ТОЛКОВАНИЕ ПСАЛМА

                «Однажды сказал Бог
                И дважды я услышал это»
                                Пс. 61.12

«Однажды сказал Бог,
И дважды я слышал это»
Разве же человек –
Подобие горного эха?

В силе Бог сказал,
Но и в милости прорек Господь.
Надобно это слово
Надвое расколоть,

Иначе мы не услышим,
Иначе мы не поймем,
Это как солнце в бурю,
Или как шопот и гром,

Который, как круглое слово,
Катится в небе в грозу…
Так над колодцем ребенка
Держит сестра на весу.

НЕКОТОРЫЕ ВИДЫ ЗВЕЗД
(малая фуга)

Скорей свяжи сравнений цепью
Весь этот мир –
Не то растает, унесется
В глухой эфир.
Он один – хотя их много –
Одинаков навсегда
Древний филин астролόгов.
Спотыкаясь, всходила звезда
По проволочной лесенке полночи.
Она взойдет, повиснет,
Качаясь и светясь,
Как выдранный, на нитке,
Качаясь, виснет глаз.
Но звезды моря,
Когда их много,
Когда их вынесет плавный ток,
Летят пригоршнею гороха
В разинутый в ответ зрачок.
Милее всех в окошке сером
Рассвета зимнего тяжелая звезда,
Мерцающая яйцом гусиным тускло.
Но вот – ее вдруг прикрывает неба мускул
И объявляет час начала всех забот.
Когда всех прочих звезд песок разрыв,
Влюбленные найдут ее, и, не остыв,
Они глядят туда на расстоянье
Из стран далеких, чуждой масти,
Она им вколет в глаз взамен животной страсти
Вдруг острое друг к другу состраданье.
Астральность, намекнув,
Что отлежала бок,
Качнувшись, снова пьет
Небес черничный сок.
Еще похоже – будто божество,
Накинув тряпку неба,
Себя упрятать захотело,
Но в прорехи звезд
Сияет ослепительное тело.
Еще милее мне тот огонек,
Тот дальний свет в избушке,
И жалко мне, что нет там старика
Брадатого за чая дымной кружкой,
Но он, зажгя небесные огарки,
Как страж церковный вышел вон.
Но лишь одну звезду увижу я затылком –
Она дрожит, и пухнет, и трясется,
В глазах и в зеркале, в бутылке
На отраженья разобьется.
«Сестра, ты помоги мне ради Бога,
Какая мертвая дорога,
Я знаю, что меня ты слышишь,
И вижу, как ты часто дышишь…»
Зову ее – и не напрасно –
На небесах она погасла
И с плеском кинулась в стакан,
И он дрожит, и синим светом,
Холодным светом осиян.

ЗИМНИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ СЕРДЦА

                Ю. Ламской

Слышно сердца топоточек
В мяконьких сапожках,
Пробежится вдруг как мышь
В сердце и в макушку.
А потом коньки наденет
Задом наперед
И пойдет восьмерку резать
На багровый лед.
Сердце, братичка, сестреныш,
Скрылось ты в туман
И летишь уже на санках
С горочки ума.

НАЧАЛО ГРОЗЫ

Очень душно. Зеленоватый
Свет пролился чрез тучу ключом,
А потом вдруг описало солнце
Раскаленной своею мочей
Весь поселок, дома на взгорке,
Диких яблонь плетущийся полк.
Подобрался ко мне потихоньку –
Выел сердце зеленый волк.
Друг! Предатель! За что ты умер?
Что ж ты стал не собой, не мной.
Ты не видишь, как молнии зуммер
Дернет щеку небес над сосной.
Вот и сам Демиург занедужил,
Муравьи от него ползут,
И темнея в истерику, небо
Разрывает рубаху в грозу,
И сжимается ловкое сердце,
Помогая гневаться небесам,
Но угрюмо костер полыхает,
Грохоча, повторяя: я сам.

* * *
Меж двух толщинок времени
жизни вонзилась бритва –
здесь теперь кровоточит,
здесь теперь не заживет.
То, что было без меня,
То, что будет без меня,
А меж них скользит, алея,
Сила лезвия безумная.

* * *
Мелкие сухие облака
На гору сыпались. В дали
(Как будто бы овца невидимая шла)
Они из ничего опять росли.
Осколок ногтя, врезанный в мизинец,
Покусывая, голову склоня,
Я помнила, что синева в лазури
Дороже леса мятого огня.

ПЕСНЬ О ВОРОНЬЕЙ КОСТИ

                Евгению Голлербаху

Что-то шепчет мне под вороньей костью:
Река вспухает, грозит наводненье,
Жизнь – одно сплошное волненье,
А чего волноваться – ведь нет спасенья.

Жизнь прожила – не скажу какую,
Такую, как у людей не бывает,
Отчего же боль все больней болеет,
И время, клубясь, выкипает.

Что-то шепчет, трудясь, под вороньей костью:
Вспомни Крученыха Алексея –
«Мене текел фарес» говорил так долго,
Все мы в яму одну дырбулщнемся.

* * *
                Андрею Анпилову

Мне виделось (в сонном мечтанье?)
Я в странном живу городу,
Там спит у реки египтянин
В белой ночи стеклянном гробу
Я силюсь припомнить имя
Родного города, – он
С другими иными чужими
Размешан и слит, и сплетен.

Я езжу там в ящиках красных,
Себя пред собою вожу.
А часто в кунсткамере темной
Маленьким сфинксом лежу.
И тело вросло в мостовые,
Аркады стояли в ногах,
Мосты проносились сквозь ребра,
Фонари бледнели в глазах.

И рада, как будто на тризне
В печальном своем кураже,
Что в этом сне не повисну
Цыганкой на сырой вожже.

КАЗНЬ В ЗАКОУЛКЕ

На желтой заре разрыв-города
Вставали из-за болот,
Строила тихо собою вода
Белый подводный флот,

Сдует шерстинки седой овцы
Ночной беспощадный мороз,
Кто-то скользнул из Невы в Коцит,
Просто нырнул насквозь.

Сонный декабрь натирает в труху
Колотый сталью лед,
Чтобы толкался в синем пуху
Локтем кирпичный завод.

Смаху в прорубях сеет январь
Тени и корни звезд,
Чтобы пройдя через ров и мост
Вышли они на помост.

И тогда я к ним подойду,
Тихо за руку взяв
Кого-нибудь в последнем ряду:
«Значит, пора, my love».

* * *
Зима разбивается о фонари.
Из воронки неровного света
Валится снег – порошок рассвета,
Чтоб раствориться в разливе зари.

Я прикусила язык, кровоточит…
Вспомню из съеденных солью книг:
Костерком на паперти ночи
Вырванный катом пляшет язык.

Что, Аввакуме, теперь тебе ведомо,
Дольше ли жизни боль?
Долго ль, доколе? Дотоль
Сыплет кулек фонаря в тьму размеренно
В прах истолченную соль.

ПИСЬМО ДРУГ ДРУГУ

                Памяти Ани Горенко

Анечка, ни за так, ни за деньги
Больше случайно не встречу и не найду…
Как долго бродили по Ерусалиму
В будущем уже (длинном) году.

Очередь осеней затосковала,
Лязгнул топор о топор в саду.
То ль наяву, то ли в сонном бреду
Ты так потерянно повторяла:
«Черную воду ногой разведу».
Только зря ты в холода ныряла
В пеплом подернутом темном пруду,
Зря, выгибаясь, иглой вырезала
Звезды на тощем заду.