ИЗ ЦИКЛА «ГГРЕЧЕСКИЙ ДУХ ЛАТИНСКОЙ БУКВЫ»

* * *
Тиберин[1], между твоими пальцами Тибр и в вашем общем горле два
младенца
ты боишься сделать глоток и только дожди питают тебя цветёт фаланга
Мульвиева моста
тебе пришлось подставить вместо рук спину и городская река стеной
упала на город когда по мосту проезжал триумфатор
а на его белых плечах невесты из всаднических семей а на их плечах
Клеопатра Цезарион
и все солдаты раздевшиеся донага чтобы перейти вброд
над их головами парили доспехи
(твои уши залиты водой, но я скажу тебе – для Цезаря все вокруг римляне,
мой текучий гений, что римляне, что аллоброги, и только римляне – греки)
и в тот день у тебя как у горы появился хребет но на следующее утро исчез
словно огромная рыба
словно Эней в акрополе ещё не предавший Трою
он возложил на могилу отца шерстяную повязку или бросил с размаху
стеклянный мяч
 
ты завтра встанешь и в твоё русло лягут смоквы срезанные верхушки холмов
мягкая окрашенная кожа

лента длинная лента Тибра которую ты хочешь пить

* * *
Антикитера[2], к тебе плывёт Родос
на римском корабле. Ρόδος, кусок Эгеиды, теперь, Αντικύθηρα, твой
пленник. его полевые травы растут в Малой Азии и на Крите. но
антикитерские  пчёлы уже лепят две полураскрытые губы венчика
родосского тимьяна, медоносящего кустарника, на коже его листьев твой
язык. ты пьёшь Родос, Антикитера, как сырое яйцо.
только зачем тебе его дары – эти застывшие лошади Гермеса и Диомеда,
гигантский Геракл, бронзовый Эфеб с укатившимся яблоком раздора или
головой Горгоны? пальцы его держат шаровидный воздух, дрожит пустая
сфера без границ в его растопыренных пальцах, волосы как золотой
венок. Антикитера, ты заселена перелётными птицами.
неужели ты падка до монет и стеклянной посуды, женских серёг
в виде смеющихся богов, красных и зелёных самоцветов в браслетах?
иного ждут твои придонные водоросли.

Гиппарх положил на палубу триеры Солнце и Луну. эллипс лунной
орбиты застрял в зубчатом колесе. у каждой из планет треугольные
зубья и бронзовые шестерни. сферы из золота, серебра и деревьев ценных
пород принадлежат шарам огромной звезды и шести известных планет.
 
освободи светило из механической Вселенной, и со дна Эгейского моря
встанет солнце. не ты ли, Антикитера, теперь пуп земли.

БИБЛ

 
я сейчас построил мост между Эфесом и Библом – осмелев,
хотел ответить я Павлу, но в эту секунду я родился в его устах
и мог только вдохнуть эфесский воздух.
мы, пришедшие послушать его, стояли на солнцепёке и смотрели
на измученного странствиями Павла, никто не задавал вопросов, на крупной
лошади подъехал легионер, лошадь не хотела стоять на месте, запах
римского пота всюду в Эфесе, уставший Павел говорил всё тише.
нас было мало, неделю назад к Аполлосу пришло и то больше народа.
впрочем, день сегодня слишком жаркий, да и дела не оставить.
Аполлос не упоминал Святого Духа. я внимательно слушал его, но тогда
не родился.
Павел почти шептал, потом он ушёл, и все ушли, сосед звал меня «Колот, все
разошлись, иди домой», но я остался.
в руках у Павла был город. влиятельный древний город,
даритель, ему по щиколотку молодой Рим. тысячу лет назад египтяне
мечтали о кедре с севера и плыли в Библ
за ценным деревом. там происходило важное,
кедры и кипарисы грузили на египетские библские корабли,
а через сотни лет к нам в Грецию начали возить папирусы – библос.
я переминался с ноги на ногу, хотел найти Павла и поговорить с ним
один на один, но потом подумал, кто я в сравнении с ним, ничтожный житель
малоазийского города, пусть и сильного, но не такого сильного, как благая
весть в устах Павла, умеющая рождать людей.
финикийский город остался в руках апостола, в разные стороны от головного
храма лучились крепкие улицы, за городом открывались взгляду поросшие
густым лесом горы.
книга обретала имя города, уже сожжённого амореями и восставшего
из праха, Павел ел ячменную лепёшку, запивая её водой, возле него
никого не было, эфесяне любовались уходящим в солнце мостом.

РАЗГРАБЛЕННАЯ ТРОЯ

морю больно, резок киль корабля Менелая, прожжена дорога к нему
для Елены.

Вергилий, видишь, в грубых мешках несут к Дарданским
воротам розовые плечи и кудри Елены, кто-то посадил её, задыхающуюся,
на закорки, кто-то вынул её изогнутый кинжал из спины не дышащего
Деифоба. почему ты молчишь об этом, Вергилий? 

Менелай, как пёс, с разбегу бросается на Елену, заточенный с двух сторон
клинок между их щеками.

никто и не вспомнит о Елене и Менелае.

яркие глаза Кассандры в ваших
глазницах, Вергилий и Аполлодор, её ужас перед Малым Аяксом в ваших
раздувшихся ноздрях.

Τροία, Троя, как ты уместилась потом в зрачок фригийца, в пустой зрачок,
неужели ты была крошечной, Троя? с городской стены твоей
упал ребёнок, осиротевшая Андромаха бежала к самому древнему лавру,
туда, где на пороге собственного дворца был зарублен старый Приам. земля
в этот миг поглотила Лаодику.

