Тогда обрати внимание на голубой цветок, который ты здесь найдешь.
Сорви его и смиренно отдайся воле неба.
Новалис.

Светлого дерева грубой шлифовки и кустарной резьбы прямоугольная шкатулка лежала на невысокой каменной ограде. В ней извивалась нитка пластмассовых бус, лицом ниц валялся значок какой-то женской организации (ВИЦО? – я перевернул, но увиденное тут же забыл) и покоилась фарфоровая брошь с незабудками, одна из которых была отколота. Бусы продолжали своё неприязненно извилистое движение и тогда, когда я изучал небогатое содержимое шкатулки. Значок, после того, как я впустую ознакомился с его назначением, сразу же свалился вверх остриём того гвоздика, которым прежде крепился к лацканам жакетов. Брошь с незабудками невозмутимо ждала, пока, повинуясь ставшей уже привычной страсти к голубым предметам, я прихвачу её с собой.
Постоянный поиск знаков, уже вполне обыденно, удовлетворялся находками. Улицы города поставляли их бесперебойно. С нахождением стоявших за знаками значений дело обстояло прямо противоположным образом. Какие уроки судьбы, какие обещания или хотя бы намёки мог я извлечь из этого случайного дара?

Вспоминать средневековую легенду о рыцаре, кинувшемся в полном боевом доспехе собирать для дамы своего сердца букетик прибрежных безымянных цветков, неуклюже свалившемся в воду и затонувшем, с «Незабудьменя!» на устах? Я затруднялся поверить, что рыцари в латах вообще способны были пошевелиться.
После того, как при содействии ворота и лебёдки их водружали на коней, они лишь превеликим усилием справлялись с привинченной к железной рукавице железной же булавой.
На жёлтой латунной булавке можно было прочесть: Made in England.
Поверить вообще было чрезвычайно трудно, хотя и хотелось. Да и мог ли я, в самом деле, поверить в то, чего мне хотелось более всего. В Германии в XV существовало поверье, будто бы носящий незабудки никогда не будет забыт своим возлюбленным. О том, нужно ли носить незабудки живыми или мёртвыми, история умалчивает. А ведь жизнь незабудок непродолжительна, и свои цвета за столь краткую, хоть и не бессодержательную, жизнь они сменяют, по меньшей мере, трижды. Не помню, в какой именно последовательности это происходит, мне давно не доводилось видеть живые незабудки, но розовато-сиреневый и белый попеременно с голубым окрашивают их лепестки. Цвета ли это рыцаря, цвета ли его прекрасной дамы, цвета ли её господина? Фарфоровые незабудки верно передавали все три тона одновременно.
Подобные броши, как мне удалось выяснить, производила фабрика Royal Albert, основанная в 1894 году Томасом Кларком Уайльдом. Принц Альберт был уже тридцать три года как мёртв, одиннадцать из которых королева Виктория оплакивала его память вместе с памятью Джона Брауна. Маленькая, дюйма в полтора диаметром, клумба фарфоровых незабудок не имела ни малейшего касательства до имперского траура.
Перед смертью Её величество повелела похоронить себя с халатом Его Высочества одесную и с локоном и портретом мистера Брауна в шуйце.
Хотел бы я знать, носили ли эти джентльмены незабудки в петлицах?
Последовательно становившаяся частью всё более крупных промышленных объединений по производству фарфора, 20 декабря 2002 года фирма Royal Albert начала вырабатывать свою продукцию в Индонезии, что, как уверяют специалисты, вызвало глубокое недовольство рынка, «определённо предпочитающего видеть фарфор Royal Albert английским и отдающего предпочтение изделиям с надписью Made in England».
Хотел бы я знать, продолжают ли в Индонезии выпускать брошки с незабудками?
Много будешь знать, скоро состаришься.
Хорошо бы.

