*

хотели мы скоротить путь, но не вышло:
пробираемся в Бакуриани через самые дальние селения,
без никакой сети, понятное дело.
тех из нас, кто не успел удалить переписку,
схватили приезжие парни, вот ювелиры,
держат, как говорится, в плену,
насильно фотографируют.

*

*

не то пальто, брат Чешира, ты подогнал мне, –
а вот вещество другое: мутная фотография,
вынутая из бассейна Боржоми, –
и каково же было подкупываться, когда уже
отпустили воду, и уходила вода,
и подглядывать на граждан, которые уже вышли, –
сланцы,
законченность нашего, брат, жизнеца,
свежий воздух

*

*

мы съели ролл с адвокатом,
которого ты дал нам.
бесплатный, он был горек, как пустой орех.
он рассовал подписанный договор по драным карманам,
и ходил с восторгом, как мент,
и слова обидные падали из прорех.

последнее, что мы видим, сидя на этом холме,
тайно, будто мы в секте,
но с браслетом на щиколотке, –
как он, уже мертвый, спустясь по холму,
останавливается, достает аппарат из сетки
и снимает окрестность, где мы не достались ему.

*

*

перед нами фотография жителя архипелага –
портрет, снятый с близкого расстояния.
в кадре его пустое лицо и ладони,
которые он держит сцепленными на уровне бороды.
мы не понимаем, где он находится,
не узнаём обстановки,
но скорее всего житель располагается в знаменитом кафе,
где взяли многих из нас,
либо в так называемом
ситуационном центре, где давно работает
квалифицированный персонал,
честные, отважные люди,
мужчины
жемчужины

*

*

замечательный милиционер сделал свою работу
и сфотографировал результат.
я не мог подняться и видел только его сапоги,
высокие и блестящие,
как праздничные деревья.

мне казалось, что после смерти
я был везде –
в окопе под Сталинградом,
в бане под Сыктывкаром,
в одиночке,
в аптеке,
в гастробаре для гастарбайтеров,

но такие деревья впервые.

птиц небесных, лилии полевые –
но такое впервые.

он отходит, падает на меня земля.
началась война.

я лежу и вижу:
эти же тополя
во дворе за школой,
только зачем тополя
перевиты лентой флажковой?

почему перебиты
учителя?

*