горящая Троя с игольное ушко, она меньше Энея, со всей его семьёй,
сокровищами и украденными статуями богов. его берегут как крупную
добычу, греки подарят его Риму, а Трою затопчут и сожгут их безумные
солдаты и потом фригийцы, затопчут и сожгут невидимый город у Эгейского
моря.

чёрная собака-звезда скоро громко залает на брошенном раскалённом небе.

ИЗ ВЕНЕЦИАНСКОГО ЦИКЛА

* * *
зёрна
моего зрения
кормят
разбежавшихся птенцов
которых так хочется собрать с твоей детской верхней губы
и мягкой поросли подбородка
и вернуть в гнездо языка

но я слушаю твои стихи и мои руки заняты
воздушными слепками
ритма твоих пауз
и говорения

начиная петь
ты дуешь в парус своих носа и губ

если прижаться поющим лицом к моим волосам
в них откроются люки
впускающие в себя твои плывущие вперёд черты
и каналы венеции под ними



 
ВНУТРЕННЕМУ ЛАНДШАФТУ

ступивший на мостки
капитан корабля
похож на выдыхательное движение
или застывший в воздухе манёвр шахматного коня

короткая ночь на плавучем мосту Понте-делла-Монета
и звёзды

пальцы моих зрачков знают только воздух возле твоих губ и носа

ты роскошен посреди своего пейзажа
растущего к естеству а не усилию

за кромкой ночи тает грифель

ПОДЪЯЗЫЧНАЯ КОЛОННА МОСКВЫ

На речном теплоходе – и вокруг тебя, и под тобой Москва, водный корень города, его ухо, залитое водой. Тебе хорошо, потому что внизу раковина, потому что ты пронизан городом, стоящим на берегу на коленях и окунающим в воду золотой купол воздуха.

ДОМ

прозрачные кубы воздуха у эстакады –

шахматная игра
между флейтой пана
и лесным рогом эйхендорфа 

тень креста лежит между тёмными и светлыми клетками

делаешь ход
и из звуков лесного рога
в пустоте
под ногами вырастает крыльцо дома

Москва, 6 сентября 2016

PARISIUM

ЯЗЫК
 
этот звуковой пейзаж
рождается внутри арки между рёбрами гиганта
 
вверх
– кольцами! –
брошена цветная бечева
небесные всадники обвязывают ею шеи своих лошадей

танцующее небо
 
собор осыпается до колокола

сколько золота и серебра в бронзе языка!

купол раскачивается
и бьётся
о царственный неподвижный язык
Бога
в зрачке каменного окна-розы

Париж, Нотр-Дам де Пари, 19 августа 2016

* * *
parisium
нежится
на спинке латинского языка
лежащего на дне сены
под горой святой женевьевы
вдоль узких улочек латинского квартала

как стрелы
летят в небо лучи языка
в шёлк
завернута тишина
колоколов
площадь измерена
голубиными шажками
рослый лувр опустился на колено
перед цветком
выросшим между плитками на мостовой

Париж, август 2016

БЕРЛИН

Берлин — город ясного сознания и мягких вибраций.
Передвижение по его транспортным веткам скорее похоже
на вспархивание, в то время как в Москве находишься
внутри шумных артерий. Ликвор Берлина пульсирует
насыщенно, но ровно. Шезлонги у Шпрее, исхоженные,
хорошо знакомые места, знающие вкус жизни люди — город-
гигант хочется измерить птичьими шагами, рассмотреть на
ладони, потрогать его веки и кончики прохладных пальцев.
Мифический Зигфрид опускает на мостовую и парапеты
ладонь в каменной рукавице, на стенах замков оживают
великанши, а молоточки цвергов прозванивают толстую
глухую руду в поисках колокольчиков счастья.
Под тобой благодушная, тяжёлая Шпрее, ровный ход
небольшого изысканного судна, мимо движется застывшая
история архитектуры, ты греешь руки о белый фарфор
с горячим шоколадом, и вдруг на берегу раздаётся птичий
плач скрипки… Зрение выхватывает фигуру скрипача,
а энергия блаженства уже начинает движение от горла
к животу, ибо всё сошлось в одной секунде как точке
соприкосновения стрелы с тетивой, смычка со струной
той самой скрипки на исчезающем берегу. Эта ситуация
объясняет подобные секунды, когда пересекаются лучи не
внутреннего-внешнего (похожего на дом с невидимыми
стенами — шедевр природы и искусства, блаженство
на кончиках рецепторов, воспринятое от любующегося
творением взгляда мастера), но и только внутреннего.

ПЯТИГОРСК

Пятигорск — игра точек зрения, ракурсов, кадров. Город
То раскинется покладистой игрушкой у подножия гористого
обрыва, то заинтересует ажурным балкончиком… Ты всё
время идёшь к нему вверх, дыхание взволнованно, а он тих,
приветлив, растворён повсюду.
С высоты Эоловой арфы город нежно слепит глаза.
Прозрачный день. Эльбрус как на ладони. Канатка
На Машук скоростная, а на вершине понимаешь, что время —
куколка. Его можно бросить в дорожную сумку и забыть.

 

[1] Тиберин – гений Тибра.
[2] Антикитера – греческий остров, возле которого затонул римский корабль с так называемым антикитерским механизмом на борту – прибором для определения положения Солнца, фаз Луны, солнечных и лунных затмений и др.