Как-то вечером, еще до наступления темноты, Гертруда проходила по одной из иерусалимских улиц. Прямо перед нею шел высокий, худощавый человек в развевающемся черном платье. Она заметила, что в человеке этом было нечто необычное, но она не могла понять, что именно. Дело не в его зеленой чалме, подумала она, ведь на улицах Святого Града людей в таком головном уборе можно увидеть каждый день. Скорее всего, дело в том, что голова его не обрита и волосы не убраны под чалму, как это принято среди мужчин на Востоке, но падают на плечи длинными ровными прядями.
Следуя за ним, Гертруда не могла отвести от него глаз; ей хотелось, чтобы он обернулся, чтобы она могла увидеть его лицо. И тут проходивший мимо юноша склонился перед ним в благоговейном поклоне и поцеловал его руку. Человек в черном остановился на миг и оборотился к столь почтительно приветствовавшему его юноше. Так было исполнено желание Гертруды.
Она остановилась, задыхаясь от изумления и радости, и приложила руку к сердцу. «Это Христос!» – подумала она. – «Это тот, кто явился мне у лесного ручья».
Человек продолжал свой путь, свернув в людный переулок, где Гертруда вскоре потеряла его из виду.
Тогда она повернула назад в колонию. Она шла очень медленно, время от времени останавливаясь, прислоняясь к стене дома и закрывая глаза.
– О, если бы я могла удержать это в памяти! – шептала она. – Если бы я всегда могла видеть перед собой его лицо!
Она старалась навсегда запечатлеть в памяти каждую черту его облика. Лицо его было овальным, нос – длинным и прямым, лоб – широким, но не слишком высоким, а борода – темной, раздвоенной и довольно короткой. «Он был в точности таким, как Христос, которого я видела на картине, и выглядел так же, как тогда, когда я встретила его в лесу, только теперь он был еще более сияющим и прекрасным. Его глаза изливали чудный свет и великую силу. Все было сосредоточено в его глазах: любовь и мудрость, печаль и сострадание, и еще многое другое. Казалось, эти глаза могут смотреть прямо в небеса и видеть Бога и ангелов».
Всю дорогу домой Гертруда была в экстазе. С того самого дня, когда Христос явился ей в лесу, она не бывала столь блаженно счастлива. Она шла, сложив руки и обратив взор к небесам, словно уже не ступая по земле, а плывя в облаках синего эфира. Увидеть Иисуса здесь, в Иерусалиме, представлялось ей значительно более важным, чем встретить его в диком безлюдном лесу в Далекарлии. Там он явился ей в видении; но теперь, когда он показался здесь, это означало, что он вернулся к своему труду среди людей. Это пришествие Христа было чем-то настолько грандиозным, что она не могла сразу осознать всю полноту его смысла; но мир и радость, и блаженство были первыми свидетельствами того, что принесла ей ее твердая вера.
Почти у самого дома она встретила Ингмара Ингмарссона. Он все еще был одет в то тонкое черное платье, которое так плохо соответствовало его простым чертам и большим грубым рукам. Он выглядел усталым и удрученным.
С той минуты, когда Гертруда увидела Ингмара в Иерусалиме, она все недоумевала, как она могла прежде так много о нем думать. Теперь ей казалось странным, что тогда дома, в Швеции, она считала его таким великим человеком. Здесь, в Иерусалиме он казался неловким и неуместным. Она не могла понять, почему дома все почитали его столь замечательным.
Она не питала к Ингмару неприязни, напротив, она хотела дружить с ним. Но когда ей сказали, что он развелся со своей женой и приехал в Иерусалим, чтобы снова попытаться завоевать ее, Гертруду, она стала бояться даже заговорить с ним. «Я должна показать ему, что перестала о нем думать. Не следует позволять ему хоть на минуту вообразить, что меня можно переубедить. Может быть, он приехал потому, что чувствует, как плохо поступил со мной; но когда он увидит, что я больше не люблю его, он скоро придет в себя и возвратится домой».
Однако сейчас, встретив Ингмара за пределами колонии, она подумала лишь о том, что перед ней тот, кому она может доверить пережитое чудо, и она бросилась к нему с криком: «Я только что видела Иисуса».
Столь радостного крика эти бесплодные поля и холмы вокруг Иерусалима не слыхали со времен благочестивых жен, возвращавшихся от пустого гроба и возвещавших апостолам, что Господь воистину воскрес!
Ингмар стоял, потупившись, как всегда, когда хотел скрыть свои мысли.
