и шёпот лучше слышно. да, иногда они шепчут. иногда кричат. эй, куда ты?? коленка же опять заболит! к чёрту коленку, лишь бы себя обогнать, успеть до себя к тому повороту, за которым всё изменится. успеть обнять, утешить. успеть всё.
куртка распахнута, шарф развевается на ветру, лицо обветривается тоже. их столько, что ладоней не хватает, и чем их больше, тем ты – свободнее. каждая новая ладонь несёт неимоверное количество степеней свободы. если любит. эти – любят, иначе не было бы так легко.
— ты недосказала.
— правильно. остальное – лишнее.
— скажи, ты бы хотела?..
— интересно, какой ответ ты хотел бы услышать?
— а разве?..
— это не важно. допустим, я отвечу. и что ты с этим будешь делать?
в кармане куртки рука осторожно держит плейер с западающей кнопкой, как сердце любимого человека на ладони, – чтобы не нажать ненароком.

Февраль

Можно вот так часами стоять у запотевшего окна, у которого на другой стороне не струйки, а капли дождя как будто прилипают к месту и долго-долго на нем остаются. Дождь в окно не бьет, только сильный порыв ветра может захлестнуть пригоршню градинок из своей ладони прямо в стекло, но следующую порцию опять проносит мимо. Из окна видно полгорода, он в один момент становится молочно-серым, и сплошная пелена косого дождя засыпает крыши, дороги, деревья. Кажется, что город в снегу. И тот же седьмой этаж, и даже номер квартиры всего на единицу меньше, чем там. Там тоже можно было вот так часами стоять у запотевшего окна, у которого по другой стороне бежали струйки дождя, и так же рисовать на нем рожицы, но дождь шел дольше, целыми днями, а в феврале никогда не бывало грозы…