Первая студия дагерротипа в Париже была открыта человеком по фамилии Каркасон, ранее служившим подмастерьем цирюльника в одном из южных городков. От предыдущей своей профессии он сохранил длинные волосы, длинные манжеты и пышное жабо – по этим приметам о его былом ремесле можно было без труда догадаться. В своих многочисленных портретах, выставленных в витрине студии, он, однако же, принимал позу человека вдохновенного и обладателя мятущейся души.
Проходя перед этими изображениями, каждый мужчина непременно говорил про себя: «Как бы я хотел быть похожим на Каркасона!» Девушки же восклицали: «Ах, какой все-таки красавец месье Каркасон!»

**
В округе только и говорили, что о Каркасоне, его красоте и таланте дагерротиписта, так что один провинциал по имени месье Баландар, недавно оказавшийся в столице, задумал сделать своей супруге сюрприз и, по возвращении в Шомон, привезти ей в подарок свой портрет, выполненный по новейшему методу.
И вот однажды утром провинциал пришел в студию. Каркасон взбил свое жабо, тряхнул роскошными волосами и заявил:
– Мы сделаем вам, сударь, отменнейший портрет. Вас никто не узнает.
– Но позвольте, зачем же тогда делать дагерротип, – вскричал господин Баландар, – если я сам на себя буду не похож?
– Ну это так, для красного словца, мой дорогой… Будьте любезны, присядьте – и не шевелитесь… Я немного пройдусь гребешком, если позволите… Не двигайтесь… Что-то у вас в провинции не умеют красиво стричь волосы, я посмотрю… Только не двигайтесь, я сейчас поищу ножницы… Чик-чик-чик, ну вот и все. Взгляните на себя вот сюда в зеркало, только не шевелитесь, ради Бога… Вы как будто десять лет сбросили… Одно мгновенье, я только нанесу чуть-чуточку помады… Только не шевелитесь!
– Ну так когда же портрет? – в нетерпении вскричал господин Баландар.
– Сей момент! Только еще немного рисовой пудры, чтобы скрыть румянец от долгой дороги. Только не шевелитесь!
– Почему это, господин Каркасон, вы не позволяете мне шевелиться?
– Чтобы вы сразу привыкали к состоянию неподвижности, которого потребует операция… Терпение, сейчас приступим. Только не двигайтесь!
И вот Каркасон поставил перед господином Баландаром огромный дагерротипный аппарат и нацелил его, будто пушку, на свою модель.
– Не шевелите веками! Внимание! Не двигайтесь!
– Право слово, эта поза невыносима, – думал про себя господин Баландар, изо всех сил тараща глаза.
– Не шевелите руками! Грудь вперед!.. Ни малейшего движения во всем теле! – голова дагерротиписта была упрятана в машину, откуда и раздавались приказания.
Наконец, Каркасон вылез из аппарата и подошел к господину Баландару.
– Вот эта прядь волос портит весь эффект… Нужно было ее отстричь. Ну что ж, не теряйте терпения, я приступаю. Только не шевелитесь! Раз, два, три! Замрите! Готово!
– Наконец-то! – Вскричал господин Баландар, вскочив со стула. Он был вне себя от радости, что наконец-то может пошевелиться, ведь сидеть, не двигаясь, оказалось гораздо труднее, чем можно было подумать. Вот теперь-то он сможет полюбоваться на свой портрет, начертанный солнечным светом на дагерротипной пластинке.
Однако вынутая из аппарата пластинка оказалась чернее самого черного мавра и на ней нельзя было разглядеть ни носа, ни глаз, ни ушей господина Баландара.
— Вы пошевелились! – вскричал Каркасон. – Нужно начинать все с начала… Садитесь обратно, и не двигайтесь больше!

