Что касается метаморфоз наших городов, то у меня к этому очень неоднозначное отношение. В нашей столице происходит не только снос ветхих строений, не представляющих собой ни архитектурной, ни городско-жилфондовой ценности, но и намеренное разрушение разнос сооружений, уникальных в своем роде, (например, здание Военторга), «доведение до ручки» конструктивистских зданий, намеренные поджоги и проч. Я думаю, что на этот счет существует две точки зрения. Очень многие люди, уехавшие из России лет 20 или 25 тому назад, помнят Москву, как большую деревню. Теперь они в бешеном восторге от новодела и говорят приблизительно так: ну это все очень классно, теперь Москва будет похожа на все мегаполисы мира. Опять же, большинство этих самых наших знакомых — активные потребители, встроившиеся в современное европейское или американское консьюмеристское пространство. То есть рассуждение типа: меняем же мы испорченные зубы на искусственные и вшиваем сосуды взамен забитых холестерином. Но Иерусалим — не Москва, у него совершенно иной статус, в том числе и архитектурный. Я боюсь, что все эти ничем не обоснованные стремления, построить для себя одного «Большую Вещь ограниченного пользования» ( чем являются, по сути, ваши новоделы), не учитывая характер окружающей архитектурной среды, беда, все-таки, совершенно всеобщая. Все больше городского населения вычитывает свои желания и вкусы с телевизионной картинки, а окружающей среды просто не замечает. К примеру- в Одессе, внешне, вроде бы, как раз, наоборот — там весь центр реставрируется, а если вы нам не были — то это чудо — южный Санкт-Петербург. Но большая часть образованного и связанного с историей города населения куда-то подевалась: часть (еврейская) — уехала, часть русская — сбежала и на смену им пришли торговые люди из маленьких малороссийских городов, выкупили квартиры в роскошных особняках, но им дела нет до истории и ауры тех кварталов, в которых они живут, они никак не связаны с этим местом, а вкусы и пристрастия у них совершенно другие — и, если надо будет, они никак не отреагируют на возможные разрушения архитектурно-исторического единства. Ведь — это не только материальное, но и культурное единства — а этой компоненты в их постсоветском торговом сознании уже давно нет. То же самое на Кавказе — в Тбилиси и Ереване. К слову — нашего Грибоедова хотят вытряхнуть из мавзолея, который находится в Тбилиси и ранее был семейной усыпальницей семьи Чавчавадзе. Или, если вернуться » обратно … и в Иерусалим» и взять ваших ортодоксов, например, то я я не думаю, что у них какой-то особый пиетет к духу гениев места. То образование, которое и воспитание, которое они получают в семьях, на мой взгляд, крайне благоприятствует развитию личности, но не всегда взаимодействует с культурным каноном. Новые синагоги не всегда являются (с архитектурной) стороны образцами хорошего вкуса, а новизна архитектурных решений зачастую связано скорее с демонстрацией ( даже, если это не входило в замысел архитектора) силы и всевластия новых технологий, а не эстетических решений. К заколоченным домам тоже я отношусь неоднозначно. Если бы этот дом не оказался под знаком неминуемого разрушения, я бы могла его попросту не заметить. Для художника любая недоговоренность или незавершенность — а это один из образов руинированной культуры — точка для фантазийного импульса. (Хотя, это может быть тоже крайне субъективным). Мне еще кажется , что все эти котлованы и новые со всех сторон просматриваемые пространства или конструкции, рассчитанные на тотальный контроль при поморщи видеокамер представляет собой еше и последнюю попытку власти как-то оградить себя от все большего числа беднеющих и маргинализирующихся множеств. И это происходит тоже во всем мире.

