:

Archive for the ‘ДВОЕТОЧИЕ: 30’ Category

Александр Альтшулер: РАССЕЯННО ОБОЖЕСТВЛЕННЫЙ СВЕТ С ПРИЗНАКОМ ГУЛЯЮЩЕГО СТИХА

In ДВОЕТОЧИЕ: 30 on 02.09.2018 at 14:56

***
Рассеянно обожествленный свет с признаком гуляющего стиха в свободно тленно тенями веющего несхожестью с потомками стола; засилье пленки голосов и безрадостный уют состояния, остановка без дальнего похода в ближнем рассмотрении; не судите без ничтожества безголосым шепотом предъязыка с тенями колонн и амфор беспричинно тающих образов явлений в очередях в слухах заверченных предположений погибающего насильем нашествия устремленного расчерченного явного издалека проигранной действительности. Без добрых подарков нищеты самоявления броскостью отторгнутых вариантов заполнения тишины и бредовый вариант воплощений в бездарном интуитивном отражении без усилий соприкоснуться, возвратиться и взопреть. Слушайте не себя, ведите не на дорогу, прорастайте безумолку и не прячьтесь в беспардонность уличного состояния с тенями ненажитого сна. Захмеленное застостояние, забор вариантов в беспокойном открывании застойности дикорастущей. Комнатные диалоги переселений с двойным обретанием обморченных голосов скрытых поиском тяготения к последним знакам принадлежности задвижений непрочных хрустким заселением; о жизни не судите и судимы не будете и под шапкой нравственности колеблющийся тусклый свет непроизнесенных самовозгораний в попытке начать неконченное расхватом состояний по мелочам. Мы сопровождаем слово жестом и колеблющаяся нить незаметно сшивает с явной естественностью неуютные образы капризных состояний неузнаваемой тягой неразветвленной тысячелетиями невинности.
В близком до жути перехлестывании через – молва, камень, бок, сук, ничтожество, растоптанные мелочи, побегушки по мелочам, проваливание и карабкание сверху вниз в бездонной попытке успеть превратиться схватить по закону и знаку и в мелком преобразовании оглянуться себе подобным кому и зачем неизвестным.
Бессмысленные вопросы по стати необлеченные в форму содержимого проскальзывают в отвлеченные категории совсем неумеющих браться за дело с потолка или со стула, а еще лучше с порога не того дома и чужой квартиры, выталкивающей запахом скопившихся сегодняшних и вчерашних обитателей.
Существо стояния не более того, что есть побоку от грядущего, умертвленного тысячу раз в одно и то же недопускаемого, неосмысленного, снимающего нравственность перед ощущением мира без власти, по состоянию.
Но попробуем стать тихим садовником, идущим по зараженной земле и выкапывающим слой нетронутый, погружаемый и стайной природой скольжения в руках, содержащих пыль, по внутреннему ходу невырытых неотброшенных ненейтрализированных домыслов в конце концов окреплением стояний движения в почерке мелькающих падежей.
Не дующим садом, нет, не прохладным домовладельцем, нет, а скрупулезной невинностью закрытых несчастий состояния на панели и дома, вдоль снующего ветром старушечьего взгляда, вхождения в парадную, по лестнице шаги, звонок в дверь, здравствуйте и в анекдот, до мелочей подробный явным кухонным безобразием благопристойного уюта взвешенных слов, супов, кастрюль и в дверь, телевизионной лентой заполненного гипноза до завтрашнего просыпания вхождения, продолжения усталости приятия, броском в коридор, комната подушка и разговор зарешеченный в близком холодном непоту созревания, шаркание и исчезание за перегородкой сумасшествий скрытых приличием привычки неявленного естественного толчка.
