(СТРАННАЯ ИСТОРИЯ,
ОСНОВАННАЯ, ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, НА РЕАЛЬНЫХ СОБЫТИЯХ)

Доткомбум, полагаю, в свое время коснулся любого. Или почти любого. Перед оставшимися вне этого касания, я чувства вины не испытываю — у всех были равные шансы. Например, дизайнер Илья восемь лет штамповал рекламные квадратики в бесплатных газетах. Зарабатывал четыре тысячи шекелей в месяц и делил с тремя соседями задрипанную квартирку на окраине. Теперь он ездил на новом автомобиле. Носил чистую одежду. Развязно обрывал кого-то по телефону: «Я понял… я вас понял… Двадцать пять чистыми даете? Нет? Тогда, до свидания…»

Не был исключением и я. Когда приключилась эта история, работал уже в третьей по счету фирме. Называлась она «Сайберпасс» и занималась разработкой уникальной программы защиты сетей. В мои обязанности входили дизайн и поддержка сайта компании.
Основали фирму двое смышленых приятелей – Саги и Эяль. Выдвинули идею, написали грамотный бизнес-план. Убедили нескольких промышленников из старой металлургической гвардии вложиться в их предприятие. На счет новорожденной фирмы было переведено три миллиона долларов. Согласно плану, через три года все компьютеры мира должны быть защищены революционным алгоритмом «Сайберпасса». Перед Саги и Эялем встала задача – как истратить миллион долларов в год?

Первым делом, они сняли помещение. Огромный трехэтажный дом в Яффо, на улице Йефет. Дом, построенный в XIX веке турками, и служивший при них больницей, а при англичанах – тюрьмой. После англичан у здания сменилось несколько хозяев. Среди них были арабы, евреи, копты, даже один армянин. Последние двадцать лет оно стояло заброшенным. Облезлое, с пятнами рыжей краски на боках. Мрачные провалы окон заколочены досками. В здании искали приют бездомные яффские наркоманы.

Не знаю, во что Саги и Эялю обошелся ремонт. Под оком закона об охране исторических ценностей, дом на улице Йефет превратили в настоящий дворец. Снаружи он выглядел, наверное, таким, каким его сдавал заказчику турецкий строительный подрядчик. Внутри над зданием тоже поработали. Второй этаж разобрали полностью, оставив лишь узкую галерею. Так, что если задрать голову – видишь в пятнадцати метрах над собой потолок третьего этажа. С потолка свисала гигантская люстра с тысячью фонариками. Свет разбивался о хрустальные подвески, осыпался на мозаичный пол. Гранитные колонны очерчивали площадку в центре холла – столы, кожаные диваны, торшеры.
За колоннами располагались комнаты персонала. Наверху – еще комнаты, буфет и просторный зал. Туалетная бумага в уборных компании была от Гуччи.

Кроме хозяев, в фирме трудились семеро наемных работников. Четыре программиста, второй дизайнер и секретарша. Ну и я. Программисты носили очки и занимались бодибилдингом – все, кроме Томера. Он только носил очки, потому что болел сколиозом. Дизайнер – начинающий, в его обязанности, большей частью, входило помогать мне. Секретарша была американкой. Высокая, хорошо сложенная, с длинными черными волосами. Звали девушку Рэйчел. Впервые увидев Рэйчел, я подумал, что именно такой и должна быть секретарша в фирме, где туалетная бумага от Гуччи. В добавок к волосам и фигуре, Рэйчел была умна и мила, а еще оказалась хорошим работником.
В нашем коллективе она нравилась всем без исключения. Получай я знаки внимания от Рэйчел, это бы очень польстило моему самолюбию. Я их не получал. Рэйчел мною не интересовалась совершенно. Я рационализировал неприятную данность под себя. Рэйчел — сектантка из Брахма Кумарис. Рэйчел — асексуальная лесбиянка, которой нравятся высокие черные мужчины. Девушка прочла мои мысли. Пощадила уязвленное эго. Она взяла в бой-френды Томера – самого никудышного из четырех программистов Сайберпасса. Значит, у нее вкус на таких… ничего не поделаешь.
Честно, я не жалуюсь на свою работу. Потому что – грех жаловаться. Если захочу, я могу за один день сделать все, чего от меня ожидают за неделю, и потом отдыхать. Но так, конечно, поступать нельзя. Поэтому, я умело растягиваю время, как пружину или чулок. Это продолжается уже почти год.

А однажды, нервный Эяль появился взбудораженный больше обычного. Объявил экстренное совещание. Собрал всех в комнате для заседаний. Оглядел присутствующих и сказал загробным голосом:
– Наши вкладчики хотят видеть действующую модель системы через две недели.
Саги нервным трудно назвать. Наоборот – он собран, четко контролирует происходящее. Саги развил мысль компаньона в другом ключе:
– Если к первому января система не заработает – обещаю массовое увольнение. Больше ничего говорить не нужно было. Все прониклись. Я тоже проникся.

В первый день я остался в конторе до полуночи. То же произошло и на второй день, и на третий. Мы все работали, как угорелые, только программисты все-таки уходили домой пораньше. Дизайнера я выгонял в семь вечера, чтобы не мешал. Секретарша уходила как обычно – в пять. Рабочий день хозяев никогда нормированным не был и так.