«- Не сокровища так невыразимо привлекают меня, — говорил он себе самому, — жадность чужда моей душе: я мечтаю лишь о том, чтобы увидеть голубой цветок. Он неустанно занимает мои мысли, я не могу ни писать, ни думать о чем-либо другом. Я никогда не испытывал ничего подобного: точно все прежнее было сном, или точно я пронесся во сне в другой мир. В том мире, в котором я жил, никто бы не стал думать о цветах; а про такую особенную страсть к цветку я даже никогда и не слыхал».
Сколько я ни перечитывал Новалиса, голубой цветок оставался для меня словосочетанием. Или нет. Сколько я ни перечитывал Новалиса, голубой цветок оставался для меня гербарным препаратом: никогда не виданные цветочки льна, цветки цикория, редкие, но хорошо знакомые, вызывавшие в жившем во мне Робинзоне Крузо мгновенную мысль о цикорном кофеи, быстро вянущие без воды и столь же быстро восстанавливающиеся в воде незабудки, яркость огуречной травы. Их всех заменили теперь соцветия плюмбаго, свинцовки: ровной нездоровой бледности голубизна, липнущая к одежде, коли походя плечом задеть, сереющая на ходу.
Но мои уличные находки почти каждый раз напоминали мне, что голубые цветы могут помочь мне. «Мне казалось бы, что я сошел с ума, если бы я не сознавал все в себе с такой ясностью; не мыслил бы так отчетливо; я точно все лучше знаю. Я слышал, что в древние времена животные, деревья и скалы разговаривали с людьми. У меня теперь такое чувство, точно они каждую минуту опять собираются заговорить, и я как бы ясно вижу, что они хотят мне сказать. Есть, вероятно, еще много слов, которых я не знаю: знай я их больше, я бы мог лучше их постичь».

1. Матерчатый синий василёк, вероятно, из-за чёрных тычинок упорно принимаемый мной за мак.
2. Плоский пластмассовый десятилепестковый полупрозрачный лазоревый полуцветик.
3. Плоский пластмассовый восьмилепестковый непрозрачный лазоревый полуцветик.
4. Восьмилепестковая формочка для песка, пасочка.
5. Пластиковая подставка для день-рожденной свечки, не то цветок, не то цветоножка.
6. Голубая картонка с отсветом неизвестного науке квита и надписью Flower Lingerie.
7. Соломенный плохо прокрашенный псевдо-василёк. В игре петушок-или-курочка он мог бы быть петушком.
8. Смятая колесом жестяная незабудка.
9. Крошечная театральная блёстка, нахально поймавшая мой взгляд.

И то, за чем я нагнулся уже совсем по ошибке – вырванная с мясом, читай: с ошмётками голубой джинсы, притворившаяся медной пуговица с надписью BLUE FLOWER, окружившей венчик о пяти лепестках. Будь она воистину медной, и во всём неистовстве празелени ей бы едва удалось достичь межеумочной бирюзы, что уж говорить о цветочной синеве заявленной бесцветными вдавленными в металл буквами. Не масонские ли это штаны, пришло мне в голову глупо ухмыльнуться.
В 34-м, после прихода Гитлера к власти и гонений на масонов и масонскую символику, было принято решение сделать незабудку тайным опознавательным знаком. Малоприметные запонки и галстучные булавки для мужчин, скромные брошки для их дам верой и правдой служили ушедшему в подполье братству, так что братство и в послевоенные годы их не забыло. Не продолжение ли это? Открыть фабрику по производству невыразимых. Я имею в виду не кальсоны, но сами порты. Зримую голубизну оставить за чёртовой кожей, незабвенным же отдать вербальную, это ли не идеальная памятка пользователю штанов? Впрочем, скорее – нашедшему пуговицу, чем носителю целого.
Вот уже год, как я помню об этой пуговице. Каждый раз, подбирая с асфальта очередную голубую находку, я подумывал о том, что пора бы уже осуществить своё изначальное намерение и завести реестр, где, проставляя даты, дотошно описывать каждую попадавшуюся мне на дороге голубую штуковину. Поскольку я не стал этим заниматься с самого начала, мне было ясно, что даты придётся фальсифицировать, и эта необходимость подделки, столь незначительная для всех, кроме меня самого, каждый раз мешала мне сесть за компьютер и открыть новый файл – golubye_tzvetochki.doc. Желание сопоставить в дальнейшем найденное с происходившим, хотя бы во сне, а иногда и наяву, становилась всё более неосуществимым, если я так и не преодолею своей идиосинкразии к фальшивой достоверности.
Но если я погрешу против правды, против той, пока что неоспоримой, календарной правды, так мне казалось тогда и так по-прежнему кажется, я убью тот самый мельчайший, незначительнейший шанс понять, который мог быть мне дан. Заметьте, обращаюсь я неизвестно к кому (к столь необходимому мне неизвестно кому): я не говорю, что этот шанс был мне дан, я не столь самонадеян, но только – мог бы быть дан. Мне ли отвергнуть такую возможность ради ложно понятой красоты композиции? Я ведь давно уже догадался, что обречён складывать свою головоломку безо всякой надежды увидеть её когда-нибудь законченной. Так же как и вы, мой неизвестно кто, так же, как и вы.
Всё началось с деталей картонных паззлов, попадавшихся мне с незавидным постоянством на пути в библиотеку. Чаще всего попадались сплошь голубые, голубые с обрывками белых облаков и крыл, голубые с верхушками зелёных дерев, голубые с жёлтыми и красными клювами. Я старательно подбирал их, недоумевая, скольким небесам они принадлежат, пока не нагнулся – напрасно, как решил я тогда, ненапрасно, как считаю теперь – за зеркальным осколком, принятым мною за ещё один мозаичный фрагмент небосвода. Поднятый осколок побелел, пустил зайчика и, наконец, поймал мой взгляд.
(Я продолжаю эту запись в субботу седьмого числа седьмого месяца две тысячи седьмого года. Рекордное число пар, сообщают Йеху.ньюз, решили именно сегодня зарегистрировать свой брак в надежде вернейшим образом достичь седьмого неба).
После этого мне перестали встречаться картонные составляющие неба. И вообще, любые элементы картонных мозаик. До тех пор, пока на скамейке возле помойки я не подобрал брошенную кем-то мятую коробку с паззлом «Аквариум».