В дальнем дальнепрудном сухом инее отражений пляжных зонтиков под снегом передвижения нестройно глядящих скопленных домов, перед шляпой в черном пальто крытого абриса щек под фамильный гербарий с необоснованным желанием попутать и за каемкой обрести вольность фигуры без остатка отданной с опавшими листьями старых деревьев и копошащейся шелухи ветром поднятых бумаг заотказа, приговора и преддушия доотправления со спешащей электричкой «скорей домой» но там клич и говор незнакомых дораскрытых предизменений донашедших без памяти вытрясенных без путаницы в коридорах и по проходам «здравствуйте», «забытые вчера» напомненные недоговоренные осадком без отчуждения и в длинном одиночестве соприкосновения на палубе в двойную стихию необретенного лексикона практических наборов подобных рыхлой даме читающей на берегу ох и ах. Или выбранный на поверхность хвост невода-птицы, потешанной зобом блестящей рыбы, играющей выбранной на солнце музыкой заинтимности и безголосье приспособления нежеланий, когда стихия непуста знакомством питаемого памятью чужого глухаря, держащего собрата в тигриной шкуре или в усатом довольстве искренних зазнайств белкой или прочим гонимым зверем.
Тишина излученных за явлений просторным крючком за горло, к столу, к признакам, наименованиям саморождениям и самоцелям в бесприданном облике шероховатого завтра с тряской, болью любопытством стертых отношений будоражащих плотную известь в фотоснимке будуара предзнаменования переодеванием в обособленное инкогнито по переулкам длинных коридоров желающих встреч потемками, находу с выдохом в сырой сад цикад и прочих поскребышей.
Интересный знак пустующего зала в глубине зеркальной невозможности ожидания теней и сходок незатребованных пустот в крайних этажах осыпанных мечтаний бега без времени, протекающего под любую крышу оставленной фотографией берущего и дающего в точках далеких образов «почеши спину» или отодвинься, пока время не пришло или «даром я тебя кормлю» и «мама, мама, я здесь!» в зачарованном стоне старух саней и забытых про себя колес и ты, ты неоставленный, глядящий утром и вечером из под себя в колокольном признаке не успеть на годовщину и уйти в не свое время «ну же братцы, ходом, ходом», братание в неизвестный случай, пора собой начать, а кончить беспричинно, неявно на стол сбросить перестановкой самознающих вещей с отсутствующими признаками ушей и подхлестов.
И дух фантазий невозможных вдруг сузить невозможностью ничей, зачем в заброшенном пустом вдруг вырастает снится и пребудет, а категории живут другим и режут, режут словно постояльцы отбросами неведомых миров, уколотых броском за ленью предсказаний, течем, ах будущее бродит, смеются дети нерожденные бред рая передвинув в океан, созвездия молчат и колобродят и катастрофа мелкою старушкой там просит подаяния сравнив весомый бред и просится чужое к постоянству, пора возлечь, оцеплено пространство и странное толканье в языках грех нищенства религией сквозит.




