НА ВОПРОСЫ «ДВОЕТОЧИЯ» ОТВЕЧАЮТ: Александр Дельфинов, Алексей Кияница, Андрей Черкасов, Борис Херсонский, Василина Орлова, Вера Котелевская, Виталий Зимаков, Владимир Богомяков, Гала Узрютова, Геннадий Каневский, Дарья Суховей, Дмитрий Веллер, Дмитрий Сумароков, Дмитрий Чернышов, Екатерина Соколова, Ирина Максимова, Исай Климович, Константин Рубинский, Ксения Чарыева, Мария Малиновская, Надя Дягилева, Настя Денисова, Наталия Санникова, Петр Разумов, Света Литвак, Сергей Данюшин, Сергей Круглов, Сергей Чегра, Станислав Бельский, Станислава Могилева, Таня Скарынкина, Ти Хо! (р-р.) муштатов.

1. Что для вас значит фотография как медиум?
2. Фотографируете ли вы сами?
3. Соединяете ли вы слова и изображения (свои или чужие)? Если да, то как это происходит? Если нет, то почему?
4. Какими вам представляются взаимоотношения фотографии и поэзии со временем?
5. Придаете ли вы значение технической стороне процессов письма и фотографирования?
6. Как вы относитесь к массовости этих видов искусства?
7. Как вы относитесь к повествовательности в поэзии? в фотографии?
8. Что вы ищете для себя в стихах и фотографиях как читатель\зритель и как поэт\фотограф?
9. В каких условиях вы испытываете желание фотографировать? Есть ли у вас особые требования к условиям, в которых вы пишете?
10. Делаете ли вы селфи? Если да, то что это для вас — случайный кадр, уступка времени или художественный проект?

Александр Дельфинов

1. Фотография завораживает, как тайна лабиринта. Но в ситуации постмодерна из-за чудовищного увеличения вала фотографий, как и в других видах искусства или вообще в медийном пространстве, снижается ее ценность как объекта. Тем не менее, всегда можно найти фотографа, который сохраняет магическое умение. Мне кажется, через фотографию со мной говорит смерть, и я ощущаю себя живым, хотя порой сомневаюсь в этом.
2. Да, как и все в наши дни. Я не фотограф, но у меня есть смартфон.
3. Я подбираю свои стихи к чужим фотографиям, или фотографии – к стихам, или специально пишу текст, потому что фотография подталкивает меня. Это может быть и рисунок, и графический дизайн, принцип тот же. Происходит это спонтанно, и я особо не задумываюсь над этим, мне интереснее результат, а не процесс в данном случае. Мне было бы интересно сделать совместную выставку, на которой фотографии бы сопровождались стихами. И книгу, собранную по такому же принципу. Это – дело будущего.
4. Фотография может быть поэтической, а текст фотографическим – нет. Со временем поэты лучше фотографируют, а удается ли фотографам лучше писать тексты, я не знаю. Мне кажется, фотографы, как и многие «визуальщики», зачастую не придают особого значения грамматике и орфографии. Но сейчас и поэзия так демократизировалась, что поэтом может стать любой, как и фотографом. Поэтому со временем будет все больше фотографий, видео и стихов, а потом все это сольется в одном мультимедийном аду.
5. Придаю.
6. Мне все равно.
7. Хорошо.
8. Переживания Тайны.
9. В любых. Особых требований нет.
10. Селфи – это баловство.

Алексей Кияница

1. В фотографии я, если честно, мало что понимаю. Особенно мало что я понимаю в художественном фото, иногда мне кажутся очень неестественными, надуманными постановочные кадры с моделями.
2. Очень редко, если и беру с собой фотоаппарат, то забываю им пользоваться. Стремлюсь не умножать сущности без особой нужды. А если и фотографирую, то редко когда публику фото в Сети.
3. Нет, никогда этого не делал. Не хочу, чтобы что-то помогало тексту и отвлекало от него, хочу, чтобы он жил абсолютно самостоятельно.
4. Фотография время останавливает, в стихотворении время движется.
5. По Эткинду стихотворение – это «система противоречий». Для меня процесс письма начинается чаще всего с обнаружения противоречия в самом бытие.
6. Никакое искусство никогда массовым не бывает.
7. Почему бы и нет!
8. Наверное, чего-то более реального, чем я могу увидеть, собственными глазами. Стих или фотография должны для меня стать еще одним органом ощущения.
9. Фотографирование для меня – попытка «остановить мгновение», уловить сейчас. Сейчас наступает и сразу же проходит, возникновение совпадает в нем с исчезновение. Фотографируя, я хочу зафиксировать некий зазор между возникновением и исчезновением, когда нечто не возникает и не исчезает, а только есть.
Безусловно, никакого зазора не существует, и в итоге на матрице фотоаппарата остается просто мертвый отпечаток реальности. Хотя, конечно, бывают снимки, на которые смотришь и чувствуешь, например, весенний ветер с гор на Алма-атинских улицах. Или же представляешь, как по старому городу в Таллине бродят работники какого-нибудь Ленинградского НИИ.
10. Селфи не делаю никогда.

Андрей Черкасов

1. Два важных свойства — с одной стороны, схватывать, отражать реальность через рамирование; с другой стороны — искажать её же с помощью механики и оптики.
2. Да, постоянно.
3. Да, сравнительно часто. Иногда чисто механически — был проект «Вполне достаточно», где я писал эти два слова прямо на отпечатках с аскетичными предметными сюжетами. Иногда алеаторически — у меня был опыт чтения своих поэтических текстов, сопровождавшихся показом моих же фотографий, отобранных специально к этому корпусу текстов, но произвольно перемешанных при показе, что служило источником случайных сочетаний текста и изображения.
4. Поэзия, кажется, может взаимодействовать с временем примерно как угодно (статика, динамика, протяженность, безвременье), а вот у фотографии всё в конечном итоге оказывается статикой, в которой схавытывается одно или сразу несколько времён.
5. Техническая сторона и того и другого у меня свелась в последнее время к тому, что и письмо и фотографирование происходит в повседневном режиме через одно и то же устройство — смартфон. А всё остальное либо незначительные исключения, либо отдельные околохудожественные проекты, где специальным образом тематизируется, например, письмо от руки или фотографирование на плёнку/определенный фотоаппарат.
6. Прекрасно. Чем массовее практика, тем больше контекстов в ней пересекается, и тем интереснее их смешивать, взбалтывать, использовать, намеренно игнорировать etc
7. Здесь трудно сказать о повествовательности вообще, т.к. она (и в поэзии и в фотографии бывает очень разная). Можно попробовать сказать так — если повествовательность сочетается с очевидностью и искусственностью, то она мне малоинтересна. С каждым из остальных случаев надо разбираться отдельно.
8. Формулировка вопроса как будто предполагает, что и в поэзии и фотографии нужно искать одного и того же. Но в моём случае это так только в применении к моим собственным практикам — там действительно есть некое единство: небольшое количество действущих предметов, общая разреженность воздуха, слабые сигналы, разломы и искажения. Верифицировать читательско-зрительские поиски сложнее — специальными изысканиями в последнее время я мало занимаюсь, а из того, что проплывает мимо в информационном потоке, нравится многое, но по самым разным причинам.
9. Никаких особых условий для фотографирования мне не требуется — схватывание сюжетов происходит в фоновом режиме — преимущественно, по дороге на работу или домой, и, разумеется, в малых и больших путешествиях. С письмом примерно то же самое — путь на работу и обратно, прогулка с собакой. Т.е. у того и у другого есть, конечно, важное техническое условие — наличие смартфона, с которым для фотографирования или письма может быть достаточно одной свободной руки.
10. Крайне редко и в основном для, так сказать, внутрисемейного пользования. Одно значимое исключение — несколько лет назад у меня треснул объектив фронтальной камеры (или закрывающее его стекло, уже не помню) на смартфоне, отчего сделанные этой камерой изображения значительно искажались, и я сделал несколько довольно инопланетных селфи, но в полноценный проект это не вылилось.

Борис Херсонский

1. Для меня фотография, особенно старая, это мостик в прошлое, или даже машина времени. Глядя на фотоснимок я как бы погружаюсь в прошлое, пытаюсь угадать, как сложилась жизнь этого человека. Меня зачаровывают наивные студийные декорации, некая торжественность момента – ведь это было тогда, когда фотографировались несколько раз в жизни. Это было как поход в театр. Нет, важнее, ибо в этом театре главный герой – ты сам. Я мог часами разглядывать фотографии из своего семейного архива и они, наряду с рассказами бабушек, были источником вдохновения, когда я писал «Семейный Архив». Кстати, книга эта иллюстрировалась коллажами из старых фото, которые сделала Людмила Херсонская. Позднее я начал собирать старые фотоснимки и это стало одним из главных хобби последних лет. И сейчас я иногда пишу стихи, отталкиваясь от фотографий из своей коллекции.
2. Нет. Вернее – очень редко, это компетенция моей жены, у которой несомненное художественное чутье.
3. О! Сейчас вспомнил! В юности одной из моих любимых поэтических книг была книга «Черная шкатулка» Людвига Ашкенази. Эта книга была утрачена, но позднее я восстановил ее, нашел в букине. Пожалуй, именно у этого чешско-еврейского поэта я научился сопрягать слова и фотографические образы. То есть, переходить от описания снимка к реконструкции событий, к диалогам и размышлениям. Размышлять тут не нужно – это очень близко к описанию проективных картинок в тесте, или к свободным ассоциациям. Образы или их детали – точка отправления.
4. Ты вечности заложник у времени в плену. Эта пастернаковская строка – ключик к пониманию. Фото застывает во времени. Иногда и мы попадаем в плен и отстаем, не видя, что вокруг совсем иная реальность. Фото это не только застывшее мгновение, но еще и вечная молодость – «где еще, кроме на фотографии будешь ты всегда без морщин – молода, весела, глумлива» (с) Впрочем, фотографии выцветают, приобретают желтоватый оттенок, на них царапины, пятна…. У меня есть стихотворение о высветлении снимков.
5. Я не фотограф. Как человек, рассматривающий фотографию, я в последнюю очередь думаю о технической стороне вопроса. Текст – иное дело. Здесь техника для меня имеет значение – поиск ритмического рисунка, вариации строфики… Верлибры, наконец. Звукопись, правда, не имеет значения особого для меня. Вот подумал – ведь у меня в стихах часты описания вещей, пейзажей. Мои стихи критика часто сравнивает с кинематографом. А что есть кино, как не слияние мелькающих фотографий?
6. Массовости искусства не бывает. Да, элементы массовой культуры проникают в фотографию – тут технология в помощь, и в поэзию. Но здесь все равно огромный провал между настоящим искусством и ширпотребом. Если не видишь его – свалишься в этот провал.
7. Отношусь хорошо. Люблю повествовательные стихи и повествовательные (не путать с постановочными!) фото. Если повествовательности в снимке нет, я могу домыслить ее. Легко.
8. Если одним словом – не жду, а ожидаю. Отклик. Внутренний резонанс.
9. Я люблю утренние часы, сразу после пробуждения. Не могу писать, если меня отвлекают. Не могу писать в больших помещениях. Звуки обычно сбивают меня с толку. Но музыка скорее помогает мне.
10. Не делаю. Не умею и не хочу.

Василина Орлова

1. Фотография это особый медиум, который позволяет запечатлевать действительность и вступать с ней в такие отношения, которые при использовании других медиумов невозможны. Я люблю рассматривать фотографии и люблю делать фотографии. Фотография только сейчас начинает сдавать позиции видео в том смысле, что видео как способ ежедневного исследования и игры с реальностью только сейчас начинает быть массовым, а фотография уже имеет определенную историю повседневности.
2. Я фотографирую каждый день, с тех пор, как в мобильный телефон была встроена фотокамера — и я еще застала времена, когда этот плодотворный гибрид был в новинку. У меня не всегда были телефоны с фотоаппаратом, к сожалению, к примеру, практически весь свой год в Лондоне я прожила с фотоаппаратом Кэноном, и это было непростительное упущение многочисленных возможностей.
3. Мое письмо часто вдохновляется фотографией. Я даже определила для себя метод, прежде всего метод этнографического исследования – визуальное письмо. Как «визуальный антрополог», я нахожу фотографию необыкновенно богатым материалом, от которого мое письмо начинаться может и должно. Фотография, останавливая мгновение, позволяет созерцать это мгновение вне его темпоральности. В этом случае можно многое заметить и о многом успеть подумать.
Когда я занимаюсь «полевыми исследованиями», обычно прошу моих собеседников показать мне семейный фотоальбом. Люди любят рассматривать и показывать фотографии. Это рождает новые мысли, образы, связи, ассоциации. Я не так часто пишу, отталкиваясь от фотографии, стихи, или же фотографирую, отталкиваясь от текста, но это тоже случается.
4. Я думаю, визуальная поэзия всех форм, типов и жанров, имеет огромное будущее – будь то смешанные медиа, графическая поэзия, листы с вычеркнутыми или выбеленными словами в уже существующем тексте, палимпсесты всех мастей и эксперименты всех видов. Фотография может быть и фотографией текста. Как напечатанного, так и написанного от руки. Я думаю, симбиоз фотографии и текста будет развиваться во всех направлениях, в мыслимых и в тех, представить которые пока у человечества не хватает фантазии. Возможно, будет изобретена трехмерная фотография.
5. Придаю. Текст, если даже он начинается со звука, с фразы, с некоего дребезжания, будет совершенно различным в зависимости от того, станет ли автор его записывать на компьютере, на телефоне или от руки, равно как повлияет и какое именно окошко для записи будет открыто – майкрософт ворд, эверноут или какое-либо окошко социальной сети, и какой инструмент будет использован, ручка или карандаш. Приблизительно то же самое справедливо и для фотографии. Важно, какой именно фотоаппарат используется. Однако, я могу писать на чем угодно, а что касается профессиональных фотоаппаратов, они мне кажутся слишком громоздкими, и для своих быстрых снимков я предпочитаю мобильный телефон.
6. Конечно же, положительно. Я нахожу глубоко неверным и наивным взгляд, как будто на планете в каждом поколении, к примеру, существует одно и то же число талантливых людей, в то время как популяция растет. Это ни на чем не основанное, дремучее убеждение – как ни странно, оно воспроизводится с завидной регулярностью.
Человечество переживает эпоху текстоцентричного обмена – даже люди, которые далеки от какого-либо литературного письма или литературных амбиций, пишут друг другу сообщения. Стало обыкновением заменять телефонный звонок коротким текстовым посланием. Думаю, так будет не всегда – с развитием видеотелефонии, которая сейчас находится в зачаточном состоянии, процент текстового обмена будет падать. Но пока самые восхитительные любовные письма эпохи, а следовательно, и поэзия, создаются, надо полагать, где-нибудь в мессенджере, будь то фейсбук, скайп, вайбер или смс-сообщения. А возможно – вот где потери – и вовсе в снапчате, в котором тексты и фото исчезают сразу после того, как адресат их получит, или через день, если они выставлены на всеобщее обозрение.
Письмо и фотография и должны быть массовыми. Это – грамотность. Люди должны быть грамотными. Каждый имеет право на грамотность, а в идеале – на образование, причем, на хорошее образование. Каждый человек заслуживает будущего. Чем больше людей вовлечено в письмо и фотографию, тем больше обмена, тем больше людей в диалоге, тем больше экспериментов с языком, и тем больше информации. Информация лишней не бывает, просто большие массивы информации трудно анализировать, но надо уметь, надо учиться этому, изобретать новые методы. Всякий элитизм в поэзии и фотографии, на мой взгляд, должен быть отринут. Непрерывное совершенствование человечества через личный упорный рост всех его членов – таковы мои утопические желания последнего космиста.
7. Повествовательность может казаться устаревшей и вообще не самым интересным видом нарратива. Но вообще положительно отношусь. Пусть всякий пишет и фотографирует, как считает интересным и нужным.
8. В стихах я ищу, чтоб они мне разбили сердце. В фотографии я ничего не ищу, я ее просто поглощаю в огромных объемах. Впрочем, стихи тоже поглощаю.
9. Желание фотографировать это небольшое озарение, возникающее от созерцания. Требований к условиям, в которых я пишу, у меня нет, я пишу постоянно и в любых условиях – я такой несчастный (или счастливый) автор.
10. Я начала делать селфи с определенной регулярностью приблизительно год или, может быть, полтора года назад. Это, безусловно, один из жанров эпохи. Для меня селфи – прежде всего метод исследования ландшафта собственного лица и неизбежности старения. Мне любопытно, как в один прекрасный день и при одном освещении я несомненная красавица, а в другой день я – чудовищное существо, подверженное всем порокам и недостаткам шаткой человеческой природы. Я стала лучше делать портреты после занятий своими «селфями». (Я называю селфи «селфь», в женском роде.) Парадоксальным образом, селфи, помимо того, что это инструмент нарциссизма, есть также и машина отстранения. Тело вообще довольно странная, абсурдная, прекрасная и уродливая вещь, к тому же – предмет непреходящего изумления – оно смертно. Как поэт я интересуюсь прежде всего собой; я объект, который у меня всегда под исследовательской рукой.

Вера Котелевская

1. Фотографию ничем нельзя заменить. Настолько она уличает снимающего, настолько визуальное выдает здесь субъекта и одновременно прячет в объекте.
2. Нет. Очень редко – для документации чего-то, что важно сохранить на носителе. Для заигрывания с Другим. Но фотографическое зрение мне чуждо. Я не «кадрирую» зримое, а беспокойно двигаю взглядом туда-сюда, воспринимая фиксацию на техническом медиуме как насилие над моим взглядом, надо мной. Фотографировать – останавливать время, а мне хотелось бы быть в нем без остановки.
3. Нет, никогда. Потому что пурист. Предпочитаю ограничение в медиуме. Тогда, может быть, удастся, прожить в нем интенсивнее и найти наиболее аутентичный язык.
4. Мне кажется, что два этих языка всегда обращены в-уже-прошлое. В настоящем – живешь, но как только ты берешься за гаджет, «медиа» (будь это ручка или карандаш, айфон, фотоаппарат), время упущено. Ты рассказываешь о прошлом. Ты – внутри воображаемого. Есть тут магия объективации: картинки или слова принадлежат языку (визуальному / естественному), но одновременно – и кому-то лично.
5. Да. Я люблю писать простым карандашом на том, что попалось под руку (лучше – маленькие пачки листов), а еще мне больно терять черновики, удаляя неудавшееся – я бы хотела печатать на машинке, чтобы всё изничтоженное сохранялось. Чтобы следы письма сохранялись, как рисунок.
Поскольку не фотографирую, ничего не могу сказать о технике, но у других для меня это очень важно (пленка / цифра / графические редакторы и др. инструменты стилизации, цвет / ч/б и пр.)
6. Равнодушно. Меня интересует авторское высказывание, авторский язык. Но если массе нужно писать стихами и делать фотографии – пусть. Из этого «фольклора» рождаются интересные цветы, и они расскажут о нашем времени не меньше, чем индивидуальные тексты.
7. Если это эстетически целесообразно в рамках данного текста – почему нет?
8. В фотографии как зритель я ищу оговорки чужих бессознательных, авторских и коллективных, я ищу ракурсы, вспышки времени (эпохи, момента).
В стихах я ищу некоего поворота в моем языковом сознании – я хочу испытать ощущение чтения на чужом языке, но таком, который я начинаю вдруг понимать.
9. С фотографированием – см. пункт 2.
Условия, в которых я пишу: одиночество, дистанция (фактическое или воображаемое: если человек этически, психологически не вторгается в мое пространство, он не мешает моему одиночеству).
10. Ни разу не делала селфи. Для меня в этом было бы что-то запредельное (невозможно отстраниться от себя, «объективировать» себя – для меня это невозможно в визуальной форме, только в словесной).
Но мне нравятся некоторые чужие селфи, мне вообще интересна эта форма. Это ведь обнажение и ускользание, я-театр.