Я принёс её домой и аккуратно разложил на столе. Все детали были на месте. Кто-то перерос простую игру. Для меня же всё только начиналось.
Поскольку я не вёл точного учёта своих находок, я ничего не могу утверждать с уверенностью, но мне отчётливо представляется теперь, будто многие их них случались серийно и даже завершались некоторой полнотой. Так, например, мне помнится, что с тех пор, как я нашёл лазурные пластмассовые чётки, я больше не находил ни одной синей бусины. Модули ЛЕГО одно время тоже шли косяком, так же как и бельевые прищепки, хотя ни те, ни другие не привели меня ни к какому заключительному обретению и до сих пор продолжают падать с неба. Из найденных синих кирпичиков мне покамест не удалось построить ворота Иштар,
зато прищепки появляющиеся и исчезающие сами собой, не раз пригождались в хозяйстве. За три дня я подобрал три стеклянных шарика с голубым и рыжим нутром, которые ношу теперь в кармане.

У меня их никогда не было. Даже не помню, видел ли их у кого-то в руках. Если бы видел, украл бы, непременно бы украл.
Зато я о них слышал. Говорили, что их не купишь, можно только найти или в подарок получить. Что их можно извлечь из аэрозольных баллончиков с краской. Встряхнёшь баллончик и слышишь — стучит. Только иногда какую-то мелочь в них суют, дробь какую-то. В одном из десяти наверняка найдёшь. Что их можно выковырять из панно в одном из городских кафе. В каком – не говорили, секрет. Что соседний пацан нашёл целую россыпь. Где? Да за заводом стекловолокна. А как туда попасть? Да не знаю, чего привязался! Да нет, он их на аэродроме собирал, они же как получаются? Вот самолет взлетает и от трения шасси по асфальту при высокой температуре асфальт плавится, а потом стекленеет. Ну, это уж ты загнул! Тогда бы они были только чёрного цвета. Так ты ж их не видал никогда! Не видал, но я знаю. Мне один говорил, что самые ценные – тёмно-зелёные, как изумруды. Синие ценнее.
Отстань, за что купил, за то и продал. А этот за них себе настоящую модель Боинга выменял! Я бы не стал менять, я бы хранил.
Говорили, что это просто-напросто полуфабрикат при переработке стекломассы в стекловолокно. Просто-напросто?
А мне девчонка одна говорила, что у тётки её таких пол-аквариума. У неё муж в заграницу плавает. Я бы украл. Так она и тырила потихоньку. На жевачку меняла.
Мне отец жевачку привёз, так она меняться хотела. Хочешь, говорит, лунный дам. А я не стал. А я б сменял, на что хочешь сменял бы. Ну и дурак.