Шел третий день сумасшествия. Вернее, третья ночь. Большие красные часы на стене показывали два часа. Меня клонило в сон. Линии на экране расплывались. Между буквами выскакивали лишние пиксели. Телефон скулил умирающей батарейкой. Я его выключил. Родители сказали, что у них есть еще одна квартира. Повели нас с братом в заброшенный подвал. Там оказалось нечто вроде землянки. Огромное помещение с несколькими комнатами. Пол выложен керамикой. Стены укреплены бетонными столбами, потолок тоже укреплен. Кухня – полностью оборудована, возле газовой плиты на полу стоит какая-то вязанка. Отец застенчиво улыбается, говорит, что это рыба. Я вдруг радостно думаю, что в этой землянке можно неплохо жить. Спрашиваю, откуда взялась эта квартира? Родители отвечают что-то невнятное. Вроде как осталась от маминой бабушки, еще с довоенных времен. Сверху раздаются шаги. Я указываю на потолок. Отец прислушивается, недоуменно жмет плечами. Потом тихо говорит: – нужно уходить. Становится жутко, мы все начинаем бежать к выходу, я открываю глаза. На красных часах три ночи, за окном тьма. В пятнадцати метрах над головой явно слышатся чьи-то шаги. Во сне было страшно, наяву – нет. Мне не страшно. Не знаю, почему. Ведь в офисе,
кроме меня, никого быть не может. И я совершенно уверен, что надо мной – только крыша. Где же тогда ходит этот кто-то? Шаги становятся тише, я встаю из-за стола, выхожу на середину холла. Показалось? Наверху что-то гулко падает. Быстрые шаги пересекают здание. Звонить в полицию? Я поднимаюсь на галерею, захожу в буфет, останавливаюсь. Тишина. Направляюсь в комнату заседаний. Слушаю. Прямо надо мной снова раздаются звуки шагов. Я точно знаю, что попасть с галереи на крышу невозможно. Ни люков, ни даже трещины – ровный белый потолок. Тем не менее, внимательно осматриваю все помещения галереи. От буфета – до лестницы вниз. Потом обратно – от лестницы до буфета. Ничего. Кстати, пока я обходил галерею, наверху было тихо. Наверное, не хотели мне мешать. Или следили, как я ощупываю стены в уборной, и беззвучно смеялись.
Остается лишь признать – изнутри на чердак попасть невозможно. Придется идти на улицу. Я так и поступил. Сделал пару шагов, вернулся, достал ключи, запер входную дверь на оба замка. Свет! Снова открыл контору, забежал в комнату Томера, взял фонарик. Вышел на улицу, быстро пошел вдоль здания, задирая голову. Отчего я просто не вызвал полицию?
Не знаю. Верно, искал способ увильнуть от работы и от мыслей о нереальности ее подачи в срок.
Прогулка вокруг дома ничего не дала. Я так и не нашел пути, которым можно было бы попасть на чердак «Сайберпасса». Зато теперь имел хотя бы какое-то представление об этом чердаке: он от полутора до двух метров в высоту.
Я дважды обошел здание и вернулся ко входу. Потоптался немного, вытащил ключи. Протянул руку к двери и услышал звук открываемого замка. Ужасно странное ощущение. Ключ еще находился на расстоянии десяти сантиметров от скважины, а замок уже открывался. Я не успел испугаться. Ноги моментально отнесли меня на десяток метров от входа – в тень заколоченного ларька. Двери «Сайберпасса» отворились, и из них выбежала Рэйчел. Она направилась прямо в мою сторону. Ужасно не хотелось, чтобы девушка меня заметила. Я вжался в мокрые доски ларька. Развевающиеся волосы Рэйчел едва не задели меня по лицу. От этой несостоявшейся ласки остались нежный запах духов и адреналин.

Я не знал, что делать со своим секретом. Фантастические теории лезли в голову десятками – всю ночь и весь следующий день. Подойти к Рэйчел и спросить «милая, что ты делала в три часа ночи на несуществующем чердаке здания?» я не решался. И платил за нерешительность – загадка беспокоила, мешала сосредоточиться на работе. Кажется, сегодня Рэйчел бледнее обычного. Нет, у нее по-другому лежат волосы. До сдачи проекта остается шесть дней. Нужно давить на Габи, чтобы скорее заканчивал код. Почему она так долго размешивает кофе? Почему у нее припухшие глаза? Почему она больше не ходит в три часа ночи у меня над головой? Планирует еще визит?
Что Рэйчел может планировать, если я сторожу офис каждую ночь без исключения. Нужно предоставить ей шанс.

Кофе, кстати, я брошу пить. По одной простой причине – кофейная машина в буфете отвратительно гремит. Но, даже сквозь грохот, я слышу голос Саги внизу. Начальник разговаривает с секретаршей. Больше в холле разговаривать не с кем. Машина все еще гремит, а я выхватываю неполную чашку и убегаю. Кофе продолжает литься тонкой струйкой в решетчатый поддон. Я спускаюсь по лестнице – так и есть: Саги облокотился о стойку, что-то объясняет Рэйчел. Я не останавливаюсь, только замедляю шаг:
– Кто-нибудь знает, до какого часа работает «Office Depot» в порту?
Задавая вопрос, гляжу на Саги. Тот оборачивается:
– До десяти, по-моему…
Я задумчиво киваю и ухожу к себе. Интересно, сработает ли приманка?