– Неужто? – сказал он.
Гертруда потеряла терпение так же, как и в прежние времена, когда Ингмар не спешил вникать в ее мечты и капризы. Ей только хотелось, чтобы на его месте оказался Бу, тот бы ее понял. И все же, она начала рассказывать о том, что ей довелось увидеть.
Ингмар ни словом, ни взглядом не выдал свои сомнения, но, рассказывая ему о встрече, Гертруда, каким-то образом, почувствовала, что ничего особенного в ней не было. Она увидела на улице человека, похожего на Христа, каким его изображали – вот и все. Теперь все это представлялось ей сном. Тогда это было удивительно живо, но, когда она попыталась рассказать об этом, все стало совершенно расплывчатым.
Во всяком случае, Ингмар был рад, что она заговорила с ним, он подробно расспрашивал ее, когда и где она встретила этого человека, как он выглядел и во что был одет.
Как только они добрались до колонии, Гертруда простилась с Ингмаром. Она чувствовала себя страшно обессиленной и угнетенной. «Теперь я понимаю, Господь наш не желал, чтобы я об этом говорила», – подумала она. – «Ах, как я была счастлива, когда одна лишь знала об этом!»
Она решила больше никому ничего не рассказывать, да и Ингмара попросила молчать. «Это правда», – сказала она себе, – «это правда, что я встретила того, кого видела в лесу. Но, пожалуй, напрасно ожидать, что другие этому поверят».
Через несколько дней Гертруда была очень удивлена, когда Ингмар сказал ей, что тоже видел человека в черном платье.
– С тех пор как ты рассказала мне о нем, я всю улицу исходил, поджидая его.
– Ах, так ты все-таки веришь! – воскликнула Гертруда. Пламя веры заново разгорелось в ней.
– Ты знаешь, я никогда не был легковерным, – ответил Ингмар.
– Ты когда-нибудь видел такое сияющее лицо? – спросила Гертруда.
– Нет, – ответил Ингмар, – такого лица, как это, я никогда не видел.
– Разве оно не стоит перед тобой, куда бы ты ни повернулся?
– Да, признаюсь.
– И ты не веришь, что это Христос?
Ингмар уклонился от ответа.
– Он должен открыть нам, что явился.
– Если бы я только могла увидеть его снова! – вздохнула Гертруда.
Ингмар, казалось, колебался мгновение, затем сказал довольно легко:
– Я знаю, где он будет этим вечером.
Гертруда была вся рвение.
– Ах, Ингмар! Ты действительно знаешь, где он? Тогда ты должен взять меня туда, чтобы я могла снова его увидеть.
– Но ведь уже совсем темно, – возразил Ингмар. – Не думаю, что в такой поздний час безопасно отправляться в город.
– Совершенно безопасно, – заверила она. – Я ходила куда позже, чтобы навестить больного.
Гертруде нелегко было его уговорить.
– Ты, видно, считаешь, что я сошла с ума, вот почему ты не хочешь меня туда отвести, – сказала она, и ее глаза потемнели и стали дикими.
– Глупостью с моей стороны было рассказать тебе, что я его нашел, – сказал Ингмар, – но теперь уж мне придется тебя проводить.
Гертруда была в восторге и плакала от радости.
– Мы должны попытаться ускользнуть из колонии так, чтобы никто нас не увидел. Я не хочу говорить об этом никому из братьев, пока не увижу его еще раз.
Ей удалось найти фонарь, и вскоре они были на пути в город. Ночь была бурной, дождь и ветер били им в лицо, но Гертруда ни на что не обращала внимания.
– Ты уверен, что я увижу его сегодня вечером? – спрашивала она раз за разом.
Гертруда все время говорила с Ингмаром так, словно между ними ничего не произошло. Она выказывала ему полное доверие, как в прежние времена, рассказывая о том, сколько раз ходила она по утрам на Масличную гору, чтобы увидеть пришествие Христа, о том, как смущали ее люди, стоявшие вокруг и смотревшие на нее так, будто по их мнению она была сумасшедшей.
– Я знала, что он придет, понимаешь, и именно поэтому я пошла туда, чтобы его дожидаться. Лучше бы он явился во всем своем величии и славе – на утренних облаках, но теперь, когда он здесь, совершенно не важно, что он решил прийти темной зимней ночью. Тьма обратится в бегство, как только он откроет себя. И подумать только, что мы прибыли сюда, Ингмар, как раз в тот момент, когда он появился вновь, чтобы творить чудеса свои среди людей! Тебе повезло, потому что ты не должен был ходить изо дня в день, с тревогой ожидая его. Ты приехал в самое подходящее время.