Завтра утром я отбываю в деревню — в руины некогда роскошного особняка и вокруг руины некогда богатой деревни. Буду медитировать на тему вытеснения ауры, которой еще обладает старый Иерусалим, и с грустью думать о том, как вытесняют ее яростные застройщики. Вместе с тем, в самом этом печаловании не есть ли что-то снобистское, ловлю себя на такой еретической мысли, не пытаемся ли мы остановить время, закрепляя, апроприируя созданный нашим воображением образ города и придавая ему статус неприкосновенного? И что есть город? Закрепленное в камне и бетоне движение истории или нечто живое, этой же историей движимое? Но движущая сила движущегося всегда алчна, корыстна и лишена сантиментов. И с ней-то нам, прежде всего, и трудно смириться. А камни…
О результатах деревенских медитаций потом…

В качестве уроженца города, где (Царское село и прочая) развалины строились, я к ним отношусь с пониманием и любовью. Более того, одна из самых глубоких, известных мне мыслей принадлежит архитектору, чье имя я, увы, позабыл, и заключается она в том, что «когда я проектирую здание, меня больше всего заботит, получится ли из него хорошая развалина». А то, что имя этого достойного человека я позабыл, свидетельствует, что и сам я к статусу развалины приближаюсь, но не уверен, что величественной.
Иерусалим, решусь на ересь, городишко, в архитектурном плане не то, что с Римом, Прагой, да чего уж там, с Ассизи, или безвестной Амандолой, рядом стоять не может. Ну, да — Старый город… парочка ансамблей, вроде ул. Пророков, ладно еще, а в остальном — печальное зрелище, могущее способствовать воспарению душ экзальтированных и пылких, которым без разницы торфом, березой или углем питается огонь, воспламеняющий их. Так, что ежели снести ул. Яффо, или Бен Иегуду, просвещенное человечество, скорее выиграет, нежели потеряет. Другое дело, что на их месте построят дерьмо, вроде зданий муниципалитета на пл. Сафры. Ну, а дальше, весьма соблазнительно пуститься в рассуждения о символичности разгрома до пыли, или, в крайнем случае, камней, Иерусалима земного, о чуждости духа Яфета сынам Сима и пр. Кстати, центр Западного Иерусалима ну никакого отношения не имеет к месту, о котором говорится «В следующем году в отстроенном Иерусалиме!» *

* Согласно многочисленным библейским, талмудическим и раввинистическим источникам площадь Иерусалима «конца времён» во много раз превзойдёт площадь древнего города. (Прим. редакторов)

Боюсь, мои — не то чтобы даже мысли, а просто ощущения — на эту тему в высшей степени тривиальны.

Вполне ожидаемо — раздражение, разочарование, эстетическая фрустрация, метафизическая — усталость.

Для меня Израиль — это Иерусалим (при приятном осознании того, что где-то еще есть исторически любимая Хайфа). Я с некоторой регулярностью приезжаю в Иерусалим в течение десяти лет. У меня есть там любимые места, любимые ландшафты, любимые кафе, любимые человеческие типы. Но при этом у меня нет четкой внутренней картины Иерусалима, нет убежденности в том, что он должен быть таким-то — трехэтажным/мамлюкским/османским/подмандатным… Отсутствие этой убежденности проистекает частично из невежества в области истории города и его архитектуры, частично — из того, что я там не живу и не чувствую себя в праве. (Для сравнения, насчет Москвы у меня есть совершенно четкие пожелания.) В большинстве случаев я — консерватор, при этом
понятно, что в живых городах должно что-то меняться, и это — почти неизбежно — происходит за счет старого. Это сейчас сплошь и рядом и очень динамично происходит в Москве. В Иерусалиме смущает, скорее, не стройка нового и разрушение старого как таковое, а отсутствие динамики в этих процессах, замороженность, заторможенность, многолетнее бытование в одних и тех же местах «руин, котлованов и заборов», ощущение трущобности, разрухи, «Пропал Калабуховский дом», etc.

Шире — к развалинам вообще я отношусь с большим пиететом, предпочитая их многому другому. Т.е., скажем, многие памятники архитектуры, дурно охраняемые государством, существуют для меня именно в виде развалин, а отнюдь не в виде дурно же отреставрированного молоднячка-новодела.
Это, конечно, относится в первую очередь к отечественным «культовым сооружениям», достигшим в предперестроечную эпоху определенной степени деконструкции и абсолютно прекрасным в этом состоянии, а затем омерзительно реконструированным усилиями РПЦ. Но дело не только в РПЦ; многое просто обязано существовать в виде развалин, потому что если реставрировать — сколь угодно тонко и умно — получится уже совсем не то.