В девять тридцать выключаю компьютер. Передвигаю бумаги на столе – вроде, как навожу порядок. Впервые за последние несколько месяцев. Делаю заметки на листке, прилепляю его к экрану – памятка на завтра. Гашу свет, выхожу в холл, оттуда на улицу. Запираю двери, иду к машине, уезжаю.
Я не думаю, что делать дальше. Все уже обдумано и проверено, ценой незаконченных двух страниц и логотипа.
Выезжаю на набережную, разворачиваюсь, возвращаюсь в Яффо. Петляю узкими переулками, время от времени глядя в зеркало – не следят ли?
Вроде нет, замечательно. И вообще — играть в шпионов намного интереснее, чем придумывать логотип.
Давид живет на Микеланджело. В его жилище мне больше всего нравятся высоченные потолки и отсутствие проблемы со стоянкой. Припарковываю машину возле дома, звоню. Давид отпирает железную решетку, выходит навстречу с бутылкой пива. Мы обнимаемся, заходим в дом. Хозяин достает из холодильника еще бутылку – для меня. Мы располагаемся в патио с крошечным бассейном, пьем пиво, курим сигареты, разговариваем. В бассейне нет воды, я представляю, каким он был раньше, лет сто назад. Эти мысли возвращают меня к дому на улице Йефет.
Через полчаса я благодарю Давида за пиво и ухожу.