Виталий Зимаков

1. Сколько угодно «смотровых площадок», на каждой свои биноскопы с индивидуальными настройками.
2. Вслед за Картье-Брессоном привычно сравнивают фотоаппарат с записной книжкой. У меня ни особых тетрадей, ни ежедневников – бардак в планшете и беспорядочные листки, где между черновиками чьи-то телефоны и совсем уж бесхозные аббревиатуры. Так, наверное, и фотографирую.
3. Не то чтобы эффект присутствия, просто текст может появиться одновременно с изображением/происходить вместе с изображаемым. В таком случае иногда есть желание добавить фото.
4. От преломления и внутреннего отражения смысла до его приращения с новыми истоком, руслом, устьем и т.д.
5. Не всегда.
6. Каждый взгляд важен, я бы не смог назвать лишней ни одну из «смотровых площадок».
7. Ко всему страюсь непредвзято и внимательно.
8. Хочется осмотреться вокруг со всех возможных точек зрения.
9. Никаких особых требований.
10. Кошка сама себя не сфотографирует, какие там автопортреты.

Владимир Богомяков

1. Фотография, как и поэзия, позволяют осуществлять сложные формы коммуникации. Человек увидит или услышит – вздрогнет и остановится.
2. Только примитивными фотографическими средствами. Для того чтобы остался визуальный документ.
3. Отчёты о наших путешествиях я, как правило, иллюстрировал фотографиями, которые делали участники (ЖЖ и Фэйсбук).
4. Сейчас мы можем говорить о фотографическом в поэзии и поэтическом в фотографии. Я думаю, что поэзия и фотография будут развиваться, создавая всё новые конвенции, творческие оппозиции и пространства совместного действия.
5. Техника очень важна, если она не мешает «природному», «наивному», «нутряному» и проч.
6. Мне всё равно.
7. Сам я пишу много повествовательных стихотворений. Фотографии о поездках и путешествиях – это фотографические повествования.
8. Удивления, желания вздрогнуть, внутренней молнии и мягкой благодати.
9. Пишу, как и фотографирую, всегда и везде.
10. Не очень часто. От случая к случаю.

Гала Узрютова

1. Фотография – это способ авторизовать информацию, действительность, происходящее и непроисходящее. В момент фотографирования у интерпретации объекта съемки появляется автор.
2. Да.
3. Периодически делаю фотопроекты, в которых снимки сопровождаются коротким текстом или стихотворением, сейчас работаю над двумя такими идеями. Один из проектов – «Утренний свет в постели»: уже несколько лет фотографирую утренний свет во всех кроватях, в которых сплю в разных странах и городах. Снимки дополняю короткими текстами о местах, где сделаны фото. Недавно также начала проект «Сэлфи снега», в котором автофотографии снега сопровождаются подписями от его имени. Еще один недавний проект, выполненный для выставки проектов городов литературы ЮНЕСКО в Рейкьявике, – фотостихокомпозиция из снежных снимков Ульяновска и стихотворения о городе на английском языке.
4. Фотография – внешность времени, а поэзия – его внутреннее.
5. Нет, это совсем не важно. Излишнее внимание к технике уводит и поэзию, и фотографию от первоначальности, из-за чего они превращаются в наносной продукт рефлексии.
6. Как к факту реальности. Массовость как раз связана с желанием авторизовать действительность посредством самых разных способов, а фотография и написание текстов – одни из самых доступных способов.
7.
8. Ищу то, чего я еще не знаю.
9. Для фотографии условии не важны. Когда пишу – важно быть одной в этот момент.
10. Делаю, чтобы проследить изменения в себе. Это похоже на периодическое обновление карты местности, которое позволяет увидеть, что именно изменилось.

Геннадий Каневский

1. Источник образов, подсмотренных в окружающем мире, а через это – источник слов, которых в таком виде в окружающем мире не найти, поскольку для своего проявления они нуждаются в посреднике.
2. Увы, нет.
3. До недавнего времени такого опыта не было, даже то, что было навеяно снимками, в процессе письма сильно отрывалось от первоисточника и начинало жить самостоятельной жизнью. Чтобы запустить обратный процесс, нужен был внешний толчок. Им стал проект «Проявитель» фестиваля современной поэзии InВерсия (Челябинск, 2016 г.)
4. В ответе не буду оригинален: фиксируя мгновенное состояние, они замедляют течение времени, продлевая отдельные его отрезки.
5. Да. Особенно – промежутку, паузе, запинке, неожиданному повороту.
6. Как к питательному бульону, на котором может вырасти полезная культура. А может и не вырасти.
7. Сам не являюсь ее поклонником как читатель/зритель, но она имеет право на существование. В конце концов, репортажные фото – старый, почтенный и необходимый жанр, а если их автор – мастер, то это становится искусством. То же – в поэзии: нарратив у Дмитрия Данилова, «новый эпос» – у Фёдора Сваровского. В конечном итоге всё упирается в фигуру автора.
8. Смещения привычного взгляда и вскрытия изнанки привычных вещей.
9. Когда что-либо увиденное напоминает ещё что-то, что в данный момент и в данном месте вовсе не предполагалось. К условиям особых требований нет.
10. Не делаю. Почему-то этот жанр вызывает во мне неловкость. Хотя чужие фото своей персоны в соцсети порой выкладываю.

Дарья Суховей

1. сообщение, которое нельзя выразить другими способами: документальное либо же эстетическое
2. да. не люблю снимать людей. люблю думать над перспективой. но результатов, которые можно было бы показывать, мало. принципиально пользуюсь достаточно убогим оборудованием. принципиально покупаю телефоны без камер. беру фотоаппарат в красивые и долгие поездки, но не делаю ни кадра. так бывает…
3. редко – только когда текст непонятен без иллюстрации. абсолютно непонятен. в других случаях – примат любого текста над любым изображением. я человек текстоцентрический.
4. одинаковыми. оба эти вида – искусство. фото можно подправить в цифре, или, в предыдущие эпохи – ретушью, в стихотворении тоже можно заменить слово/строку или иной сегмент текста. следы времени проступают или выцветают, но в момент нажатия на кнопку или написания текста мы не можем предугадать, какие именно детали уберёт или дообострит время.
5. да. как я уже говорила выше, стремлюсь к аскетизму. но не только – и там, и сям может быть словарь или арсенал. и им надо уметь пользоваться.
6. фотография – более общепонятное на данный момент искусство. поэзия недостаточно массова из-за того, что очень много текстов разного типа в современной культуре. впрочем, с тем же успехом можно сказать, что много и изображений. но фотография всё равно удобнее для восприятия не очень подготовленным человеком в большей степени, нежели современная поэзия. и объяснять её проще – может быть, потому что в ней я дилетант.
7. а что такое повествовательность в фотографии? – серийность? или нарратив как его кульминация в конкретном кадре. в поэзии к повествовательности отношусь хорошо, это особого толка усложняющая текст категория (за исключением, конечно, текстов балладного толка – где просто рассказывается некая история, в прозаическом ключе, но в рифму).
8. как читатель в стихах ищу непрозрачные зоны и возможность их опрозрачнивания в чтении. в фотографиях – композиционный элемент, который переворачивает представления о визуальном мире. можно глупо сказать «настроение», но это действительно глупо. как автор – ищу возможность сказать своё. а чтобы сказать именно своё, нужно знать по возможности всё и о том, о чём говорится, и о техниках, и о традициях в искусства.
9. на первый вопрос ответить толком не могу. тут я скорее веду себя как наркоман, который изредка приобщается к – и трепетно варит зелье, наверное. есть такой тип наркотической зависимости. к условиям письма требование пожалуй, одно – моноязычная среда, мне в загранпоездках или общении на иностранных языках много чего падает на уши – и это может попасть в стихи, не всегда в правильную сторону их поворачивая. а так – без разницы даже, где я нахожусь (можно в какой-нить бухгалтерии сочинять или за рулём; второе, правда, несколько опасно для жизни), или как себя чувствую – тоже безразлично (хотя чем хуже самочувствие, тем более сложную технически задачу я могу поставить и реализовать).
10. нет.

Дмитрий Веллер

1. Как все серьёзные вопросы, больше заинтересованные в размышлениях, чем в правдоподобных формулах, этот вопрос отчасти содержит ответ. Если фотография есть медиум, то, вероятно, и фотограф есть медиум. В том его предназначение, функция, возможно, одна из важнейших, но явно не единственная. Ален Флешер в своей книге «Лаборатория времени» снабжает фотографа функциями путешественника-созерцателя, землемера, геодезиста, топографа, инвентаризатора, регистратора, коллекционера, свидетеля, счетовода, охотника, художника. Если понятие медиум подразумевает способность к коммуникации, то сколько для неё возможностей! Всего со всем, всех со всеми. Но сам вопрос свидетельствует о том, что этого мало. Может быть, только глубокая, поэтичная, содержательная фотография обладает тем необходимым ресурсом, благодаря которому она становится подлинным медиумом.
2. Да, постоянно и повсеместно. Я занимаюсь тем, что принято называть уличной фотографией.
3. Нет, не соединяю. И совершенно не понимаю, зачем соединять изображение с текстом (не суть важно каким именно), за исключением разве что прикладных случаев: фотография как иллюстрация к тексту; текст как подпись к фотографии. Мне кажется, что состоявшаяся фотография не нуждается ни в каких словесных пояснениях. Только неудачные, посредственные фотографии приходится защищать/отстаивать с помощью слов. Конечно, я очень пристрастен, но, по-моему, лишь те фотографии требуют словесной подборки, которые составляют серию или проект. Действительно, вынь иную фотографию из серии/проекта и она окажется беспомощной, никчемной и плоской. И только текст сообщает ей объём и смысл, как того и требует идеология современных серий/проектов. Повторюсь, я ищу одиночный, законченный кадр, способный самостоятельно постоять за себя.
4. Пожалуй, здесь я улизну от глубин, который предлагает вопрос, останусь на поверхности.
Всё, что вступает во взаимоотношения со временем, обязано научиться с ним договариваться. Стать событием искусства – значит попытаться договориться со временем. Статичному легче договориться, чем тому, что движется. Фотография и поэзия – статичные вещи. Следовательно, у них больше шансов заключить взаимовыгодный договор со временем: если не получится долгосрочный, пусть он будет краткосрочным с огромным перечнем условий и требований, но всё-таки договор. Понятно, что рано или поздно время в нём обнаружит изъян, чем непременно воспользуется: будет старить, отрицать, ниспровергать и фотографию, и поэзию; либо напротив: оберегать, возвышать, возвеличивать. По-моему, техническая сторона данного вопроса заметно уступает метафизической. Плёнка крошится, отпечатки выгорают, выцветают, желтеют, сереют, сетевые ресурсы лишаются поддержки и пропадают, жёсткие диски ломаются и тому подобные приключения. Разумеется, это всё пункты договора со временем. Но они не настолько важны, чтобы на них тратиться.
5. Довольно существенное. Стихотворение должно быть по возможности докрученным, ясным и точным, что не отрицает недосказанности, нелогичности, непоследовательности, таинственности, т.е. всего того, что обязательно содержится в настоящей поэзии. Плохо, когда недосказанность подменяется приблизительностью, таинственность – ложной многозначительностью, непоследовательность – чем-то мутным и путаным, что идёт не только от недодуманности/недочувствованности автора, но и от более элементарных вещей – недостаточного владения поэтической техникой, т.е., ремеслом.
В этом смысле с фотографией несколько проще. Без представления о композиции нет представления о художественной фотографии. Однако прекрасное композиционное мышление ещё ничего не гарантирует. Мы видим сотни тысяч композиционно безупречных фотографий, но при этом пустых, бессодержательных, распадающихся и крайне незначительных.
Одно время считалось, что резкость – непременное условие технической состоятельности фотографии. К счастью, эти времена миновали. Резкость по-прежнему важна, но уже не настолько, чтобы отвергать не вполне резкие, но тем не менее удачные фотографии. Не стоит забывать и о том, что новейшие «играющие» времена постоянно пересматривают своё отношение к техническим данным, вплоть до тех из них, которые считались неприкосновенными. По-моему, это очень естественные и само собой разумеющиеся явления.
6. Как к чему-то очень сомнительному и обманчивому, как ко всему, что с приставкой поп: поп-фотографии, поп-поэзии. Но, признаться, мне очень нравится творчество некоторых инди-фолк-рок-групп/исполнителей (а это ведь поп-музыка), поэтому меня невозможно заподозрить в снобизме или в интеллектуальной надменности.
Несколько лет назад я читал о том, что ежедневно в сеть заводится почти миллион фотографий. Но это всего лишь количественный фактор, не имеющий никакого отношения к их художественному уровню. По-моему, в поэзии схожие процессы. Миллионы людей фотографируют, но в первую очередь это говорит всего лишь об относительной (по сравнению с предыдущими эпохами) доступности технических средств (я намеренно пропускаю рассуждения о фотографировании как о бегстве от социальной рутины, как о новом неврозе, как об индивидуальной психотерапии, как об игре в искусство). Сотни тысяч людей пишут то, что они называют стихами, но это говорит всего лишь о всеобщей грамотности, выученности и начитанности. И пока нет оснований полагать, что количество талантливых людей превысило привычные значения. Поэтому в фотографии и поэзии нет никакой массовости, вернее, есть, но она внешняя и ложная. Старые мастера говорили, что если в стандартном рулоне отснятой плёнки (36 кадров) обнаружится хотя бы один более или менее приличный снимок – это огромная удача. Цифровая эпоха настаивает на других соотношениях, однако в конечном итоге требования к качеству никуда не исчезли, как бы того ни желали иные фотографирующие. Из своего скромного опыта: в год я осуществляю около тридцати тысяч нажатий, сохраняю чуть больше ста отредактированных кадров, которые я выставляю в социальных сетях, и лишь 10-12 из них (это в лучшем случае) отправляются в моё избранное.
Более строгий, придирчивый, критичный, ответственный взгляд может с лёгкостью отменить все разговоры о массовости этих видов искусства.
7. Сугубо положительно. Но только при одном условии: в повествовательной (так наз. документальной) поэзии, как и в любой другой форме поэтического творчества, должна быть поэзия.
С фотографией опять-таки немного иначе. Фотографическая повествовательность, как правило, сводится к репортажу либо к серии. Лично я не большой поклонник как фотожурналистики, так и серий/проектов. И в одном, и в другом полным-полно эффектных, социально-политических, актуальных, (на первый взгляд) неожиданных снимков, но крайне мало – образных и многослойных.
8. Поэзию.
9. Заманчиво ответить, что вдохновение есть единственное серьёзное требование. Если по отношению к стихописанию это будет исчерпывающей правдой («стихи не пишутся, случаются»), то с фотографией иначе. Результат в уличной фотографии достигается ногами, потому что надо много ходить. Как сказал великий Йозеф Куделка, самое главное в фотографии – это наличие удобной обуви. Обыкновенно, присутствие на улицах людей и дневного света могут сильно влиять на желание фотографировать. Однако со временем регулярно фотографирующий перестаёт обращать внимание на освещение, как, впрочем, и на любые другие внешние условия. Лично я против вымучивания поэзии, но фотографию можно выходить; были бы люди (как в моём случае).
10. Нет, селфи не делаю. И не очень хорошо представляю, как можно случайно снять самого себя.

Дмитрий Сумароков

1. То же, что и записная книжка, дневничок с визуализированными заметками. По вечерам дедушка Бог проверяет наши дневнички в социальных сетях: ну что, на уроках был? понял, что я показывал? Тут надо понимать, что фотография точно такой же динамический медиум, как и кино, только движение кадров пореже. Ведь в мире не найдется фотографа, который в своем опыте ограничился бы одним-единственным снимком.
2. Естественно. На купленный в 2009-м карманный Lumix DMC-LX3 с объективом Leica. До этого увлекался ломографией, сломал два «ЛОМО Компакт-Автомата».
3. Если да, то чаще всего это атрибуция, указание обстоятельств создания изображения. Но парадоксальный ум порой возьмет, да и включит в задачу условие отвести от подлинности или подложности описываемых обстоятельств. Если задача решена убедительно, изображение можно убирать.
4. Время задает тому и другому любопытный контекст: неудачная фотография, сделанная сто лет назад, может стать порталом в исчезнувший мир. А модное стихотворение, чье время иссякло — сдуться до конъюнктурной пошлятины. Здесь можно поменять местами слова «фотография» и «стихотворение», и ничего не изменится.
5. Технически это слишком гладко, надо бы сделать похуже — вот что я почти всякий раз думаю. Не люблю гладкую оболочку, а техническая сторона — это и есть оболочка. Честные джинсы должны быть потертыми и немножко порванными.
6. У людей есть что сообщить, они и сообщают без перерыва. Как к этому относиться? Только фильтровать потоки.
7. Если присмотреться, то чем выше форма абстракции, тем концентрированнее повествование, вот и вся разница. Ну, как спираль Архимеда — самая короткая и точная история о красоте.
8. Хотел отшутиться, что указание на дату Страшного суда. Но понял, что теперь придется еще долго размышлять над этой шуткой.
9. Фотографирование можно назвать способом созерцания внешнего, письмо — внутреннего. Поэтому щелкать затвором плодотворнее посреди радостного хаоса, а клавиатурой лучше бы в сосредоточенной тишине. Это такие взаимодополняемые практики концентрации, если вы что-то читали о дзене.
10. Однажды я оказался в иностранном городе в квартире без окон и зеркал. И с утра мне приспичило побриться. Я включил на смартфоне селфи-камеру — и вуаля! Был ли это случайный кадр, уступка времени или художественный проект? Не думаю.

Дмитрий Чернышов

1. К сожалению, я не понимаю ваш вопрос. Для меня термины «медиум» и «фотография» соотносимы только с викторианской Англией, этим успешно занимался сэр Конан Дойль…
2. Да, мне приносит удовольствие сам процесс фиксации мимолётного впечатления.
3. Пока у меня было лишь три опыта, впрочем, считаю их достаточно удачными.
А) вскоре после трагической гибели петербургского поэта Василия Кондратьева было проведено гадание на Таро с вопросами о его смерти. Одним из результатов стал цикл стихотворений «Посмертное гадание на В.К.», при публикации которого на электронном ресурсе «Опушка» были взяты изображения соответствующих карт использованной при гадании марсельской колоды. См.http://www.opushka.spb.ru/text/chernish_gadanie.shtml
Без изображений карт стихотворный цикл не полон! Можно лишь пожалеть читателей, видящих его в журнале «Черновик» (NY, № 20, 2005) или в моей новой книге «Роза категорий» (М.: «Русский Гулливер», 2016)
Б) Стихотворение «Эпизод 34: Работа с фотографией (Приложение 1» построено вокруг известного изображения И.В.Джугашвили и в принципе не существует без него. См. «Черновик» NY, №24, 2009 http://www.chernovik.org/main.php?nom=24&id_n=8&first=26
В) К моей книге «Железная клетка» (Тверь: Издательство Марины Батасовой, 2014) коллектив петербургских дизайнеров сделал обложку из пейзажной фотографии работы Алёны Гончаровой. Сама фотография и тексты на ней были выбраны мной, ваш покорный присутствует и как фигура в пейзаже. Но книга стихов как единое целое существует и без обложки.
4. Будет продолжаться взаимопроникновение, как это когда-то произошло с живописью и каллиграфией на Дальнем Востоке.
5. Нет, не придаю. Важен не процесс, а результат.
6. «И это пройдёт».
7. Важен не жанр, а впечатление от произведения.
8. То,что я не вижу и не чувствую сам.
9. Когда вижу нечто, завораживающее меня.
Другое дело, репортаж. Тогда необходимо выбирать между необычным и характерным.
10. Случайный кадр.