НЕ ИЗ ИЕРУСАЛИМА ЛИ НЕБЕСА?

Иерусалим раздрызган. Взъерошен. Разрыт. Завалы на дорогах. Строят Иерусалим. И я жил-был в Иерусалиме. Однажды я написал:

Я не хозяин ему,
да и сам не евонный (извините за выражение),
но он в моем положении,
и я в его положении.

Только начал писать о нем – и сразу же почувствовал всю сложность этого положения, хоть и перебрался в Тель-Авив, а к нему на свидание являюсь два раза в неделю. Из Тель-Авива он кажется закрытым, осажденным, въезд в город заглатывает тебя вместе с нагромождениями могил на горе Герцля. Красная строка города на отвесной стене Садов Сахарова и субботнее время – вот, возможно, его предназначение в обозримом будущем: быть субботним городом, на который с наступлением субботы, Царицы Субботы, пикирует Божья благодать. И, наверняка, есть такие, что, подобно прежним жителям Цфата, покидают на закате свои дома и спешат встречать ее за пределы города.
Субботний город… люди ходят по проезжнй части, переходят дорогу, где им удобнее, газоны в Ган Сакер пестрят мангалами, кучка ресторанчиков действует в субботу возле Кошачей площади в районе Нахалат Шива. Я побывал в университете, в квартале Меа Шеарим, в Кирьят Моше, в Восточном Городе, в Старом Городе, на Иракском рынке у Махане Йегуда, отведал самые вкусные кушанья, Эмек Рефаим (Долина Духов) полнится английской и французской речью – «евреями по праздникам», шоколадная лавочка, та же самая задрипанная почта, Вифлеемская дорога, поворот на шоссе№3, там тоже строят иностранные евреи, посреди двора воздвигли забор.
Когда, когда Иерусалиму не удавалось заселиться? Он роет, копает… Роет не только для того, чтобы подготовить почву для трамвайных путей или поменять какую-то трубу, нет, он роется вечно, ищет… Что ты ищешь, Иерусалим? Нет ответа. Определенно, мы в процессе, в самом разгаре. То, что кажется «после», на самом деле ни что иное как предисловие к тому, что еще будет. Еще нет, еще нет, пока что он в процессе основания, готовится – к чему, к чему? К открытию, к освящению, наконец-то освятят город и скажут: «Это Иерусалим»!
И дело это давнее, известное. Нет в этом городе ничего, что не было бы им – более иерусалимским или менее иерусалимским, и улица Яффо – это Иерусалим, и Хевронская дорога, и Шхемская, разве есть в Иерусалиме неиерусалимский камень, не из Иерусалима ли небеса? Или, если мы возьмем дом из Тель-Авива или из Беэр-Шевы и пересадим его в Иерусалим, будет ли он здесь чужеродным или даже в своей чужеродности превратится в иерусалимский? А камень, а дерево, а слово? А человек? Если переехал в Иерусалим или уехал из Иерусалима? Где искать? В его и в моем, и в вашем положении.
Положим, уже совсем непонятно, как вообще говорить о Иерусалиме – разговор о нем превратился в любомудрствование: груды раскопок, отложений, симптомы, строки Писаний, стихи поверх стихов… Иерусалим на мгновение рассеялся. Иерусалим утекает на небеса. Что от него осталось тут, внизу? Трудно удержать его. Силы, подталкивающие его ввысь многочисленны, многочисленны, каждая толкает его по-своему, собирает целые толпы толкачей, и в результате этот воздушный шарик, Иерусалим, тяжелый, каменный, ортодоксальный, тесно набитый, как-то взмывает ввысь, и неизвестно, когда он вернется.