Публикация Галины Блейх
Соблюдена авторская пунктуация































Исай Климович: НЕ ЧИТАЙТЕ ЭТО. «УЛИСС»

In ДВОЕТОЧИЕ: 30 on 02.09.2018 at 14:40
    НЕ ЧИТАЙТЕ ЭТО

вот прямо тут
я хочу рассказать
вам ту вещь
которую открыл не я
но которая меня поразила

я нашел её, когда искал нормальный перевод
слова “Challenge”
на работе, на которой я пишу инструкции
и занимаюсь другими вещами, которые делают
технические писатели

дословный перевод этого слова – «Вызов»
его я, естественно, знал
потому что хорошие технические писатели
как правило, знают такие слова
а я – неплохой технический писатель

тем не менее, для моего контекста,
а перевод всегда нужно делать
в контексте,
всё нужно делать в контексте,
если разобраться

так вот
для него лучше подходило слово «Задание»
но это неважно

в общем, я почти закончил нужный перевод
решил, что сейчас пойду покурить
но страница с поисковыми результатами все еще была на экране монитора
не знаю, как вас, но меня такие страницы всегда
манят

иногда, даже дома, после еды, в покое
я сажусь за компьютер, открываю браузер
и начинаю что-то искать

но это неважно
наверное

так вот,
я открыл эту страницу
перешел на вторую страницу поисковых результатов
и выбрал ссылку
которая показалась мне наиболее привлекательной

это была ссылка на выложенную в сеть
какую-то книгу
по лингвокультурологии
она открывалась на 60-какой-то странице
и слово challenge в тексте было подсвечено

там было написано, что-то вроде
«а если взять, например, слово Challenge,
которое на русский переводится дословно как «Вызов»,
то можно отметить высокую частотность этого слова
в английском языке »

оно употребляется в словосочетаниях типа «challenging job»
– Tom wants to earn $1000000 a year.
– It’s a challenge for him.
и т.д.

там было сказано, что
это слово описывает ситуацию каких-то трудностей
которые требуют от тебя
всех сил,
но которые ты преодолеваешь
и становишься лучше

по сути, ты самоутверждаешься
за счет этих трудностей

еще там было сказано, что переводить это слово на русский – сложно,
потому что в русском слово «Вызов» мало употребляется,
а в русском в ситуации, описывающей трудности, наиболее частотным
является слово «Проблема», которое содержит негативную оценку:
Проблемная ситуация
С этим возможны проблемы
и т.д.

и всё это, в общем, отражает разный подход к трудностям в наших культурах:
в англо-саксонской – взгляд на трудности, по умолчанию, позитивно-активный: «ты их преодолеешь,
и станешь круче»
в русскоязычной – по умолчанию, взгляд, негативно-пассивный: «О черт, еще одна проблема, не уверен, что смогу её решить»

и т.д.
и т.д.
«в английском же, слово «Problem» чаще всего встречается в словосочетании «No problem»…

мне было интересно читать всё это
но, в тоже время, и немного неприятно
и я подумал «Фак, это проблема…»

и закрыл страницу с поисковыми результатами.
и только спустя много чашек кофе
и сигарет, уже дома, в покое
подумал «Хотя нет, почему бы и нет!»

и решил написать это
стихотворение
я не хочу делать его коротким
и легкочитаемым
и даже заканчивать его
не бу


    «УЛИСС»

у вас есть план
того, что вы будете делать
в старости?

не знаю, как у вас
а у меня есть:

я планирую сидеть в комнате
полной раритетных проводов
принимать наркотики
и писать безумные вещи

сейчас – слишком много
других дел:

нужно вырастить детей
убедиться, что они
могут обойтись без вас
и вообще неплохие люди
работать
сохранить свою скво
иметь сколько-то МРОТов
родители опять же
поддерживать друзей
накопить на отпуск
не класть, когда очень хочется положить
в целом

а на пенсии уж можно
и расслабиться:

проповедовать Наполненность Всего
увлечься оргиями и радиоэлектроникой
купаться в мутных реках Индокитая
и рассказывать похабные анекдоты красивым умным женщинам
по пьяни

шикарная перспектива

а потом снова в комнату
к электричеству жёлтому
и недочитанному «Улиссу»
стоящему бешеных денег
лежащему
как подставка
под монитором
































Олег Коцарев: STOGOV FAMILY

In ДВОЕТОЧИЕ: 30 on 02.09.2018 at 14:28

Как плохонькая армия
Гордится каждой своей пусть незначительной, но победой,
И даже некоторыми блестящими поражениями,
Так и слабая память радуется каждому воспоминанию,
Пускай и выдуманному наполовину.

Вот, например, не выходит из головы
Образ семьи Стоговых,
Stogov family,
Героев учебников,
По которым зубрила когда-то английский язык
Половина Советского Союза
И половина Союза Постсоветского.

Может быть, вы тоже помните?
Монохромные картинки, скромные цветы
На границе грядок поп-арта и экспрессионизма.
Родители — Виктор Николаевич и Вера Ивановна,
Похожие на серийных убийц или шпионов,
Дочка — то Лина, то Лена,
В юбке, обещающей вот-вот превратиться в мини,
Сын Борис с ударением на первый слог
И куча других родственников,
Включая дядюшку, farmer in the village.

