При знакомстве Глеб представлялся торговцем открытками. Но потом, когда грубые мужчины и их крикливые женщины, не знавшие о нем ничего, кроме имени, начали просить у него продать ему какую-нибудь коллекцию, он решил выдумать себе иной образ. Чаще всего он говорил, что просто коллекционер. И со всех концов света ему присылали по две одинаковые открытки. Одну Глеб оставлял себе, а на вторую клеил марочку и возвращал ее неведомому отправителю в далекий край.
Всякий раз, когда Глеб заходил в темный, сырой и холодный подъезд, он первым делом открывал погнутым ключом почтовый ящик и сильно расстраивался, когда тот пустовал. Бывало, что он спускался к почтовому ящику среди ночи. Может быть, почтальон пришел попозже, а поэтому лишний раз проверить не помешает. Но почти всегда почтальон приходил вовремя, а эта привычка уже была подобна мании.
Или же все дело в том, что Глеб был с детства человеком увлеченным и одиноким. А еще рос в суровом северном городе. «Два дома и три блокопоста!» — шутили про этот поселок на краю земли другие жители.
Из-за недружелюбного климата, кожа его лица была шершавой и пористой, как кусок пемзы. Когда Глеб смотрел на себя в зеркало, то ему казалось, что она как-то незаметно для него пропиталась сероватым землистым оттенком. На ее фоне белки глаз казались сияющими белоснежными жемчужинами, невесть как всплывшие из густого крахмального киселя.
Раньше Глеб много работал. А поэтому его запястья были широкие и толстые. Еще он носил длинные волосы и казался окружающим человеком мужественным. Но, обладая недюжинными физическими способностями, драк и конфликтов Глеб сторонился. И шумных компаний тоже. Вечерами он корпел над толстыми книгами и химическими реактивами на кухне, уже лет десять как служившей ему лабораторией. Почти все заводы в городе закрылись, а вот различного «сырья» здесь осталось на десятилетия вперед.
И чтобы навсегда забыть про удручающие финансовые заботы, Глеб принялся производить молекулы счастья. К работе он приступал только с хорошим настроением. Для этого он расцветил стены кухни рисунками диковинных растений, перерисованных с миниатюрных изображений. Он когда-то нашел их на страницах дорогих библиотечных энциклопедий. Такие же цветы были и на его банковской карточке, присланной из какого-то островного государства, где были разрешены абсолютно любые манипуляции с деньгами. Чтобы снять с нее деньги, Глеб чаще всего садился в самолет и ехал в совершенно другой край своей большой страны. Делал он это не чаще раза в год.
Несмотря на то, что общество людей было ему чуждым, слава о нем разнеслась далеко за пределы русского севера. Иногда Глеб представлял, как счастливый обитатель теплого города где-нибудь на другом континенте получает от него открытку, а затем погружается в состояние невесомости в стране Фантазии. Там шелест деревьев способен стать сигналом, а сплетения созвездий — ключом к познанию древнего, великого и божественного. Что для этого нужно было? Просто аккуратно срезать марку, разделить ее на четыре части и следовать велению сердца.
Глеб видел в этом ритуале финал большого пути. Потратив огромное количество времени на эксперименты, он разработал оптимальный путь к Вратам. Там путника встречали розовые эльфы с желтыми глазами, а звезды сияли улыбками и как бы благословляли паломника на прыжки по мыльным пузырям космоса. Длинны и ширины не было. Одни лишь чувства, свернутые в бумажный самолетик, пренебрегающий гравитацией.
Мысли о том, что он делает кого-то счастливым, согревали Глеба. Он улыбался, обмакивая марку в мензурку с вязкой жидкостью, обладающей теплым, голубоватым оттенком. Затем Глеб терпеливо ждал, когда марка высохнет. И, в конце концов, клеем, сваренным из порошкового крахмала, он аккуратно крепил ее на открытку.
