***
спи мій Янчеле Янкеле Яне-Іване
жовтий трамвай дитинства
привезе на вулицю всіх живих

там батько не гойдається на люстрі
і мати завжди годує сусідських дітей
бо чужими бувають лише дорослі

ми ніколи не виростемо з нашої ненашої вулиці
ми ніколи не виростемо з нашого ненашого дома

небо укрите зірками Давида
кличе тебе на ім’я
йуд аїн нун куф ламед

не називай свій інвентарний номер
вийми із вух всюдисущий нацистській гамір
і не питай чому німецька культура можлива після Освенцима

спи-засинай мій Янкеле
спи-засинай мій кецеле
чужими дорослими бувають лише євреї

***
уникаю люстерок
бачу обличчя хвороби

як ти личиш мені світле обличчя хвороби
як молодо виглядаєш
яка в тебе ніжна шкіра

лахи старі латаються довго
доки не трісне по швах
і – швах

з лінії розмежування виходить срібляста бабуся
шлях був нестерпний каже
але зараз в тілі веселка
гойдається з рук на ноги
догори дригом
до чорта богом

ружа в животі зацвітає
шипами назовні
на ніжці незламній

***
із тринадцяти років він котиться країною
як торба ятками провінційного ринку
стрибаючи з плацкарту в плацкарт
ніби комар спинами пасажирів

я солдат дороги — каже він —
я не вмію жити в будинках
всі ці історії про родинні цінності
вигадали спецслужби
аби тримати людей в ременях безпеки

я залишив усі страхи на полицях бібліотеки
що збирали три покоління поспіль
як лишають провідникові зім’яту постіль
мені не потрібні милиці з цитат та чужих досвідів
бо з кого спитати якщо світ виявиться поганою книжкою

я граю пісню життя на будь-яких інструментах
не знаючи нот і не боячись зфальшувати
який сенс роками сидіти в консервній банці
якщо промені гармонії не досягають підвалу
в якому ти здатен почути лише три акорди

він так і не зміг пробачити матері
що з усіх чоловіків цього довбаного світу
вона вибрала того бороданя з кривими ногами
що навіть під час сексу слухав шансон
і так і не навчився правильно вимовляти слово «паляниця»

***
на полотні мови
поезія завжди залишає сліди
губ червоних від масної помади

літературознавці так і напишуть
кров

критики додадуть
риб’яча

***
мой друг говорит у меня проблемы с гендерной идентичностью
я хочу чувствовать себя андрогином
мне нужно купить новые кроссовки
поехать на Воскресенку на улицу генерала Ватутина
я не хочу быть частью семьи коммуны социальной стратификации
я просто хочу иметь возможность выйти на пробежку
поэтому я примеряю на себя маникюр и женские модели поведения
и думаю черный цвет или белый может быть розовый
и когда дохожу до границ пола проваливаюсь
и на другом конце города не нахожу нужного размера
не обнаруживаю себя в теле мужчины женщины
не обнаруживаю тела себя в мужчине женщине
не обнаруживаю мужчину в теле женщины
не обнаруживаю мужчину в теле мужчины
не обнаруживаю женщину в теле мужчины
и не понимаю где мне теперь искать эти чертовы кроссовки
я думаю об этом в перерывах между чтением и работой
я не знаю что делать если понадобится выйти на улицу
я не знаю что делать со всем этим ворохом одежды для чужого тела
я не знаю я хочу я чувствовать я не понимать

***
из точки А в точку не А движется машина
со свежеструганными гробами

навстречу ей — колонна
свежеумерших покойников

то-то будет встречка
то-то будет радость от примерки

ароматологи утверждают
запах хвои успокаивает нервы
и снимает перевозбуждение от жизни

***
странно что тебе здесь есть ещё помнить
убирайся к чёрту в свою Россию
не склала екзамен з української ггг
jesteśmy w dupie kurwa mać

слова редуцируются до корней
гиперкоммуникация
гипокоммуникация
семантическая нагрузка суффикса ёк

фрикции города
фракции немотивированной агрессии
less heart

фриланс
фри-джаз
фри картопля

поиграем в бутылочку
весна

***
под теплыми одеялами молчания
в теле болезни путешествуешь
в праздности слепоты
в коконе раздвоенной воли

ощупываешь очертания букв
о нет мой сидур звучал по-другому
если мы все еще в пределах еврейского алфавита
отверженные в радужной оболочке ковчега

темный коридор неразличения
сворачивается лентой красно-горячей
от жертвоприношений многим богам

но мы ли здесь умом потрудились?