Стоговы ездили к родственникам,
Путешествовали в магазины,
Демонстрировали нам свою квартиру,
С ними случались и прочие не менее интересные вещи,
И хотя картинки обрастали
Дорисованными школьниками
Писюнами и сиськами,
Как Великобритания плющом,
Сюжеты все ровно прочитывались и даже порождали
Множественные интерпретации.
Вот, скажем, где жили Стоговы —
В Москве или в Verkhovsk?

А еще Стоговы, кажется,
Ждали в гости
Семью британских пролетариев-коммунистов Смитов,
Хотели им показать
Москву и Мавзолей.
Если я ничего не путаю,
Раздвоившаяся нимфетка
Лина/Лена
Переписывалась по этому поводу с Мери Смит.

Часто в голове мелькает вопрос:
Что же сейчас происходит с семьей Стоговых?
Как они поживают? Что поделывают?

А когда не знаешь, кого бы спросить,
У литературы всегда найдется ответ.

Я знаю, чего вы все ждете,
Какие новости о Стоговых предвкушаете.
Да, конечно —
Вера Ивановна накачала губы,
Занялась туристическим бизнесом,
Виктор Михайлович спился,
И жена отправила его в village,
Чтобы не путался под ногами,
Лина/Лена окончательно раздвоилась,
Одна исследует переводы Джойса
И живет с аспирантом-таджиком,
Вторая на заработках в Эмиратах,
Борис с ударением на первый слог
Эмигрировал в Латвию,
Дядюшка-farmer сжег дом
Председателя сельсовета
И залег на дно где-то в тайге…

Или нет,
После первого выхода
На митинг «белых ленточек» всей семьей
Стоговых выгнали
Из Конторы,
А в 2014-ом
Они окончательно переметнулись во вражеский стан —
Сбежали в Киев к укропам,
Лина стала снайпером,
Лена — на заработках в Испании,
Борис с ударением на первый слог
Открыл хипстерское кафе,
Всем хорошо,
Только родители опасаются киллеров с севера.

Но этот стих не собирается
Подтверждать ваши домыслы,
И поэтому
В действительности
Стоговы все еще в Москве
Стоят возле Мавзолея
И ждут, когда же, наконец, приедут
Британские коммунисты Смиты,
Чтобы показать им Мавзолей, Кремль, Лубянку, Башню Федерации.
Но те все почему-то не едут.
Может быть, завербовались в Исламское государство и сгинули?
Может быть, уплыли в кругосветное путешествие?
Может быть, белым порошком отравились?

Не едут отчего-то Смиты.
Вы тоже можете написать об этом
Стишок.           


Перевод с украинского: ИЯ КИВА































Олег Копылов: ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ

In ДВОЕТОЧИЕ: 30 on 02.09.2018 at 14:23

* * *
время от времени

буквы уходят от нас
на другую
сторону страницы

чтобы прочитали.


* * *
Покуда сад лозою
перевит
Гроза не зазвучит
Но это знает
Кто
Сам
Собою
молча говорит
И каждый день
как книгу
нас листает.


* * *
да не опались, лист,
когда по чаще всех
не лис,
а тонкое
как будто нет –
и это же
как будто все вокруг
свеча,
оставленная на окне,
внезапно ставшее – сейчас.
и светит, светит в книжный лист,
и мы до дома добрались.