Екатерина Соколова

1. Есть такие вещи, которые можно выразить, как мне кажется, только фотографией. Это сложно сформулировать – это надо сфотографировать, чтобы показать. Движение или статика, вмещенные в один конкретный кадр, композиция, свет и цвет – если фотография удалась, это бесценные находки изобразительного языка, который может быть выражен так и только так.
2. Да.
3. Нет. Я предпочитаю разграничивать одно и другое, смешение кажется суживающим компромиссом между двумя искусствами. Максимум, как могут (для меня лично) соединяться слова и изображения, – это фотография и подпись к ней, находящаяся за пределами кадра.
4. Взаимоотношения – не берусь судить, но мне хотелось бы, чтобы больше поэтов видели (пересматривали, рассматривали) хорошие фотографии и чтобы больше фотографов читали (перечитывали) хорошие стихи.
5. Фотографирования – да. Я снимаю на телефон, у меня смартфон Xiaomi Redmi Pro, купленный исключительно ради камеры, которая в нем довольно приличная, хорошо рисующий черно-белый фильтр, через который я и фотографирую. Телефоном удобно снимать людей, он небольшой и незаметный. А плохой камерой я просто не смогла бы снимать – мне нужна чистота зрения, объектив должен быть хорошим.
6. Спокойно. Надо просто делать то, что ты хочешь делать. Какая разница, что этим заняты многие другие люди. У них-то все равно все иначе.
7. В смысле нарратива? Мне близка поэтика «нового эпоса» – тем, что она говорит о людях. Показывает людей, как жанровая и портретная фотография.
8. Новизны – в столкновениях контекстов, речевых стилей, различных персонажей, странных предметов не на своих местах и так далее.
9. Особенное желание фотографировать возникает в путешествиях, среди незнакомых людей на фоне незнакомой местности. Чтобы писать, ничего особенного не нужно, кроме небольшого количества времени и одиночества.
10. Чрезвычайно редко, но когда бывает – то это селфи с ребенком, чтобы отправить фотографию бабушке.

Ирина Максимова

1. Фотография — средство создать на основании одного что-то другое. За рамками фотографии всегда остается куда больше, чем заключено в ней самой. Печальный человек может улыбнуться на фотографии, но он остается печальным. Из фотографии нельзя сделать никаких выводов о реальности, кроме того, что объект был в каком-то месте в какое-то время. Таким образом, фотография — средство создать художественное произведение на основании каких-то существующих моделей.
Отдельный вопрос — является ли сильно обработанная в графических редакторах фотография фотографией в чистом виде, т.е. продолжаем ли мы называть ее фотографией или уже чем-то иным.
2. Иногда фотографирую, но мне редко нравится то, что у меня получается. Кажется, я знаю о фотографии куда больше, чем следует ученику-практику: мое восприятие фотографии развито больше, чем способность фотографировать, и это удручает.
3. Нет, не соединяю.
Мне кажется, что здесь работают разные типы восприятия. В изображении я чувствую в первую очередь движение и линии, вербализация мне мешает. Если изображению дано название или изображение иллюстрирует какой-либо сюжет, то мне сначала нужно в воображении визуализировать название / контекст, перевести его в изображение, и потом только я воспринимаю изображение. Это не уровень осознанного восприятия: изображение для меня существует там, где речи уже нет, где речь обнулена. Изображение физиологично. Чтобы его воспринимать, мне нужно именно дышать глазами и наполнять тело изображением. Сознание может наблюдать за бытием изображения в теле, но не воспринимать его напрямую. Несмотря на то, что воспринимать изображения я учусь через сознание, оно дает только инструкцию того, как надо действовать при восприятии.
В тексте для меня первичны смысл и ритм именно речи, музыка; текст не физиологичен — он, скорее, сам воздух, чем процесс дыхания; воздух, который проникает в сознание и, кажется, существует только там, где существует сознание. Для восприятия «абстрактных» текстов тоже используется сознание, но оно отключает какие-то функции, требующие логических связей, и воспринимает текст на уровне только ассоциативных рядов. Но это все равно восприятие сознанием.
И вот мне кажется, что воспринимать изображение и текст как цельное произведение я не умею.
4. Кажется, что и фотография, и поэзия длятся не сами по себе, а процессом восприятия. Фотография может быть более случайной в отношении со временем, текст кажется более осознанным; детали текста — выбраны автором из самого себя; детали фотографии — выбраны из данных пространством и временем. Для текста используется все прошлое (даже настоящее в момент написания становится прошлым), для фотографии — настоящее (прошлое есть / отражается в настоящем, но существует на фотографии именно как настоящее).
5. Да, придаю. Мне важно, чтобы техническая сторона становилась незаметна: чтобы человек был максимально свободен в способах выражения и мог создавать объект именно таким, каким он хочет, и помещать его в нужную среду. Невнимание к технической стороне, с одной стороны, дает чувство искренности и «реальной жизни»; но чувство это заемное, оно дано приемом, а не является следствием мастерства. С другой стороны, это невнимание лишает письмо/фотографию способности соответствовать художественной задаче.
Что, впрочем, не мешает существованию авторов, для которых слабая техническая сторона является следованием художественной задаче.
6. И фотография, и поэзия, и кино — как и вообще любые виды искусства могут быть созданы для разной целевой аудитории. Есть прокатное кино, прокатная фотография, прокатная поэзия, а есть авторское кино, авторская фотография, авторская поэзия. Хорошо отношусь к тому, что есть и то, и другое. И то, и другое решает свои особенные задачи, и хорошо, что есть и то, и другое.
7. Если это художественная повествовательность, то хорошо. Если нет, если в повествовательной поэзии нет поэзии как искусства, а в повествовательной фотографии нет фотографии как искусства — то мне это не очень интересно, как правило.
8. В поэзии я ищу поэзии и прожитого важного слова.
В фотографии — на данный момент я смотрю много фотографий и ищу разнообразия языков, чтобы понимать, что вообще можно и как.
В поэзии это тоже важно, но я уже стала более разборчивой-предвзятой, и мир поэзии для меня скорее сужается, чем расширяется. Мир фотографии пока расширяется.
9. Фотографировать — когда я вижу технические условия, в которых может получиться тот кадр, которого я хочу; когда я вижу что-то совершенно новое, необычное, нахожусь в восхищении от пространства и хочу зафиксировать его фрагменты как визуальные образы — игру линий, света, формы и пр. Когда вижу чудесного человека, вызывающего у меня влюбленность в черты лица, в его выражение, в позы его тела, я хочу его сфотографировать, так как при самом процессе фотографирования испытываю наслаждение от самого процесса поиска, улавливания этих движущихся линий и светов — кажется, это похоже на прикосновение, но не к телу, а к самой его красоте в момент удачного кадра. И да, неудачные кадры при таких портретах расстраивают и кажутся большой неловкостью по отношению к человеку.
К письму — важно иметь особую степень тревожности, быть в состоянии, при котором обострено внимание и скорость реакции, повышена способность оценивать пространство и абстрагироваться от себя, находить самое точное слово или действие. Если в такой момент есть физические условия — в частности, отсутствие других людей рядом, которые пусть даже только теоретически могут отвлечь, на протяжении нескольких часов, — то может получиться текст.
10. Практически не делаю. Для меня селфи — желание поиграть в другого себя: в позу, в кадр из кинофильма; в успешного / милого человека / человека с обложки / человека с плаката. С возрастом мне все менее интересно улавливать особенно милое выражение и выдавать его за настоящее; это милое выражение есть, но его как бы нет в вечности-обыденности, и такие милые селфи кажутся мне (само)обманом. За исключением тех случаев, когда это художественный проект и когда автор селфи для создания художественного произведения использует свое тело / лицо в качестве того, что всегда есть под рукой; когда он абстрагируется от «я» этого тела / лица.

Исай Климович

1. Я не люблю слово «медиум», хотя в данном случае оно, наверное, подходит.
Видимо, буду банален, но, в основном, использую фотографию, как средство передачи конкретного момента времени и способа туда, на мгновение, вернуться. В 99% процентах случаев – это фотографии (и моменты) личные, которые никому, кроме меня и моих близких, не интересны и не понятны. Тем не менее, случается и 1%, когда фотография передает (как мне кажется) что-то помимо моего личного момента, какой-то образ, настроение, мысль, другую или, наоборот, гипертрофированную версию действительности, рождает какие-то интересные ассоциативные ряды, наконец, просто красива – и тогда это, действительно, «медиум» в другом значении, который может кому-то что-то интересное сказать, кроме того, что «тогда во мне был не центнер красоты, а всего 72 кг, а вот этот огромный фрукт, который ты ешь сейчас, он так пахнет, что мы были вынуждены разделывать и есть его на отмели, вдалеке от пляжа, в почти полной темноте, поэтому снимок получился плохо, практически ничего не видно, но как всё-таки было классно тогда, помнишь?», то есть, кроме того, что он говорит мне (то, что он другим никогда не скажет, пока я сам это не озвучу). Это я к тому, что, кстати, не знаю, какие фотографии более важные. В смысле, этим 1% я, конечно, больше горжусь, могу куда-то выложить и всё такое, но, в самом конце, я надеюсь, это будет больше похоже на череду бытовых фотографий, желательно позитивных, а если «высокохудожественные» мысли и образы тоже будут, то я, конечно, не против, но, я надеюсь, они не будут доминировать.
2. Да, когда есть что и есть настроение.
3. Раньше не делал так, сейчас делаю. Как правило, это связано с теми ассоциациями, которые есть у меня от того, что я фотографирую: я стараюсь выбрать тот основной образ/эмоцию/мысль, который(-ую) я хочу передать и придумываю короткое название. Как правило, это вызвано тем, что фотография без подписи будет непонятна или неинтересна (я – плохой фотограф) или тем, что я хочу выделить в ней что-то конкретное.
4. Помимо очевидного мотива – среза времени, борьбы против времени и смерти всего, кроме времени, ничего в голову не приходит. Читал, что текст позволяет «создать свое время», согласен с этим (хотя формулировка мне не нравится) в том плане, что можно задать свою последовательность, свою структуру, свой темп. В одной фотографии или даже в серии фотографий, мне кажется, это сделать сложно, но, повторюсь, я – плохой фотограф.
5. У меня нет времени на рифмованные стихи, практики в их создании и, видимо, способностей к ним. К остальным техническим аспектам я стараюсь относится тщательно: слова, структура, форма… Хотя, нет, вру, чаще всего, всё не так: есть время и то, что хочется выразить, – я пишу, что-то раздражает и не вписывается – правлю, время кончилось – значит, кончилось, не получилось – ну, что ж, не судьба. С фотографией – ещё проще – потому что я, к сожалению, совсем не знаю техническую сторону фотографии, хотя стараюсь, конечно, выбрать нужный ракурс и т.д.
6. Строго положительно. Меня учили, что любой человек, при желании, способен написать, как минимум, одну хорошую книгу – автобиографию. И я считаю, что он также способен написать несколько хороших стихотворений о каких-то наиболее ярких моментах своей жизни и способен сделать сколько-то интересных не только себе фотографий. То, что сейчас у большинства есть для этого все возможности (было бы желание) – очень здорово. Особенно с учетом того, что нельзя всё время только потреблять. Современные возможности вообще завораживают и, на мой взгляд, местами очень помогают. Не так давно моя супруга как-то узнала, что есть такой вид лисиц «Тибетская лисица», потом – нашла хорошую фотографию этой лисицы, что раньше было бы сложно. Потом – мы тестировали программу, которая озвучивает текст голосом диктора (очень хара́ктерным, но безинтонационным), нам нужен был какой-то текст, и она предложила фразу «ЛИС АНАТОЛИЙ ЖЕЛАЕТ ВСЕМ ДОБРА». С точки зрения Великого Алтаря Поэзии – эта фраза, произнесенная машиной, наверное, ничего не значит, она вряд ли останется в веках. Но конкретно для меня, конкретно сейчас – это большое счастье: если мне нужно «сняться» (прошу прощения за сленг, но, на мой взгляд, очень точное слово) после какого-то негатива, мне достаточно вспомнить эту фразу и фотографию, это помогает. Другое дело, что если бы я жил в другое время, то, может быть, мне бы и не нужно было «сниматься», пас бы себе овец или занимался бы еще какой-нибудь работой на свежем воздухе.
7. В стихах – хорошо. При этом всегда вызывает восхищение, когда она достигается минимумом средств, лаконично.
В фотографии – тоже хорошо. Особенно с учетом того, что у меня самого «повествовательных» фотографий практически нет. Если я, конечно, правильно понимаю термин «повествовательный».
8. Прежде всего, передачу какого-то образа, эмоции или мысли. Историю, если она есть. Ассоциации, которые возникают. Красоту. Наверное, именно в таком порядке.
9. Если вижу что-то красивое, интересное, рождающее ассоциации, передающее какую-то идею (наверное, это сочетание слов вам уже надоело) – стараюсь сфотографировать. Бытовые фотографии делаю, чтобы просто запечатлеть момент, когда мне хорошо.
Никаких особых требований к условиям, в которых пишу – нет.
10. Да, иногда делаю. Наверное, ни то, ни другое, ни третье. Просто, если фотографируешь, то зачем принудительно исключать из этого себя?
«Главное соблюдать меру», – сказал бы, наверное, лис Анатолий по этому поводу. Кстати, он… ну, вы поняли…

Константин Рубинский

1. Если медиум – это «посредник между миром предметов/людей и миром духов», или между реально-вещным и метафизическим, то именно такая фотография мне ближе и любопытнее всего.
2. Да, фотографирую. На зеркалку «Кэнон» и беззеркалку «Фуджи».
3. Недавно в рамках фестиваля «InВерсия», который мы делали с Наталией Санниковой в Челябинске, я соединял свое фото и не свое стихотворение. Нами было придумано задание для дюжины поэтов и дюжины фотографов – за 24 часа создать текст на понравившуюся фотографию (из предоставленных фотографом) — и наоборот: сделать кадр на понравившийся текст (из предоставленных поэтом). Эксперимент получился необычным и, на наш взгляд, счастливым.
4. У меня нет ответа на эту тему, потому что я не футуролог. Мне кажется, что и сегодня взаимоотношения этих сфер регулируются исключительно энтузиазмом людей, которые придумывают объединить их в некий единый проект – в альбоме ли, на сцене, на выставке. А сами по себе поэзия и фотография встречаются друг с другом реже, чем хотелось бы.
5. Несомненно. Но технической стороне процесса фотографирования – больше, как это ни банально. Всё-таки тут многое зависит от снаряжения: фотоаппарата, объектива, вспышки и т.п. (А поэту нужен только карандаш с бумагой или, в крайнем случае, планшет).
С утверждением, что можно и на мобилку интересно сфотографировать, согласен лишь отчасти. Настоящий объем, выразительность можно получить лишь на хорошую камеру. Кстати, недаром есть люди, которые еще не перешли на «цифру» — и не собираются.
6. Она, как бы сказать, и там, и там обманчива. За Евтушенко и Губерманом, поэтические полки магазинов коими забиты, иногда бывает сложно рассмотреть поэтов посложнее и поинтереснее. За гламурными фотоальбомами с отфотошопленными и выкрученными по насыщенности пейзажиками бывает трудно отыскать книги подлинных художников объектива — на той же магазинной полке. Но ищущий да обрящет.
7. Очень хорошо. Я люблю нарратив
8. Взгляд на предмет/явление под тем углом, которого до сих пор не было. Или которого еще не наблюдал лично я.
9. Я фотографирую в основном в путешествиях, стараясь обходить улицы, густо усеянные туристами. Не люблю, когда случайные люди попадают в кадр. И не люблю сам попадать в кадр (например, в витрине или зеркале).
Для поэтических условий особых требований нет. Вернее, эти условия настают, когда захотят сами. В любом месте и времени суток.
10. Наверное, первое. Селфи я делаю чаще всего по ошибке телефоном, когда случайно переключаю камеру с задней на фронтальную. И сразу же стираю кадр.

Ксения Чарыева

1. Если медиум – используемое адептами реального мира средство связи с миром потусторонним, то для меня фотография – медиум наоборот. Всё, что попадает в кадр, становится реальным, снимок служит пропуском в охваченный кусок пространства.
2. Был период, когда я фотографировала много. Сейчас почти совсем это забросила, только снимаю собственные рисунки по мере поступления, чтобы не потерялись, и близких людей иногда.
3. Не соединяю. Хотя текст может быть естественной частью изображения (реже – изображение естественной частью текста). В совмещении же отдельных изображений с отдельными текстами я не вижу смысла лично для себя. Наверняка его можно было бы найти, но до сих пор не нашлось ничего, что меня бы к этому подвигло.
4. Если речь идёт об историческом времени, то это очень прочные взаимоотношения. Никакие формы фотографии и поэзии не устаревают, и постоянно появляются новые. Если же говорить о моём личном понимании работы времени в фотографии и поэзии, я скажу, что всё происходит одновременно, и в каждый миг происходит абсолютно всё – и ещё вот этот миг. Ради него всё и затевается.
5. Нет. Мне всё равно, на что снимать, и я редко использую встроенные спецэффекты. То же самое можно сказать о письме.
6. Тут можно долго рассуждать о том, что есть искусство, а что – не искусство. Но я, как страстный ценитель lo-fi, этого делать не буду. Наоборот, на мой взгляд, единственный минус массовости – в том, что люди становятся чересчур искушенными, это мешает им делать хорошие штуки.
7. В зависимости от предмета и формы повествования. Меня не отвращает нарратив как таковой, если вопрос об этом.
8. Правды, смелости и красоты. Состоявшегося узнавания. Иногда мне достаточно внутреннего ощущения, что есть в этом какое-то живое чувство (тогда мне всё равно, насколько плохо исполнение: это как поверить обещанию).
9. Мне должно быть спокойно и хорошо, чтобы я чувствовала, чего хочу, и могла это делать. В глубине себя мне всегда хочется всего.
10. Делаю. Довольно часто. Пытаюсь таким образом с собой соотнестись.