Гертруда остановилась и подняла фонарь, чтобы взглянуть в лицо Ингмару. Он выглядел озабоченным и утомленным.
– О, Ингмар, как ты постарел за этот год! Я вижу, сколько ты выстрадал из-за меня. Теперь тебе больше не нужно думать о том, что уже позади. На то была Божья воля, чтобы все было так, как оно было. Это было Его великой милостью к тебе и ко мне. И теперь он привел нас в Его Святой Город, чтобы мы оказались здесь в назначенное время. Отец и мать тоже порадуются, когда увидят в этом промысел Божий, – продолжала она. – Они не написали мне ни единого недоброго слова из-за моего бегства из дому, они понимали, что дома мне было слишком тяжело. Я знаю, что они сердились на тебя; но теперь они будут утешены двумя детьми, выросшими под их крышей. Я почти уверена, что они переживают за тебя больше, чем за меня.
Ингмар молча шел под дождем рядом с ней. Он не отозвался даже на ее последнее замечание.
«Может быть, он не верит, что я нашла Христа», – думала Гертруда. – «Но что мне до того, если он ведет меня к нему! Скоро я увижу, как все люди и все князья сей земли преклонят колена перед тем, кто станет Спасителем».
Ингмар привел Гертруду в мусульманский квартал. Они прошли через множество темных и извилистых улиц, и, наконец, остановились перед низкими воротами в высокой глухой стене. Ингмар толкнул калитку, они прошли по длинному тусклому коридору и вошли в освещенный двор.
Несколько слуг хлопотали по своим делам, на каменной скамье у стены сидели, поджав ноги, два старика, но никто не обратил внимания на Ингмара и Гертруду. Они присели на другую скамью у стены, и Гертруда начала озираться.
Этот двор был подобен многим другим, виденным ею в Иерусалиме. Со всех четырех сторон его располагались крытые галереи, а над открытым пространством в центре раскинулся большой, грязный, свисавший лохмотьями навес.
Некогда это было, вероятно, превосходное и внушительное строение, но теперь оно лежало в руинах. Колонны выглядели так, словно их позаимствовали в церкви. Когда-то их, несомненно, украшали резные капители, но теперь вся резьба была либо отбита, либо стерта. Штукатурка на стенах растрескалась и облупилась, и в многочисленные дыры и трещины были набиты грязные тряпки. Далее у одной из стен была навалена кипа старых ящиков и курятников.
Гертруда шепнула Ингмару:
– Ты совершенно уверен, что это здесь я увижу его?
Ингмар утвердительно кивнул головой. Указывая на коврики из овчины, разложенные по кругу в центре двора, он сказал:
– Вон там я видел его вчера с учениками.
Гертруда, казалось, слегка упала духом, но вскоре опять разулыбалась.
– Странно, что всегда должно быть именно так! – сказала она. – Ждешь, что он появится в славе и с почестями, хотя он вовсе не заботится о таких вещах. Он приходит в смирении и бедности. Ты понимаешь, конечно, что я не похожа на евреев, которые не приняли его, потому что он предстал перед ними не князем и правителем мира сего.
Тем временем с улицы зашли несколько человек. Очень медленно они проследовали на середину двора и расселись на овчинных ковриках. Все мужчины были одеты по-восточному, но в остальном значительно отличались друг от друга. Одни были молоды, другие стары; одни были одеты в шелка и дорогостоящие меха, другие – как бедные водоносы и убогие земледельцы. Пока они приходили, Гертруда давала им имена.
– Смотри, Ингмар! Вот Никодим, который пришел к Иисусу ночью,– сказала она, указывая на полного достоинства пожилого человека. – Тот, с большой бородой, это Петр, а там сидит Иосиф из Аримафеи. Я никогда ещё так ясно не представляла себе, как собирались вокруг Иисуса его ученики. Молодой человека с потупленными глазами – Иоанн, а рыжеволосый в войлочном колпаке – Иуда. Двое, сидящие, скрестив ноги на каменных сидениях и курящие наргиле, это книжники. Они не верят в Него, и пришли только из любопытства или ради того, чтобы поспорить с ним.
Пока Гертруда говорила, все места в кругу заполнились, и человек, чьего прихода она ожидала, прибыл и занял место в центре.
Она не заметила, откуда он появился, и, внезапно увидев его, не смогла подавить крик.
