– Я хожу там, где никто не ходит, – сказал призрак, пришедший, как он объяснил, меня навестить. – Я говорю, с тем, с кем никто не говорит, – добавил он, после короткой паузы, в которой мне слышалась непонятная глубина.
– Я вижу того, кого никто не видит, – ответила я, – и это значит, что ты не настоящий человек, а просто видение, призрак.
– Я слышу тебя издалека, – сказал он, – как никто другой.
– Шел бы ты домой, – сказала я вежливо, – к черту.
– Но я живу не в аду, – мягко сказал он, – а в раю.
– Бедный призрак, – сказала я, – если ты называешь свой ад раем, то неудивительно, что ты называешь меня «никем».
– Твоя боль – это и моя боль! – ответил он словами из какого-то банального лозунга, слышанного им при жизни. – Вот почему я пришел за тобой.
– Ты пришел за мной слишком рано, друг мой, мне вовсе не хочется переселяться туда, где ты обитаешь, как бы ты свою обитель не называл.
– Там растут ячмень, пшеница, и колокольчики, – сказал он, и слеза скатилась по его прозрачным щекам.
– Но ты ведь призрак, а значит, и колокольчики и пшеница там тоже призрачные.
– Кто знает, может и призрачные, – вздохнул он, – но как они покачиваются на ветру!
– Ну, так и иди к своим покачивающимся колокольчикам! Я не готова переезжать туда, где ты обитаешь, и кто знает, возможно, не буду готова… никогда.
– С кем ты разговариваешь? спросила вошедшая в комнату дочь.
– Тут этот призрак опять… всё рассказывает о колокольчиках, растущих в аду.
– Нет здесь никакого призрака, мама.
– Я говорю, с тем, с кем никто не говорит, – объяснила я ей, чтобы она поняла всю глубинную суть происшедшего, и вдруг вспомнила, что это ведь были его слова.
– Понятно, – сказала она слегка подозрительным тоном и вышла из комнаты. Призрак последовал было за ней, но я схватила его за полупрoзрачную шкирку и выставила за дверь.