Стоило мне написать о цикличности, как я снова наклонился за синей вырезной картонкой со скруглёнными конечностями – глубокий синий, уходящий в фиолетовый. Ночное небо? Тропическое? Гадать бессмысленно. Разглядывая воплощённую условность, следует принимать её со смирением. Я же не сомневаюсь, что имеется в виду небо. Уже славно. Условности мира сего, так же как и закономерности его, нам даны не в наказание, но в насмешку над нашей страстью к познанию. Каждая новая условность всё дальше уводит нас от непостижного или, по крайней мере, нам так мерещится, ведь от него не уйти. В том же повинны и закономерности. Зато случайные совпадения в этом не обвинить.
В окнах Дома Рецаби, куда уже вселились жильцы, в освещении дневного неона, я разглядел акустические потолки с изображением голубого неба в ягнятках облаков. Сам Рецаби жил ниже уровня проходивших рядом с ним улиц. Черепица крыши лишь до пояса доходила прохожим. Автомобилисты проносились мимо, даже не представляя, что за низкой каменной оградой стоит дом. В последние дни перед выселением Рецаби прохаживался по двору среди рухляди, которую собирал всю свою жизнь, заложив руки за спину и уставившись себе под ноги. Два кота шли за ним по пятам. Новосёлы с третьего этажа отстроенного на том же месте здания смогут, лёжа на полу с подогревом, глядеть в нежно-голубое небо, напечатанное на пенопластовом потолке и пересчитывать своё не убывающее и не прирастающее стадо.
Я же хочу рассказать о непарных объектах своего собрания. Хотя бы для того, чтобы убедить вас и убедиться самому в том, что непарность их совершенно мнима.
Так, например, голубой дельфин на магните нашёл своё отражение во сне Додика от 1.XI.2003.
(Додик регулярно присылал мне записи своих снов. Потом выяснилось, что сам он их не хранил. Видимо, уверенный в моём фетишизме, он не сомневался в их сохранности. Меня же они то раздражали, то забавляли. До тех пор, пока я не стал наклоняться за голубыми и синими квадратами лото и осьминогами мозаик. Тогда я начал понимать, что природа этих записей и моих находок едина и что возможности расшифровать их значение по меньшей мере удваиваются, если рассматривать их параллельные существования одновременно.)

1.XI.2003. Додику приснилось:
С О. мы вторгаемся в длинное и приземистое двухэтажное строение, принимаемое мною по началу за дворец голландского короля. Поселяемся в одном из необъятных покоев, пытаясь по утрам ускользать от недреманного ока горничных. Наступает момент, когда пере?вы?селение представляется уже неизбежным. С тоской смотрю на полку платяного шкафа, уже заполнившуюся книгами. Думаю, что придётся подобрать несколько не слишком больших картонных коробок, чтобы их упаковать. Параллельно с этими мыслями меняется представление о дворце. Вероятно, подспудно происходит осознание того факта, что подобная протяжённость в пространстве не может быть голландской. Это резиденция шведского короля, — догадываюсь я и начинаю ждать королевского появления, которое так и не происходит. Однако в комнате за столом возникает некто, принадлежащий к королевской фамилии, одутловатый и страдающий аутизмом (принц датский?) Он поглощён составлением и одновременно выращиванием букета. Часть растений удивительна и незнакома. Один цветок похож на налитого сине-лиловыми чернилами дельфина. Меня предупреждают, что его нельзя касаться. «Это — дельфиниум?» — спрашиваю я и просыпаюсь.

Синий и голубой очень часто появлялись в записях Додика, гораздо чаще, чем все остальные цвета. Мне, которому сны показывали скупо и, я бы сказал, будто на экране маленького чёрно-белого телевизора, эта несправедливость всегда казалось вполне закономерной. Сны, несомненно, синего цвета, а уж предъявляют тебе синьки или гранки – не так уж и важно.
Слово «сенильна», так же, как и «Синай» с «Сенегалом», появлявшиеся в тех снах, которых я здесь не привожу, тоже отсвечивали синевой.