Проезжаю метров триста по его улице, сворачиваю в какой-то тупик, останавливаюсь. Проверяю, нет ли чего ценного в машине – Яффо все таки. Дальше иду пешком. Совсем недолго – через несколько минут я уже напротив здания «Сайберпасса». Спокойно подхожу, отпираю замок, задерживаю дыхание, толкаю дверь. Тихо пищит на пульте сигнализации. Это означает, что я в здании один. Выдыхаю, набираю цифры кода, сигнализация умолкает. Захожу к себе в комнату, сажусь, беру телефонную трубку, жду. Через несколько секунд трубка начинает звонить – служба охраны проверяет, кто отключил сигнализацию. Жму кнопку приема, называю имя и пароль. Молча сижу еще несколько минут. Очень хочется курить. Понимаю, что лучше этого не делать, но все равно, открываю окно и закуриваю. Проходит еще несколько минут. Встаю, подхожу к пульту сигнализации, набираю код. Сигнализация опять пищит, у меня есть тридцать секунд, чтобы уйти. Уходить я не собираюсь. Запираю дверь изнутри, быстро иду к туалету, вхожу, опускаюсь на холодный пол. Вы спросите, почему я выбрал туалет в качестве поста? Потому что в туалете нет датчиков сигнализации. В моей комнате, например, такие датчики есть. Минут через пятнадцать сидеть на бетонном полу становится неудобно. Через полчаса начинаю понимать всю абсурдность своей затеи. Рэйчел все равно не придет. А если все-таки придет и сразу пройдет в туалет? Какой же я идиот. Не догадался принести наушники – мог бы сейчас слушать музыку. Или книгу… Включил бы фонарик… Ничего. Я задремал на секунду, очнулся — вроде тихо. Громко щелкнула замком входная дверь. Держась за стену, я поднялся на ноги. В области солнечного сплетения тяжело ухало. Словно, это я тайком забираюсь в офис, а не Рэйчел. Если подумать, так оно и есть. Да еще неизвестно, она ли это… Я услышал, как набирают код на пульте. Потом тихие шаги в сторону лестницы. Свет не зажгли. Я выглянул из туалета
и увидел женскую фигуру, пересекающую зал. Рэйчел вошла в комнату Томера, затворила за собой дверь. Я растерялся. Если честно, этот момент я не продумал. В смысле, как должна выглядеть сцена застигания на месте преступления. Я, вдруг, подумал, что комната Томера и есть конечная цель. На секунду позабыл о привидениях на несуществующем чердаке и решил, что девушка пришла тайком в кабинет своего любовника, чтобы порыться в его вещах. И тут же возникло – мозаика! Старинное панно было таким дряхлым, что я его не простучал. Побоялся сломать. Я тихо дошел до ближайшей колонны в холле, протянул руку, включил свет. Не был уверен, где он загорится, надеялся, что во многих местах сразу. Так и получилось. Свет зажегся в холле, на галерее и на лестнице. Больше не рассуждая, я бросился к комнате Томера, распахнул дверь. Вместо панно на стене — большая черная дыра. Я не очень хорошо представлял, как действовать. Просто подошел к тайнику и громко позвал:
— Рэйчел!
И еще раз:
— Рэйчел!
И зачем то прибавил:
— Это я!
«Это я» прозвучало как-то глупо.
Насколько я мог видеть, внутри тайника было пространство в метр глубиной, дальше – сплошная стена. Я осторожно втиснулся в пролом и снова крикнул:
— Рэйчел!
Повернул голову налево — узкая, почти вертикальная лестница. Наверху мелькнул луч фонаря, пробежал по ступенькам, ударил мне по глазам.
Я отшатнулся и вышел из тайника.
Слышно было, как девушка спускается вниз. Через мгновение Рэйчел вошла в комнату, поглядела на меня. Затем поглядела на свой фонарик и выключила его.
— Экономная, — подумал я.
— Ты один? – спросила Рэйчел.
Я кивнул.
Рэйчел поводила рукой где-то внутри тайника, мозаичное панно поехало вправо и скрыло проем. Прямо, как в кино.
Я громко захохотал. Наверное, это выглядело странно.
Но Рэйчел тоже принялась смеяться. Потом подошла к столу Томера и села в кресло.
Некоторое время мы молчали. Потом Рэйчел спросила:
— Кто-нибудь еще знает?
— Нет.
Девушка встала, приблизилась к панно, бережно ощупала кобылью пасть, надавила. Мозаика отъехала в сторону, снова открывая тайник.
— Пойдем, — Рэйчел включила фонарик, жестом пригласила меня за собой.
Я подумал: «Убьет и замурует в стену». Но все равно полез следом за ней по крутой лестнице. Лестница заканчивалась узким коридором, который пересекал здание поперек – сам чердак находился над моей комнатой, на другой стороне. Чердак оказался крошечным, с таким низким потолком, что невозможно распрямиться. В один из своих визитов Рэйчел принесла туда большую лампу с аккумулятором – без нее едва ли можно что-то разглядеть. Да и разглядывать на чердаке особо нечего, если не считать ветхих коробок на полу.
Я наклонился к ближайшей, приоткрыл. Коробка набита полуистлевшими бумагами и тряпками.
— Ну что, нашла здесь клад? – спросил.
— Да, — серьезно ответила девушка.
— Э, — сказал я.
— Клад не клад, но нашла то, что искала, — сказала Рэйчел.
Мы помолчали.
— А что ты искала? – спросил я.
— Я это уже забрала отсюда.
— Зачем же пришла сегодня?
Рэйчел открыла одну из коробок:
— Вот за этим.
Я заглянул. Там тоже лежали бумаги, вперемежку с какими-то безделушками. Может, они и вправду клад?
Рэйчел, тем временем, подтащила коробку к двери.
— Поможешь спустить ее вниз? – спросила.
Моему терпению пришел конец.
— Я вот думаю, полицию сейчас вызвать или когда?
Рэйчел поглядела на меня с удивлением.
— Ты обиделся? Злишься, что ничего тебе не рассказываю?
— Злюсь или нет, к делу не относится. Ты крадешь в фирме, где я работаю.
Рэйчел тряхнула головой, отбрасывая волосы с лица. И вдруг разрыдалась.
— Только не поддавайся, — сказал я себе.
А Рэйчел уже овладела собой.
— Эти вещи принадлежат мне, — сказала она. – Вернее, моей семье. Ни для кого другого они не представляют никакой ценности.
Неожиданно для себя, я взял ящик, поднимая невидимую пыль, и пошел с ним по коридору. Мы спустились в комнату Томера, закрыли тайник. Молча прошли к выходу из конторы. Рэйчел открыла дверь, я вышел на улицу. Рэйчел включила сигнализацию, вышла вслед за мной, заперла контору. Так же молча мы пошли к моей машине. Я поставил коробку в багажник. Хлопнул дверцей, завел двигатель. Рэйчел села рядом со мной.
Я чувствовал себя героем боевика. И был благодарен Рэйчел за это чувство, хотя и злился немного на девушку.
— Как ты сюда приехала?
— На такси.
Я вырулил на набережную и быстро поехал в сторону города.
Маншайя, David Intercontinental.
— Куда мы едем? – спросил я.
Рэйчел пожала плечами:
— Давай, где-нибудь посидим.
… Машину оставили на подземной стоянке Ган Лондон. Прямо над ней — кафе. Приятное, его совсем недавно открыли. Мы сели на открытой террасе этого кафе. Несмотря на час, людей было много — вокруг сплошные гостиницы. Рэйчел принесли пиво, мне кофе. Мы сидели и молчали. Я курил сигарету, глядел на море и играл с фонарем у входа. Чуть прикрывал глаза, и тогда ореол вокруг фонаря становился тоньше и резче. Широко раскрывал — и ореол расплывался туманным пятном. Я совсем закрыл глаза и начал различать голоса соседей по кафе. За одним столиком говорили по-немецки, справа непрерывно смеялась женщина, под креслом повизгивала собака. Я опять посмотрел на фонарь и мне, вдруг, показалось, что осень и вот-вот пойдет дождь, и от этого невыносимо захотелось рассмеяться. Я чувствовал, как сильно бьется сердце. Фабрика по производству адреналина работала лишнюю смену. Неужели мне так не хватало острых ощущений?
Я поглядел на Рэйчел. Та тоже где-то путешествовала. Решил, что буду сверлить ее взглядом, пока не заговорит. Рэйчел меня сразу поняла.
— Этот дом я видела во сне, — сказала.