Перевод с иврита: НЕКОД ЗИНГЕР

Что до меня — метафизика не имеет ни малейшего отношения к физике, а «отстроенный Иерусалим» — к архитектуре. Божий град не проектируют в муниципалитете.
Что до физики: трудно придумать более уродливую застройку, нежели то, что наворотили турки. По мне так все это безобразие давно пора убрать. Раньше перестройками на новый лад заведовало время, устраивая пожары. Городской трамвай — повод не хуже. Вопрос: что строить? А до того: должен ли именно Иерусалим уже сейчас быть столицей нашего еврейского — не еврейского государства?
Лично я считаю, что с метафизической точки зрения Иерусалим должно было оставить еще на долгое время в руинах, да еще и лисиц туда запустить, что для душевного здоровья и выздоровления нации было бы полезнее. Но раз уж назначили его столицей, то и строить Новый Иерусалим следует как административную столицу государства и символ возрождения не Иерусалима, а национальной государственности. Не вокруг Старого города, а вокруг Кнессета. Что на мой взгляд и происходит.
Разрушения и развалины — разные понятия.
Разрушения — действия интенционные и динамичные, развалины — статическая данность. Развалины турецкого архитектурного скудоумия — причина для их скорейшего разрушения, которое, разрушение, есть признак человеческой активности, шум истории, если хотите, знак того, что она происходит.
Я выросла в городе, превращенном войной в развалины, разрушавшемся и отстраивающемся на моих глазах. Это захватывало! На месте воронок с квакающей водой что-то возникало, иногда за ночь. Мы, дети, носились по городу, чтобы зарегистрировать, что же в нем произошло за то время, что мы спали. И это постоянное обновление, возникновение чего-то из ничего побеждало ужас войны, отодвигало ее зловредную тень. В то же время, когда отстроили башню Гедимина, я плакала от злости. Какого черта! У развалин был потенциал куда большего масштаба. Выходит, что развалины развалинам рознь и те, что уже приобрели легендарный статус, от упорядочения только проигрывают. Новый Иерусалим, к счастью, этого статуса не имеет. И если восточный базар, каким по сути является, например, улица Яффо, исчезнет, туда ему и дорога.
Лично я жалею о застройке Старого города, хотя и понимаю политическую важность этого хода. А как хорош этот город в описаниях Флавия! То, что видит глаз, и рядом не лежало. Потому и не люблю ходить в Старый город, вместо этого снова и снова погружаясь в описание, оставленное Йосефом бен Матитьяху, священником двадцать четвертой (четвертой) череды.

Должен признаться, что в свой последний приезд я не обратил внимания на перемены, о которых вы говорите. В течение очень долгого времени я пытался закрывать глаза на подобные вещи. Что касается новых построек, то мне неприято видеть их где бы то ни было, потому что они очень редко имеют какое-то отношение к архитектуре или эстетическому усовершенствованию окружающей среды, но всегда прямо связаны с деньгами и тому подобными материями. Я, кстати, весьма пессимистичен относительно чьей-либо способности контролировать это явление, потому что для этого придется столкнуться с силами международного капитала и с безразличием подавляющего большинства населения. В действительности, большая часть народа, по-моему, захвачена этими проявлениями грубой мощи, так же, как она очарована всеми проявлениями технологического чудодейства – a propos сотовые телефоны! Я нахожу ваш подход, если он является таковым, весьма удивительным, поскольку явно невозможно сражаться с этими силами, которые весьма быстро стирают все следы культуры, оставленные прошлым. Мои воззрения предельно «реакционны», но ничего тут не поделаешь! Не исключено, что Иерусалим – одно из немногих мест на земле, где могло бы оказаться возможным хотя бы замедлить неумолимый марш «прогресса».