Господин Баландар снова сел на стул. Однако три следующих попытки закончились одним и тем же – черным квадратом на пластинке.
– Вы, месье, настоящий перпетуум мобиле, – сказал мастер. – А ведь, поди, усидеть на месте вовсе не так трудно!
Правда, впрочем, заключалась в том, что бывший подмастерье цирюльника был полным профаном в искусстве дагерротипа и применял химические вещества, в которых совершенно не разбирался, наугад. Да и солнце не спешило ему помочь.
Во время четвертой попытки отснять портрет господин Баландар почувствовал странный зуд в носу, и ему потребовалось нечеловеческое усилие воли, чтобы не почесаться.
— А! – воскрикнул Каркасон, – а вот и более удачный этюд.
С торжествующим видом показал он своему клиенту черную пластинку, в центре которой выступали очертания носа.
– Вы не шевелили носом! Так что посмотрите, как хорошо он вышел! Немного упорства – и все у нас получится!
После шестой попытки господин Баландар встал. Ему казалось, будто на него напала целая армия блох, и он яростно почесывался за ушами.
– Как странно, – приговаривал он, продолжая чесаться. – Мне кажется, что уши мои стали меньше размером.
– Браво! – воскликнул Каркасон. – Браво!
На этот раз на пластинке во всей своей непримечательности показались уши господина Баландара.
– Все идет отлично, – произнес дагерротипист. – Уже скоро портрет проявится целиком. Больше не шевелимся!
И тут господину Баландару показалось, что в волосах у него зашевелилось бесчисленное множество муравьев.
– Не обращайте внимания, – сказал господин Каркасон. – Это просто моя помада так действует, она проникает в ткани и пробуждает движение в корнях волос.
После нашествия мурашек на пластине во всем великолепии высветилась челка многострадального клиента.

На девятой попытке господин Баландар почувствовал резь в правом глазу, так что от напряжения ему пришлось прикрыть левый глаз.
И в результате только один правый глаз показался на пластинке.
– О, Бог мой! Какие страдания! – говорил про себя господин Баландар, и сердце его сжималось от какого-то странного чувства. Что же такое были этот зуд, эти покалывания и мурашки, после которых несчастный господин чувствовал себя как будто уменьшенной копией себя самого?
Не опасно ли это, сидеть перед таинственной машиной, бесстрастно взирающей на сидящего перед ней человека своим огромным темным глазом? И какой мрачный костюм у этого дагерротиписта, то и дело ныряющего под огромный кусок темной ткани, скрывающей его загадочный аппарат!
Обладай он хоть толикой решительности, господин Баландар непременно покинул бы студию. Однако с тех самых пор, как он впервые сел на стул, воля как будто покинула его, и он не мог сопротивляться Каркасону, уже в двадцатый раз приказывавшему ему сесть на место и снова и снова приступавшему к работе над портретом. При этом дагерротипист не прекращал покрикивать: «Только не шевелитесь больше!»
Тем временем Каркасон уже начал набивать руку, и ему удалось получить что-то, похожее на портрет, хотя и немного темноватый. Однако, по сравнению с предыдущими попытками, это был, попросту говоря, шедевр.
Впрочем, чтобы добиться этого незначительного успеха, дагерротиписту пришлось покрывать свои пластинки сильнейшими химическими растворами.
Сеанс продолжался уже три часа, и господин Баландар был настолько ослаблен, что у него только и хватало сил, что вытереть лоб, по которому струился пот. И в этот момент Каркасон издал победный клич:
– Наконец! Вот чудесный портрет, потрясающее сходство!
На эти восторженные вопли, изменившийся голос ответил:
– Покажите!
– Господин Баландар, где же вы? – вопросил дагерротипист.
– Здесь.
– Где?
– На стуле.
И в самом деле, звук голоса исходил от стула, где еще недавно сидела модель; однако самого провинциала нигде не было видно.
– Господин Баландар! – вскричал дагерротипист.
– Господин Каркасон!
– Ну же, господин Баландар, шутки в сторону… Хорош в прятки играть!
– Вы меня не видите, господин Каркасон? – произнес голос.
Наконец, поискав во всех углах студии, дагерротпист-недоучка был вынужден признать ужасную правду: использованные им сильнейшие кислоты разъели лицо, тело и одежду несчастного мещанина из Шомона.
Так что в результате пятидесяти неустанных попыток запечатлеть портрет, модель постепенно исчезла. От господина Баландара остался один только голос!

Напуганный тем, что по его вине произошло исчезновение почтенного гражданина, а ведь это дело наказуемое, Каркасон забросил опасную работу дагерротиписта и вернулся к своему старому ремеслу подмастерья цирюльника. Однако, подобно вечному проклятию, тень господина Баландара преследует его повсюду и постоянно умоляет вернуть несчастному провинциалу изначальный вид.
Эти справедливые упреки не дают Каркасону покоя, и ему удается получить краткую передышку лишь тогда, когда он произносит слова, которые его клиенты относят на счет излишней осторожности при бритье:
– А теперь не шевелитесь!

ПЕРЕВОД С ФРАНЦУЗСКОГО: НАТАША РОМАНОВА