Я был разочарован. Не ожидал от девушки такой чепухи. Непонятно-восторженное чувство, владевшее мною две минуты назад, исчезло. Я сделал большие глаза и притворно закивал.
— Я родилась в этом доме. Правда.
Дать нашему странному свиданию еще один шанс?
— Рэйчел, если тебе хочется что-нибудь рассказать, я с удовольствием послушаю.
Рэйчел молчала.
– А когда тебе приснился этот сон? Сразу после того, как начала работать в «Сайберпассе»? И во сне ты увидела тайник?
Рэйчел покачала головой.
— Я не видела во сне тайника. Только сам дом, улицу, вход. Внутренние комнаты, которых уже нет… И чердак. Он тоже был другим тогда… Я видела этот сон десятки раз на протяжении многих лет. А в последние годы он снился мне буквально через день. Тогда я стала искать, где только могла, и, в конце концов, нашла. И приехала сюда.
— Иными словами, ты приехала в Израиль ради этого дома?
— Да.
— А откуда ты знаешь, что родилась в нем?
— Из документов, которые нашла на чердаке.
Рэйчел посмотрела на меня с каким-то странным выражением.
— Можешь рассказать подробней?
— Поиски дома заняли около месяца. Перерыла кучу литературы, интернет… Через некоторое время узнала, что дом находится в Яффо. Потом нашла улицу и сразу приехала. Через два дня нашла сам дом. Он оказался точно таким, каким я видела его во сне. Только цвет чуть изменился… Через пару недель я уже работала в нашей фирме. Внутри все было другим…. Я даже подумала, что ничего не смогу выяснить. Но когда зашла в комнату Томера и увидела мозаику, вспомнила, что и ее видела во сне…
— И догадалась, как открывается тайник?
— У меня это заняло две минуты. Не спрашивай как, я и сама не знаю. А когда стала перебирать вещи на чердаке, то обнаружила, что многие из них тоже откуда-то помню. Медные блюда, статуэтки… Среди прочего я нашла фотографии. На одной была изображена женщина — точная копия меня… Точнее, я была ее точной копией. Тогда меня и осенило… Почему я видела сон и узнавала вещи…
Рэйчел замолчала.
Я вдруг подумал, что больше не слышу собачьего визга. Даже не заметил, как наши соседи поднялись и ушли.
— Ну и что дальше? Эта женщина действительно оказалась твоей матерью?
— Женщина на фотографии была арабкой, — сказала Рэйчел.
Я кивнул, словно, это было само собой разумеющимся. Но на всякий случай поинтересовался:
— А почему ты решила, что она арабка?
Рэйчел вытащила из сумки конверт, открыла, положила на стол пожелтевший снимок. Я взглянул. Сходство между женщиной в мусульманском наряде и Рэйчел было поразительным.
— В ночь, когда я нашла снимок, позвонила родителям в Бостон… Своим приемным родителям…
— Секунду, — перебил я. – Ты говоришь «приемным»… выходит, ты и раньше знала?
Рэйчел поглядела на меня, как на дебила:
— Конечно, знала. Родители никогда от меня этого не скрывали.
— Почему же ты сразу не сказала? Мне было бы гораздо легче поверить твоей истории, если бы ты с этого начала.
Рэйчел молчала. Наверное, не понимала, как ей вообще можно не верить.
— Извини, — сказал я.
— Мне всегда говорили, что я дочь еврейской пары из Польши, погибшей в автокатастрофе. У погибших не оказалось родни, я должна была попасть в детский дом, но нашелся человек со связями на Западе… он списался с каким-то агентом… и тот нашел бездетную пару из Бостона, которая хотела усыновить ребенка. Я говорю о своих приемных родителях…
— Понимаю.
— До определенного возраста я принимала, как факт, что от моих биологических родителей не осталось даже фотографии, но позже мне стало интересно, как они выглядели, какими были людьми, чем занимались…
Рэйчел замолчала, словно забыла, что собиралась сказать.
— Ты говорила, будто позвонила родителям.
— Да. Я позвонила своим родителям в Бостон… Трубку взял отец… Я хотела спросить имя агента, что помог им найти ребенка… в смысле, меня найти… А вместо этого сказала «Папа, я нашла свою настоящую мать… я сказала «биологическую мать»… она арабка из Яффо.» И разревелась…
— И что отец?
— Он был в не меньшем шоке, чем я. Пытался расспрашивать меня, но я была не в состоянии объяснять. Я только хотела знать, что родители меня не обманывали, что они и вправду не знали…

Я заказал стакан пива. Фонарь у входа теперь почему-то раздражал.
Спросил осторожно:
— Что ты чувствуешь?
Рэйчел покачала головой.
— Сама не знаю.
Потом поглядела на меня.
— Такое ощущение, будто я теперь – не я, а какая-то другая девушка. Понимаешь?
Я попытался представить себя на месте Рэйчел – словно, это я узнаю, что родился в семье арабов из Яффо. Но у меня ничего не получилось.
— Я устала, — сказала вдруг Рэйчел. – Хочу домой.
— Куда? – не понял я. – В Бостон?
— Тебе, похоже, тоже нужно отдохнуть, — улыбнулась девушка. – Я хочу к себе домой. Спать хочу.

Я отвез Рэйчел домой. Она не сразу вышла из машины. Сидела некоторое время, уставившись перед собой, и молчала. Я тоже молчал. Потом подумал: может, она хочет пригласить меня к себе? Тогда было бы точно, как в кино.
Не пригласила. Повернулась ко мне, наклонилась, поцеловала в висок. И вышла из машины.

Проснулся я поздно. В контору приехал часа на два позже обычного. Как ни странно – довольно бодрый, даже сумел сосредоточиться на работе. С Рэйчел лишь поздоровался, войдя в офис, — как обычно. Часа в два она заглянула ко мне в комнату:
— Никто не хочет идти со мной обедать. А ты?
— А я хочу, — сказал.