Перевод с английского: НЕКОД ЗИНГЕР

Сейчас во всех исторических городах мира происходит то, что называется «обновлением» (renovation). В рамках этого обновления почти все исторические центры городов перестраиваются. Первые мои проекты обновления в Яффо, например, когда этот процесс только начинался, относятся к началу 90-х годов. Примерно тогда же муниципалитеты стали принимать планы обновления городов по отдельным районам. И в этом процессе, естественно, происходит разрушение старого и строительство нового. То, что сейчас происходит в Иерусалиме, происходит и в Стамбуле, и в Риме.
План обновления должен включать в себя правила – что и как позволено разрушать, достраивать и перестраивать. В Тель-Авиве достаточно много лет тому назад участии университета был принят план обновления города, включавший программу сохранения, которым занималась профессор Ница Смок. Весь Тель-Авив был разделен на участки для сохранения, для реабилитации, для реконструкции, участки, где можно делать всё, что угодно. А в Иерусалиме такого плана не было, там вообще есть проблема планов, связанная с политикой. То есть, такие планы всё время были, начиная с англичан, но их утверждение и тем более соблюдение по политическим причинам просто невозможно. И в связи с этим принимаются всяческие частичные планы, делаются отдельные маленькие районы. Возьмем в качестве примера районы вроде Баки или Рехавии. Прежде, чем тот или иной архитектор займется достройкой, перестройкой какого-то конкретного дома или постройкой нового (а большинство архитекторов – вовсе не обязательно люди со вкусом), принимается решение разрешить достраивать, скажем, два этажа.
А как достраивать, и насколько муниципалитет следит за соблюдением правил и диктует свои архитектурные условия – это уже отдельный вопрос. Например в Тель-Авиве эту даму, которая более десяти лет четко и жестко следила за соблюдением всех условий, несколько лет назад уволили. В Иерусалиме всё еще гораздо труднее. Поскольку единого плана не существует, то, как архитекторы пробивают свои проекты в муниципальных комиссиях, это уже, в значительной степени, их личное дело.
В последнее время я в Израиле вообще и в Иерусалиме в частности прихожу в ужас. Здания, которые в моем представлении существуют как архитектурные монументы, достраиваются и перестраиваются с полным отсутствием вкуса. И все молчат. То есть, бывают разные общественные движения, вроде борьбы против перестройки здания филармонии в Тель-Авиве или против разрушения библиотеки в Рехавии, построенной Мендельсоном. Но все эти кампании достаточно минорны и не на уровне. В Иерусалиме всё решает политика, и все, кто занимал должности главных архитекторов и инженеров города – политики в чистом виде. Правда вот-вот инженер города будет меняться, именно сейчас идут перевыборы, и у некоторых есть какая-то слабая надежда на возможные реформы. Сейчас происходит большой международный конкурс на здание академии Бецалель на Русском Подворье и другие проекты международного толка. Но готовившиеся к началу этого тысячелетия большие проекты и вполне грандиозные планы полностью аннулировала вторая интифада. Периодически кончаются деньги, проекты оказываются невыполнимыми. Это одна из главных причин того, что зачастую разрывают и зарывают по нескольку раз одно и то же место. Ведь и трамвай должен был уже существовать.
В последнее время я много работаю в Стамбуле, преподаю и веду международную студию архитектуры, и у меня возникли совершенно полные параллели между происходящим в Стамбуле и в Иерусалиме. Две исторические столицы мира и центры многих религий, и в обеих царит одинаковое запустение и нескончаемая перекопка и перестройка без общего плана, но при множестве враждующих группировок, хотя в Стамбуле всё это куда масштабнее, потому что город огромен. В то же время, усилиями общественности удалось полностью отменить план постройки небоскребов, портящих силуэт Старого Города при взгляде со стороны Перы, Золотого Рога и с Босфора. Такое сохранение исторического силуэта было бы необходимо, конечно, и в Иерусалиме. Строительство небоскребов – главное желание всех городских властей. Когда я только приехала, лет 35 назад, здесь шли горячие дебаты о том, можно ли вообше строить высотные здания в Иерусалиме. С тех пор возникают всё новые вертикальные элементы и делаются они с каждым разом всё хуже, они совершенно непродуманно накатывают на центр города. Вас, наверное, удивит, если я скажу, что в подобной ситуации находится и Рим. Даже в Париже в какой-то мере происходит нечто подобное, потому что сегодня в больших городах нет единых проектов, как лет тридцать назад. Но в Израиле всё усугубляется тем, что недостаточно высока культура городской планировки, не говоря уже о мэре, который не обладает ни силой, ни пониманием всех этих вещей. К тому же, денежные проблемы стоят здесь гораздо острее. Иерусалим всегда существовал как мозаика достаточно отдельных и самостоятельных районов, и необходимо обращаться с этим очень умно и выработать общий план, который даст ему возможность существовать как современному городу, и при этом вся эта совершенно потрясающая историческая мозаика будет сохранена как цельная структура. Этого не сделано, и при современной политической ситуации трудно себе это представить. В арабском Иерусалиме положение еще во много раз хуже.
Что касается руин, то я недавно была на лондонской конференции, посвященной теме «сельское и городское», и там был один доклад французского архитектора, который рассказывал о 18 веке и показывал искственные руины — элементы построек немецкой высокой аристократии в поместьях-парках, вкоючавшие в себя, кроме беседок, гротов и часовен еще и синагоги, бывшие, естественно, чисто символическими объектами.
До сих пор существуют места, где в руинах живут. Возьмите, например, Сплит в Хорватии. Это древний город, и прямо в том, что когда-то было римским форумом, реально живут люди. Мы видим это у Пиранези, видим это и позже. Используются детали разрушенных зданий, камни, как, например, в Париже, где из камней разобранной Бастилии построен мост Александра III и часть Марэ. Часть элементов нередко оставляется как память. В современном архитектурном дискурсе тема памяти весьма существенна, и вполне легитимен подход, позволяющий реально жить в руинах, создавая там жилую среду. Такие места есть, например, в Барселоне и в других городах. Чаще всего это, конечно, музейные объекты или так называемая «городская инсталляция». А иногда руины и сегодня выстраивают искусственно. К такому направлению относятся, например, элементы нового музея Яд Ва-Шем, спроектированного Сафди. Он же использовал «искусственные руины», призванные символизировать древний Иерусалим, в проекте Верховного Суда 80-ых годов. Есть также руины концептуальные, как в том же Иерусалиме, когда проектируются те или иные монументы, они включают в себя городские руины как приметы исторической памяти. Кстати сказать, если вы посмотрите проект Верховного Суда Йорама Карми, который и победил, то одна ось идет по хребту Гиват Рам, соединяя Кнессет с Судом и ведет к Хилтону, а другая ось, по которой выстроено здание, ведет к могиле Авессалома и Старому Городу. То есть, в концептуальном смысле идея руин используется и в совершенно современной архитектуре. Есть книжка «Архитектура искусственной археологии», написанная лет 15 назад Питером Маддином. Это был один из его периодов, когда он предлагал в архитектуре создавать искусственный сценарий, построенный на руинах воспоминаний. И есть немало архитекторов, которые именно так проектируют. Например, так перестраивался Берлин – не обязательно должна существовать стена, но можно архитектурно обозначить память о ней и включить в создаваемый сценарий, частью которого будут символические и реальные руины. Символические руины – руины-свет, руины-вода, использованы в работе израильского архитектора, победившего в конкурсе на лучший проект нью-йоркского парка в память о «Близнецах». В Иерусалиме, по моему мнению, этим занимаются, но недостаточно систематично. Я всегда стараюсь смотреть в будущее с оптимизмом, хоть это и не легко. Есть интересные, сильные и энергичные архитекторы с международным опытом, которые сейчас возвращаются в Израиль с желанием сделать что-то важное и интересное. Посмотрим, что у них получится.

