Есть поэты в этом реликтовом городе, но никогда
Не привечены. Возмущают его: конечно, давай, покажи
Их чуднЫе привычки, спрячь под рубищем сердцебиение, —
Но оно и сквозь это пробьётся. Зерно прорастёт…

Даже славнейший из мертвецов непременно будет оплёван —
Эми — была бесцеремонной толстухой, курила бразильский табак,
Женщина-боцман, чудачка, а реально — ничего внятного:
Говорила о Троцком на танцплощадках «кому за 30».

(А мать одной уцелевшей паршивой овцы
Сознаётся, форсируя гласные: «я не могу панять»,
Разгоняя опаснейших из друзей. Она понимает,
Что за скелеты мутантов прячутся в их шкафах.)

Но самый воздух иногда завораживает живым:
Солёный ветер с гавани, запах корицы,
Названья — элегии: вот вам Индийская Верфь
(О утраченный Катай!); в трущобах — полукруглые окна,

И Пруфрок видит полукруглые поля клонящейся кукурузы
На Пинкни Стрит. Встречает — но не скорбит,
Изгнанный друг, что уснул в Испании. Эта
Участь слишком странна и опасна, чтоб разделить.

(1948)

ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО: ИРИНА ШОСТАКОВСКАЯ