Мы пошли в небольшую забегаловку на соседней улице. Я снова чувствовал себя героем романа.
— А где Томер? — спросил я. – Отравила?
Томера не было на работе уже неделю – болел.
Рэйчел покачала головой.
— Подложила бомбу ему в машину.
— А-аа. Машина то у него и вправду… пора было взорвать.
Мы оба улыбнулись.
Я толкнул дверь кафе, пропустил Рэйчел. В заведении всего пять столиков, мы заняли единственный свободный – у окна.
Рэйчел заказала салат, я – шашлык из индейки. Рэйчел выбрала лимонад, я – содовую. За едой мы не разговаривали, поэтому расправились с обедом довольно быстро. Официантка принесла две чашки кофе. Сказала, что за счет заведения. А почему бы и нет? Мы ведь едим у них практически каждый день.
— Открой, пожалуйста окно, — попросила Рэйчел.
Я подвинул в сторону металлическую раму.
Мне очень хотелось спросить Рэйчел, что она собирается делать со своим открытием. Рэйчел, оказывается, собиралась спросить об этом меня.
— Что мне теперь делать?
— Что ты хочешь делать?
— Хочу выяснить, кем были мои родители, разве не понятно?
Рэйчел, похоже, обиделась.
— Ты пересняла фотографию той женщины… твоей матери?
Рэйчел кивнула на свою сумку.
Честно говоря, я совершенно не задумывался о том, как Рэйчел будет искать своих настоящих родителей. Или со вчерашнего вечера у меня просто не было для этого времени?
Я достал телефон и позвонил Давиду.
— Даниэль! – обрадовался Давид. – Как дела?
— Нормально. У меня к тебе вопрос.
— Давай.
— Есть старая фотография… Годов пятидесятых…
— Ну?
— На ней – женщина. Арабка из Яффо.
— Замечательно.
— Как узнать, кто она такая?
— Э-э… а подробней можно?
— Пока нет.
— Тогда не знаю. Позвони в муниципалитет… в полицию…
— Это я и сам знаю. Что-нибудь креативное можешь выдать?
— Э-э… — снова промычал Давид. – На углу моей улицы сидит торговец овощами. Ему лет девяносто, наверное. Но вполне вменяем. Местный житель с рождения.
— Мне эта идея нравится, — сказал я. – А он станет со мной разговаривать?
— Почему нет? Знаешь, если бы ты рассказал, что к чему…
— Потом, хорошо? Пока, Давид. Спасибо за идею.
Я пожал плечами, вроде как: — Слышала?
— А что ты ему скажешь? – спросила Рэйчел.
— Наплету что-нибудь… Студенческий проект… Докторат по истории земли Израиля…
Мы допили кофе, вернулись в контору. Перед входом я вдруг сказал:
— Дай мне снимок. Я прямо сейчас к нему подойду.
Рэйчел вытащила из сумки фотографию.
Я кивнул девушке и быстро пошел в сторону улицы Микеланджело.
Вот и овощная лавка на углу. Я остановился на пешеходном переходе. Значит так: Тель-авивский университет, факультет истории… воссоздание линии…
— Извините, вы здесь давно живете?
Торговец бросил на меня быстрый взгляд.
— Отчего тебе это интересно?
Я почувствовал себя до ужаса глупо.
И сказал:
— Мы делали ремонт в доме, который сняли на соседней улице, и нашли там старые фотографии . Одна из наших работниц ужасно похожа на эту женщину. Так мы пытаемся выяснить – не родственницы ли они?
— Старик поглядел на снимок, но в руки не взял. Затем поглядел на меня. Покачал головой.
— Никогда не встречал.
— Спасибо, — сказал я.
Повернулся, чтобы уйти, но старик, вдруг, удержал меня за руку.
— Мой племянник у вас работает, — прошептал он, радостно улыбаясь.
— Да? Отлично.
— Так у меня есть еще один племянник. Отличный парень, не хотите?
Я кивнул, улыбнулся старику деревянной улыбкой и пошел назад в контору.
— Старый кретин, — думал я. А Давид еще говорил, что вменяем…
И тут почувствовал дежавю… Несколько лет назад в Иерусалиме я работал над проектом для Службы Безопасности. Частью проекта был учебный видеофильм. Мы снимали сцену, в которой показывались приемы слежки в толпе. Я стоял рядом с оператором на одной стороне улицы, а на другой — ребята из Службы шли за «объектом». По-моему, у них это довольно ловко получалось. Вдруг к нам подбегает какой-то араб и громко кричит: — Мой брат у вас в Безопасности работает! Да! Возьмите и меня тоже!
Наверное, торговец овощами это и имел в виду.
А следующей мыслью было: Гидон.

Я вернулся на работу, подошел к Рэйчел, сказал ей, что ничего не вышло, а фотографию я пока оставлю у себя, если можно.
— Конечно, можно, — разрешила девушка.
В последний раз я разговаривал с Гидоном пару лет назад. Тогда, кстати, он мне позвонил, советовался по какому-то уже забытому поводу.
Теперь звонил я.
— Гидон?
— Привет, Даниэль.
— Гидон, у меня к тебе вопрос. Личный.
— Задавай.
— А можно не по телефону?
— Конечно.

