— Ви! — радостно закричал я, — Мне нравятся стихи Регева, хорошие такие стихи, и я обязательно напишу о них большую обстоятельную статью со всеми атрибутами литературоведческого бреда и непременным использова¬нием таких наукоемких дефиниций, как, например, "эпидейктический дис¬курс". Вот прямо не отходя от конторки с раскрытым томом Мишны Вавилонского Талмуда, ща, вот только разберусь, где тут сам трактат “Шалаш’', а где перевод Йоэля Регева “Сукка”. Он сам назвал свое произведение переводом, ну, пусть так и будет. Поверьте, в мудрой Мишне сказано, как у Регева: "...проходит семь дней / человек / делает сукку / постоянной / делает дом / случайным / идут дожди / когда же наконец/ можно уйти / от пудинга / исходит зловоние / можно уйти..." И стоит взглянуть на конторку через это магическое “постоянно-случайно”, как – ба! – оказывается, там не Талмуд, а собрание стихотворений вышеупомянутого Регева, вышедшего все из той же шинели семи поколений “амораим”, мудрейших составителей Учения... А что я собирался делать? Правильно, писать умную статью. Но... Перечитывать стихи куда интересней. Вот этим и займусь!
...И мне расхотелось писать статью. Зато мне захотелось стащить у дочек коробку с красками и изобразить Юлика на рыхлом картоне в обрамлении славной молодой бороды и алого бархатного берета... Напевая при этом что-нибудь из регевских сочинений, ну, например:

С укоризненной улыбкой 
Жизнь качает головой,
И сама она — ошибка 
Или сон пустой.

Это так поют “проходящие мимо осенние мыши”. Вообще, прислушайтесь, стихотворения Регева – это замечательный хор всевозможно-невозможных персонажей:

Говорит рабби Шимон 
Было дело
...
и Миме сказал 
куй мечи 
а Зигфрид сказал 
хуй в печи
...
говорит Великая Мать Превращений 
духи зла пьют мою кровь
...
это дятел
который сидит
на шпиле собора
и хрипло кричит
Александр Блок —
дурак
...
Сказал рав Черный Волк: мы все давно умерли

А на самом деле все это сказал поэт, который скромно полагает, что ряд неких, в том числе и возрастных, обстоятельств (см. пролог к “Тридцати ножам в спину Марселя Пруста”) “мешает моей окончательной самоиден¬тификации в качестве поэта” и посему предпочитает “определять себя как террориста”.
Хорошо, террорист Регев наприглашал в свои стихи вышеупомянутых персонажей для того, чтобы раз и навсегда разделаться с ними, а они все говорят, и говорят, и говорят... Заслушаешься. Потому что, кроме того, что их культурологический багаж не пуст, тут еще и “русский стих ползет, крадучись, по берегам — по ложбинам, полным белым туманом...”. Сам террорист заслушался и мучаться стал, кончать их или продолжать слушать? Или это одно и то же? И понял (поэт понял), что

Только из того что замкнуто
и можно еще куда-то выйти —
а стоит ли? — это уже совсем другой
вопрос.

И я понял что-то подобное, потому что ничего не получилось, ни статья, ни портрет. Извините. Ухожу к конторке с трактатами. Так что там сказал рабби Регев?..