ОТВЕТЫ НА ВОПРОСЫ «ДВОЕТОЧИЯ»:

1. На каких языках вы пишете?

На русском и украинском.

2. Является ли один из них выученным или вы владеете и тем, и другим с детства?

Сложно ответить на этот вопрос однозначно, без необходимых оговорок. Оба языка — с детства, но по-разному. Русский язык был тем, что называется материнским языком. Впитанный из воздуха, подслушанный из-за стеночки в мамином животе. Украинский до распада СССР присутствовал в пространстве бессознательного, находясь как бы в шапке-невидимке. Это непросто внятно артикулировать, детский пласт памяти у меня размыт. Но при этом не было ощущения украинского как языка чужого, навязанного или пришлого. Он был таким же родным, своим, только вокруг тебя на нем не говорили. Тут надо сказать, что я родилась и до 30 лет жила в Донецке, где русский язык, за очень редкими исключениями, был единственным языком коммуникации в самых разных сферах. Во всяком случае, я помню это именно так. При этом какие-то надписи на улицах, книги в доме, выражения в речи родителей, которые они слышали от своих русифицированных предков, присказки, застольные и праздничные песни, мультики в телевизоре были на украинском. К тому же, украинизмы всегда присутствовали в речи людей разных социальных страт: одним украинские аналоги казались более точными, другим — более выразительными или колоритными, третьи — их просто не замечали. Так или иначе, но до 1991 года украинский в моей жизни присутствовал как возможность, как свое иное, как вторая рука, которой тоже можно научиться писать. Тут нужно сделать оговорку, что бабушек-дедушек, которые могли бы со мной на нем поговорить, к моменту моего рождения в живых не было. Я не знаю, насколько мой случай типичен. А вот с распадом СССР, мне как раз было 7 лет, украинская речь обрушилась на дончан из телевизоров и радиоприемников достаточно интенсивно. У людей моего поколения даже есть шутка «я учил/ла украинский язык вместе с Аллой Мазур» (это диктор на одном из каналов). И через некоторое время все перестали замечать, на каком языке идут фильмы, новости, реклама. При этом все ощущения от столкновения с украинским были совершенно зачаровывающими.

То есть, с одной стороны, пассивный билингвизм у меня с детства, но если подходить строго, то украинский язык для меня выученный. Все-таки одно дело, когда ты слышишь живую речь с младенчества, со всеми ее оттенками, окказионализмами, неправильностями, региональной спецификой, и совсем другое, когда вокруг все говорят на другом языке. Но сам характер его выученности не такой, как, скажем, в случае с польским, где все приходилось учить с нуля. Это больше похоже на восстановление дома, от которого сохранился фундамент.

Долгое время украинский был для меня больше письменным, чем устным. И даже сейчас асимметрия между письменным и устным украинским сохранилась. Письменный — богаче, зато из устного приходит живая вода и кайф от звучания-говорения.

3. Когда и при каких обстоятельствах вы начали писать на каждом из них?

Истории себя в рассказах родственников у меня почти нет, поэтому за точность «когда» я не ручаюсь. На русском я начала писать в 10 или 11 лет (о качестве мы сейчас не говорим), на спор с одноклассницей. А на украинском — лет 8 назад. Это была спонтанная интенция, абсолютно не контролируемая. Как если бы растение, которое долгие годы стояло у тебя на подоконнике, внезапно зацвело. И относительно регулярно — с 2014 года, что отчасти связано и с русско-украинской войной, и с переездом в Киев. Влияние живой речи и украинский из книг-песен-фильмов отличаются примерно так же, как живой звук в филармонии с хорошей акустикой и самая лучшая запись. Язык подхватывает тебя и уводит за собой, как гамельнский дудочник.