Мы встретились вечером, в маленьком кафе на Фришман. Посидели минут десять, поболтали о разных пустяках. Я чувствую, пора переходить к делу, но как-то не могу собраться. Гидон меня тоже не подгоняет.
Наконец, я говорю:
— Гидон, у меня есть одна старая фотография.
Вытаскиваю снимок из кармана, кладу на стол перед Гидоном.
Тот глядит на предполагаемую маму Рэйчел, затем на меня.
— У нас в фирме работает девушка из Америки, — говорю я. Затем я рассказываю ему вкратце всю историю. Чувство у меня при этом мерзкое. Не героем себя чувствую, а информатором, выдающим доверившегося ему человека. Гидон слушает, вроде даже с интересом. Затем говорит просто:
— Попробую тебе помочь. Позвоню, если что-то выясню.
Мы еще болтаем несколько минут, затем прощаемся и расходимся. Я иду к машине и чувствую, что совершил непоправимую ошибку. Теперь за Рэйчел будут следить, а потом похитят и будут пытать на конспиративной квартире. Долго, однако, я не мучился. Решил, что если она честная девушка, никто ей ничего дурного не сделает.

Встреча с Гидоном положительно повлияла на мою трудовую деятельность.
Я, вроде как, получил отсрочку, временно переложил ответственность на него.
С Рэйчел практически не разговаривал, только здоровался. Потому что ее друг Томер вышел на работу, и теперь она ходила обедать с ним. А если мы куда и шли всей компанией, то и там мы едва ли разговаривали.
Так прошло несколько дней. Наконец, одним вечером, Рэйчел перед уходом домой заглянула ко мне в комнату.
Подошла к столу, присела на свободный стул.
— Как у тебя дела?
— Ничего, — говорю. – А у тебя?
Рэйчел кивнула. Не знаю, что мог означать этот кивок.
— Успеваешь?
— Надеюсь, — соврал я. Закончить работу в срок я не особенно надеялся.
После короткого молчания Рэйчел спросила:
— А фотографию ты кому-нибудь показывал?
Я выпрямился на стуле, потянулся.
Сказал, будто вспомнив:
— А кстати, да, показывал. Оставил ее одному другу, который занимается…. Эээ… ну, в общем, может быть, он чем-то поможет.
— Понятно, — сказала Рэйчел.
Не знаю, что ей было понятно. Я и сам не очень понял, что сказал.

На следующий день позвонил Гидон. Странная радость в его голосе меня немного напугала.
— Привет, Даниэль! – чуть ли не кричал он в трубку. Ты видел вчерашний матч с Ливерпулем? Потрясающе, правда?
Мне стало еще страшнее. Неужели у них так принято? Метод психологического воздействия? Способ передавать плохие новости?
— Я, вообще то, футболом не интересуюсь, — сказал я. – Так что нет, не видел…
— Жаль, жаль ужасно, — не унимался Гидон. – Совершенно феноменальная игра. Фантастика!
Затем быстро и просто сказал:
— Можешь подойти к половине восьмого в кафе, где мы встречались?
— Могу, — согласился я. Может, слишком быстро? Какая, впрочем, разница.

Я пришел в семь двадцать. Гидон меня уже ждал. Мы пожали руки.
— Ну, как на работе? – радостно спросил Гидон.
— Напряженно, — признался я. Не успеваю закончить важный проект.
Гидон покачал головой. Потом улыбнулся:
— В крайнем случае, придешь работать к нам.
И странно так на меня посмотрел.

— Ладно, — сказал я. – Я же знаю, что ты меня не просто так позвал. Зачем интригуешь?
Гидон вдруг посуровел — характерный актер. Помолчал немного, решая, продолжать издеваться надо мной или нет. Решил, что нет. И сказал:
— Родители Рэйчел были не из Яффо.
Я смотрел на Гидона тупо.
— Но Рэйчел не врет. Она действительно родилась в этом доме.
— Э-ээ…
— Родители Рэйчел из Сирии. Приехали в страну под чужими именами из Европы в конце шестидесятых, поселились в Яффо. Там у них и родилась дочь.
— Зачем они сюда приехали?
— Террор, — сказал Гидон.
И вдруг рассмеялся.
— Если бы ты постарался, то мог бы обо всем прочесть в газетах. В архивах газетных, я имею в виду.
Затем Гидон опять стал серьезным.
— В семьдесят втором они угнали бельгийский самолет. Погибли люди.
В семьдесят четвертом их ликвидировали в Ливане.
— Кто? Наши?
— Об этом в газетах не писали.
— А как…?
— Бомба в автомобиле.
— Нет, я хотел спросить, как получилось, что Рэйчел попала в Америку? Да еще в еврейскую семью?
— Об этом я тоже ничего не нашел в газетах, — улыбнулся Гидон.
— Что же я ей скажу? – просто спросил я.
— Ты ей ничего не скажешь.
— Почему?
— Потому что Рэйчел в эту самую минуту узнает о судьбе своих родителей у нас в службе.
Я выпучил глаза от неожиданности.
Гидон покивал головой.
— А как же ее сны? – вспомнил я. – Ты в них веришь?
Гидон пожал плечами:
— Это к делу не относится.
— Как это «не относится»?
— Вот так. Ее сны к делу не относятся.
— Подожди… если снов не было, то откуда же она могла узнать?
Мой собеседник глядел куда-то вдаль.
— Есть вещи, которые нас в человеке интересуют, и есть, которые не интересуют. Понимаешь?
— Не очень.
— Работает человек на какую-либо разведслужбу или нет. Это нас интересует. Мы это проверяем. А какие человек видит сны, нам не интересно. Теперь понятно?
— Но ведь… если она этих снов не видела, значит…. Кто-то ей обо всем рассказал. Разве не логично? – не унимался я.
— Я тебе уже ответил, — сказал Гидон. — В вещие сны наука не верит.
Я так и не понял, шутил Гидон со мной, или нет. Рассказал мне правду? Зачем он вообще со мной говорил? И что они сказали Рэйчел? И кто она на самом деле? И…
— Даниэль, — вернул меня к действительности Гидон. – О нашем сегодняшнем разговоре ты не говоришь никому. Включая Рэйчел. Понятно?
— Ты же говорил, что обо всем этом можно прочесть в газетах.
— Я тебя прошу, — серьезно повторил Гидон. – Никому о нашем разговоре не рассказывать.
— Хорошо, — сказал я. – А… написать об этом историю… изменив имена, конечно… можно?
— Можно, — кивнул Гидон. – Но не раньше, чем через десять лет.
— Правда?
— Даниэль! – грозно сказал Гидон. При этом улыбаясь так, что опять было непонятно, шутит он или нет.
Я решил подстраховаться:
— Все, все, договорились – я молчу, а через десять лет пишу рассказ.
Гидон на этот раз промолчал. А я решил, что молчание, знак согласия.

