/отрывок из книги «Лексикон iнтимних мiст»/

«Калининград — европейские ворота России», — прочитали мы, как только въехали в него, European gate of Russia. Хорошо, что они у неё есть, эти отдельно взятые и вынесенные далеко за пределы страны ворота. Петербург должен был стать лишь окном, а тут целые ворота.
Калининград — это место, где Prussia meets Russia. Хотя, скорее, наоборот — место, где Россия поглотила Пруссию.
Калининград и Кёнигсберг — это даже не Братислава и Пресбург, не Львов и Лемберг, не Вроцлав и Бреслау, не Франик и Станислав. Кёнигсберг — это остров величиной с гроб Канта, а Калининград — это Россия.
На железнодорожном вокзале, всё ещё немного прусском в своей архаично-архитектурной основе, нас принимали с военно-морским оркестром. Почему не с военно-железнодорожным — так и останется загадкой. Я же знаю, что у них там наверняка есть хотя бы один военно-железнодорожный оркестр! Как и военно-пожарный, военно-воздушный и воздушно-десантный.
Я никогда не забуду самое начало: как АБо заметил первый испуг в глазах западноевропейских коллег: кириллица! Кириллические буквы, все надписи ими, Юропиен гейт оф Раша — ужааааас!
Военно-морской оркестр оказался отнюдь не единственным оркестром в тот день. С вокзала нас повезли с милицией и мигалками к памятнику Пушкину. И там нас уже ждал оркестр народных инструментов, на 90 процентов укомплектованный балалаечниками. Западноевропейские коллеги (некоторые из них) пустились в пляс — само собой, вприсядку. Дирижёр и художественный руководитель оркестра (заслуженный артист Федерации) артистично и заслуженно тряс разлохмаченными на ветру патлами. Концерт под Пушкиным продолжался не меньше часа. Прошу прощения за неучтивость — я должен был написать «не дольше часа», после чего поблагодарить.
В тот день случилось ещё много всего. Помню митинг-реквием у вечного огня, где немецкие коллеги обречённо возлагали венки к монументу своим освободителям, ещё и благодарив за это. Благодарить следовало прежде всего маршала СССР Василевского за его гениальную тактическую задумку — начать штурм исключительно силами пехоты и в то же самое время провести артподготовку, вследствие чего потери пехоты от собственной же артиллерии оказались на порядок выше, чем предполагалось.
Помню также диско-шоу с гибкими блядовитыми девчонками на эстраде «Домского собора» и присутствовавшего там в первых рядах господина губернатора. Во время поэтических чтений последний внезапно проснулся, услышав украинскую речь, и с места пожелал, чтобы АБо почитал ещё, но что-нибудь из Тараса. Губернатор оказался земляком — не из Пруссии, а из Малороссии. Это огорчило нас и обрадовало одновременно.
Потом ещё одно диско-шоу (в стиле — как бы его обозначить? — блэк-фэнтэзи?) на газоне перед Башней Дона. Потом целый ряд застолий и морская прогулка с адмиралами и генералами. Нам было жутко безопасно за их широкими спинами. Нас никто и пальцем не тронул, хотя мы не всем нравились. От водки и корабельной качки у нас начались всяческие морские болезни, но мы выстояли.
Всё это продолжалось два дня и две ночи. В понедельник, с милицией и мигалками, нас отвезли на вокзал, где проводили с военно-каким-то оркестром. Калининградские девчонки висли на шеях у западноевропейских коллег и намекали на возможное продолжение. Западноевропейские коллеги в последний момент вырывались из их объятий и с перекошенными от страданий лицами уже почти на ходу запрыгивали в вагоны. Девчонкам оставалось лишь писать письма кириллическими буквами.
Поезд отправился в Вильнюс.
Иммануил Кант перевернулся в своём Кёнигсберге.

ПЕРЕВОД С УКРАИНСКОГО: ГЕОРГИЙ ЕРЕМИН