– Да, это он! – воскликнула она, всплеснув руками.
Она сидела, глядя на него как завороженная, пока он стоял с закрытыми глазами, словно погруженный в молитву, и чем дольше она смотрела на него, тем крепче становилась ее вера.
– Разве ты не видишь, Ингмар, что он не смертный? – спросила она шепотом.
Ингмар ответил, тоже шепотом:
– Вчера, впервые увидев его, я тоже подумал, что он нечто большее, чем человек.
– Одно лицезрение его наполняет меня блаженством,– сказала Гертруда. – Не существует ничего, о чем он не мог бы попросить меня, и чего я не сделала бы ради него!
Человек, которого она считала Христом, стоял теперь в полном величии власти. Он едва приподнял руку, и тут же все, кто сидел на земле, громкими голосами возгласили: «Аллах! Аллах!», мотая головами из стороны в сторону. Они делали это снова и снова, с каждым рывком восклицая: «Аллах! Аллах!» Человек стоял почти неподвижно, только задавая ритм легкими движениями головы.
– Что это? – спросила Гертруда.
– Ты в Иерусалиме дольше меня, – сказал Ингмар, – и должна больше знать о таких вещах, чем я.
– Я слыхала о секте танцующих дервишей, – ответила Гертруда. – Это, должно быть, их встреча. Возможно, в этой стране существует обычай так открывать службу, подобно тому, как мы начинаем нашу пением гимна. Когда это закончится, он наверняка начнет излагать свое учение. О, как я мечтаю услышать его голос!
Мужчины, сидевшие вкруг него на земле, продолжали выкрикивать: «Аллах! Аллах!», в то время как головы их дергались из стороны в сторону, а их движения становились все более быстрыми и резкими. Крупные капли пота выступили на их лбах, и крики их звучали как предсмертная агония.
После того, как они повторяли это непрерывно в течение нескольких минут, их предводитель сделал небольшое движение рукой, и они сразу же остановились.
Гертруда сидела, опустив глаза, чтобы только не видеть, как они себя истязают. Когда наступила тишина, она взглянула на Ингмара и сказала:
– Теперь он начнет говорить. Сколь счастливы те, кто может понять его проповедь! Но я буду удовлетворена одними лишь звуками его голоса.
Молчание продолжалось всего лишь мгновение. Тут же предводитель подал знак, на который его последователи вновь принялись кричать «Аллах! Аллах!» На этот раз дергались не только их головы, но и торсы. Человек с волевым лицом и красивыми глазами Христа лишь побуждал своих последователей к большим и более резким движениям. Он позволил им продолжать так минуту за минутой. Казалось, будто движимые внешней силой, они держались гораздо дольше, чем способен вынести человеческий организм. Страшно было наблюдать за людьми, выглядевшими полумертвыми от этих усилий, и слышать хриплые выкрики, вырывавшиеся из их пересохших глоток.
После небольшой паузы последовали новые стенания и судороги, и снова пауза.
– Эти парни, видать, много упражнялись, – сказал Ингмар, – чтобы столько продержаться.
Гертруда обратила к Ингмару умоляющий взгляд, губы её дрожали:
– Ты думаешь, он когда-нибудь остановит их? – спросила она. Потом, при взгляде на стоящую среди учеников фигуру повелителя, новая надежда зародилась в ней.
– Больные и скорбящие скоро придут искать Его, – воскликнула она с жаром. – Мы увидим Его исцеляющим прокаженных и дарующим зрение слепым.
Но дервиш продолжал так же, как начал. Он подал знак, и в мгновение ока люди вскочили на ноги. Теперь их движения стали еще более яростными. Они стояли, каждый на своем коврике, и их бедные тела дергались и раскачивались в полном самозабвении. Взгляд помутневших и налитых кровью глаз оставался неподвижен. Некоторые, похоже, не сознавали, где находятся. Их тела двигались как бы механически, взад и вперед, из стороны в сторону, вверх и вниз, все быстрее и быстрее.
В конце концов, когда они просидели там уже часа два кряду, Гертруда в отчаянии схватила Ингмара за руку.
– Неужели, кроме этого, ему нечему научить их? – прошептала она. Постепенно она начала сознавать, что у человека, которого она считала Христом, не было ничего, что он мог бы преподать, кроме этих странных упражнений. Он лишь возбуждал и заводил этих бедных безумцев. Когда один из них начинал двигаться стремительнее и размереннее, чем остальные, он ставил его внутрь круга и позволял ему стоять, глубоко склоняясь и стеная, как пример для других. И сам он тоже начал кружиться и корчиться, словно не в состоянии пребывать долее в неподвижности.
