Признаться, не будь я сам автором, ни слову бы из этого не поверил. В наши дни нет недостатка в шарлатанах, которые заигрывают с теми, кто готов их слушать, такчто человеку невдомек, что правда, а что кривда. Жителям нашего города любезны небылицы и разные гиперболы: всякое всякая соломинка в чужом глазу – корабельная мачта, недоразумение подается как несправедливость, всякий спор – уже драка, всякая встречная улыбочка – уже всенародная слава и всякая длинная фраза – уже теория. Солнечный удар! Если бы хоть умели врать – тогда дело другое, но что делать, любимых борзописцев, у которого в книгах водятся всякие возвышенно выражающиеся подонки. Был бы хоть патологическим вруном, так нет же – он придерживается какой-то правды, идиот, чтобы мы ему поверили, а ведь эта правда… Тьфу! Не хочется больше об этом рассуждать.

 Однако же и я в начале своего рассказа отмечу одну правдивую деталь: шел 5768 год. Ради моих заморских и зарубежных читателей поясню также, что и не думаю обращаться к научной фантастике, а имею в виду еврейское летоисчисление, так что крестик ставить нет надобности.

– Шма Исраэль! – выпалил молодой ешиботник, подтягивая белый чулок на своей тощей лодыжке.

 Даже в тени старого фикуса зной вылизывал всё его тело, словно большой пес. Подошвы остроносых ботинок давили мелкие орешки. В листве сновала оса. История этой осы вскрывает дополнительную черту в характере местных жителей: в семидесятые годы бабушка порхавшей в предыдущей фразе осы тайком пробралась в карман пассажира корабля, отправившегося в Землю Обетованную. К величайшему сожалению, история ее алии печальна. Следуя зову любви, она достигла единственного фикуса, который в силах была опылить, и уже при первой встрече отложила свои яйца в плодовые завязи в его вечнозеленой кроне. В результате орешки стали падать под ноги местным жителям, и те, вместо того, чтобы благословить брачный союз, прокляли ее появление и прозвали ее «осквернительницей тротуаров». Что было делать осе-иностранке? Но где же мой ешиботник?! Черт возьми, ведь только что он основательно тут расселся, и вот его уже и след простыл!

 Итак, забудьте всё, что я вам до сих пор рассказывал и не тревожьтесь – я вас не брошу с неутоленной страстью. Для подобных оказий у меня всегда есть в запасе история про студента криминологии, безвинно арестованного в тот момент, когда… Ах, нет! Вот же он! Отлучился на минутку, дабы утолить жажду тепловатой водичкой из поливочного крана. Имя нашему ешиботнику – Элиша. Несмотря на то, что борода его буйно разрослась, супруга для Элиши всё еще не сыскалась. Давно уже состоялось сватовство, и даже начали обсуждать условия, но отец невесты слишком много запросил за свою драгоценность. Поговаривают, что именно по этой причине захворала матушка ешиботника, за которой он должен ухаживать даже в этот самый момент. А коли так, то чем же он занят здесь, под этим фикусом? Он поет. Негромко так. Напевает неведомо какую песню. Держит в руке небольшой камешек изрядного веса, историю которого я вам сейчас же и поведаю.

 Где уродился сей камень? Вопрос сложный, но ответ на него прост: в Земле Израиля. Происхождение его, разумеется, покрыто мраком, но ясно, как Божий день, что, подобно всякому камню, он откололся от плазменной породы при остывании земного шара. Возраст его равен возрасту семейства Сассон, к которому принадлежит Элиша, глубоко уходящему корнями в эту землю, хотя часть сынов и дщерей его, изгнанных из Испании в Израиль, до сих пор не перестала о том тосковать. Во всех поколениях члены сего достойного семейства мыкали горе горькое, будучи в плену известной пословицы на ладино: муэртэ пато – муэртэ арто, то есть: умереть толстым, зато сытым.

Камень попал в семью непреднамеренно. В году 5242 он был брошен в окошко иерусалимского дома Сары Сассон приложившимся к чарке отчаянным волокитой, возомнившим, что дом замужней Сары Сассон – это дом его возлюбленной Розы Бенвеништ. Под вечер Роза, как обычно, ожидала камушка, летящего в светелку и означающего, что возлюбленный ее собирается залезть в ее окно, но вместо того услышала жуткие вопли из соседнего дома. То был убогий господин Сассон, вечно подозревавший безвинную свою супругу. Побивши юношу, поднял сей господин руку и на жену, требуя, чтобы та проглотила камень, подобно тому, как и ему придется проглотить унижение его достоинства, если он решится продолжать житье под одной крышей с нею. Сара Сассон, бывшая женщиной при всех дамских достоинствах, отправила своего мужа и повелителя на все черыре стороны. Остаток дней своих провела она в одиночестве, зато в счастии, толстой, зато сытой. А камень сохранила, ибо он вселил в нее уверенность в себе и изменил ее жизнь. На смертном одре она призвала к себе младшую сестру свою и вручила ей камень на память с просьбой хранить его со всей тщательностью.