5.VIII.05
Наконец-то хоть что-то запомнилось из снившегося:
Я – кошка и одновременно наблюдатель. Кошка в борьбе с мышками (выглядящими маленькими старушками, копошащимися на краю раковины) льёт в раковину масло и поджигает его. Пламя летит в воронкообразную вытяжку прямо над раковиной. Наблюдатель озабочен, не сгорит ли весь дом.
Затем сцена «обручения». Старик достаёт кольцо с синим камешком, окружённым бриллиантами. «Сапфир», — говорит он и протягивает его старушке, которая передаёт его ещё более древней старице. Та рассматривает его внимательно. Наблюдатель сознаёт, что навряд ли это — обручение, скорее – алмазная свадьба, и озадачен вопросом, понимает ли старушка что-нибудь или совсем сенильна.

Время от времени я раскладывал на столе или на диване свои находки и, вооружившись письмами Додика, пытался совместить его слова с ничьими предметами.

Маленький носорог, не столь далёкий от своего Дюрером гравированного прародителя, не раз тиражированного в белом мейссенском фарфоре, а на сей раз отштампованный в тёмно-синей пластмассе, нашёл свою пару во сне от 27.XI.2001:

На улице Сапфирового Камня рядом с бывшей румынской ночлежкой встречаем стаю бездомных собак. Собственно говоря, они и появляются со двора ночлежки «Жасмин». Среди нескольких мелких мохнатых дворняжек – лохматый носорожек. А позже я замечаю и крошечного козла.

Обтекаемая инопланетная голова, которой любой телезритель или читатель комиксов наверняка мог бы дать имя, была узнана во сне от 17.VI.05:

Приснилась традиционная уже смесь конторы и маминой квартиры. Над ней живёт З. Я хожу по его жилью, заглядываю в его компьютер, тороплюсь уйти, пока он не вернулся.
Последний день Старого года. Мне страшно хочется позвать З. к нам, но я ничего не могу придумать. Не подняться ли мне к соседке? Ведь я не обязан знать, что З. там поселился. Зайти и выразить изумление при виде него. Пока я ломаю над этим голову, он каким-то образом появляется у нас и в свою очередь изображает изумление при виде меня. Потом сидит рядом, прижавшись щекой к моей щеке, плачет и тычет острым стальным пером себе, вроде бы, в нос. Я отстраняю перо, параллельно вижу мелко исписанные этим же пером страницы.
Кто-то появляется в квартире и передаёт мне подарок от О. Подарок — джинн, он сидит в цилиндрической банке, изнутри измазанной густым мёдом, и похож на синеватую рыбу с человечьим лицом. Мне нельзя открывать банку, если я удержусь и не открою, всё будет хорошо. Разве ему хватит там мёда и воздуха, беспокоюсь я. Пугаюсь, что О. не хочет возвращаться, но передавшая банку (кажется, это существо женского рода) успокаивает меня: он за дверью, просто ждёт приглашения. Открываю ему.

Иной раз я решал, что как раз этот скафандр появился во сне 4.7.06:

В большом питерском дворе я вижу себя с ярко-синим, лазурным пластиковым или лаковым лицом-маской и в таком же плаще с капюшоном и в восторге рассказываю кому-то, что в точности такая же фигура встречалась мне во сне, и что иногда мне случается увидеть во сне деталь из будущего.

Троящиеся отражения радовали меня более всего. Я вспоминал трюмо (во мн.числе) своего детства и наслаждался многообразием открывавшихся ракурсов.
Даже присланный мне Соломоном подарок – запаянный пластиковый пакет с желеобразным составом цвета морской волны, который следовало замораживать, чтобы после приложить к больному виску – возник дважды:

17.11.1999
Снились инсталляции – прозрачные со всех сторон, мягкие матрасы-бассейны-аквариумы с пловцами, вода очень яркая – голубая, зелёная.

