ПЕСНЬ О МАЛЫХ СИХ

взгляни
летящее горчичное зерно
лепечет и рыдает
в нём не уместиться
сверкающему окоёму

которому неясно

о чём засохшее зерно оно о головах
о добрых неживых
о нищих головах презренных гор
под шеей неба погребённых
перевернуть гору и станет как зерно
и засвистит
благодарная
насыщенная верой
живою сбрызнута слезой
о чём зерно слезы оно о сердце гор

взгляни
зерно
вдохни в него себя

о чём схватившегося неба
тугая сердцевина
о тех невинных что себе
заклеили глаза и рты землёй набили
и смотрят как живые
а бедное зерно по-прежнему о них
о милых неживых
о неба жаркой пуповине
протянутой от озера в горах

взгляни
зерно
великое
как бог
и верно
столь же
незаметное

о чём ночь-пуговица малая земля
где странницей презренной
ступает мысль зерна
о чём она она о скромности могилы

как горек жизни тихий уголёк
как одинок
горчичного зерна немыслимый зверёк
он о себе не помнит ни черта
и меньше чем соринка

кто рядом с ним весёлые друзья
кто видит его
кому зерно не о не о а хотя бы детская загадка
кто о зерне
кто в него поверит

людей тяжёлых вы́носит земля
уверенные в том
они не ищут под собой раздвоенный хвост дня
и топчут тень великого зерна
малого зерна
и братья его спят в колосьях медных
их некому пожать

кто станет другом горькому зерну
и похоронит — кто
и воскресит

взгляни
послушай
вот они
я с каменным лицом их перечислю
коготок свечи (луны волшебное дитя)
мерцающие
трели соловья (над платьем озера)
хозяин-смерть (всё то что дышит и поёт)

и божья странница земля
(и весь её святой народ)

(ФРАГМЕНТ ПОЭМЫ)

…
Воробушек трещит, когда подъёмный кран
Вываливается в растворе неслитных дуг.
Полыньи-Катулла, дрогну́в, кадык
Подземный очертил в час вспышки лета крен.

Раструб ли лютый, врабия ль беззащит
Струна — век одночасья летний не сковали.
Нет-нет, очарованья жар, ни Феба стрел шквалы
Зениц на караване зимы не стали объезжать.
…

***
с. с.
в светлице раковины спит
кристалл кощунственный огня
где лёд ланит в него горит
язык священная струя
и холод бросится на нас
как смерти пёсья голова
и мы как запертые львы
на шар усядемся небес
и голос как початок тьмы
нам в пасть расплавленный залез

в темнице раковины спит
кристалл божественный огня
ты в нём лежишь мой окоём
моя несметная заря

***
Ветви молчат в саду, закат безусловен.
Ты не спешишь, серебряный рыцарь,
ещё не оделось парчовой ристалище
кровью, ещё листьев доспех не сковал
морозный кузнец, дева-луна медлит,
глядясь в самоцветы, бледным жаром
одета, и полно, не остаться ли в горнице
сумерек, блеск, пена, пышность побед
могучих к чему ей, холодной?

Жаром пронзён, ты, малости комок,
не чета роскоши сада, и всё же, небесной
мудростью полон, раскрыться мечтаешь
земле, дарам её бренным себя вверить,
кустам насупившимся, безучастным головкам
спящих цветов изливая — солнца ли свет?
вечереющих чар струю? Подносить ли
золотому яблонь убранству зеркало
сердца? Све́жить всю долину Кашмира?

Милый мастер любви, отвори грудь,
позволь вылететь жалости стае, руко-
плещущей россыпи рубинов, зачем
звёзды закрыл ты ими от нас? Вслед
за жалением освободи желания копьё —
ты горишь, моя птица, за рощей
страстный луч рассеет ли мрак зрения, слуха?

Чёрен день и прекрасна ночь, словно
смерть. Я холодному счастью твоему
сложу достойную песнь. Отлучи нас
от смрада на задворках гниющей травы,
от тяжести камня решений, от искуса
кровью хвалиться, ты, так щедро её
раздаривший, так мало её имевший.

Утро ещё далеко, но ты уже там:
не жди нас, моя госпожа от поцелуя
уснула зимы, музы́ка-вещунья
ещё теребит за подол, посланник Господень,
ты попотчевал нас не на жизнь,
а на́ смерть, светлой столь сладости
мы не ведали ране и не отведаем впредь.

***
Как эта ночь хрупка
И как отвесны чайки
Скользящие сквозь лопасти воды

Мне грустно дерева слепое возрастанье
Перед ним дрожит
Волна и умолкает

Как эта смерть близка
Как тихо ангелы ласкают
Краюшку-жизнь

Дождь прогорит
Меня не станет