Виталий Зимаков: ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ

In ДВОЕТОЧИЕ: 30 on 02.09.2018 at 14:00

***
сезон закрыт до сентября
прихожане обходят мёртвую крысу
посреди тротуара из книги английского
драматурга вырвал последнюю страницу
отнёс труп в травы-цветы накрыл листком
издательская группа азбука-классика
тень ивы растёт на спине деревянной церкви
на канализационном люке туловище куклы
с жёлтой лентой на правой руке с зелёной
и розовыми резинками в волосах


***
в пригородной электричке продавцы книг
возвращают деньги подвыпившим музыкантам
что они оставили им за книжки в другом вагоне
полиция проводит плановое задержание тихоходок
до выяснения личности требуется подкрепление
главное не победа после допроса гадать на рвоте
с кровью или на кровоподтёках на фоне
тихого пикета лесного озера































Виктор Качалин: АВГУСТ. МУРАВЬИНАЯ КНИЖИЦА

In ДВОЕТОЧИЕ: 30 on 02.09.2018 at 13:28
    АВГУСТ

Прямо из детства: лежишь днем, спать не хочется, и на улицу по тридцатипятиградусной жаре тоже не очень, до горечи во рту всматриваешься в потолок, в ковер, в царапины и узоры на обоях, в корешки книг – и чувствуется такая тонкая тоска, что понимаешь: «Август», и читаешь: «Тнуб ритовп иальнеарост» в непонятном тебе журнале или на обложке любимой книги: «Енул ан кисонрук». А взгляд бежит, бежит по многотомным лесам Лескова, по тонкому затрепанному Толстому или по досточкам Досоевского. Чехов зовет пить жидкий чай. По радио кто-то всхлипывает: «Анджело…». Мама забыла выключить перед тем, как уйти спать в душную комнату со старинным зеркалом.
Хорошо, у кого есть море – он не знает такой тоски: можно плюнуть на язык, на литературу, на смерть – прозреть и пойти гулять во двор, заплетенный виноградом, пока не спадет жара и не двинутся тени. А ты с ними двинешься к морю, и оно покажет тебе язык. Новый, неслыханный язык


    МУРАВЬИНАЯ КНИЖИЦА

Сидел в Ясеневе на пеньке ясным днем и читал книжицу; вдруг заметил, что муравьи ползут из корешка книги, забрались в сумку и наполняют мои штанины. А книжица была, кстати, про галльских святых и как они «любиливсю тварь». Смешно читать такие чудные словеса и тут же давить и стряхивать с себя муравьев. А терпеть тоже не стало сил, «скоро начнут есть мои тайные уды». Ну, не можешь терпеть — беги; но я и бегать не могу.
Тогда я сделал то, чего не советовали галльские отшельники и отшельницы: я встал и унес муравьев с собой.
Пришел домой — ни одного не было.































Алексей Кияница: ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ

In ДВОЕТОЧИЕ: 30 on 02.09.2018 at 13:22

***
Я тот, кто битый час читает
людоедские высказывания в Facebook?
Я тот, кто давится зевком
на поэтическом вечере?
Я тот, кто идет пешком
по Троицкому мосту?
Я тот, кто пытается
впихнуть в себя Канта?
Я тот, кто пишет
это стихотворение?

Может быть тот,
кто когда-нибудь умрет,
это тоже буду не я?


***
маленькая глупая амбиция
заставляла глотать давясь
каждый вечер
большие умные слова


***
хочешь быть как большой
ходишь как большой
говоришь как большой
читаешь умные книги
как большой

и вдруг понимаешь
что маленьким быть
не так уж и плохо

но поздно
давно стал большим






























ПРО-ЧТЕНИЕ и НАРОД КНИЖКИ (ОТ РЕДАКТОРОВ):

In ДВОЕТОЧИЕ: 30 on 02.09.2018 at 13:07

Когда этот номер, планировавшийся как нетематический, был уже собран, изумленные редакторы обнаружили в нем сквозную тему: чтение; и уже в последний момент, так сказать, «когда верстался номер», обратились к авторам «Двоеточия» с предложением срочно прислать что-нибудь на их взгляд подходящее.
Присланное и составило мини-антологию, которую вы можете прочитать в этом разделе.
А от себя одна из нас решила добавить небольшую часть своего многолетнего фото-проекта.

