ОТ РЕДАКТОРОВ:

Мы живём на стройке. Мы гуляем по развалинам. Проходим по одним и тем же, из года в год разрываемым надолго и закапываемым на недельку-другую улицам. Фотографируем трещины, разломы, выбитые окна, обнажившиеся анфилады, щебенку. Собираем сентиментальные сувениры — старую черепицу, безрукую пластмассовую куклу, плитку с орнаментом. Мы привыкли к тому, что не без труда и внутреннего сопротивления полюбленные неказистые здания, оставленные нам прошлыми поколениями, исчезают, как люди, один за другим. Только траурные объявления об их кончине не проступают ни на чьих спинах, подобно тому, как траурные объявления о смерти людей появляются на стенах домов. Впрочем, они всё чаще перекочевывают на строительные заграждения, а вскоре и поминальные афишки исчезнут с городских ребер: новые хозяева не позволят оскорблять чужой скорбью свои чистые и глухие бетонные ограды в человеческий рост. Это, как видно, будет последней человеческой чертой надвигающегося на нас «Нового» Иерусалима. Исчезает не только привычное лицо города, исчезает и его человеческое выражение. Мы знаем, что это — часть неостановимого мирового процесса, что общества защиты памятников старины либо бессильны, либо фиктивны, либо и то, и другое. Мы знаем, что основная цель этого тарана — не только стереть историческую память человечества, но и убедить это человечество в ее обременительности и излишнести. Мы ловим мельчайшие знаки уходящего, мы учимся наслаждаться строительным мусором и отнюдь не слоновьими остовами былого.
«Бессердечное времяпровождение, и наслаждение, я должен признаться, демонстрирует признаки извращенности», — писал о своей любви к руинам Генри Джеймс. Те руины, о которых писал он и многие другие до него, были останками далекого прошлого, покрытого патиной и паутиной времени, наши развалины могли бы сравниться с военными разрушениями, когда бы не были столь повседневны и — обманчиво — человеколюбивы. Наше наслаждение ими не столь извращенно, сколь неизбежно, как всякий третий выход из любого положения. И в то же время, они не столь далеки от руин Романтизма, отдававшего предпочтение власти Природы, Истории и Чувства перед властью предержащей, и от традиций самого города, славного опытом своих крушений и плачей.
Осознавая значимость этого переживания для каждого, кто здесь родился, кто поселился здесь, кто сюда приезжает и кто уехал отсюда, мы попросили наших друзей — поэтов, писателей, художников и архитекторов рассказать о своём восприятии момента, ответив на три вопроса:

Вы наверняка не могли не обращать внимания на массированное разрушение Иерусалимского центра и бурный новострой.
Как это воспринимается вами (и в физическом, и в метафизическом аспекте)? Какие мысли вызывают заколоченные на снос дома, руины, котлованы за алюминиевыми заборами и стройки в центре города, о котором уже два тысячелетия говорится «В следующем году в отстроенном Иерусалиме!»
И шире — какую роль играют разрушения и развалины в вашем сознании?

ГАЛИ-ДАНА ЗИНГЕР, НЕКОД ЗИНГЕР