4. Что побудило вас писать на втором (третьем, четвертом…) языке?

С одной стороны, желание освоить и присвоить культурное пространство, по отношению к которому я все это время была лишь реципиентом. Тут довольно точным будет грубое сравнение — пометить территорию. С другой стороны, осознание сложности своей идентичности на фоне войны, распадающейся картины мира и переосмысления себя в нем; в этом процессе внутренней пересборки второй родной язык очень помогает. С третьей, разрешение себе писать на украинском. В какой-то момент язык уводит за собой — и ты, со всеми жуткими травмами советской школы, уже не боишься оступиться и наделать ошибок. С четвертой, военный опыт и гражданско-политическая позиция, что превращает письмо на русском в акт если не драматический, то проблематизировавшийся. И здесь важно сказать, что мне неинтересно переводить себя на украинский, т.е. я не хочу записывать свой русский текст, себя как русский текст, украинскими словами. Мне хотелось бы открыть себя в украинском языке, услышать свой голос внутри украинской культуры. Поэтому к письму на украинском я очень осторожно подхожу.

5. Как происходит выбор языка в каждом конкретном случае?

Мне придется повторить то, что уже много раз говорили до меня: не мы выбираем язык, но он — нас. Что первый, что второй. Поскольку русский и украинский — два активных рабочих языка, постоянно переключаешься с одного на другой в речи, чтении, переписке, мыслях. И письмо не исключение. Практически всегда мысль начинает формулироваться и уточнять себя уже в конкретном языке. Всего два раза мне удалось зафиксировать момент, когда сюжет, который уже некоторое время жил в голове своей жизнью, но пока никак не проговаривался, мог начать разворачиваться в любом языке. В первом случае выбор был сделан в пользу украинского языка, потому что это была часть семейной истории, причем речь шла о Голодоморе, и текст выстраивался вокруг образа земли, который для украинской культуры является очень мощным и семантически нагруженным символом. На русском получилось бы стихотворение не просто другое, но и совершенно о другом. Фактически, украинский язык сразу же забрал текст себе, «выбор» — тут не вполне точное слово, конечно. Во втором случае выбор снова был сделан в пользу украинского языка, но тот текст, который на самом деле на твоем языке и ни на каком конкретном, все время как будто расшатывался ими обоими и сопротивлялся фиксации. Я даже перевела его на русский, чтобы посмотреть, как это будет звучать, но из него как будто выкачали всю энергию и воздух. То есть, по сути он получился межъязыковым, но зафиксированным в украинском.

6. Отличается ли процесс письма на разных языках? Чувствуете ли вы себя другим человеком\поэтом, при переходе с языка на язык?

Насколько я могу судить, в стихах на русском интонация и ритм практически всегда оказываются значимыми структурообразующими элементами, тогда как в украинских текстах больше формальной свободы. Но ни другим человеком, ни другим поэтом я себя при этом не чувствую. Хотя сама позиция, с которой ты говоришь, образ говорящего меняются. Но ведь они меняются и в разных поэтических циклах, например. Да и вообще меняются, потому что меняешься ты. Тут, возможно, стоит сказать, что я амбидекстр, поэтому два языка поэтического письма, как и две рабочих руки, кажутся мне вполне естественным способом быть.

7. Случается ли вам испытывать нехватку какого-то слова\понятия, существующего в том языке, на котором вы в данный момент не пишете?

Русский и украинский языки не до такой степени далеки друг от друга, чтобы что-то такое ощущалось как проблема. Скорее, приходится сталкиваться с нехваткой проживания того или иного опыта в определенном языке. Например, у меня не было детства на украинском языке, соответственно, в украинских текстах не могут появиться какие-то слова или реалии, которые были в то время. Или вот у меня не было бабушки, живущей в селе и говорящей по-украински, соответственно, нет личного семейного словаря и специфических региональных идиом, которые могли бы пригодиться. Я не умею ругаться на украинском или, например, приходить в ярость, а это значит, что тексты, связанные с эмоциями этого спектра, скорее всего, напишутся по-русски. Я хочу сказать, что нехватку слов, о которую я бы спотыкалась, я не замечаю, иначе и писать не стоит, потому что получится текст, написанный одним языком, но записанный словами другого.