ГАЛИ-ДАНА ЗИНГЕР: НАРОД КНИЖКИ

2018-03March-13 (57)

 

2018-02February-09 (69)

 

2018-06June-23 (4)

 

2018-02February-25 (5)

 

2018-03March-13 (102)

 

2018-02February-19 (20)

 

2018-08August-14 (5)

 

2018-06June-30 (44)

 

2018-02February-01 (39)

 

2018-07July-28 (38)

 

s

 

2018-07July-03 (52)

 

DSC_0056

 

2018-07July-03 (32)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Яаков Фихман: ОСЕНЬ В САМАРИИ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

In ДВОЕТОЧИЕ: 30 on 01.09.2018 at 23:33
    ЗАБРОШЕННОЕ ПОЛЕ

Чье сердце не рассеяно? И все ж
Бывает время сосредоточенья:
Сближает эхо все твои реченья,
Несет назад, куда ты их ни шлешь.
Коль полдень был жесток и непогож,
Взбодрись, узрев вечернее свеченье
И обнаружь, почуя сердца дрожь,
Глубины у речного разлученья.
Чу! В сердце неба тихий птичий строй
Промчался над алеющей землей.
В конце тропы — заброшенное поле.
Но кто-то навсегда покинул нас.
Мы топчем тень его. И дивный час
Заката без него исполнен боли.


    ОСЕНЬ В САМАРИИ

Ветр, разлиставший лунный сад, возрос
Туманным утром месяца тишрея,
Примял кусты, покрывшие утёс,
Толкнул орла — тот дрогнул, в выси рея,
Рожковым загремел стручком, пыреи
Завихрил, лист алеющий понес,
Дохнул морской волной, помчал скорее,
Пьян силою, меж убранных полос.
Так осень в самарийские поля
Пришла, и тучи с нею, и земля
Пометила их путь письмом — чудесней
Нельзя помыслить. Ала и чиста
Тропа, и человек шагает с песней —
Об увяданье, словно песнь листа.


    БЕЛИЗНА СРЕДИ ТУЧ

Как зреет плод, так зреет шторм, неспешен,
У мира в сердце. Все от туч черно,
Что спелы, сочны. И лишь лучик — в брешь он
Меж туч заходит, словно бы в окно.

Смотри, там свет, как белое пятно,
Как столп над садом высится, утешен,
Как будто светится пучины дно,
Как тонкий, острый нож. Хоть мрак кромешен,

О дальний блеск, о божья белизна,
Ты — тайный знак, ты — чуда письмена!
Мир стихнет пред тобой у края мрака.

Так образ твой сияет красотой
Загадочной. Хоть мир бурлит, однако
Мой полдень тайною украшен той.


    КОГДА ОСЛАБНЕТ ЯРОСТЬ ДНЯ

Нет, не грустны закаты жарких дней:
Слабеет ярость, мягкость — словно диво.
Сойдет на дно последний из камней,
Последний груз падет неторопливо.

Дрожат былинки все, внимая живо,
Как в жилах их веселье все сильней.
В ту пору словно дальние мотивы —
Все отзвуки шагов. И только в ней

Ликует сердце — в те часы, в которых
Повсюду сокровенный слышен шорох,
И песня, как забытый плод, спела́,

Как вал, в жаре дремавший, став огромным,
Падет на скалы пред простором темным,
Неведомым средь света и тепла.


    ПОТОК

Порой элуля, на речной поток,
Что ввечеру молчит и золотится
В своих веселых думах, одинок —
Неведомые прилетают птицы.

Изящны, дивноцветны, словно впрок,
С весны, копили прелести частицы,
Они кружатся, за витком виток,
Чтоб к чарам, к тайнам этих струй спуститься.

Неизъяснимы, дивны, всей гурьбой
К потоку льнут и в смехе и в печали:
Смотри, к тебе так преданно примчали.

Поток же занят лишь самим собой,
На птиц он взором не глядит любезным,
Но, позлащен, своим внимает безднам.


    СБОР УРОЖАЯ

Есть время собирать и время петь.
Безрадостные дни так были многи!
Так вилами сгреби же на пороге
Скопившуюся листопада медь,

Развей сей грустный ворох. По дороге
Шагай прямой, и путь себе наметь.
Сбирай, не прекращай свой труд посредь
Пути, и в голос пой, сбирая стоги.