Мария Малиновская

1. Во многих фотографиях, на мой взгляд, есть что-то от «овального портрета». Некоторые являются просто концентратом энергетики запечатлённого. В фотоискусстве это тоже работает: как в документальном жанре, так и в иных, транслирующих уже скорее энергетический посыл художника.
2. …не преследуя художественных целей. Но не подходить к фотосъёмке эстетически, между тем, никогда не получалось.
3. В детстве я серьёзно занималась живописью и графикой. А на протяжении последних лет было несколько случаев, когда очень хотелось поговорить с человеком, узнать его лучше, сблизиться, но не получалось. И тогда, чтобы спросить его о том, о чём не могла в жизни, начинала рисовать его с фотографии. Это удивительный процесс. По мере того как детализируешь портрет, и на фото начинают проступать чёрточки, которые обычным взглядом не различишь. И за каждой – своё значение. Благодаря этому опыту многое узнала о тех, кого рисовала. И сказала им многое.
4. Сегодня они самые многообразные. Как фотография давно научилась развёртываться во времени, так и поэзия усвоила пластичность, визуализировалась. И фотография, и поэтический текст могут стать и кротовой норой, и остановленным мгновением.
5. Особенно интересно, когда эта техническая сторона сама становится объектом исследования в искусстве.
6. Почти у каждого вида искусства существует, как писал Бурдьё, поле массового производства и поле ограниченного производства. Первое усваивает и адаптирует для широкого круга то, что в узком делают профессионалы, ориентируясь, прежде всего, на оценку цеха. Это нормально.
7. Как одно из направлений нарративная поэзия сегодня успешно развивается. Отношусь к её методам положительно, равно как и к противоположным. Но на данный момент, особенно если говорить о фотографии, мне ближе максимальная недосказанность, даже отказ от попытки что-то рассказать и фиксирование самих этих попыток как единственная возможность сказать хоть что-то.
8. Как читатель\зритель – возможности самой делать выбор, который по отношению к конкретному произведению будет ставить меня в позицию поэта\фотографа, создающего его прямо сейчас. И в своих текстах хочу прийти к тому же.
9. Есть условия, в которых испытываю непреодолимое желание фотографироваться: когда в зоне видимости обретается человек, перед которым не хочется закрываться и нет нужды раскрываться, потому что это обычное состояние, если вы рядом. А если мы рядом, ему в любых условиях вручается фотоаппарат. А вот требования к обстановке, в которой пишу, противоположные. В зоне видимости не должен пробегать ни один – и уж тем более тяготеющий к коммуникации человек.
10. Исключительно в примерочной – чтобы у мамы не осталось аргументов в пользу «не покупать это платье».

Надя Дягилева

1. Всю жизнь я боялась фотографий, по старинной традиции они висели у нас по стенам, в больших рамах за стеклом. И там были собраны разноформатные снимки, иногда черно-белые, иногда красноватые или почти белые от времени. С них на меня смотрели совершенно незнакомые люди, которые стояли или сидели, и всегда выглядели очень строго, совершенно без улыбки. Страх и недоверие, а еще торжественность момента, когда кто-то меня фотографировал (фотоаппараты были редкостью, и появлялись только в важные моменты, и знание о том, что этот снимок навсегда, что он тоже через десятки лет будет висеть также на стене, совершенно парализовало и пугало), все это делало фотографию тоскливой обязаловкой: на свадьбах, похоронах, в школе, когда нас всех ставили по росту в спортзале. И надо было соответствовать ситуации, таращиться в объектив, боясь моргнуть – кажется мне нечеловеческим и мучительным.
2. Поэтому я с удовольствием фотографирую что-то неживое: здания, улицы, двери, окна, посуду, цветы, интерьер и все в таком роде. Пытать людей, а ведь это пытка! – я-то знаю, – пытать людей фотографическими позами и улыбками не могу. А шкаф может улыбаться годы, пока я смотрю в видоискатель.
3. Никогда не соединяю слова и изображения. Может быть, когда в голове будет встроен фотоаппарат, проблема будет решена.
4. Время победит все, но фотография падет быстрее, чем поэзия.
5. Пишу от руки, фотографирую на телефон. Получается, что в первом случае техническая сторона процесса – из 80-х годов, например. А телефон купила этим летом, с разными функциями, которыми не пользуюсь, но имею в виду.
6.
7.
8.
9. Фотографирую, в основном, от скуки. Или просто что-то забавное, милое, необычное: кота, тень, стол, посуду. Условий для письма никаких не требуется.
10.

Настя Денисова

1. Удобно.
2. Фотографирую.
3. Нет, наверное, мне хватает или слов или изображения. Но мысли были.
4. На плохие фотографии люди будущего будут натыкаться чаще, чем на плохие стихи.
5. Предпочитаю плёнку, использую три плёночных камеры, поочерёдно. Около года назад стала печатать фотографии в тёмной комнате. Но не использую штатив. Но камеры не современные. Но также снимаю на телефон. Видео воообще снимаю трясущимися руками. Так что, выходит, что, нет, техническая сторона не очень важна. Не понимаю, как применить этот вопрос к текстам, разве, что всегда пишу в столбик и обычно сидя.
6. Положительно.
7. Смотря о чём повествование. Если что-то интересное — с интересом.
8. Невиданное, нечувствованное.
9. Мне хочется фотографировать в очень разных обстоятельствах и намного чаще, чем писать. Когда я вижу «красивое», когда я вижу что-то, чего не видят другие и могу показать это ровно так, как это вижу я. Чтобы сохранить на память состояние. Чтобы не забыть. Чтобы получить обратную связь от снимка. Чтобы пережить сам момент, не в моменте, но над моментом. Чтобы что-то разглядеть. Чтобы на чём-то сосредоточиться. Кажется, всё это можно применить и к тому, почему я вдруг хочу писать, с той разницей, что кадр ускользает и остаётся в прошлом, а писать можно из любого настоящего, в полном вакууме, в темноте. Для фотографии нужно больше обстоятельств, чем для текста. Письмо всегда можно отложить. Текстом можно проткнуть нарисованный очаг, фотография этого не умеет.
10. Я снимаю автопортреты последние десять лет. За это время сделала три небольших художественных проекта. Люблю рассматривать автопортреты других художников. Когда в Амстердаме наткнулась на первый из четырёх автопортретов Ван Гога, пережила одно из самых сильных в жизни впечатлений от живописи. Глаза! Конечно, люблю автопортреты Фриды. Один из любимых жанров в искусстве.

Наталия Санникова

1. Преимущественно инструмент памяти. Ее архивные возможности для меня важнее эстетических, именно они – основной источник эмоций.
2. Да, но поводы для фотографирования со временем изменились: когда-то было интересно освоить технологию (проявку пленки, печать фотографии), потом занималась репортажной съемкой в театре, снимала события и людей, сейчас чаще всего снимаю, чтобы запомнить – место, человека, состояние.
3. Нет, но последнее время часто думаю о том, чтобы попробовать это делать.
4. Возможно, они могут работать как синтетическое искусство – как видеопоэзия, например. Пока мне интереснее видеть, как фотография становится поводом для письма, нежели наоборот.
5. Скорее, да. Но на практике выясняется, что важнее всего импульс, идея.
6. Хорошо отношусь, большое количество акторов – это большие возможности развития и какого-то дальнейшего преобразования искусства, расширения способов и функциональности, а это важно и интересно.
7. Люблю повествовательность, ничего не могу с собой поделать. Понимаю, что «месторождение» выработано чуть менее, чем полностью, но интерес к истории у меня очень большой и непреходящий.
8. Много чего ищу. Историю, как сказано выше. Какие-то факты, зафиксированные автором, увиденные его особым взглядом. Иными словами, ищу свидетельства существования другого человека, похожего и не похожего на меня.
9. Фотографирую, когда хочу «остановить мгновение», запомнить. Не обязательно факт или сюжет, но состояние, в котором этот сюжет застал меня в какой-то момент жизни.
Пишу я мало, возможно, как раз потому, что эти «особые требования» редко выполняются – нужна тишина, отвлеченность от повседневного течения мыслей и дел.
10. Нет, не вижу причины, поэтому не умею.

Петр Разумов

1. Слово «медиум» предполагает некую связь чего-то с чем-то. Пожалуй, фотография помогает мне связать себя с людьми или вписать в зону личного какие-то предметы или события.
2. Только на телефон для отчётов в ФБ.
3. Мне кажется, что фотография сама должна «говорить». Из визуального и словесного можно сделать нечто общее, но я этого не умею.
4. С другой стороны, очень интересно соединить или столкнуть чисто пространственное искусство с пространственно-временным. Например, перевести впечатление от фотографии на язык поэзии или прозы. Здесь всегда возможно открытие. Вообще, будущее за интеграцией всех видов искусств в один VR.
5. Могу писать только с помощью клавиатуры.
6. Поэзию никак нельзя назвать «массовым» видом искусства уже хотя бы потому, что до сих пор существует водораздел между массовым и элитарным. Первое – это ритаул, повторение определённых формул, второе – изобретение. Если говорить о фотографии как искусстве, то будет то же.
7. Повествовательность приветствую, думаю, что зря её абортируют из современного искусства.
8. В стихах я ищу недоумение и провокацию как читатель и игру «на грани фола» как писатель.
9. Это должна быть точка предельной концентрации, эмоциональной и интеллектуальной.
10. Делаю, и для меня это просто возможность зафиксировать и передать какое-то настроение или образ своему «собеседнику», которым в моём случае является просто приятель или родственник.

Света Литвак

1. Я очень люблю фотографироваться. Вернее, меня к этому приучили мужчины. Поначалу меня угнетало довольно занудное позирование. А потом я без этого уже не могла обходиться. Сотни фото-образов переполняют мои архивы. Разная, увиденная по-разному. У меня много и двойных портретов – с Николаем Байтовым.
2. Я пользуюсь фотоаппаратом весьма посредственного качества. Изредка хочется что-то запечатлеть. Иногда это продуманная серия художественного фото, иногда – случайные кадры.
3. Да, конечно, я соединяю слова и изображения. Либо в своих картинах, либо в качестве визуальной поэзии. Слова в данном случае становятся элементами графики, хотя работают и смыслы. Но чаще они имеют в таком качестве вид нелепого бессмысленного бреда.
4. Фотография и поэзия стакиваются со временем, как правило, на уровне обычных характеристик времени. Но фотография более когерентна времени, в его космологической направленности, нежели поэзия. Поэзия же скорее является прообразом Большого взрыва.
5. Конечно, я придаю большое значение технической стороне процессов письма и фотографирования. Особенно при работе над широкомасштабными проектами, как написание сложно-структурированных поэм или фотографических панно или коллажей.
6. Борьба с организованным стихосложением или беспорядочно-массовым фотографированием невозможна, как с неизбежным расширением Вселенной.
7. Повествовательность в поэзии равносильна выписыванию повесток. Гораздо заманчивее назначить уникальную встречу с неведомым, чем мучить себя и других составлением протоколов. Повествовательность в фотографии – более формалистический приём. Когда фотографу нечем дышать в кратковременной вспышке объектива, он идёт гулять в режиме ежесекундной смены кадров.
8. Как читатель я ищу в стихах тепло, влажность и, испаряющуюся на моих глазах призрачность узнавания. Писать стихи предпочитаю, почти теряя сознание от духоты языковых ограничений и недостаточности средств выражения. Предпочитаю высокопрофессиональное фото любительскому. Сама редко позволяю себе снимать человека, так как это слишком сложно для меня. Чаще – фрагменты бытовых натюрмортов или детали пейзажа.
9. Фотографировать считаю законным везде и всюду. Писать – тоже.
10. Нет, селфи почти не пробовала, у меня с близкого расстояния – искажение пространства идёт, получается форма сферы или растяжка.

Сергей Данюшин

1. Если говорить о фотографии как о медиальном носителе, вряд ли могу похвастаться какой-то оригинальной трактовкой, а конспективно пересказывать Маршала Маклюена, пожалуй, нет смысла. Меня гораздо больше увлекает (как сюжет, естественно) фотографический медиумизм или, как этот феномен еще называют, психическая фотография. Люблю, знаете ли, всякую викторианскую дичь. Это наполняет меня – ну, чем это меня наполняет? негой, что ли?
2. Редко. И не то чтобы очень метко.
3. Соединял (исключительно свои – в силу, ха-ха-ха, врожденной деликатности) во время недолгого увлечения визуальной поэзией/смешанной техникой. И даже относительно активно участвовал в наполнении придуманного Александром Очеретянским сайта «Черновик». Потом перестал. Не потому, что разочаровался в идее, а скорее потому, что осознал свою неспособность добавить смештеху что-то принципиально новое.
4. Не думаю, что они сильно изменятся и взаимопроникновение усилится. Сложно ожидать какого-то технологического прорыва в фотографии или бог знает какого (матафизического? формального?) прорыва в поэзии. Кроме того, у любого явления есть естественные пределы. Как говорил Сальвадор Дали, у меня к статуе только одно требование – чтобы она не двигалась.
5. В обоих случаях нет, хоть и по разным причинам. В фотографии я, положа руку на сердце, ни черта не понимаю, а письмо для меня – история экзистенциальная, если не сказать невроз. Какая уж тут техническая сторона.
6. Мне кажется, уместнее говорить о массовости явлений в связи с развитием технологий. А искусства в, извините за корявость формулировки, «абсолютных цифрах» в обоих сегментах не стало ни больше, ни меньше.
7. Почему бы нет?
8. Что-то принципиально новое и, извините за пафос, расширяющее или меняющее представление о мире. Где-то даже в формате «удивите меня». Знал бы, что именно, сам бы сделал.
9. В каждом конкретном случае это некий набор привходящих обстоятельств, не поддающихся систематизации. (Наверняка поддающихся, подсказывает внутренний скептик, просто ты лентяй и гуманитарий в худшем смысле этого слова).
10. Ни разу не делал. Причем никакой позиции по этому поводу не имею – просто не возникало ситуации, когда кровь из носу необходимо себя сфотографировать, а рядом не было человека, которого можно было бы попросить нажать кнопку.

Сергей Круглов

1. Совершенно то же, что и прочее изобразительное искусство: явление жизни и новое откровение о жизни.
Мы живем в падшем мире; пав, мир (человек прежде всего) раскололся, разбился на части – на душу и тело, на ум и чувства и на прочее такое; трещины, следы раскола – всюду; деление на искусство и жизнь, типа арс там то, а вита – сё, суть то же последствие падения. Верю, что у Бога в Царстве, в вечной жизни, этого деления нет (одно время я был одержим видениями встреч в Царстве Божием авторов и их персонажей). Я понимаю, что творчество Творца первично, а творчество сотворённого Творцом – вторично, но не может же быть, чтобы всё это было просто дурацким конвейером по производству никчемного мусора, предназначенного только конечному огню?.. В конце концов, не всё в мире есть один только Бог, – я не пантеист. Я христианин. А потому – цимцум! – дерзаю просить Бога подвинуться, пусть это порой и выглядит весьма нелепо, ну, как в старом анекдоте: пустыня, вдаль уходят бесконечные рельсы, один сидит на рельсах, другой подходит, говорит: «Подвинься!», первый подвигается, второй садится; это взаимодействие двоих – уже акт любви, выхода-из-себя; ну, а любовь движет солнце и светила.
(Вы можете спросить: а если – откровение о смерти? Оно тоже о жизни: смерть, так уж получилось, только часть жизни, не более. К понятию «жизнь» я не знаю антонима).
2. Да, но от случая к случаю – телефоном, или простой мыльницей, если не забываю положить ее в карман.
3. Соединяю.
Так у меня часто пишутся стихи: вначале приходит картинка.
Даже если поражает идея, слово, сочетание слов или звуков, оно все равно – картинка.
4. Фотография – в большей степени, чем поэзия, жертва и пленница времени, так вроде бы принято считать?.. (Тема: «Размышления поэта, перебирающего пожелтевшие фотографии, о времени, изложенные в стихах»; хотел бы привести примеры, они есть, да сию минуту, простите, всё какая-то попса эстрадная, давно в этой теме утвердившаяся, лезет в голову).
Каковы отношения поэзии со временем… Ну, я думаю, это всегда – отношения поэта со временем; сквозная забота, например, Бродского.
Когда время, этот костыль, данный нам, чтоб доковылять до вечности, кончится, станет больше не нужен, во что тогда превратится фотография, вот мне интересно. Ну, то есть, я могу себе представить, как в Царстве Божием слагают стихи, а вот как фотографируют, чем, и т.д. Ну… поживем-увидим! (В том, что увидим, не сомневаюсь, куда мы денемся).
5. Придавал в юности, но с возрастом, с развитием старческих немощей («мне не под силу многие труды»…) и пр., уже нет.
Лишь бы произведение искусства, сиречь новое откровение о жизни, получилось, а написал ты стих пером по пергаменту или клавишами по ворду – какая разница.
Ну, конечно, кроме тех случаев, когда сама техническая сторона писания стиха или фотографирования становится произведением искусства.
Что-то такое говорил Арнольд Ньюман – про то, что фотографирует не техника, а наша голова (или сердце, как-то так).
6. С некоторых пор «массовость» и «элитарность» (если вы это имеете в виду) перестали иметь для меня значение (хо-хо, то ли дело в юности!.. в том возрасте так мечталось, и, наверное, не мне одному, быть непременно элитарным, то есть чтоб твои стихи оценил узкий круг избранных, но при этом страшной обидой было бы, скажем, если бы их отказались издать в серии «Школьная библиотека» или мурлыкать под нос таксисты!..) Стихи Пушкина знают наизусть многие, а стихи Ники Скандиаки, скажем так, менее многие, но что с того? И те, и другие – настоящие.
То же – и о фотографии (тут еще речь и о тираже): скажем, «Комбата» Макса Альперта в какие только проекты советского агитпропа не совали, но снимок шедевром быть не перестал.
7. Отношусь.
Лет десять назад Федор Сваровский выступал с манифестом «нового эпоса»; по-моему, дальше номера сетевого журнала «РЕЦ» (кроме помянутого манифеста, там были подборки стихов поэтов достаточно неодинаковых – насколько неодинаковы могут быть, например, Борис Херсонский и Леонид Шваб), «новый эпос» как проект не пошел, да и сама идея такой уж новой, в общем, не была, однако попытка обозначения имен современных российских поэтов, рассказывающих истории, сама по себе заслуживала внимания, да и вывода: нарратив жив. С этим выводом, в общем-то, никто и не спорит (споры могут вестись вокруг идеи авторства/анонимности в поэзии или фотографии, в бартовском примерно смысле, но это другой большой разговор).
Моя последняя книжка стихов (называется она «Маранафа», она готовится к выходу сейчас, там собраны стихи на церковные темы) по замыслу издателя проиллюстрирована черно-белыми фотографиями: сцены из церковной жизни, фото о. Александра Меня, памяти которого посвящена книжка, «говорящие» пейзажи… Повествовательные стихи вкупе с повествовательными фото – когда я смотрел макет, у меня возникло ощущение не наложения нарратива на нарратив, а возникновения чего-то третьего, бо́льшего, чем рассказанная история; такое ощущение, наверное, могло возникнуть у средневекового иконописца, который понимал, почему именно идея авторства в иконописи неуместна в принципе: любая человеческая история больше, чем история; там, где становится бессильной наша речь, но не вместо нее, а и до, и после, и вместе с ней, и в ней самой, звучат «глаголы неизреченные»; совы не то, чем они кажутся.
8. Уже упоминал: жизни.
Явления каких-то ее скрытых ранее от меня сторон, сил, законов, красок, сущностей.
И нахожу.
(А, да, в частности, как пишущий человек? Добавлю: не то чтобы «ищу», стихи сами «находят»… Просто принимаю стихи как великолепный подарок, который тут же, немедленно, надо пустить в дело, это такой кайф).
9. Фотографировать – когда вижу то самое живое, явившее что-то для меня в сей момент важное.
Уловия, в которых пишу… Здесь я не привередлив, да и стихи чаще всего приходят, не особо выбирая обстановки внешней или моего состояния внутреннего; ну, конечно, какие-то минимальные тишина, писучий предмет (в последние годы, как правило, ноутбук, но раньше писал от руки), возможность, не отвлекаясь на постороннее, обработать, довести до ума и пр., для написания стиха нужны. Но системы нет.
10. Делаю, но редко.
Скорее, селфи для меня – художественный проект.