Я уроженец Иерусалима, иерусалимец в пятом поколении, этот город я знаю очень близко. И мне не дает покоя то, что происходит с центром города. Я имею в виду этот огромный абсцесс от Яффских ворот до выезда из города. И всё, что происходит на этой магистрали, на улице Яффо, которая когда-то была красивейшей улицей Иерусалима, это, в сущности, метафора оскорбительного падения города. Рассматривая фасады домов, магазины, вековые грязь и пыль, приходишь к выводу, что город, застрял где-то в двадцатых-тридцатых годах, что на этой улице не произошло ничего существенного, не возникло ничего нового. Там преобладают лавки бросовых товаров, плохой одежды и обуви – этакая несусветная вульгарность, полное отсутствие красоты. Самое важное, что должно быть в этом городе – это красота. Иерусалим всё равно не может претендовать на роль промышленного или коммерческого гиганта, в этом отношении, у нас есть более успешные города. Улица Яффо была магистралью, выходящей с Востока и ведущей на Запад, в глубоком смысле этих понятий: от Старого Города, чья красота в его древности, в направлении выезда из Иерусалима и моря. И был некий маятник красоты между стенами Старого Города и новыми городами, вид на которые открывался в горах от Шаар А-Гай к западу. С другой стороны, улица Яффо была своего рода рекой, делившей город на северную и южную части. Эта улица постепенно захирела. Когда-то на ней находились пять-шесть прекраснейших книжных магазинов, в витринах которых были выставлены новейшие книги со всего мира. В районе ешивы «Эц Хаим» были лучшие ювелирные лавки того времени. Ничего этого не осталось, словно там произошел погром. Никто не чистит фасады, не ремонтирует черепичные крыши. Был чудесный фасад школы «Альянс», обращенный в сторону рынка. Сегодня он смердит, окна разбиты, похоже, даже голуби боятся там появляться . Было замечательное здание полиции с маленькими статуями двух львов в воротах. Сегодня двери и окна там заколочены, и всё имеет такой вид, словно здание идёт на слом. Кажется, что уже давным-давно вся эта улица подлежит сносу, но нет никого, кто обладал бы достаточной силой, чтобы на самом деле разрушить ее и построить новый сверхсовременный проспект, большой иерусалимский бульвар, или восстановить эту улицу такой, какой она была при англичанах. Не исключено, что стоило бы сохранить ее прежний облик, полный исторической прелести. Я мог бы провести вас по всей улице Яффо, от квартала к кварталу. Иерусалим – это улей кварталов, и каждый квартал должен сохранять свой характер. Но сегодня я стараюсь по возможности не появляться на этой улице. Тот, кто знал ее в прежние времена, только страдает, видя ее в таком запустении, а тот, кто видит впервые, изумляется, что на свете может существовать такая центральная улица в столице государства. Требуется, я бы сказал, какое-то почти космическое потрясение, которое либо разрушит всё до основания, и на месте нынешнего города будет выстроен новый Иерусалим, или исторический центр будет восстановлен в его музейном варианте.
С метафизической точки зрения, желание строить в Иерусалиме, в то время как его всё время разрушают, — желание, в какой-то степени, безнадежное. Ведь настоящий Иерусалим строится в книгах, в стихах, в картинах, в музыке. Тот, кто поддерживает этот город до сего дня, это Агнон в его рассказах, и вместе с ним целый сонм поэтов и писателей с Йегудой Амихаем в центре. Если вы хотите повстречать Иерусалим – перелистайте книги, это даст вам сегодня больше, чем перелистывание улиц.