8. Меняется ли ваше отношение к какому-то явлению\понятию\предмету в зависимости от языка на котором вы о нем думаете\пишете?

Скорее меняется видимость этого явления, понятия, предмета. Значения, звучание, этимология слов в украинском и русском не тождественны, не говоря уже о лексической сочетаемости, оттого и отношения, в которые они друг с другом вступают, иные. Хотя, возможно, этот вопрос ровно о том же, но сформулирован иначе. Но для меня это скорее не отношение, но понимание, степень погруженности, сама возможность подумать о чем-то. И в этом смысле какие-то коннотации, аспекты и стороны вещей в одном языке удается ухватить и артикулировать, а в другом — нет.

9. Переводите ли вы сами себя с языка на язык? Если нет, то почему?

Только если этого требует внешняя мотивация. Например, переводчик не знает украинского/русского или чтобы текст прозвучал на радио. Сама же я не чувствую такой потребности. Мне гораздо интереснее перевести текст другого автора, я вижу в этом удовольствие и работу, а переводить себя — пережевывать пережеванное. Если попытаться рационализировать это внутреннее сопротивление, то мне кажется, что для перевода нужно видеть текст как объект, а авторство этому мешает, стесняет, ограничивает свободу. Поскольку перевод — это всегда интерпретация, то получается, мне придется интерпретировать саму себя и как будто во второй раз писать тот же самый текст. А зачем? Внешняя же мотивация дает задачу и азарт: получится или нет. Но еще лучше, когда тебя переводит кто-то другой. Все мои переводчики обращаются с моими текстами намного свободнее, чем это сделала бы я сама. И это очень интересно, потому что каждый из них в переводе что-то акцентирует или подсвечивает ярче (собственно, то, через что он этот текст прочитал, что его задело), и выглядит это так, как будто та же барышня, но с другой шляпкой или губной помадой. И опять же, это фидбек, а автоперевод — какая-то зацикленность на себе.

10. Совмещаете ли вы разные языки в одном тексте?

Такое случается, но мне кажется, что уместнее говорить не столько о разных языках в одном тексте, сколько о воспроизведении фрагментированной реальности, которую не приводишь к общему знаменателю за счет перевода. Такое, знаете ли, очень внятное ощущение, что перевод будет фальшью или упрощением.

11. Есть ли авторы, чей опыт двуязычия вдохновляет вас?

Я совершенно не умею проецировать работу других авторов на свою, это все равно что чужие глаза к собственному лицу приставлять, так что слово «вдохновляет» тут не подходит. Но в качестве примера практики, которая мне очень интересна, могу назвать Александра Авербуха. Он не только пишет на русском и украинском, но и создает тексты на как бы ломаном языке, с ошибками, интерференциями и неправильностями, в котором угадываются и суржик, и переход на русский или украинский с идиша, например. Я сама люблю нарушения нормативности, по поводу чего у нас переводчиками моих текстов каждый раз возникают жаркие дискуссии, все эти сломы и сколы, сквозь которые, как в «пелестрадал» Каренина, просвечивается что-то очень важное.

12. В какой степени культурное наследие каждого из ваших языков влияет на ваше письмо?

С одной стороны, я училась на русском отделении филфака. Второе, культурологическое, образование тоже было с опорой на русскую культуру (философы, примеры, параллели и т.д.) С другой стороны, я живу в украинском культурном и информационном поле. И думать, о том, что влияет на меня больше или меньше, — приблизительно как рассуждать, на кого ты больше похож из родителей. К тому же, есть же какие-то вещи из других языков и культур, не усвоенные твоей культурой, но усвоенные лично тобой. То есть, наверное, у меня пока что не было серьезного повода подумать о таком влиянии.