Велик сей день и урожая сбор.
Да будет твой предельно ясен взор,
Дабы не всякий всход попал в овины,

Но жарких летних дней златых ядро
Ищи в зерне ты. Меньше половины
Отборных. Так лишь сохранишь добро.



Перевод с иврита: ШЛОМО КРОЛ































Юрий Гудумак: ЛИТЕРАТУРА

In ДВОЕТОЧИЕ: 30 on 01.09.2018 at 23:15

Буркхардт и будущее

Сияние раннего вечера, вбираемое ленивой
тенью Апеннин, где всякой отдельной жизни грезилось,
что она рождена средиземноморской нимфой
(а не только что Буркхардту),
где при виде молчаливой красоты пизанской архитектуры
замирало сердце, где руина являлась
частью твоей натуры.

Башня, и в самом деле, кренится, как уже кто-то сказал
(ему бы это понравилось), в сторону будущего.
В будущем единственная женщина, которую он любил,
предпочтет ему базельского банкира.
О женитьбе напомнит лишь померанцев
цвет. Изведут нападки историцистов и гегельянцев.

Лучший способ потрафить такому будущему,
этим его основам –
попросту притвориться мертвым…
и еще раз родиться здесь – прикоснувшись к мрамору,
освежив себя древним его ознобом…

То, что и сделал Буркхардт, просто держа в голове:
«…в сторону будущего».


Литература

Человек есть функция употребляемого им
языка. (А не наоборот.) Так «отобрана»
эволюция вида. Литература –
продолжение его естественного феномена.
Любой тупик в эволюции, в этом смысле, тупик
семантический. В сущности, метафора есть такой тупик.
Помимо кавычек, курсивов, прочего и других.

*Ссылка: «Сгнивший от болезни
переживает собственный труп».
С точки зрения Дарвина, написавший это
безумен, если не туп.
Тем не менее Дарвин
слегка подавлен.

…Человек и его язык похожи
именно тем, чем они различаются. В этом смысле
они бесконечно похожи.
Но, имея в виду дарвиновский половой…
половой отбор, перейдем к роману.

Как любое живое целое, этот утратит хвост.
За что автор поплатится если не головой,
то главой.
В которой какая-нибудь Коломбина
красит волосы в розовый цвет,
у нее накладные (выпадающие) ресницы…
И ей нравится вытягиваться как чулок,
расширяя пространство таблицы
на еще одну клетку, – в новое
сумасшедше-точно поддающееся классификации
головоногое.


Последние модные мотивы от Юнкера

Раскрашенная с головы до ног железисто-красной глиной,
она заставляет вспомнить о наших музейных охрах.
Но другое все – из нанизанных на нити
кусочков поддельных кораллов, скорлупок речных ракушек,
панцирей больших долгоносиков и не худших,
чем золото венецианских дукатов, надкрылий златок –
находка, в сравненьи с которой ее идеальное тело –
глухой остаток.

Попав из Европы в Африку,
Юнкер, должно быть, в растерянности
относительно того, кто же в нем говорит:
папа-банкир или сын-этнограф.
Ни шея, ни грудь, ни предплечья, ни щиколотки,
ни лодыжки,
но сам наряд одной из таких франтих
в состоянии вызвать что-то вроде, вроде… –
лингвистический тик –
что-то вроде одышки.
Но и помимо того, помимо,
по искусной татуировке на теле красавицы
можно понять, насколько она любима.
Собственно, больше она ничего не приносит с собой,
как в буквальном смысле
голое существование.

Каковое, однако, тоже меняется.
Как в Европе – мода.
И в зависимости от расстрелянного ремингтоновского
патрона
усваивается повторно
подобно продетой в мочку уха
латунной гильзе.