 Изрядно с тех пор поистерся тот камень, и величина его пошла на убыль, так что можно лишь вообразить сестрины уста, целующие его и клянущиеся со временем передать его младшему сыну как символ даденной нам Богом свободы выбора. И так из рода в род камень переходит из рук в руки, оставаясь в лоне семьи. Множество невзгод пережила семья из-за камня. Вспомним лишь одно выдающееся событие: в году 5513 младший сын Саломона, известного судьи из Тиберии, собрал во дворе дома кучу камней, решив позабавиться строительством башни. Среди прочих камней затесался и наш камень, при виде чего мать семейства вскричала «вай!» Никому достоверно не известно, являлся ли камень, из той груды камней извлеченный, действительно тем камнем, о котором мы ведем речь, но есть основания полагать, что так оно и было, ибо ему оказались присущи особые свойства. К примеру: приложи камень к больному месту – и ты излечишься, в момент отчаяния взгляни на камень – и дух твой умиротворится, и прочие подобные вещи. Некоторые, конечно, обвиняли Сассонов в идолопоклонстве, но большинство приходило незаметно погладить камешек, в надежде поправить свою личную жизнь.

 И вот камень впервые добрался до Тель-Авива в руках Элиши Сассона, чья красная кровушка не пролилась ни разу, ибо родители оберегали его, словно дорогую вазу, да и сам он в Тель-Авиве впервые.

– Людей-то сколько, – бормочет Элиша. – Простите, а где море?

– Блядки ищешь? – спросил его негодяй, к которому он обратился.

 Элиша с негодованием отшатнулся. В животе у него не бурчало, руки не дрожали, город его не соблазнял. Хотя, только приехав, он с изумлением смотрел на этих полуголых мужчин и женщин, но в результате дело свелось к улыбке всепрощения. Не то чтобы вовек не видывал он вещей, которые пристало обойти молчанием, однажды ему даже попался в руки журнальчик с детальными фотографиями, и он даже сосредоточенно изучил его в туалетной кабинке, но вместе с чувством освобождения он ощутил также гадливость и отказался от повторных экспериментов.

– Правда ли, что человек без жены – калека, помешанный, прокаженный? –спросил он некогда отца.

– Иди помойся, – ответствовал тот и отвернулся.

 Запах тела крепчал по мере движения средь улиц шумных. Люди закупали товары и орали в мобильные телефоны, словно Песах на носу.

– Пришло время оставить свой дом, – подумал Элиша.

– Соку! – кричал ребенок матери.

 Элиша вспомнил рыжеватый оттенок кожи тетушки Рашель. Вот уж и вправду несчастная женщина. Почему она выбрала именно его? Дело было на праздновании его бар-мицвы, на стоянке перед залом торжеств, в темноте, когда все его дружки скакали, как козлы. Насколько же легче было его плечам, прежде чем она взвалила на них это семейное предание! Сейчас камень гирькой лежал в его кармане, и он решил пересчитать нити в кистях цицит. А вдруг одной не хватает? Верный знак того, что нечистая сила тут как тут.

– Что за дурацкая песня! – вырвалось у него, когда какой-то мальчишка пропел: «Не ходил бы ты туда, Авраам! Там сожрет тебя волк, ам-ам-ам!»

– А может, во всем, что она рассказала, нет ни слова правды? – пронеслось у него в голове. – Может, то была басня с моралью, которую я прошляпил?

 Пряный соленый воздух защекотал его ноздри и губы, и горизонт будто бы раздвинулся перед ним. Грязный мужик с перевернутым ящиком между ног предлагал прохожим угадать, где туз. Элиша наблюдал за ним и за его приятелем, оживленно игравшим, когда собиралась кучка народа, и скучая покуривавшим, когда никого не было. Элиша обнаружил, что в наших местах водится немало любопытных, моментально клюющих на удочку. Он спустился на пляж. Старик, чьи преклонные года было не измерить, закинул ногу за ухо и что-то мычал, глядя на волны.

 Элиша снял ботинки и чулки и, обнаружив, что песок плавится, прохромал к пятну тени под пляжным зонтом. У него не было представления о том, что за земля лежит по ту сторону моря, да и есть ли за горизонтом вообще что-нибудь. Позади него простирался город, теперь казавшийся маленьким и понятным – этакий Штетл-Авив.

– Я работяга. Я не игрок и не начальник, и не вижу тут ничего такого. Дадут работу – я и работаю. Пусть только дадут работу! – сказал кто-то.

– Почему ты завсегда и буэшь нихто! – ответил ему приятель, и оба бросили на Элишу полные отвращения взгляды.

 Он не обиделся. Рядом опустился голубь, всего на секунду, и тут же отправился дальше.

– Что же мне делать? – обратился Элиша в пространство.

– Дамей ампоко демазал и эйчамей ал мар, – донесся ответ.