Перевод с иврита: НЕКОД ЗИНГЕР

Я как-то не чувствую себя очень компетентным.
Как постоянному приезжальцу, даже как постоянному постояльцу иерусалимские стройки кажутся мне совершенно нормальными для живого и развивающегося города, и даже радуют сердце еврейского патриота — значит, деньги текут в, а
не из. Простите, немного запутался — патриот я русский, а еврейский я националист, но в данном случае это неважно.

В любом случае, мне пока не кажется, что лицо Иерусалима принципиально изменяется. Сломали один глинобитный сарайчик, поставили на его место другой — побольше да побетоннее.

Я, конечно, понимаю, что жить посреди стройплощадки — удовольствие невеликое.

Но должен сказать, что у меня напрочь отсутствует орган, вырабатывающий негодование по поводу «уродования исторического лица» и пр. Даже в Ленинграде — до определенных, разумеется, пределов — я готов согласиться со
строительством всякой новомодной ерунды. А в Москве каждый лужковский новодел, каждый аляпорусский киоск веселит меня и радует от всей души. Даже гостиницу «Россия» мне не жалко, где было так хорошо. Да пусть что угодно сносят (кроме Кремля, см. выше, где про патриотизм). Собственно, и в Иерусалиме я знаю несколько крикливых строений, которые давно следовало бы снести — особенно одно, в самом центре, можно сказать, в самом сердце. Но этим, вероятно, займется уже Последний Прораб.