Сергей Чегра

1. Меня не очень интересуют технические возможности фотографии – игры с экспозицией, монтаж, эффекты, профессиональные фишки. Для меня фотография – это уникальная возможность запечатлеть мгновение или смазать его. Более всего я ценю ту фотографию, в коей мир не позирует, не собран фотографом для высекания искр, а прост и словно наедине с собой – это же касается и фотографий людей. Фотография – это скорее искусство царства времени, а не пространства.
2. Я изобрел стохастическую фотографию – «шумную», контрастную черно-белую фотографию, принципиально сделанную с помощью средней цифровой «мыльницы» без контроля автора. Фотограф не контролирует кадр, композицию, фокус – фотография делается обычно на ходу, «от бедра», «за спину», из стороны в сторону и т.д. Спрогнозировать результат этой съемки невозможно, при этом постулируется, что нельзя сделать плохую или хорошую фотографию. Все снимки равны. Обработка результата обычно минимальна – обрезка до квадратной формы и добавление контраста, хотя есть и вовсе необработанные фото. Вот такой фотосъемкой я иногда развлекаюсь. Получается наиболее правильно, когда я и сам нахожусь в «непрогнозируемом» состоянии, подвешенном, летящем, когда я в прогулке без мысли и цели и в некотором отчаянии.
3. Нет, не соединяю. Мне не очень понятно, как действовать в новых синкретических видах искусства, я и не действую. Мне в большинстве случаев кажется, что стяжение и сопряжение фотографии и текста, разные видеопоэтические опыты и подобные дела не вырастают дальше кунштюка. Я и театр, в общем-то, сильно не люблю. Это, конечно, только мои проблемы. Впрочем, мне кажется, что большие возможности есть у соединения мультипликации и литературы, в том числе поэзии. Возможно, на мое мнение серьезно повлиял анимационный фильм «Потец» Александра Федулова, сделанный по одноименной вещи Александра Введенского. Это очень мощная работа, которая мне попалась в детстве и многое перевернула в сознании.
4. Для меня крайне затруднительно ответить на этот вопрос. Могу лишь предположить, что «чистые» виды искусства постепенно станут исключением, раритетом, чудачеством. Во всё нарастающем информационном давлении, в условиях технологических достижений, когда вокруг всё «сверкает и летает», останавливать прогресс станет просто некому, да и незачем. Пусть всё развивается, складывается, рождается нам на радость и удивление. Всё будет хорошо. 
5. Не особо. Я уже ответил выше о том, как я фотографирую. Пишу я примерно так же.
6. Хорошо отношусь. Я не верю в недоступность какого-либо искусства и не люблю соображение Бродского, который утверждал, что поэзия – искусство элитарное. Хорошо, что всё становится доступным: всеобщая грамотность, дешевая техника. Творить, на самом деле, далеко не всем интересно – большая часть людей остается потребителями и, в лучшем случае, занимается запечатлением себя и состояний своего «рядом», и это не плохо, это даже и хорошо. В общем-то, этим все занимаются.
7. Повествование повествованию рознь. Так или иначе, всё является повествованием, ведь столько остается «за кадром», «за текстом» – остаётся, но не растворяется, не немотствует, а продолжает рассказ о себе.
8. Живого, длящегося мгновения. Поймать нечто, поймать, не останавливая, и понять, «как оно было и есть на самом деле», а не поверхность, не проекцию. Эта ловля мгновения мне представляется не актом захвата, а движением во времени и пространстве рядом с мгновением, воображаемым и соображаемым падением вместе с яблоком. Мгновенность и одновременность. Что-то такое. Путано, да?
9. Думаю, я отчасти об этом сказал в ответе на второй вопрос.
10. Было, несколько раз делал. Это, скорее, попытка понять, что у меня с лицом прямо сейчас, вот в этот страшный момент.

Станислав Бельский

Фотографирую я часто, но фотографом себя не считаю – снимки делаются «для себя», чтобы подкрепить в памяти какие-то места, в которых я побывал. Людей фотографирую редко. Селфи не делаю вовсе никогда.
На большинство ваших вопросов я могу дать только поверхностные ответы. Например, «в чужих стихах и фотографиях я ищу нечто неуловимое». Это точный, хотя и скучноватый ответ 🙂 Если я «уловил», я уже перестаю это искать. Так же перестаю «искать» то, о чём пишу, если оно уже «поймано» хотя бы пару раз предыдущими текстами.
«Как вы относитесь к массовости этих видов искусства?» – принимаю, как данность, само по себе это не хорошо и не плохо.
«Как вы относитесь к повествовательности в поэзии? в фотографии?» – положительно, потому что мне самому повествовательный дискурс даётся с трудом.
«Придаете ли вы значение технической стороне процессов письма и фотографирования?» – о да, но техническим аспектом фотографии я не слишком владею, хотя и прочитал по этому поводу несколько полезных книг.
«Какими вам представляются взаимоотношения фотографии и поэзии со временем?» – могу лишь сказать в качетве оффтопа, что многие мои тексты напоминают фотографии: по сути, являются мгновенными слепками, снимками внутреннего состояния. Тщательно подготовленными, но отчасти и случайными, ибо спонтанность – такое же необходимое средство, как и продуманность 🙂
«Соединяете ли вы слова и изображения (свои или чужие)? Если да, то как это происходит? Если нет, то почему?» – я бы сказал, что тексты и изображения могут соединяться у меня во время литературного творчества. Часто основе текста лежит какой-то визуальный образ, «внутренняя фотография», вокруг которой текст кружит, как птица вокруг гнезда, то отдаляясь, то сближаясь вплотную.
Условия для письма и фотографирования в последние годы у меня неизменны. Стихи я пишу на выходных, утром, едва проснулся – работаю над текстами пару часов, пока не устану. С утра у меня отчётливей работают и фантазия, и восприятие. Над переводами тружусь, наоборот, ночью, пока не начинаю дремать за столом. Фотографирую только во время поездок в другие города и прогулок по собственному городу.

Станислава Могилева

1. Этот вопрос так прост, что я третий день не могу на него ответить. Прочла несколько статей по теме и поговорила с парой любимых фотодрузей. И вот что поняла для/про себя: фотография, возможно, – единственный вид искусства, в котором при минимальной /контакт с объектом/ затрате времени чувственный опыт, который возможно за это время пережить, способен оказать колоссальное воздействие. Буквально беглого взгляда на фотоснимок бывает достаточно, чтобы сразу же погрузиться на какую-то нечеловеческую глубину. Таким образом получается, что главное в фотографии – это сообщение /законсервированная возможность коммуникации/, в ней заложенное, поэтому, наверное, сейчас не имеет большого значения, сделан снимок на профессиональную камеру или на недорогой смартфон. Универсальное сообщение прочитывается моментально и кем угодно. Больше ничего и не нужно.
2. Да, я очень люблю фотографировать. Довольно много и долго снимала на пленку. Потом, когда родился первый сын, носить на себе и ребенка и фотокамеру стало тяжело, потом, когда родился второй, времени на это совсем не осталось. В какой-то момент совпали две вещи – фотопленка стала стоить какое-то невозможное количество денег и в моей жизни появился смартфон. Почти все мои карточки последних пары лет сделаны на смартфон. Но забыть пленку – невозможно, и иногда я радую себя аналоговой фотографией. Жаль только, что когда занимаешься этим от случая к случаю, то есть почти не практикуешь, с каждой такой редкой встречей все труднее поймать «тот самый» момент и – чисто технически – зафиксировать его «таким, как он есть». До сих пор иногда кажется, что мои собственные фотографии, сделанные не пленочным фотоаппаратом, в каком-то смысле ущербны, недостаточно хороши.
3. Иногда хочется, но одергиваю себя (если говорить о соединении фотографии со стихами): формат постов в жж, на мой взгляд, себя изжил. Сейчас пришло в голову, что, например, фотоснимки городских ландшафтов с хорошо сделанными, интересными трафаретами или графити (поэтических текстов и их фрагментов или моностихов etc) – как раз отличный вариант такого соединения. И еще, кстати, это может быть видеопоэзия.
4. На своем поэтическом вечере в рамках открытия третьего сезона премии Аркадия Драгомощенко, где мне повезло оказаться в июне 2016 года, Владимир Аристов в числе прочего читал поэму “Ночная июльская даль”, написанную на прозрачных листках. Вот это зрелище произвело очень глубокое на меня впечатление: поэт, читающий свой текст, написанный от руки на прозрачном листе, сквозь который ты его – поэта – видишь, а он может видеть тебя, и вы оба видите – можете видеть – и все, что вокруг, и то, что слегка обозначено едва ощутимыми границами листа. Кажется, этот ответ немного смешался с предыдущим.
5. Нет. В целом – нет. Даже несмотря на последнее предложение во втором ответе. Движение мира ускоряется, всего становится больше и от этого – сильно меньше, знаки превращаются в шум, шум растворяется в потоке времени, и так – каждый день. Много раз пыталась насильно вернуть себя исключительно в бумагу (если говорить о письме), и это, как оказалось, для меня – невозможно ни на каком уровне, разве только как своеобразная каллиграфия – и для рук, и для ума.
6. Спокойно отношусь. Это такие нарастающие волны, человеку необходимо двигаться вперед, прогресс высвобождает в человеке энергетический ресурс, человек пробуждает в себе творца. Как умеет. Это хорошо! Пусть. Потеряться невозможно, каждый получает и не получает свое – в любом случае.
7. Не думала об этом. Наверное, и в том, и в другом иногда без повествовательности /серийности?/ ничего и не скажешь.
8. Паузу. Я ищу и выглядываю паузу – будучи кем угодно из перечисленных четверых. Остановку, точку, окно между одним и другим. Между чем угодно – между разными ощущениями, между словами, между стулом и столом в перспективе, между звуком и ухом, между изображением и взглядом. Бесконечный список. Это может переживаться как внутреннее замирание всех ощущений при столкновении с объектом, это замирание может длиться – если речь, например, о некоей его протяженности как реакции на внешний раздражитель, а может образоваться внезапно, как разрыв, как если в полотне текста или в группе фотографий что-то действует на тебя вдруг, буквально – останавливает или хотя бы замедляет, фрагментирует.
9. Кроме того, что в основном я снимаю забавные и разные дорогие сердцу моменты из жизни моей семьи, конечно, часто это – потребность зафиксировать определенное состояние, которое может произойти где угодно, в том числе и за пределами дома. Просто в данный период жизни я редко бываю где-то еще. И сейчас, с появлением социальных фотосетей, мы постоянно картографируем все, что вокруг существует. Как будто составляем виртуальный план местности, более живой и чувственный, более подробный и говорящий о нас, чем какая-нибудь гугл-карта. И – да, фотография может быть поэзией (это работает в обе стороны). Это же просто разные способы схватывания, описания.
10. Я делала автопортреты и до появления в моей жизни смартфона. Тогда они были сложнее, многосоставнее, их создание занимало больше времени, каждый из них оказывался необходимой рефлексией, собиранием в точку множества линий, артерий, событием, к которому нужно было готовиться, прислушиваться. То, как делается сейчас селфи – полностью соответствует скорости и интенсивности временного потока, в котором мы все пребываем. На каждый пленочный автопортрет приходится столько-то селфи. Стоп-кадр, разбитый, раздробленный на множество кадров. Мне часто не хватает ритуала, которым создание автопортрета было раньше. Но ведь теперь и правда нет времени на это. И до конца не понятно, уже как будто и не вспомнить, что из чего проистекает, что первым началось – мое пренебрежение временем, или его сквозь меня сгущение, ускорение. Думаю, при первой удобной возможности продолжу делать селфи – снимать автопортреты – на пленочный фотоаппарат.
Так что из трех предоставленных ответов, видимо, селфи для меня – художественный проект.)

Таня Скарынкина

1. Быстрая четкая плотная информация сразу о многом. В лучших своих проявлениях бьющая наотмашь, и уже не до информации.
2. Да.
3. В фейсбуке свои стихи и фотографии собственного производства, если они более-менее соответствуют друг другу. Специально для стихов не фотографирую и для фотографий не пишу. Раньше фотоаппаратом снимала. После того как сломался – телефоном.
4. Трудно представить. Дело индивидуального вкуса.
5. Нет.
6. Спокойно.
7. С интересом.
8. Новизну.
9. Было бы желание писать и фотографировать – вот единственное требование.
10. Случайность.

Ти Хо!(р-р.) муштатов

1. Как посредника дыханий, как бумагу, как выходца из связных, настоящую фотографию сложно упрекнуть в монотонном однообразии, предсказуемости ли махровой ортодоксии. То, (он\она) лепит из мякиша череп Голиафа (камень из пращи из той же буханки). То буйная хохлома в чашечке петри. То в рост человека хладнокровные разводы волн. То с челове(чьим?) голосом прямым клумба, с лицом кокарды просит подбросить до поворота (поймать дважды). То назврыд плавание с бегущей строкой. То танк надувной изустный. Точка. То разливной молоток (расцветает вместе с рукой) с шитым вензелем обронён перед носом (не иду в ухажёры! ) озера. То мычит и тычит на очевидное пальцу пульсара. То на полставки пламя. То качели. Невероятно рад (её\его) сигналам с высоты птичьего полёта, глубины телескопа Хаббл. Выглядит немного иначе. Другие скорости. Не один класс. Не одна клетка. Вместе.
2. «Да», — твёрдо написал я не задумываясь. Ну не сосед же, не «взрослый вредитель»! Однако… Фотография – работа Света. Но что мы знаем о нём?
После большого взрыва он рос. Во все стороны. Свет густел. Менялся. Был тиной, хвощом и багульником. Отбрасывал тень и плавник в сторону. Выходил на сушу. Лез на ветки. Отталкивался от земли. Был пещерной охрой заговорной. Высекал огонь. Бортничал в лесах строительных. Летел от тычинки к тычинке, опыляя. Сбрасывал старые рога. Изобретал лассо, гвоздь, плот, борону-суковатку, шрапнель, пешеходную зебру, иглоукалывание. Шёл в школу, в море, на фронт, кругами, носом. Был плохим\хорошим богом, вестерном, последним рядом, пером, заляпанным кровью, домом. Был раствором и камнем с орбит. Горел на костре, на юг летел и назад. Высиживал яйца, рыл нору, вил гнёзда, делился, ломал перегородки, сбрасывал хвост, чешую. Высматривал корабль, землю, комету, проблеск, скамейку. Был верной женой и копьём. Воздушной тревогой. Восходом, листом, крупной вязкой, крупом и шпорой служил то на почте, то на подлодке. Под монастырь подводил на 8 месяце брови. Не промах парнем рубахой смирительной между звёзд. Танцем на шпалах, в люцерне, на костылях, под толщами. Окучивал клубни, был одним из них, из корнеплодов, из беглых, из царства минералов, из стробоскопа. Из седла в полымя одеял. Был двудольным и зонтичным. Водопадом. Всё свет. И все мы свет. Кто-то прошлогодний. Кто-то быстрее. Кто-то задумчивее. Окуклился. Приостановился. Кому-то удобнее быть «чёрным светом». Кому-то лазейкой. Ступенью. Автопилотом. Пеньком. Оптическим прицелом. Справкой. Антропоморфным. Безответственным. Размахом. Случайным. Станцией. Теплом. Собой. Т.е. (выходит) не совсем «сам» фотографирую!
3. Не слишком охотно. Осторожно. Мне видится в этом определённый произвол. Если подобной практики не избегнуть, то кегли буковок выбираю предельно-неброские. Можно сказать незаметно-бисерные. Чтоб не мешали. Не тянули на себя внимание списки. Присутствие выводка ложечек на ломящемся столе флотилий (у изголовья). И никаких выводов. Сплошь вопросы. И рядом.
Интересно не столько вносить свои правки\вердикты\манифестации (щедрые телеграммы\дневники из крошек для возвращения из мешка, для пометки дороги) посредством включения текста, а (не мешая, не увеличивая числа сущностей сверх) замечать\находить «то что дадено в данный момент», связи и соотношения между разными (вроде) формами жизни. То что принято называть «найденным» — практикую лет 10-ть. Сюда же асемические записки (со всех сторон света), где «письмом» может быть что угодно (капли, помехи, блики, обронённое в спешке, трещины, вершки\корешки, облака… и неважно «так» ли как «следует» прочитаю их). Смотрятся они вполне самодостаточно, без моих титров и комментариев. Два в одном. Слова и изображения. Уже.
4. Близкие родственники. Но не родился ещё тот смайлик. Время – хороший свитер или предмет обихода. Если ладен с телом, совмещён с ветром – его и не видно, как будто бы и нет вовсе. Даже если весь в оленях. Но есть «время» как состояние, бывает как подвид передач(к)и, как полуфабрикат (всыпь\залей\размешай), как невольный (или упёртый) участник «информационных боёв», случается как среда обиваний порогов.
Всё существует единовременно. Конечно же. На паритетных началах. Только некоторых пор стал обращать внимание, на то что «время» (как таковое) бывает разного разлива. Иногда становится частью массовых манипуляций. В таких (фонящих) случаях стараюсь отходить куда подальше от явных индульгирований, умиления, сюсю, потакания валу и веселящей некрофилии. Пробую давать ему ( «времени» ) другие забавки, вопросы, орехи… Здесь – тонкая граница (насколько предложение моей «вероятнее всего не лучшей, но просто другой машинки» убедит\займёт его всё ещё детские руки\разум в пределах бескрайнего ковра эволюций, насколько я сохраню чайное состояние приятия того что не создано мной…). Так и пошёл цикл «своими руками».
5. Не слишком. Нет режима письма «от сих и до», нет маркеров и планов с точной разметкой «человеко-часов». Нет выстраиваний «темы». Появляется острая необходимость записи – подходит обрывок какой угодно бумажки. Срочно, немедленно заснять – сгодится пусть и камера телефона.
Фотография – работа света. Если не сотрудничаешь с ним (по каким-то причинам), не делаешь проб помочь (но не толкая реку!..), то хорошо не отвлекать (Свет), не запутывать.
Основная же «техника» — Доверие.
6. Все свободны. Рано или поздно из «мира приколов», из области скрюченных мизансцен и кристаллических решёток, из растворимого края туристического проскальзывания, из весей быстрой еды тарелочных театров (подносов\подортов\подушей), обводных милашек-неваляшек (глоток за маму, за папу…), сводной трешухи (люди, чистые сознания, био-костюмы) переходят в иную форму. Засахариваются или перерастают себя. Пусть дикий, но искренний импульс сразу же считывается, равно как заметна прагматичная заданность (как в сказке «Морозко», вторая сестра с головной заклёпкой о награде получает анти-подарок).
Движение без жёстких мотиваций прекрасно. Печалит узкая специализация (как образец из учебника), равнение на кубики прилизанной коммерческой работы и примеры просчитанного успеха. «Вы хотите увидеть то что вы хотите? Щас!». И фото-художник М. делает бесконечные серии из жизни «На дне». А вам подать «на волне» (образца какого-нибудь там 1957 года…)? Спасибо, нет! Лучше уж живые уголки! Фотография – работа света (помню о тёмной материи и хладагентах). Несправедливо, когда вид света, который двигается с одной скоростью, пытается отнять у другого свободу быть собой.
7. Здесь следует говорить о формах. Идут ли узнаваемые оглядки\ковыряния в каше событий. Опираемся ли мы на память\шаблоны, на устойчивые, закостеневшие проекции горизонтов. Или мы видим\слышим, пробуем описать, то, что не слишком поддаётся описанию щупов, сигнальных систем, рецепторов. То что уже здесь, но мензурки явного осязания не сразу срабатывают, а сравнить то особо не с чем. Не всё можно потрогать рукой, умом, повесткой… Буквальность не равна Действительности. Или ищем баланс сил. Ещё бывает искушение сравнениями (например в «Микрокосмосе», то как снято сакральное вылупление личинки комара, топко-устремлённая в некие сферы музыка, торжественность происходящего, поднятые к небу лапки невольно натягивают полупрозрачное сравнение-чулок с эдаким молящимся пустынником. «Почти как люди», трогательно подсыпаешь во внутреннюю кормушку горсточку зёрнышек. Пусть поклюёт эмпатическая железа! Пусть чирикнет. Но зачем это постоянное снисходительное «почти», с высоты «старшего брата»?! Почему мерка исключительно собой, кассой букв и слогов, прикладывается к чему ни попадя? Или вот эти пируэты «почти Клее», «почти получилось». «Как живые»… Как бы прожить без подобной почтительности?!).
С некоторых пор вибрации немного поменялись. Появилось что-то, о чём невозможно не говорить. Пройдёт. Направление ветра поменяется. Как время года\суток… Но бывает больно. Не всегда уверен в готовности, к попыткам озвучивать тотчас и в лоб. Порой произнесённое никак не соотносится с тобой, но стало легче… Различаю (вокруг и около) Рефлексию и осознанную Позицию. Терапию и Путь. Подыгрывание косякам\отарам и право быть собой (частью ли Целого, Целым). Равно как право на ошибку и возможность учиться.
8. Есть музыка для страды и есть аудиораздражители, которые использовали для пыток в Гуантанамо. Есть тренажёрные закольцованные сигналы, которые вводят в состояние скользкого зависания, участвуют в преступном гипнозе, в цепком убаюкивании или расшатывании внутреннего зуба. Есть стойки «смирно» и гимны, а есть музыка с которой — дома. Есть такая при которой говоришь себе «стоп», идёшь дальше. Есть мелодия, которую здорово напевать под нос, вовсе не зная нот, просто на лесной тропке. Есть непонятные звуки, «Как это? Откуда?». Не знаю как это сделано, как произошло, поэтому ценно! Эта свобода нераскрытости, возможности быть и тем и этим, чем угодно, всем – тешит! Рад за них. За их независимость! Хочется удивляться! Всему. Или сказать «Люблю!» не произнося ни слова… Так у меня со стихами и снимками!
Вдохновляет пример Коматера (Chris Komater). Наблюдаю его с начала этого века. Нахожу одним из достойных представителем «медвежьей» субкультуры (которая осознала себя в конце 70-х, в середине 80-х появились первые манифесты, в 90-х – институции и исследования, сейчас вышли\готовятся (и это заявка на слаженность!) поэтические антологии, есть свои активисты, музыканты, художники. Кто-то течёт\идёт проторенными дорожками, работая на нижние чакры\простые движения, на вовсе осязаемое и понятное с-пол-оборота. Кто-то наступает на ухо. Кто-то спорится работой. Кто-то размыкает пределы\растёт. Зубом, веткой, волной, ребёнком). Приглашая (понятное дело «медвежьих» же) порно-звёзд, Крис снимает настолько близко, что границы размываются, а после удачной состыковки «элементов» выходит, что ворс на плече + кусочек колена – так похожи на ствол дерева, завиток меха подмышки и кончик бороды (после выстраивания в определённом порядке) – центр галактики. Рядом цветы и циклоны, сезоны и замки. И всё рядом. И все родственники. И любители погреть руки на войне, сторонники повальных моров и фанаты срачей (падкие на ВСЁ ЖИВОЕ) идут леской!
Периодически ввожу (для себя) в невидимую иконку «поиск» простое слово «Объединение». Общего, единого больше. Точки, двоеточия, многоточия соединимы в созвездия. Ценно то что роднит, а не отталкивает.
9. Специальных условий нет. Источники мигрируют. Перемещаются с места на место роднички. Бродят берлоги. Нет установок. Нет сценариев. В какой-то (ЛЮБОЙ!) момент происходит понимание: вот именно э т о нужно снять, прямо сейчас, вот под таким углом (да, позднее могут выныривать закономерности, выстраиваться цепочки и циклы). Разумение записать именно это слово в сочетании с тем. Топать дальше.
Если камлание-поисковик, то с учётом записей без искажений в забортовом журнале. Улетая от плотных подпорок. Если в режиме «акын-сказитель», то «что вижу – пою». Осознанно. И в этой тундре всему находится место! Отмечания без отметок. Фотография – работа света. Стараюсь не мешать.
10. «Нет», — уверенно написал я вначале. Не люблю степенно кривляться и нарочито корчить мины для внутр.\внешн. пользования… Разве что рискну изогнусь для Близкого.
Но учитывая, что «фотография – работа света», а свет – всё, и я его часть, то выходит, делание происходит независимо от меня. Безостановочно.

