1

Мы ходили гулять за красный мост,
думали отдохнуть около реки,
думали нам все нипочем,
только отдохнуть и дальше идти,
но ветро веток шум,
убаюкивает наводнение душ,
и горит, золота, ядовитая суть,
мёда что течет под нёбом неба,
по горлу, что криком диким кричит,
и всякий вспугнутый зверь бежит,
так и мы, среди леса, в страхе бежим,
и стираем пыль с глаз,
режет сильней, чем порезы на молодых деревьях,
что гибнут среди сухостоя дней.
Я хватался за тебя, как за спасение,
я держался за твою руку,
но мы оба знали, где наш дом.

2

Снова чёрный ветер появился в нашем краю,
снова свистит надрывно,
бередит музыку скрипящих лип.
Гаснут лампы, лампадки, свечи,
пролетают обрывки чужих разговоров.
Осушая бокал за бокалом,
сам стаю мягким, снисходительным к грустным одиноким музыкантам,
что бренчат на старых дырявых гитарах.
Все живет в разнообразии звуков и форм,
в пятнах света, что заменяют тепло,
только ветер,
пронзительный ветер,
проникает в глухие углы.
Сколько нужно дорог пройти,
что бы домой прийти?

3
ДОМ.

Что сказать о месте, в котором не был?
Точно так же как луч не знает солнца,
так же и человек не помнит материнского лона,
только вспоминает даты, месяца, сорванные в отчаянии листья.
Вырванная из души жизнь оставляет после себя глубокие следы,
так и отпечатки дома, словно стигматы на наших руках,
по не многу напоминают про другое бытие,
в Доме, где круглое и простое
слово, а скорее эхо – раскрывает мир,
становится тоньше и исчезает за ним во след.

МОСТ.

Основа государства.
Его поддерживают колоссы человеческих душ.

Встроенный в город
соединяет два берега.

Маятник времени бежит,
пробегая над мостами, картами, и сердцами.

Вместо реки, ручеёк журчит,
под осиротевшем небом,
под моими ногами,
перед творцом,
и ни чем другим

***
Пускай спят в окаменевшем городе мосты, дома, трамваи,
укрытые снегом лавки глубиною в колено,
пускай спят лавры далёкие и Лавры близкие,
пусть спит, отдыхая отец и сын,
пускай будет мать в тишине теплотой сновидений укрыта.
В это время.
В самой сердцевине ночи,
забываются и грехи, и проклятья,
все прощается в одинокие времена,
все прощается в сердце,
в самой его глубине.
Вроде обнаженным на снег и не страшно,
когда из нутра печет,
но боль проходит с трудами и потом?
Боль проходит с добрым словом,
если ветер разгонит тучи,
если звезда на небе сияет,
если тёмно-коричневый станет светлым,
если поцелуй останется на щеке,
если Храм в объятия примет тело твое,
для меня единственное
то любовь будет наполнять смыслы,
как водой ключевой заполняют кувшины,
как молоком поят детей,
как жизнь повторит себя,
очумевшая, пьяная после долгой
грустной, седой, и страшной зимы.
Птицей сорвется в полет,
Человечьей душою не больше, и не меньшей чем мы,
тех, кто ходит и дает,
тех, кто не просит и не дает,
тех, кто слышит про Это.

ПОСЛЕ (POST)

На строительство ушло несколько десятилетий. Позвали лучших мастеров для того что бы построить самую большую башню в мире.

Мысленно мы давно уже хотели увидеть Бога и сказать ему, что мы это он. Было потрачено много денег, и миллионы жизней. Но ради идеи, мы могли закрыть глаза, прикрыть ладонями уши, чтобы не слышать криков, тех кто, не выдержал на этом пути, и упал в бездну. Печи перед башней работали безупречно, они перерабатывали тела на пепел. Поэтому некоторые из нас даже не знали, что та дымовая завеса, что обволакивала средние этажи, на самом деле это души тех [не] одиноких в своей смерти людей. Нас охраняли военные в униформах. У них была железная дисциплина, и они придерживались равнения, поэтому очень часто они прощелкивали беглецов со стройки. Но их быстро находили немецкие овчарки и разрывали на куски. Только единицам удавалось бежать тем, кто впадал в анабиоз, ждал в каком-то тупом смирении. Но таких было не много. Те, кто сопротивлялся, обычно падал вниз… Случайно или нет? Это, в конце концов, не важно. Главное то, что строительство продолжалось, как и наша вера в соединенность с вселенной, к которой устремлялись наши голоса. Но однажды, в один день, это было весной, когда таят снега… Теплый ветер разворошил мысли конвоиров, они почувствовали, что-то еле уловимое, что-то такое что напоминает о теплоте родного дома. Охранникам начали сниться розовые сны, о далеких звездах, про огни ново созданных городов, про рождение золотых детей. Они начали вспоминать родные дома, впадать в некую ностальгию, как и каждый, кого забросили в эти пески. И мы надоели им, они отреклись от нашей идеи. И тогда началось избиение.

Мы бросали в них камни, мы требовали, чтобы они вернулись, мы строили 1991 этаж, мы должны были закруглить мир, сделать его целостным, им нужно было лишь немного подождать, совсем чуть-чуть, немного. Мы умоляли их стоя на коленях. Наши цепи, которыми мы были связанны, начали рассыпаться прямо на глазах. Господи! Думалось мне, неужели я не увижу тебя? Неужели я не услышу твоего голоса? Неужели я не войду в твое сердце?
И тогда случилось землетрясение.
Бог гневался.
И некоторые отчаявшиеся начали бросать кирпичи прямо в небо. И тогда я услышал, как трещит оболочка мира.
Я бежал.
Я бежал вниз на самое дно мира, назад к земле.
Пролеты были пусты, все люди давно сбежали. Я переживал священный ужас, то состояние когда ты встречаешься с Ним, когда ты слышишь голос Его, этот первобытный страх и был словом, которое есть космос.
И спустившись в низ, я услышал небесный гром, я слышал, как Она падает, а вместе с ней падало и небо. Осколками стекла, которое застревало в песке, которое застревало в наших телах, и тогда история перестала существовать, и боль от порезов была нестерпимой. И тогда я остался один на один с Ним и его пустыней. Все другие, начали строить домики из стекла, того самого которое они доставали из тел своих, чужих, мертвых, живых, и смеялись над Ним и радовались как дети.