Литература штрих: мутация

Она постаралась, путаясь в словах,
все ему рассказать. Но неискушенное ухо
и т. д. Короче, Нахтигаль не понял ее слов.
Женщин, подумал он,
уродуют странные украшения. Такие, как эти.
В виде больших круглых пластинок, костяных
или металлических, вставленных
в верхнюю и в нижнюю губу, так что при разговоре
губы, беспрерывно стуча друг о друга,
нежданно-негаданно образуют стык.

С другой стороны, очень похоже на дарвиновский закон
применительно к языку. Безразлично, однако, к тому,
что этот закон кому-нибудь да открылся,
благодаря подобным украшениям девушек-щеголих
их диалект африканский, и без того отличающийся
богатством гортанных, шипящих и щелевых,
можно сказать, мутирует. Либо – вступает в сговор
с шелестом листьев… с шуршаньем песка…
Одна сплошная тоска.

Очевидно, это и есть их чувства,
в каковые они стремятся ввести дискретность, –
чтобы концептуализировать их.
Мы достигаем того же за счет молчащих моментов
(полос, тире, точек, цифр, пробелов, скобок…),
между тем как, на деле, их губы
постепенно вытягиваются, точно для поцелуя,
в подобье рыльца.


Фазы луны

Своею недоступностью она олицетворяет, минуя сны,
химерические лунные создания. Или, если угодно, –
просто фазы луны.
Стоит только взглянуть на ее лицо,
когда одна его сторона
сияет как бы в последней четверти,
а другая, в графитовых блестках, –
сливается с волосами, и глаз у нее потух, а слеза солона.
Кисточкой из очищенного от иголок хвоста дикобраза
она превращает космос в косметику!
Тем не менее кажется, что она горазда
на что-то большее.

Бледная немочь Коль замечает, по-видимому, скрепя
сердце указывая на себя:

европеец, живущий среди индейского племени,
настолько свыкается с этой неугомонной,
причудливой страстью раскрашивать лица
(в будущем ставшей модой),
что бывает немало-таки удивлен,
когда ему случится у какой-то из них увидеть
лицо без грима…
и когда ему чудится, что это вот –
«ничего на лице» –
то самое, бывшее, точно луна, в конце
своего октябрьского ущерба… и оно принимает вид
привидения Бланш, Анабель, Лилит.


Бонплан: ботаник или кутюрье?

Bignonia Chica, описанная Бонпланом.
Двугубые цветы красивого фиолетового цвета,
сидящие по двое или по трое. Листья, парноперистые,
как и в известной нам части света,
высыхая, становятся красноватыми.
Плод – стручковидная коробочка,
наполненная крылатыми семенами,
крутящимися воланом.

…Туземная мода «одеваться» кажется европейцу дикой.
Тем не менее именно это счастливое обстоятельство
помогло обнаружить бигнонию: неизвестно где,
близ Майпурес, где красный,
с оттенком камеди, пигмент, называемый также чикой,
добывают из листьев, вымоченных в воде.

Кокотка из местного племени,
на которой одна набедренная повязка,
вовсе-то не считает себя голой, еще того хуже – дикой,
если тело ее накрашено растертою с жиром чикой.

И тут, ботаник превращается в кутюрье!
За две тыщи лье от Парижа, за две тысячи лье…


Румынская Юнона

Одежда ее состояла из длинной рубахи, передника,
красиво повязанного платка.
Не то чтобы жизнь тогда была коротка,
но редкая баба в двадцать пять не старуха.
Современный ландшафт, плюс цуйка, брынза и мамалыга,
был бы немыслим, если бы не она –
плетущаяся по дороге в поле, юная, как весна,
прекрасная, как молдаванка, или румынка.

Девятнадцатый век,
уводящий за пределы памяти, зренья, слуха.
Глухая провинция. Но сумма прелестных, как у Юноны, форм
нередко уже к двадцати представляет собой трансформ*
(*Живописной Европы Гельвальда, ставшей теперь, поди,
населенным сельским
пейзажем):

ребенок на шее, другой на спине, третий прилип к груди…
Один на груди, другой – под сердцем.