 Элиша резко обернулся, но никого не увидел. Он взглянул вверх, ожидая узреть лик того, чье полное имя непроизносимо.

– Куда ты смотришь? – послышалось снова.

 Теперь стало ясно, что голос исходил из его кармана. Элиша живо сбросил черный пиджак на песок. Он проследил взглядом за людьми, прохаживавшимися по пляжу – все были заняты своими делами.

– Где ты? – заскулил голос из кармана.

 Элиша промямлил извинения и кинулся к пиджаку. Поглаживая камень рукой, он почувствовал, что голова начинает кружиться, и осел на песок.

– Солнечный удар! – он решил, что слышит голоса по этой причине, и попытался собраться с мыслями. – Кругом сплошные камни. И валуны на берегу, и тротуары, и дома, и драгоценные камни, и белый песчаник, и камни, хранящие окаменелости, и надгробья. Чего больше на свете – камней или людей? Кто знает…

– Дамей ампоко демазал и эйчамей ал мар, дай мне немного счастья и брось меня в море! – повторил камень, и Элише захотелось расплакаться.

 У камня не возникло рта, форма его оставалась прежней, в нем не было ничего человеческого, и вместе с тем он говорил на ладино с интонацией, напоминавшей Элише бабушку.

– Что это значит? – прошептал он и устыдился.

– Как, ты не знаешь наши пословицы?

– Будь у меня жена, этого бы не случилось, – подумалось ему. – Всю жизнь я маялся. Когда я был проклят? Может, это тетя Рашель меня сглазила.

– Ну и болван! – сказал камень.

 Элиша стал молиться, и чем дольше молился, тем больше ощущал растущий в душе ужас. Камень молчал, только под конец произнес: «Аминь!» Он закрыл глаза и мысленно пожелал быть похороненным в мягком песке.

– Дай мне счастье! – снова попросил камень.

– Ты просишь счастья у того, у кого его нет, – сказал Элиша.

– Да ты порядочный скупердяй.

– Как мне поделиться тем, чего у меня нет?

– Но злосчастье же у тебя имеется?

– Верно, – шепотом согласился Элиша. – А зачем тебе злосчастье?

– Бескрайнее море смывает всякое горе.

– Ну, скажем, ты меня убедишь, и я вручу тебе свое злосчастье. Как же мне бросить тебя в море? Я обещал тете Рашель, что буду хранить тебя со всей тщательностью и передам в наследство сыну или дочери.

– У тебя есть сын или дочь? – спросил камень, похоже, зная ответ.

 Элиша промолчал.

– Теперь он молчит, как камень. Эй, проснись! Тебе уже под тридцать!

 Маленький мальчик подошел к берегу и с завидным легкомыслием стал кидать мелкие камушки в соленую воду.

– Мир настолько полон явных знаков, что похоже, никакой свободы выбора на самом деле не существует, – подумал Элиша.

– Ой, бово! Ну же, соглашайся! Ты думаешь, мне легко? – сказал камень.

– Не соглашусь. Данное тетушке обещание важнее личного счастья, – вдруг сказал Элиша, решившись вернуть камень в карман и самому вернуться домой. Он стосковался по матери и стал опасаться, как бы с ней не случилось в его отсутствие чего-нибудь страшного.

– Красивые слова, – заявил камень.

– Ты не согласен?

– Это не мое дело. Выбор в твоих руках.

– Но ты-то что думаешь? Ты, древний и мудрый?

– Я камень, дурик!

– Говорящий камень.

– Великое дело – говорить… Делать труднее.

– Эль Дио! Что же мне делать?

– Решай сам. Я умолкаю.

– Шоко-шоко! Лимон! – прямо над ухом Элиши прокричал торговец мороженым с белым лотком на колесах.

Тот с перепугу распластался на земле, накрывшись пиджаком.

– Приятель, ты в порядке? Ты красный, как рак, – спросил мороженщик.

– Голова побаливает.

– Выглядишь совсем плохо. Ты что тут делаешь?

Элиша разжал кулак перед самым его носом.

– Это что? Камень? Слышь, хочешь водички? Похоже ты схлопотал солнечный удар.

– Да… Нет… Проваливай!

– Пошел ты! Я только помочь хотел!

– Ты готов? – спросил Элиша у камня, но тот не ответил.

 Он снова осмотрел его. Камень как камень. Серенький, увесистый. Сколько рук его держало, сколько надежд на него возлагалось, сколько уст его лобызало! Элиша тоже поднес камень ко рту, приложился к нему пересохшими губами и, закрыв глаза, подумал:

– Забирай мое злосчастье! Я хочу жить, хочу добрую, милую, богобоязненную жену, чтобы любила меня, и я бы ее любил всем сердцем. А прошлые и будущие поколения пусть идут ко всем чертям!

И изо всех сил швырнул камень в набежавшую волну.

ПЕРЕВОД С ИВРИТА: НЕКОД ЗИНГЕР