именья без имен
сказанья без названья
забвение бежит быстрей запоминанья
час от часу белей холсты повествованья

выносят на плечах отставники-авгуры
магический фонарь из камеры-обскуры
где кочет жертвенный молчанью строит куры

о ласковая боль радения сквозного!
обыденных неволь немая босанова
оркестр узрел бемоль и начинает снова

именья без имен

декабрь 2011

ФОТОГРАФИЧЕСКИЙ СОН

Приснилось: захожу в фотомастерскую в полуподвале, там сидит седой мастер, спиной ко мне, на стуле. Светлая рубашка, жилет. Подхожу ближе, а он из миски черешню ест.
Я говорю:
«Можно сделать фотографию? Мне не на паспорт, не на визу, а просто так?»
Он говорит:
«Можно!»
Встает и идет куда-то, тут я хвать горсть черешни и давай жевать! Но стало мне стыдно. Дай, думаю, зайду в туалет, дожую. Шмыг в тубзик, а там, в раковине, лимоны и груши в воде плавают. Я ещё и грушу хвать! Дверь прикрыл, стою, жую.
Слышу, за деревянной дверью фотограф подошёл, встал и покашливает. В щели между досками его рубашку видно.
И вот я стою, запершись в туалете, жую по-быстрому, давлюсь грушей и черешней.
Неудобное положение! Я же фотографироваться пришёл.
И в этот момент проснулся.

2012-2016

НИКОМУ

На старой фотографии
Лица.
С этим не успел встретиться,
С тем — проститься.
Дружили завороженно, не спеша.
Как дрожала душа
Перед входом во тьму,
Не объяснить
Никому.

На старой фотографии
Тени
И света отпечатки. С теми
Вместе топтали ступени
Лестницы в подземелье,
С другими варили адское зелье.
Вернуться в эту страну
Не суждено
Никому.

6.10.09

СПАТЬ

Очень хочется спать.
Над водой тёмно-красная дымка.
То ли кровь по реке,
То ли солнце зашло под волну.
Я хотел бы попасть
В глубину твоего фотоснимка
И пропасть вдалеке,
Там, где я наконец-то засну.
Всё темнее вода.
Что имеешь, любимый, оставь и
Подымайся на холм,
Огляди с высоты этот мир.
Позади череда
Чёрно-белых живых фотографий,
Впереди синий сон
В нежных лапах зелёной зимы.

2013

ЦВЕТНАЯ ФОТОГРАФИЯ

Ты уезжаешь. Весь мир в чемодане твоём
Сложен в миниатюре, во всех бесконечных деталях.
Я примечаю один только брошенный дом,
Ржавый велосипед да засохшую грязь на педалях.
Такси уже вызвано. Мчаться в аэропорт
Будешь ты, позади оставляя лишь вспышки да блики.
Шерстью покрытый, глядит тебе вслед бледный чёрт
Или тёмный Орфей, упускающий тень Эвридики.

2013

***
                        Шоте Иаташвили

Улетает мужчина в одном ботинке,
Шляпу придерживая рукой.
Не успел я подумать о фотоснимке,
Стал он лишь точкою далеко.
Загрустил я. Хочу в голубые выси!
Тянет, однако, обувка вниз.
А мужчина, возможно, сейчас в Тбилиси
(Раньше сказал бы поэт — Тифлис).
Кто-то грезит весной о семейном счастье,
Кто-то нацелил ружьё в висок,
А мужчина, возможно, сейчас на Марсе
В красный песок погрузил носок.
Остановка автобуса. Центр Берлина.
Что же я плачу, дурак, в толпе?
Не заметил никто, как взлетел мужчина,
Только ботинок лежит в траве.

3.04.2016

СЬЮЗЕН ЗОНТАГ

Сьюзен Зонтаг заходит в «Макдональдс»
И заказывает «Биг-Мак».
Я хотел бы с ней познакомиться,
Но, увы, непонятно, как.
Мы бы с ней, словно боссы мафии,
Не гоня по базару темп,
Обсудили б «О фотографии»
Да обкашляли термин «кэмп».
Я спросил бы её про Джозефа,
Жёстко ли свою тему гнул?
Но, конечно же, только вскользь его
Очень вежливо помянул.
А потом пошутил бы тонко,
Мол, искусство — оно везде!
И позвал бы я Сьюзен Зонтаг
На «Мэд Макса» сходить в 3D.
Только что здесь была, да где она?
Из колонок Киркоров взвыл.
Я в футболке с портретом Леннона,
Словно клоун, в толпе застыл.

15.06.2015

ЗИМА НА ДЕВИЧКЕ

Вспыхнуло время, словно головка спички,
Как фотография, тлеет пейзаж знакомый —
Школьник советский с лыжами на Девичке,
Снегом заваленный памятник Льву Толстому,
Синий троллейбус возле дверей пельменной
(Порция с уксусом — меньше рубля потратил),
У перехода ждет светофор военный —
Из академии Фрунзе преподаватель,
Курит «Казбек» рабочий — из ЖЭКа слесарь,
И поднимается дым над кольцом Садовым,
На перекрестке слякоть «копейка» месит,
Следом пристроившись за «Запорожцем» новым.
…Тащит кусками, рвет из меня мгновенья,
Больно вгрызается память. Огрею суку
Палкой!
Ботинки — щелк!
И зажму крепленья,
И по лыжне побегу, побегу по кругу.

19.11.2015

ЛЕТО 1991-ГО НА КИНБУРНСКОЙ КОСЕ

Берег моря блестящего, ослепляющего,
Острым лезвием режет сознание —
Память повреждена.
Словно киборг, покорёженный в звёздных боях,
Я ловлю стаю мыслей в ладонь, как мелькающих рыбок.
Был полвека назад здесь посёлок рыбацкий —
Его смыла война, как волна,
А теперь я иду босиком по песку, на жаре,
И мой мир ненадёжен и зыбок.

Берег моря меняется извивающимся
Серым вервием, будто гадюкою —
Прочь стремится змея.
Некто рядом, неотчётливой тенью в воде,
Улыбается, шепчет, молчит. Опасаясь ошибок,
Я пытаюсь припомнить точнее, но тщетно:
Исчезает подруга моя,
Исчезают портрет и пейзаж, и вопрос, и ответ,
И мой сон ненадёжен и зыбок.

Берег моря в компьютере фотографией стал,
Частным случаем общего правила:
Смерть зайдёт по частям,
Фрагментарно отключая заглюченный диск,
Потерев базу данных. Но кто произвёл этот снимок?
Кто — за кадром? Скорей, побежали купаться!
Лодка, сети… Легко рыбарям
Заниматься охотой на странных подводных существ —
Мой ловец ненадёжен и зыбок.

Берег моря в моей голове — ласкающий меч
Забывания. Нервные, нежные,
Вырванные куски.
Сам как рыба, нарезаю круги за стеклом,
Посетители смотрят… Кормёжка — как выстрел в затылок,
Жадно жру я кровавую, свежую память.
Жабры дышат, дрожат плавники,
Я глотаю крючки протыкающих, ранящих слов —
И мой стих ненадёжен и зыбок.

13-14.01.2016

ФОТОГРАФИЯ

Вот эта фотография опять,
Откуда ни возьмись. Прощай, прости!
Зачем явилась ты в ночи, как тать,
Глядишь насквозь и режешь до кости?
Вот это фото. Чёткое ч/б,
Ни дать, ни взять, лишь тёмные зрачки
Меня буравят, жалят и т.д.,
Ну, где солнцезащитные очки?
Ну, где моя особая броня,
Мой Ironman, включись на раз-два-три!
А ты пришла и смотришь сквозь меня,
И выжигаешь мякоть изнутри.
Картинка, брысь! Исчезни! Растворись!
Я выжил! Я силён! Мне сорок пять!..
Но мёртвые заглядывают в жизнь,
Как эта фотография, опять.

9.10.2016

и сколько бы
не щелкал фотоаппаратом
по улицам старой Риги
все равно
через два часа
сядешь в автобус
и уедешь в Петербург

а это все останется
стоять где стоит

***
принесла как-то в школу
маленькое фото
детсадовской группы
сказала
это твой папа
а это мая мама
показал отцу
нашлось точно такое же

а однажды привел домой
читал стихи
пристально глядя в глаза
стихотворение про весну
не понравилось

последний раз видел
когда садилась в автобус
на Медео
со своим бой-френдом
оба с рюкзаками
у обоих розовые
обгорелые носы

потом узнал
что от рака
осталась дочка

***
а это Костик
а это Мишка
а это Светка
а это мы в горах
а это Мишкин день рожденья
а это
но что тебе до этого всего

0. Нижеследующее представляет собой текстовую часть альбома г-на Федора Арефьева, фотографа (1996 год).

1. Аквариум

Фотография аквариума сквозь толстое стекло, несколько нечистое, обшарпанное, то есть – заметно, что оно есть.
На дне параллелепипеда лежат камни, и, согнутые между ними, два черных тела, тритоны. Земноводные. Лежат там, будто там и родились, и не только черные сами, а еще и их губы – из другой кожи, совсем глянцевой – тоже черные, даже более черные, раз уж блестят, а все равно – черные.
Поскольку аквариум занимает не очень много места даже в комнате, то тритонов на свете не очень много. Но, если подумать, тритоны столь велики, что этот стеклянный ящик им тесен, откуда понятно, что все так просто быть не может – потому что эти сырые звери там живы. Значит, у каждого из них есть другой тритон, который живет вдали и дает дышать его черной коже.
То есть, значит, мир устроен так, что каждый из живущих есть айсберг, на поверхности воды его аквариума, где видна только его макушка: пример специально пошл, дабы соблюсти закон больших чисел, но иначе бы эти тритоны сдохли.
Значит, невидимая часть любого всякого превосходит его видимого примерно в восемнадцать раз, принуждая своей тяжестью действовать оставшееся так, как это кажется уместным ей, не обращая внимания на чувства остального.
По трубочкам к тритонам сочится, стекает воздух, им наглядно показывая, что у каждого из них есть кто-то еще, отчего они еще пока и живы – даже в таких делах.
Ну почему все живые существа любят или же не любят осень, когда холодает, когда желтые листья тлеют с грустным запахом, делаясь коричневыми?
Потому что тогда приходит покой, воды лужицы передергиваются льдом, отрезая его, двойник, от каждого и оставшемуся одному – процентам пяти от всей этой их общей морковки – жить сладко, вспоминая, что у него есть что-то еще.

2. Пустая улица с тремя-четырьмя огнями

На фотографии изображено небольшое количество фонарей, расположенных так, что, верно, они служебно-охранно освещают границы не то склада, не то фабрички.
Снимок исполнен зимой, поскольку серая, наискось уходящая в правый верхний угол полоса может быть лишь только снегом. Различимо также что-то вроде забора – по густоте черного цвета, а также треугольно отваливающиеся в сторону чуть светлые участки: надо думать – крыши. Больше ничего не понять.
Все это – известный всем газетчикам города угол Риги: снято стоя перед мостиком через протоку, возле Дома Печати, возле речного вокзальчика, глядя в сторону дальнейшей суши. Но это, собственно, не важно.
Ясно, что автор вложил в картинку что-то уж совсем личное. Конечно, прожектора среди зимней ночи производят душераздирающее впечатление всегда, потому что отказать себе в этом не может никто.
Видимо, он, Арефьев, шел куда-то в некотором настроении, склонный приколоться к этим фонарикам. И вот, это и все, что можно узнать о душе другого человека в его или же ее обстоятельствах.

3. Подвальное кафе

Место данной фотографии рядом с предыдущей, возле трамвайной остановки. Это кафе, не из торжественных, однако ихнюю недорогую водку можно выпить не стоя, а сидя. Г-н Арефьев отчего-то решил увековечить это место – прямо от входа, как бы внезапно войдя с непогоды в уют.
Что там видно? Справа – стойка с обычным для этого города набором бутылок, а еще бармен: рост примерно метр семьдесят пять, лет сорок, тощий, лысый, то есть – бритый, впрочем – лысый, на гладком черепе видно темное пятно проступивших за смену волос и оно – небольшое.
Слева – некоторое количество столиков, уходящих в сумрак, штуки четыре. Место окраинное и отчасти бандитское и, раз уж это в Риге, то надо сказать что – русское.
Играет музыка, очень нежная, примерно «стрэнджерс ин зэ найт», а люди на фотографии – не о бармене-хозяине, конкретно повернувшимся в сторону вспышки, – подобрались, чтобы выглядеть лучше. Что и произошло.
Однажды сидя там за стойкой, я наблюдал как хозяин, чистый отощавший Котовский, делал коктейль из ликера со сливками, с помощью воронки пытаясь добиться красивого разделения жидкостей. Клиентов было: два юноши и девушка, для которой и коктейль, а другая девушка сидела за столиком и, когда она тоже захотела такое же, и бармен снова достал воронку, то один из парнишек посоветовал ему наливать по ножу, однако нож у бармена был короткий, тогда клиент предложил свою заточку, но все равно ни хрена не вышло и все смешалось.
То есть, частыми посетителями тут бывают нормальные бандиты с их блядьми или блядями, что видно по лицам и употребляемым словам, но именно в подобных местах чувствуешь себя спокойно. Ну а бармен, думаю, к ним прямого отношения не имеет, просто район такой.
Они, посетители, будучи людьми, соприкасающимися с насилием, любят места, где можно забыть о работе. И у них бывали, которым нравятся их мужики: они пили шампанское под задумчивую музыку и расслаблялись, остря и вспоминая знакомых.
Все они остались на фотографии, которую хозяин так и не вывесил на стенке, потом что – лучше не надо, но суть не в этом. Они же все такие нежные и пахнут осокой вперемешку с осенними листьями лиственных пород. Они пьют шампанское и прочее, у них толстые бабы и все они счастливы.
На фотке они как бы вразвалку, как бы отшатываясь от вспышки, как бы окружая ее собой. Глаза всех смотрят в линзу аппарата, которая, рассуждая философически, тут для них что ли точка и дырка на волю для дороги к какому-то еще счастью, которое они, судя по их лицам, там увидели внутри.
Кабы мы сидели там с подружкой, мы не повернулись бы на слова «снимаю», мы бы сидели тихонько в углу, я бы, скажем, пихал бы ее сапог своим ботинком и думал бы что же бы такое сделать, чтобы ей стало хорошо, потому что она не говорила от чего бы ей стало хорошо, а то, может, ей хорошо и так, потому что с чего бы это ей было плохо, и еще у нее есть дом и всякое там такое, так что оставалось думать, что и мне просто хорошо, трогай ее за коленку, не трогай.
Потом я доведу ее до какого-нибудь транспорта и она уедет. А в подвальчике так и будет пахнуть табаком, бандитскими семечками, перегретым магнитофоном, порошком против крыс. Ну а на улице почти сыро, и всякие мысли.