Благодаря тяге к очищению себя от гневных мыслей, он мог из незримых образов создавать сложные вещества. Бывало, он часами томился над этими делами. Но ни секунды Глеб не ощущал себя несчастным. Наверное, дело было в том, что ему была свойственна мобильная множественность присутствия.
Он не ощущал его, когда выходил из квартиры и шел на почту мимо голых и диких цепей многоэтажек, тянувшихся с обеих сторон единственной асфальтированной дороги. В проеме между ними виднелась большая электростанция. Из возвышающихся над ней толстых труб плотными клубами валил дым. Казалось, что запахом этого дыма пропиталась каждая стенка. Он был везде. И порой можно было задохнуться от кашля. Иногда Глеб останавливался, чтобы постоять под козырьком. Там можно было спрятаться от дождя, но не от ветра. Его холодные и пронзающие потоки были истинными хозяевами этих мест. Они же рассеивали дым, за которым незыблемыми казались далекие перламутровые облака. За мраком ночи среди них можно было разглядеть звезды.
Сразу за кварталами начиналась ледяная пустыня, свободная от построек. Она напоминала о том, что свобода может быть не только убогой, но и подлой. Ведь никто не выживет в этих местах. Наверное, мысль о побеге и сделала Глеба тем, кто он есть. Сделала молекулярным архитектором, способным строить не за суровыми пустошами человеческих тел, а там, где теплилось стремление вырваться из злой зоны вечной мерзлоты.
Вдыхая летучие испарения котельных печей, Глеб ходил от дома к дому, стараясь не обращать внимания на лица прохожих. Вскоре он добрел до почты.
Маленькая комната в подвале. Там несчастная женщина. Она примет открытки из рук Глеба. В который раз удивится. Ей не дает покоя, что они отправляются в такие далекие места, путешествие к которым кажется такой же фантастикой, как и полет на край полярной ночи.
Открытки из разных городов. Яркие картинки. Абстрактные рисунки. Неумелые фотографии. И марочки. Марочки истинного счастья.
Однажды Глеб задумался, что когда-нибудь умные люди изобретут органический телескоп. Вместо микросхем у него будут живые ткани, способные мыслить. А затем каждую клеточку телескопа нужно будет снабдить его панацейной жидкостью, лекарством от скудоумия или присадкой для разума. Называй, как хочешь! Что он увидит, этот оракул далеких миров? Тут же увидит тех, кто готов салютовать цивилизации и открывать временные червоточины для каждого.
Но всему этому не суждено было сбыться. Глеб даже не догадывался, что впереди его ждут тяжбы репрессивного правосудия. Только он открыл входную дверь подъезда и уже было направился к почтовому ящику, как кто-то грубый и сильный повалил его, а затем принялся наносить удары ногами.
Внеземная жизнь отложена. Темный люд еще долго не сможет постигнуть места, где струится воля истинного знания. Глеб сидел в холодной и сырой камере один. Больше всего его заботило, что эта потрава обернется полным разгромом дорогой сердцу лаборатории. А многочисленные наработки, которые он хранил в стопках бумажных тетрадках, останутся лишь отпечатком на ленте времени. Пока, быть может, в мир не явится такой же мальчик, как он.
На суде горечь несправедливости пылала в нем. Чувства клокотали, а голос был неуверенным и совсем невнятным. Когда его обвинили в производстве и сбыте наркотиков, он всего лишь поправил неподкупную судью, что его наркотики были не простыми, а дизайнерскими. Но это не имело никакого отношения к делу.
Когда ему объявили срок, то он побледнел меньше остальных, потому что всем своим естеством желал встречи с Богом. А те, кто прямо из зала суда гнусно попрекали его, они ведь так ничего и не поняли. Когда всё было кончено, он в последний раз посмотрел на судью. Жилы на ее лице вздулись так, что едва не лопнули. А багровые щеки тряслись. Вскоре неуверенно покачиваясь, судья скрылась. А на Глеба вновь надели наручники, чтобы отвезти его в темницу, где только и остается, что жить одной лишь надеждой.