Гертруда пыталась подавить подступающие слезы. Все ее мечты и надежды были разбиты.
– Неужели ему нечему больше научить их? – спросила она еще раз.
Будто в ответ на ее вопрос, дервиш подал знак нескольким прислужникам, прежде не принимавшим участия в обряде, и те быстро схватили висевшие на колонне музыкальные инструменты – барабаны и бубны – и начали в них бить. С боем барабанов и бубнов вопли «Аллах!» стали еще резче и неистовее, а судороги – ещё исступленнее. Некоторые дервиши сорвали фески и тюрбаны и распустили свои длинные волосы. Дергаясь и раскачиваясь, они выглядели пугающе с волосами, то падающими на лица, то хлещущими по спинам. Глаза их все больше стекленели, лица все больше напоминали лица мертвецов; затем движения превратились в спазматические конвульсии. У ртов даже выступила пена, как у припадочных.
Гертруда поднялась. Ее радость и восторг прошли, ее последняя надежда умерла. В ней осталось лишь чувство невыразимой ненависти. Она подошла к воротам, даже не оглядываясь на человека, которого она вообразила посланным Богом Спасителем.
– Грустно на этой земле, – сказал Ингмар, когда они уже были на улице. – Подумать только, какие пророки и учителя были здесь в древности, а в наши дни в этом святом месте расхаживает человек, все учение которого состоит в том, чтобы заставить учеников вести себя как бесноватые.
Гертруда не отвечала, она спешила как можно скорее попасть домой. Когда они добрались до колонии, она подняла фонарь.
– Ты видел его таким вчера? – спросила она, глядя в лицо Ингмара сверкающими от гнева глазами.
– Да, – ответил он без малейшего колебания.
– Неужели ты не мог вынести, что видишь меня счастливой? – сказала Гертруда. – Потому-то ты и взял меня посмотреть на него? Я никогда тебе этого не прощу, – добавила она.
– Я понимаю, как ты сейчас должна себя чувствовать, – сказал Ингмар, – но я сделал то, что считал для тебя лучшим.
Они тихонько прокрались через заднюю дверь.
– Теперь ты можешь спать спокойно, – горько сказала Гертруда, – ты хорошо справился с работой. Я больше не думаю, что этот человек Христос, и я больше не безумна. О да, ты хорошо выполнил свою работу!
Ингмар поднимался по лестнице, ведущей в мужскую спальню. Гертруда еще раз повторила:
– Запомни! Я никогда тебе этого не прощу.
Потом она прошла в свою комнату, бросилась на кровать и плакала, пока не уснула. Утром она проснулась рано, как обычно, но не встала с постели. «Что со мной? Почему я не встаю? Как случилось, что у меня нет желания пойти на Масличную гору?» – поразилась она себе.
Она закрыла глаза руками и снова заплакала.
– Моя надежда ушла! – рыдала она. – Я больше не жду Его. Слишком больно мне было вчера, когда я увидела, как обманывалась, теперь я не смею Его ждать. Я не верю, что Он когда-нибудь придет.
Целую неделю Гертруда не приближалась к Масличной горе. Но как-то утром прежние тоска и вера проснулись в ней, и она, выскользнув украдкой, вновь направилась туда, и все было как прежде.
Когда колонисты, по своему обыкновению, собрались вечером в большой комнате, Ингмар увидел, что Гертруда сидит рядом с Бу и долго и серьезно говорит с ним.
Через некоторое время Бу поднялся и подошел к Ингмару.
– Гертруда только что рассказала мне, что ты сделал для нее в тот вечер.
– В самом деле? – сказал Ингмар, не сознавая, что говорит.
– Мне важно, чтобы ты знал: я понимаю, что ты поступил так ради спасения ее рассудка.
– Все это, конечно, не так серьезно?
– Так, – сказал Бу. – Тот, кто прожил в тени этой гибельной угрозы дольше года, знает, насколько это серьезно.
Когда Бу повернулся, чтобы уйти, Ингмар вдруг протянул ему руку.
– Позволь мне сказать тебе, что здесь нет никого, с кем бы я хотел дружить больше, чем с тобой, – сказал он.
Бу улыбнулся:
– Боюсь, мы навряд ли успеем разбить лед, прежде, чем начнем опять спорить.
И все же он сердечно пожал Ингмару руку.



Перевод: Н.МУШКИН