4. Портрет Сведенборга в окружении Даниила Андреева и г-на Рериха, тоже мудака

На деле-то изображено ровно наоборот: питерская галерея «Борей» в час после наступления сумерек. Холодное помещение слева от входа, там на стенах разные картинки, а еще есть пластиковые стулья, на которых человек тридцать людей.
В руках у них пластиковые стаканчики с прозрачным, при этом заметна слабая пока еще сегодняшняя потеря их нравственности, равно как и трещина, сильно походящая по морально-этическим основаниям их жизни.
Что не случайно, потому что под галерей «Борей» проходит подземная железная дорога. Люди оттуда (они выглядят почти как с уральских заводов г-на Демидова) находятся в ином пласте бытия, где, на другом, значит, его плане, работают. Они занимаются делом, потому что любой объект данного мира (пусть даже его наличие известно лишь по признакам его воздействий) должен производиться существами, чей образ жизни совпадает с человеческим (иначе была бы бессмысленной ПЖД), но – не совсем, потому что тогда ее им не построить.
Подземная железная дорога – это как хиромантические линии на руке, подкрепленные для наглядности малиновым фломастером. Любая штука на свете для любителей хиромантии похожа на человеческую жизнь, поскольку и у нее тоже есть начало и конец.
Строительство ПЖД в мозгу человека имеет своей причиной желание группы товарищей осуществить устройство сети прямых и конкретных реакций, каковая сеть будет регулировать отношения между всякими двумя, имеющими отношения, при том, что в свою очередь они могут образовывать сложные связи, выступая в иных договорных отношениях уже в качестве новых объектов и т.д., что содержит в себе правду жизни во всей ея неприкрытой стройности и обусловленности.
Следует отметить и лица работников, осуществляющих устроение очередного узла вышеуказанной подземной дороги – или же воздушной железной дороги, несущей на себе морально нравственные отношения, договорно-урегулируемые всегда. Обыкновенно они блестят страстью к созданию твердых и высоких ценностей, а лбы и чресла их покрыты испариной, выступающей по мере продвижения труда. На их мордах играет улыбка осознанной радости.
Они создают и расширяют дальнейшую железную сетку, нужную для того, чтобы всякий контакт между двумя людьми всегда был успешен, всегда имел место и основывался бы на трезвом учете существующих отношений во Вселенной так, чтобы не оставалось ни единой вещи, которая оставалась бы неучтенной данным процессом. Потому что им так надо.
Люди же, позирующие фотографу, держатся настолько нагло, что даже в резкость не попадают, Арефьев же запечатлевает их, ощущая наличие на свете ПЖД, а душа его преисполняется радостью оттого, что эти люди сидят над вышеописанным и не имеют к нему никакого отношения.

5. Группа пожилых хиппи в колонии Кристиания (город Копенгаген)

Опыты по временному отделению души от тела приводят к задумчивости человека под моросящим дождиком, почти неслышным его лицу, глаза которого теперь как бы чуть более выпуклы, чем раньше.
Здесь восемь или же девять немолодых хипарей обоего пола, собравшихся в какой-то боковой впадинке одной из основных магистралей Кристиании. Они держат на земле и меж колен банки с пивом, подтоптывают башмаками в такт шестидесятилетнему огольцу, бацающему на гитаре что-то из ритмичных битлов.
Напротив них – небольшая лавка, где торгуют предметами обихода колонии: фенечками, рисом, спичками, дымными тибетскими палочками, разум тоже сдвигающими. Сбоку – закопченная дверь Вселенской мировой церкви г-на Армстронга, одно из правил которой – отказ от имен собственных, а какие есть еще – не помню.
Процесс временного отделения души от тела непоследователен: одни уже осуществили сей путь туда и обратно, другие еще только туда, но трудно сказать, кто впереди, потому что вернувшиеся не всегда помнят, что было.
Кристиания – зона в городе Копенгагене, называемая что ли коммуной, в которой в семидесятых поселились хиппи. Они отвоевали участок земли с канальчиком при нем и строениями: коттеджики и т.п., а также небольшие дикие фабрики и склады, в которых также расселились или устроили публичные места.
Несмотря на обилие зелени вокруг озерца, общий тон Кристиании – черно-серый, связанный, верно, с цветом фабричных корпусов и велосипедов, которые там странные: какой-то местный подвид, где рама треугольна, углом кверху, велосипеды то ли оффенбаха, то ли витгенштейна, вассермана, вестермана – какая-то такая фамилия у ихнего автора.
Из других достопримечательностей имеются громадные рыжие собаки – добродушные настолько, что их не боишься сразу, а также – несколько лошадей, на которых здешние ездят по окрестностям.
Еще вдоль главной аллейки возле входа имеются торговцы веществами, – хэшем; они же продают и разные безделицы: трубки и т.п. Иноземцев там предупреждают, чтобы не покупали сами, поскольку среди публики много ментов в штатском, а поимка чревата высылкой с закрытием визы лет на пять.
Исходя из того, что в окрестностях фотографии – в маленьком двухэжтажном доме – кто-то невидимый играет на флейте примерно в си-бемоль Баха на флейте, следует думать, что опыты по выходу души из тела продолжаются, поскольку об участии данного музыканта в художественной жизни страны речь идти не может. Ибо даже копенская богема относится к обитателям этого места со скепсисом и высокомерно. О них рассуждают как о людях, выключенных из социального обихода.
Граница зоны, где практикуют временное насильственное разделение души и тела, имеет вид дурацких деревянных ворот, столь же малозначимых, как и любые слова спреем на стенах, вроде «No Hash» в ихней столовой.
Места, где большинство занимается чем-то одним, начинают соответствовать этим занятием. Мелкий моросящий дождик. Ровное небо. Во всем пейзаже – спокойствие, но оно не эстетично per se, да и вообще не эстетично.
Любые отдельные звуки и все остальное застревает, повисает в паутине этого спокойствия и, теряя свои физические характеристики, делает их некоторым довеском к своему существованию: вроде ряби на воде или же одежды, ненужно выкрашенной в какой-то красивый цвет.
Превращая каждого из участников процесса в малый придаток к нему – что, конечно, не содержит в себе никакой моральной оценки.

6. Просто улица

Данная фотография относится к серии ночных съемок г-на Арефьева и представляет собой очередное почти полное отсутствие света, хотя в данном случае имеет место неожиданная социальность. А именно: изображен некий угол улицы, за которой имеет место еще одна улица, а сбоку от угла в сторону отходит еще один переулок или же также улица. Тот дом, что на углу – двухэтажный, в первом его этаже – магазин автопокрышек и прочих деталей, витрины же большие, во всю высоту первого этажа, а в ширину – практически в размер здания, так что именно эта лавка и освещает тротуар с троллейбусной остановкой возле магазина.
Зима. Сугробы. Свет из окон лавки падает на тротуар и на сугробы, соответственно изгибаясь. В остальном – относительная темнота, и в этом полусумраке видны две фигуры. Обе какие-то нехорошие, один карлик, лилипут, в любом случае –человек ростом не более метра, к тому же на костыле, вдобавок – согнувшийся над сугробом, в котором, верно, углядел что-то похожее на длинный окурок.
Чуть поодаль и совершенно от него отдельно вторая фигура – нормального роста, однако по положению чресел видно, что этот человек – хром и, вдобавок, пьян, и непонятно куда идет по проезжей части. Похоже, время уже такое, что машины почти не ездят.
Вдали виден проезжающий трамвай. Исходя из вышесказанного – дежурный либо рабочий. 2-е февраля 1996 года.

7. Явление Святого Духа в произвольной местности

Любое подобное явление всегда заставляет предполагать момент некоторого возмущения окрестностей. Которого может и не быть, но, скажем, внезапно взвивающаяся вьюга. Или небольшой узкий смерч – когда летом – наглядно стоящий узким конусом мелко взвешенной пыли. Я видел такое несколько раз и всегда это было хорошо.
Но, конечно, зимой – особенно. Потому, что видней: темнота, клуб снега, закручивающийся так, что режет щеки до зубов, и все это под обычной городской лампочкой, мотающейся на шнуре где-то на углу, перекрестке.
Людям не положено знать Главную Военную Тайну: для того, чтобы было хорошо – деньги нужны только дуракам и в этом – все их проблемы.
Однажды выйдя от хорошего художника Баусова Олега Сергеевича, Арефьев вышел на улицу. День был февральский, сырой, собирались начинаться сумерки. Отчего-то ему захотелось пива, которого он не пьет, и он купил бутылку какого-то пива.
Был февраль, снег еще кое-где лежал, из облаков сыпалась влага, смеркалось и сильно дул ветер. Для пива надо было искать укрытия, и фотограф нашел его в подворотне возле троллейбусной остановки.
Подворотня была уже совсем темная, а там, куда она вела, был обыкновенный рижский, почти со всех сторон трехэтажный дворик при дровяном сарае, снеге на полу двора, брандмауэре справа и совсем уже двухэтажным домиком прямо – глядя из подворотни. Во втором этаже уже горел свет, желтый, и, немного искажаясь в пропорциях, падал едва желтой трапецией на серый, синеющий снег двора.
Я – когда бы я был Арефьевым – стоял в подворотне, отхлебывал пиво и глядел вокруг. Когда же еще раз взглянул в светло-желтое окно, то заинтересовался: внутри комнаты мельтешил кто-то в красном свитере. Приглядевшись, я обнаружил, что по кругу в комнате совершенно зайчиком прыгает какая-то светловолосая девушка. И за нее порадовался.
А когда я в следующий раз взглянул в то же окно, то обнаружил, что человек в красном свитере подошел к окну и, упираясь лбом в стекло, глядит в мою сторону. Глаза наши встретились и я увидел, что этой женщине лет пятьдесят пять, и теперь она пытается понять, видел ли этот некто с бутылкой в руке, как она скакала по комнате.

7а. Комментарий

Явление Св.Духа сопровождается неопределенным запахом, чуть косящим под миндаль, вообще же – горько-сырым.
На дворе сыро, хитиновые оболочки животных медленно обмякают в слизь, прозрачно окутывающую какое-то белесое тельце мелкими вегетативными колебаниями, дрожащими от хвоста к усам, лицу.
Об потолок комнаты отдельно мечется пятно никакого цвета, обтекающее все углы и предметы, на долю секунды разрезаясь и склеиваясь заново после них вновь.
А так же это хорошо в продолговатых конструкциях внутри оружейных мастерских, складов для овощей, автопарка, и любых вещей, разложенных по отдельным единицам в соответствии с артикулами.
Хитиновые оболочки растворяются и начинается кино, шорох в кустах. Грамматическое будущее время, сгорая, сгорает быстрей, чем к весне уголь в подвале.
Мучения или боль, переходящие, уводящие за собой в темную часть мозга, дергающуюся мельканиями, клочками каких-то бинтов, невесомых среди воздуха, ноябрьские заморозки.
Прозрачные осенние ампулы со льдом; тело застывает от необходимости работать; следы, затягивает холод. Седые ежики и мерзнущие зверьки. Какие-то пустые емкости, где на дне два камешка или только песок; слова проще сказать руками, возможно тогда им удастся срастись друг с другом. В земле хрустят окоченевающие черви.

8. Арефьев на чужой выставке

Зимой 1996 года в галерее «М-6» (в Риге на Марсталю, между домом Рейтерна и Реформатской церковью), была выставка фотографа Валтса Клейнса. Называлась так: «Мы любим, мы хотим».
Простая: около сотни фотографий, на белых листах – лица крупным планом, а под каждой тот, кто на фотографии, написал (на русском, на латышском) то, чего бы ему хотелось в жизни, или просто то, что хотел написать. И подписался. «Я люблю малину»; «Я люблю зиму. Она белая»; «Хочу, чтобы все девушки были как снегурочки»; «Я буду машеником»; «Теплое солнце»; «Хочу, чтобы мама прожила дольше меня»; «Этот мир совершенно безумен»; «Чтобы все верили в Бога»; «Хочу много конфет»; «Хочу уехать в Калифорнию»; «У меня все в порядке»; «Люблю музыку»; «Пусть всегда будет хлеб»; «Пусть меня любят красивые девушки»; «Хочу найти маму»; «Никогда не уходите из дома и не воруйте»; «Пусть дедушка не умирает»; «Хочу компанию»; просто рисунки, на которых не то солнце, не то какой-то цветок.
Швейк бы сказал – это хорошо, когда свидетелей много. Ну, им не будет скучно друг с другом. На этой сотне с лишним фоток – люди от пяти до восемнадцати, они из воспитательных домов, приютов или колоний: бедолаги, сироты, лолитки, взрослеющие дебилы. Валтс – фотограф точный. Непонятно, как ему удалось, но все они смотрели ему в глаза честно – а когда придуриваясь, то – придуриваясь честно.
Они… фотографии этих людей выглядят так, что понятно – все они одиноки. У них, то есть, никого нет рядом – а это всегда проявится на снимке – даже прямо, а не косвенно, через выражение лица. Прямо – никого потому что нет рядом, и человек не освещен еще и светом, идущим к нему от близких.

9. Косвенные свидетельства

Набор большого количества мелких фотографий, не имеющих – ни оптом, ни в розницу – никакого художественного смысла. Детали интерьеров, куски пейзажных видов, предметы, почти просто разный мусор.
Здесь мы имеем дело с главным ужасом жизни: любое подобное коллекционирование кусочков схоже с проведением границ на географической карте – пунктиром. В любом варианте подобного предъявления себя на экспорт присутствует признание факта своего нахождения на границе, краю: тем более достоверного, что каждой картинкой хотелось сказать что-то ясное, но наглядный результат – вот он, а желание и повод произвести их на свет остались где-то там.
Поэтому результат и оказывается всегда таким: немало впоследствии удивляя автора. Потому что – там же все было.
Это как если один человек, проходя, скажем, в двери впереди другого, кладет ладонь на косяк двери, а через секунду в то же место попадает ладонь второго, то это – вряд ли случайность, но – косвенное свидетельство.
Особенность косвенных свидетельств и, собственно, гарант их истинности, состоит в отсутствии третьего члена фразы, отвечающего на вопрос «чего?»

10. Офицерская ул.

На картинке – улица Декабристов-Офицерская, зафиксированная, глядя от центра в моменте выезда Офицерской на площадь, перед Мариинкой. Снято, лежа на трамвайных рельсах, то есть, они выходят сбоку по кадру, – откуда-то слишком сбоку, чтобы появиться в кадре сразу, и сужаются через весь кадр в точку, закономерно находящуюся уже возле проспекта Маклина.
Слева видна площадь и какое-то весьма немалое количество балетоманов, а также справа – ряд невысоких домов, содержащих в себе аптеку, продовольственный магазин, прогал между домами, являющийся улицей, выводящей к Мойке в районе арки Деламота.
Смысл этого кадра – рассуждая, находясь вне него – состоит, видимо, в ракурсе, который дает понять… немного что. Слева – Мариинка. Справа – выход к Мойке. Единственную ясность в дело могут внести разве что перекопанности Офицерской, времен когда там меняли рельсы, то есть это примерно 1991 год.
Петербург – город невысокий, откуда следует, что две трети плоскости выше сошедшихся в одну точку рельс, – если по горизонтали, – составляет пустое пространство, видимо являющееся небом. По снимку можно предположить, что тут либо конец весны, либо начало осени, либо летний, июльский мутный день, когда дождь так и не собрался. Учитывая балетоманов, следует выбрать последний вариант.
Внутри Мариинки прыгают лебеди, Зигфрид играет на гитаре, истории кончаются как всегда, и все это важно просто потому, что они происходит, так что они необходимы, как аптека напротив, которую не видно тому, кто внутри театра, в которую кто-то идет за валидолом.
Рельсы сходятся неподалеку, выше них лежит пустое пространство, справа от фотографа – Малая Голландия, сзади – остальной город. Улица пуста, не считая балетоманов, разрыта. Все стоит на своем месте, и более чем совмещается друг с другом, поскольку ничего не произошло. В домах зажигаются окошки.

11. Арефьев в Эстонии: несколько картинок

В 1975 году в городке Харку, в 10 километрах на запад от Таллина, был институт экспериментальной биологии. Ну, – эксперименты по изменению природы на генетическом уровне и т.д.; здание же представляло собой вполне раздолбанную усадьбу, о какой мог бы мечтать и Набоков: с колоннами, треснувшими, и т.д.
Была зима середины семидесятых. Брежневское время, творожный сырок в шоколадной глазури за пятнадцать копеек, обернутый в серебристую фольгу, и т.п.
В декабре 1975 года в этой усадьбе почти подпольно устроили выставку нормальные эстонских художников, то есть – нормальный тогдашний крутняк. Список: Silvi Allik-Virkepuu, Toomas Kall, Kaarel Kurismaa, Leonard Lapin, Sirje Lapin-Runge, Raul Meel,Ju(две точки над u)ri Okas, Jaan Ollik, Villu Ja(две точки над a)rmut, Silver Vahtre.
Приглашение на выставку имело вид советского почтового конверта с пометкой АВИА, самодельно нарисованной, потому что марка на конверте – та была ценой всего лишь в 4 копейки, а не в 5, положенной в те годы для АВИА, и в разделах куда и кому так: «КУДА: ta eksperimentaalbioloogia instituut h(почему-то с маленькой буквы)arkus 6-14 detsember. 1975.»»КОМУ: su(.. над u)dmus-h(опять с маленькой буквы)arku 1975-objektid.kontsepsioonid-» – далее, уже в разделе «индекс предприятия связи и адрес отправителя», продолжение: «bussid:baltijaamast nr.113.118.124.140. avamine: 6 dets.kell 14.00». От обычного конверта данный отличало лишь наличие приклеенной картинки слева вверху, изображавшей кровососущую муху, блоху, клеща, вошь и малярийного &немалярийного комаров. И в сеточке индекса нарисован не код отделения связи, а год: 1975.
А потом в 1995 году в декабре в Таллиннской галерее (TALLINNA LINNAGALERIIS) была открыта выставка «Харку 1975-Таллин 1995». На которой присутствовали все те, кто присутствовал в помещении усадьбы института экспериментальной биологии в Harku.
Они все еще живы и продолжают свою деятельность, имея разнообразные титулы и звания. Но что хорошо в эстонцах: чистота работы. На все эти их перфомансы и инсталляции смотреть почти даже не стыдно. Степень стерильности объясняется не высоким качеством работы строителей-ремонтников помещений, в которых происходят действия, но даже и не близостью к Финляндии, финны все же не столь стерильны. Тем, что внутри белых стен имеются объекты, своей топорной архаикой еще более выбеливающие стены помещений.
Объекты – советские (финны про такие знать не могут), они составлены из того, что попало под руку, а раз это было советского производства per se, то результаты нелепы и грубы, но работают не хуже ватников и валенок.
В результате субъект и объект меняются местами: коллективное бессознательное находит себе место в объектах, в то время как индивидуальность художника соотносится со стенами. С устройством света в помещении.
Стерильные интерьеры, отсутствие публики, объекты, составленные из разного рода механических деталей чего-то, образуют собой новый объект, мучающийся самоосознанием, потому что – составленный из разных деталек чего-то, что уже было, – он не знает, зачем предназначен и живет уже себе в радость, просто так.
Вокруг его жизни ни огонька, ни почтовой станции, он среди пустых стен, чистых, одинокий в полном отсутствии белков, жиров и углеводов. Любая форма тепла кажется ему войной. Среди этих стен он по ошибке, потому что вообще не предполагался.
Но любые сравнительные анализы исходят из наличия белков, жиров и углеводов, из непрерывно продолжающейся выработки тепла и упускают из рассмотрения простой факт возможности отсутствия.
Вот, хрень, составленная из близких к паровозным труб с сырым камельком внутри: тот выдувает из трубы пар, заставляющий подвешенного на чуть уходящей вверх леске выпуклого пухлого целлулоидного купидончика отползать от трубы, возвращаться, сползая вниз от отсутствия необходимого давления пара в задницу, снова удаляться от источника тепла – эта хрень раньше как бы не существовала.
Конечно, никто ничему не может научиться. Все, что называется этим словом, лишь вспоминание, что видно по детям, которым ничего не втолкуешь, пока они не вспомнят сами. Все возвращается, пусть и не узнавая родных мест, Internet лишь метафора тому, что существует и так: все они тут, рядом, в пределах десяти секунд ответа на подумать о них.