С тех пор прошла уже чертова дюжина лет. Поэтому я и собрался написать эту историю. Надеюсь, мне не попадет. Вы хотите узнать, как она закончилась?
Проект я подал, можно сказать, вовремя. Опоздал на несколько дней, но меня никто за это не уволил, и даже не ругал. Уволили нас всех пару месяцев спустя, когда Саги с Эялем продали «Сайберпасс» большой американской компании, а та его взяла и закрыла. Весь короткий период перед закрытием фирмы мы с Рэйчел почти не общались.

Вскоре после встречи с Гидоном я, верно, пытался заговорить с девушкой, в надежде понять, что происходит. Меня мучило, правду ли сказал Гидон. В смысле, действительно ли Рэйчел рассказали о судьбе родителей? Улучив момент, когда рядом никого не было, сказал ей, что никто мне помочь не смог и спросил, не пыталась ли она сама что-либо выяснить. Потом достал из кармана фотографию и отдал ее Рэйчел. Девушка кивнула, я собирался уйти к себе в комнату, а она вдруг говорит:
— Я, возможно, знаю, что произошло с моими родителями.
Я изобразил на лице удивление.
— Несколько дней назад ко мне подошел на улице один араб. Пожилой, прилично одетый. Спросил что-то по-арабски. Я ответила по-английски, что не понимаю арабского. Тот кивнул, вроде, как разочарованно, и пошел дальше. Но вдруг остановился и говорит мне на своем с трудом понятном английском:
— Вы, случайно, не дочь Ширин?
Я, конечно, остановилась, стала соображать, что ему ответить.
Потом решила сказать правду. Сказала, что не знаю, как зовут мать, но вполне возможно, что ее так и звали. Араб и бровью не повел. Только снова говорит:
— Вы, дескать, точная копия Ширин.
— А кто она, эта Ширин, — спросила я.
— А-а… — протянул араб. – Ширин с мужем приехали из Египта, пожили здесь около года, им не понравилось, и они снова уехали в Египет. А там, к большому сожалению, погибли в катастрофе… Я даже не знал, что у них есть дочь.
— А как звали мужа Ширин? — спросила я. – Как была их фамилия?
Араб задумался. Потом сказал, что не помнит, как звали мужа. И фамилию не помнит. Но Ширин он хорошо помнит, потому что та была такой же красивой, как я. И он уверен, что я ее родственница. Потом он заторопился, распрощался со мной и ушел. А я ругала себя, что не попыталась вытащить из него побольше.
Вот и все.

Правду ли рассказала мне Рэйчел? Не знаю. Явно, что кто-то врал. Может она, может Гидон. Но какое это имеет значение? Как сказал Гидон, сути дела это не меняет. А дело, меж тем, подошло к концу. Фирму закрыли, и мы больше никогда не виделись. Хотя и обменялись телефонами. Если хотите всю правду, я набрал ее номер один раз. Где-то около года спустя всей этой истории. Телефон был отключен. Искать я ее, конечно, не стал. О ее судьбе мне больше ничего не известно. Может быть, она вернулась в Америку. Может быть, вышла замуж за Томера и теперь домохозяйка в Раанане. А может, приняла мусульманство и живет в Яффо… Понятия не имею. Только иногда, раз во много времени, когда проезжаю случайно по улице Йефет, я всегда гляжу на этот дом. Я не знаю, что там сейчас находится, или кто там сейчас живет. Но улыбаюсь, думая, что кто бы то ни был, он скорее всего не знает о чердаке над своей головой. А я знаю. И еще я вспоминаю Рэйчел. Странно, я почти не помню ее лица. То есть помню, конечно, но не четко… Расплывчато так… как на мутной фотографии. Яснее всего помню пасмурную ночь, заколоченный ларек и волну духов от ее волос, когда она пробегала мимо. Почему именно это?…