и 22.XI.03
Делёжка наследства, которую ведёт сам дед. Ощущение всеобщего недовольства, завистливой обиды. Чувствую себя не в своей тарелке, ничего не хочу, только отделаться от всего. Дед берёт в руки странный предмет, довольно плоский, в узорной золотой оправе, кажется, мягкий – наполненный цветным, кажется, синим прозрачным желированным веществом. У предмета форма сплющенных песочных часов, и я так и понимаю, что это – часы, только гораздо более медленные, вернее, рассчитанные измерять гораздо более продолжительные временные отрезки. Дед распоряжается: нечто должно быть продано, а мне на эти деньги куплены часы с бриллиантами, мне же отчаянно хочется именно те часы, только неловко попросить…

Множились и голубые цветочки. Даже если формально они не были голубыми, и тогда их освещала голубизна.

28.II.05
Снилось, что едем в трамвае миланского типа – деревянном, сидения по периметру – вся дорога проходит в туннеле, стены которого оформлены художниками так, чтобы проезжающий мог представить себе, что он в Лиссабоне. Панно выполнены из серо-сернистых керамических плит с процарапанными деталями. Организаторы этого аттракциона с нами в одном вагоне. Там, где они сидят, поперёк вагона развешаны вымпелы и флажки, яркие, аляповатые. Постепенно оказывается, что мы в Лиссабоне. Я подбираю голубую ажурную гирлянду – мужская и женская фигурки, цветочные цепи, всё из рельефной бледной однотонной бумаги. Спрашиваю О., не кажется ли ему, что это из кладбищенских украшений. Он соглашается, и я кладу парочку уже не на землю, где они были найдены, а на услужливо подставленный надгробный холмик. Потом было что-то ещё, но забылось.

15.III.04
Снилось, что я в дедовской квартире, разглядываю разорённую полку,
где прежде стояли старинные чашки. Там и сейчас стоит какая-то чашка (только – ЛФЗ, с изображением клавесина и нотами) и ещё несколько непонятных штучек: крышка от веджвудской пудреницы с персидской белой розой на бледно-голубом фоне, старая венецианская фотография (дедушка говорит, что фотограф – Скиндер), раскрашенный деревянный барельефчик, два профиля – Гёте и Доротея.

Гете считал, что синий цвет вызывает «неспокойное, мягкое и тоскливое настроение». О том, что считала Доротея, мы навряд ли когда-нибудь узнаем.
Я хотел бы считать до десяти и открывать старательно зажмуренные глаза.
Можно ли жить, считая облака на пенопластовых потолках, мне неизвестно.
Синий и голубой в снах Додика то закрывали перспективу, то открывали её с пугающей лёгкостью.

15.12.05
Приснилось, что мы живём в одной довольно просторной комнате в коммуналке. Чтобы отгородиться от соседей, когда из коридора начинают доноситься звуки ссоры, прикрываем небольшую фрамугу, приоткрытую над дверью в коридор.
О. даёт мне кусок кружевной клеёнки, чтобы завесить оконце. Моё удивление –можно ли прикрыть окно таким прозрачным куском? Замечаю, что там уже много разного повешено – голубая занавеска, ещё кружево и решётка… так что можно и эту штуку приделать.

9.9.04
Синяя с облупившейся краской калитка на засовах. Не помню, отодвигаю ли я засов или просто прикасаюсь к калитке. Она легко подаётся и раскрывается вовнутрь. За ней железнодорожные рельсы. Идёт поезд. На каком-то этапе он начинает задевать калитку, как будто проход сужается. Страх перед последствиями моей неосторожности. Вроде бы, понимаю, что поезд пройдёт, не застрянет, но калитка, по всей видимости, будет разбита.

«Темно-синие скалы с пестрыми жилками возвышались на некотором расстоянии;
окружавший его дневной свет был яснее и мягче обыкновенного; небо было
черно-синее и совершенно чистое. Но с наибольшей силой привлекал его голубой
цветок, который рос у ручья, касаясь его своими широкими, блестящими
листьями. Цветок окружали бесчисленные другие цветы всевозможной окраски, и
в воздухе носилось чарующее благоухание. Но он ничего не видел, кроме
голубого цветка, и долго разглядывал его с невыразимой нежностью».

Новалис собирался довести своего героя до Иерусалима и не успел.