12. Ксения Петербуржская

Данная фотография относится к до безобразия любительским, особенно – учитывая летнее время года, листву и связанный с этим общий сероватый цвет картинки.
То есть, исполнена средним планом откуда-то из-за кустов над могильными плитами на Смоленском кладбище, при посредстве «рыбьего глаза», выпукло окружившего окрестности взглядом фотографа из-за кустиков, примерно метр от пола. Надо полагать, Арефьев в тот момент сидел на лавочке.
Часовенка снята с угла, то есть – в «рыбьем глазу» угол, то есть – вертикаль угла часовенки стоит прямо, а все остальное, по обе от нее стороны, выгибается и льнет к краям фотографии. Эти люди, которые стоят там – по принятым там правилам – привалившись лбами к стене, либо – ее целуя, своими спинами изгибаются куда сильнее, чем это было в действительности.
Часовенка невелика, но там может сбыться все, о чем попросишь; вдоль над землей вокруг строения косо горят свечки, немного пачкая копотью стены строеньица; люди целуют стену и отходят в сторону еще более изгибаясь, – отойдя от единственной прямой, которую сумел увидеть здесь Арефьев, – как бы становясь чем-то схожим с летними растениями или гусеницами, и это означает, что они сделали все как надо, потому что так и следовало, поцеловав стену, уйти, оставив там – в ней – что-то очень важное.
Ксения Петербуржская – святая города Петербурга, Смоленское кладбище находится в конце Васильевского острова, между станциями метро Приморской и Василеостровской. Со стороны Приморской к часовенке надо долго идти вдоль пыльной дороги с небольшими, сталинского времени домами; внутри же заброшенного кладбища уже почти обычный лес, однако же, состоящий лишь из сырых лиственных пород.

13. Открытие выставки Айи Зарини в галерее «Рига» 13 февраля 1996 года в 17 часов и, примерно, двадцать минут

Поскольку автору захотелось снять общую панораму события, то оная выгнулась полным шатром по части потолка. Стены – белые, потолок – черный, подвесной, сколоченный из каких-то балок или брусьев. Высота помещения превосходит высоту человека раза в три-пять, так что потолок выгибается над головами.
Люди стоят внизу, немного подмерзшие и, по причине февраля, авитаминозные: выстроившись в ряд со стороны окон, то есть – длинной части галереи. Телевизионщики при камерах, фотографы и проч. бомонд.
Айя запаздывает, присутствующие смотрят на двери, потом она приходит: метр шестьдесят шесть-семь, худая, сорокалетняя, легенда латышской живописи и просто хороший художник, общая неловкость и, учитывая даже пожизненную заторможенность латышей, понятно, что тут что-то не так, ну а сама ее выставка в этот раз хреновая, состоит из четырех-пяти картинок, сделанных просто так и косо прибитых по углам и на черной балке потолка.
Происходят теле и фотосъемка, режиссер К. говорит какие-то слова, потом какое-то количество ее людей, очень красивых обоего пола, подошли сбоку к одной из картин (да, Айя пришла с какой-то хреновиной в кулечке и сказала, что собиралась выпилить из картины, что на потолке небольшой кусок – примерно полукруглый, но не успела), публика слишком смущалась, понимая, что Айя не придуривается, а им было неловко, видимо – для латышей как таковых тут происходило что-то непонятное, но Айя же крутится с ними всю жизнь, так что им надо терпеть.
Красивые молодые люди спели холодную песню на английском, а потом положили на пол под картиной овощи: краснокочанную капусту, лук-порей и еще какие-то круглые овощи.
Тут была Европа, несколько осевшая от зимы, длившейся в этот раз при всех своих делах уже третий месяц; все они опухали от несоответствия чего-то тайного чему-то непонятному, а тут еще и авитаминоз и т.п.
То есть, было понятно, что нечто происходит, то есть – не сейчас, а постоянное, тяжелое, безличное, по отношению к чему все присутствующие есть небольшие и плоские, наворачиваемые на широкий валик, повторяемые как рисунок на стенах, отчего они понимали, что они еще раз смертны.
Но тут, среди старательно плохо написанных картин, становилась понятной часть жизни, заполненной каким-то сквозняком, где целокупно все присутствующие, цвета красок, малое количество вина и т.д., вплоть до вида из окон на бульвары, – окон там много и стекол – до потолка, все они как-то связаны и даже не авитаминозом и проч., но тут все подобраны как на подбор, потому что иначе быть и не могло, раз уж все тут так вместе.
Какой-то, короче, Буэнос-Айрес в полный рост, где цвет свитера одного из гостей, резонирующий с какой-то того же цвета черточкой на картине, что-то да означает, о чем на последующей пирушке никто и не вспомнит.
И это так просто написать, чтобы остальным стало завидно от вида газовых фонарей, горящих на углу, от счастья, которое просто в том, что все, кто хороши, идут с вами по городу & проч. картинки с какими-то белыми сладкими бабочками, пачкающими пыльцой или сахарной пудрой обкусанные губы.
Все равно же надо довольствоваться теми, кто есть, потому что других еще нет.

14. Ф.Арефьев наблюдает нетипичный свет

Действие происходит под темной сенью различных стволов деревьев, окружающих собой смесь снега и наледи – конец зимы со сквозняками и т.п. Два человека в обнимку: сумки, повешенные на плечи обоих, как бы спадают, однако же, не спадают, отчасти им не мешая.
Кадр осуществлен при посредстве гавкающей за редким железным забором собаки, которой – чтобы заткнулась и не мешала – Арефьев швырнул в морду аппаратом, а собака в свою очередь сжала челюсти – чуть позже – успев запечатлеть то, что и запечатлелось. Пусть даже и не вполне в ракурсе.
В результате мы видим, что как бы ночь, две слипшиеся-ихшихся фигуры освещаются фонарем из-за ограды, охраняемой данной собакой, а в чем там у них дело – понять нельзя, да и незачем. Надо полагать, что Арефьев как бы хочет девушку, не обращая внимания на преграды между ними, как то: март, сугробы, одежда и т.д., а что хочет N. – неизвестно, не говоря уже об общей конструкции ее жизни, в соответствии с которой она намерена куда-то сегодня вечером дойти, что с нею и произойдет. Тем не менее, в данный момент она как бы поддалась обольщениям и что ли забылась.
При этом, конечно, она отчасти придуривается, несколько производя некую личную сценку, но Арефьев (помня, в общем, о собаке с фотоаппаратом) вдруг понимает, что никакого тут особо придуривания уже нет, потому что, вот, холодная аллея со спекшейся оттепелью под ногами; какие-то клочковатые деревья по сторонам от дороги; канава, что ли, сбоку, а за ней прозрачный – ну, с окном во всю стену – параллелепипед спортзала «Локомотив» или как его переименовали, где небольшие нимфетки вечно прыгают по бревну и сплетничают, валяясь по старым матам, от которых пахнет пылью и отшелушившейся кожей, – а думает он об этом всем потому, что иначе надо не думать вообще, но тут же почти улица, город и т.п. окрестности, в конце которых уже кто-то появился из сумрака на белой дорожке.
И тут он видит, что в мозгу N. раскрывается что ли некая створка, – оттуда как бы светится небольшой камешек перламутрового цвета околожелезнодорожного прожектора, и Арефьев, понимая что такое бывает почти никогда, забывает про свои простые желания и смотрит на этот свет, а чуть поодаль ездят тепловозы и прочие локомотивы.
Потом N. уезжает, произнеся через стекло тамбура некоторое количество слов, плохо понятых Арефьевым, который все равно о них не думает, машинально оценивая степень опасности для N.: в поезде какие-то карлики, лилипуты, потомственные нищие и проч. бандиты и насильники – штук пять их сидит на корточках позади нее в тамбуре; они курят и глядят в ее сторону, но девушки всегда легкомысленнее хода жизни, так что она, ничего и не заметив, уходит в вагон, поезд отъезжает и поземка мягко возвращается на шпалы.
По дороге обратно Арефьев отнимает у собаки фотоаппарат, полночи проявляет-печатает и, наконец, видит, то, чего не будет уже никогда. Хотя бы и в данном месте, сегодня: что-то опять навсегда кончилось, вот только этот стальной свет, пронизывающий мозг так, что кажется из него исходящим.

15. Репродукция

Изображены нейроны головного мозга: пересъемка из журнала «Курьер ЮНЕСКО», примерно за семидесятые годы.
К Арефьеву данная фотография относима разве что по наличию негатива, а также – по тому, что вне пределов журнальной страницы видны некоторые штуки на столе, на котором, понятно, журнал и лежит, лежал.
Нейрон представляет собой пространство отчасти линейное, отчасти шарообразное и при этом неестественно-диком увеличении имеющее вид раскинувшейся, разметавшейся в темноте творожной массы.
Это – что до фотографии. Ну а так, в 1918 году Василий Розанов писал письма, сообщая адресатам, что творожка бы ему, творожку – конечно, я вспомнил об этом после предыдущей фразы.
Но раз уж так, то они, наверное, об одном. Человеческое одиночество должно в пределе сходиться к нейронам мозга, поскольку в остальном всегда присутствуют иллюзии, могущие утешить некоего героя рассказа.
Он, герой, – имеется. Предъявлен его нейрон. И это – последнее, что связывает человека с телом. Нейрон на фотографии – это такой паучок в негативе, который, как мы знаем, спадая вниз на ниточке, несет с собой известие. И каждый паучок связывает человека с жизнью, которая, вот, посылает ему весточки.
Герой – умер, раз уж мы видим его нейрон, мелкую часть его мозга под мощным микроскопом. Разъятый на части мозг служил передаточным устройством между героем и остальным миром, впоследствии его сфотографировавшим.
Паук идет по стеклу, отделяющему человека от того, что видит его глаз, демонстрируя своим приплюснутым телом наличие стекла. Все люди на другом конце рецепторов – за стеклом и, надо думать, цепляются одним из своих нейронов за один из нейронов наблюдателя.
Василий Розанов просил творожку или трамвай на Салтыкова-Щедрина февральским вечером, чтобы тот отвез его домой, где тоже никого нет – даже если взглянуть в оконное стекло – и последний, оставшийся в мозгу Розанова нейрон распоследним тараканом хочет тепла, пока мозг не выморозили, как избу.
Оставшийся крайним таракан думает только о том, как повсюду холодно, как повсюду зима, стекло и люди идут по нему с правого берега Невы на левый.

16. Благовещенье

Проснувшись в воскресенье 7 апреля 1996 года от колоколов (звона унылого, как бы надтреснутого), то есть – часов около десяти утра, Карл вдруг отчего-то вспоминает, что за окном – апрель и судя по состоянию воздуха, втекающего в комнату, Благовещенье.
Церковка, расположенная в двух кварталах от его квартиры, специализировалась (они в городе как-то поделили обязанности) все больше на поминаниях и отпеваниях, что делало ее почти отдельным учреждением, но Карл, вспомнив, что Благовещенье, то есть – нельзя работать, вспомнил и то, что сегодня надо отпустить на волю птичку, а у него, как назло, птички не было.
Еще его старая бабка говорила Карлу, что каково Благовещенье, таков и весь год, то есть – уж когда-когда, а в этот день надо быть здоровым, хорошо одетым, иметь при себе деньги. Карл ее мнений не разделял, вот и был ни тем, ни этим, да уж и не при деньгах, но это все не беда, – кабы не отсутствие птички.
Известно также, что в сей день не только работать нельзя, но и даже подметать или мусор в огород выбрасывать не дозволено, а то сорняки заведутся. Печь не топят, еду не готовят (во избежание града), и Карл, лежа на невысоком топчанчике в своей небольшой квартире, глядел в окно, где с другой стороны улицы виднелись дотаивающие сосульки в доме напротив (тот был не двухэтажный, как карлов, а четырехэтажный), и чувствовал, как уже примерно с семи утра из земли выходят гады, змеи, лягушки, мыши, насекомые; как где-то чуть сбоку еще зудят во сне пчелы, как сюда летят птицы и сквозь почву начинают проталкиваться крокусы.
Карл жил в двухэтажном деревянном доме с сортиром на лестничной клетке, с поскрипывающей лестницей, по которой валялись старые половички, постепенно съезжавшие от квартир вниз; они пахли старой грязью и вечным отшелушившимся эпителием, составляющим главную пыль любой квартиры.
У Карла не было птички, которая бы улетела, и это его тревожило. С другой стороны, – думал он, – никем не доказано научно, что все действительно так, как принято считать. Все это может быть придуманным, потому что люди могут жить и не обращая внимания на такие вещи, а их же нельзя считать всех неправильными, раз уж им удается как-то справляться со своей продолговатой жизнью.
Этот квартал, скажем, да и весь район из подобных же соседних кварталов (из невысоких домов, более-менее невысоких среди дотаивающего апрельского снега) как бы содержит в себе нечто, пригодное для того, чтобы не считать его совсем уж отличным от районов, где жизнь устроена вовсе по-другому и т.д., но и это – не самое главное, так о чем же речь?
О том, что когда надо, то – должна быть птичка.
Вот я, – думает Карл, – почему я уверен в том, что мои ощущения верны? Почему, например, я так переживаю от отсутствия птицы? Все это слишком недоказуемо, чтобы могло бы быть вообще, потому что это красиво. Потому что это же очень хорошо, лежать с утра, глядеть на убывающие сосульки напротив; в полуоткрытое окно затекает сладкий юго-восточный воздух, а ты понимаешь, что надо нарисовать ее мелом на стене, а затем, распахнув окно, стереть мокрой тряпкой и она улетит в окно вместе с испаряющейся влагой.
Почему мы знаем, что-то, от чего нам хорошо, не придумано нами самими: вот, скажем, какой-нибудь неон и прочая люминесценция освещают же самое себя изнутри? Почему если птичка улетит, нам станет лучше, – всем тем, кто находится сейчас в этой комнате, ну – те, о ком думает тот, кто о них думает?
Тут Карл принимается думать о детях, которых у него нет, но к нему вчера заходил Левкин и рассказал историю о том, как двое трех-четырехлетних ходили в Музей природы, сначала – на выставку с мартышками, земноводными и гадами, а потом Даша и Лена отправили их уже туда, где стоят чучела и муляжи зверей: девчонки туда не пошли, потому что им пришлось бы платить, а детям – нет, но возле входа они еще слышали разговор.
– Это игрушки, что ли? – Федор.
– Нет, это не игрушки, – Миша.
– Но они неживые и не двигаются. Значит, игрушки, – Федор.
– Нет, это не игрушки, – Миша. – Просто они неживые и не двигаются.
Если бы я придумал себе другую жизнь, – думает Карл, – то со временем (то есть, довольно быстро) она стала бы точно такой же, как и эта. И мне тогда бы захотелось придумать себе еще одну, а потом придумывать их себе каждый четверг. Возможно, так всегда и было, но тогда бы я их забывал (или и забывал?), потому что они клались бы, ложась друг на друга одна на другую, но раз уже из всех таких историй получилась все равно одна, то придумать, значит, нельзя ничего.
Но почему это понятно? Почему понятно, что начинают пробуждаться черви, медведи, пернатые и т.п., которых отсюда не видно? Ведь день следует за днем и в смене их нет ничего такого, что заставляло бы думать о чем-то еще, на что все они ложатся, как полиэтиленовая пленка на кучу щебня, образуя почти географический рельеф, тьфу?!
Почему я уверен в том, что если я кого-то люблю, то это и в самом деле так, ведь в окружающем пейзаже ничто мне не скажет, что это правда! Ведь никто и никому еще никогда не сказал ничего, чтобы понять, что в самом деле все так и есть, как чувствуешь.
Это была история о том, как фотограф Федор Арефьев впервые увидел чучела.

17. Переход

Цветная фотография, сделанная из подземного перехода, неподалеку от центрального рижского вокзала – в сторону рынка. Свет сильный, весенний и снизу вверх виден широкий стенд, с вывешенными на нем разнообразными цветами: гирляндами, венками, какими-то отдельными – все они искусственные, из химически-ярких тряпочек, просвечивающих.
Женщины отличаются от мужчин тем, что женщина свой двойник вспоминает, а мужчине его надо сделать. То, что он возник, становится человеку понятным потому, что он уже не суетится и перестает любить тех, кто на себя наверчивает.
Человек, обнаруживший двойника, пытается понять – каким образом это произошло, на что не найдет ответа, поскольку тут же забудет о такой ерунде. Еще он попробует разобраться, кто именно из них ощущает то, что ощущает он, но и это останется невыясненным по той же причине. Щелкни пальцами – станешь своим двойником, если надо.
Поскольку человека стало два, то – он стал внимательнее и, разглядывая окружающее, он обнаруживает, что вокруг, в общем-то, все точно так же как во сне. Дело зашло слишком далеко, – думает он и разумно пытается найти среди всего прочего себя удвоившегося, но тело изменилось и привычные его ощущения неотличимы от того, что вокруг. Тут человек понимает, что все это чувствует его двойник и, наконец, пугается.
Сквозь искусственные гирлянды и цветочки розового, лимонного и голубого цветов просвечивает солнце, теребя, разлохмачивая их края. Выходящие из подземного перехода люди вырастают на глазах и смещаются вбок: у каждого в голове все время вырастают дробинки и вываливаются на тротуар – это они думают о чем-то.
Сбоку от цветов идет электричка, по случаю выходного дня заполненная пассажирами до краев. Они заняли все лавки и тамбуры, где самое интересное: двое стоят и играют в небольшие шахматы, другие двое сидят на корточках в самом хвосте поезда, выставив на пол запасы напитков; неизбежные инвалиды; разносят газеты. И все это вместе – странно.
Щелкать пальцами – бессмысленно, нет потому что никаких двоих, и все это так просто: неподалеку от центрального вокзала возле рынка в резком утреннем свете снизу вверх виден стенд с вывешенными на нем цветами: гирляндами, отдельными, венками – искусственными, просвечивающими какой-то своей марлевой тканью.

18. Арефьев и Тайша Абеляр

Освещенная солнцем комната: возле подоконника стул, на нем сидит мальчишеского вида девчонка лет пятнадцати, бесполо одетая. На подоконнике что-то вроде коробки или шкатулки, в которой какие-то драгоценные вещицы. Прозрачный свет, входящий в комнату как-то так, будто там нет потолка, выбивает на вещи в ее руках ярко-красную точку.
Стены комнаты примерно салатные, пола не видно, латунная застежка окна, нечеткое лиловое пятно сбоку.
Все это – во сне, он повторяется, там к девушке приходит незнакомая странная и красивая леди, говорит с нею и, иной раз, оставив на прощание подарок, пропадает. И вот однажды, когда гостья только ушла, девушка, встала с кровати, оделась, нашла коробку со всеми прежними подарками и рассматривает их возле окна. Такая вот картинка.
Леди успокаивает и веселит ее, если ей уныло и одиноко, развлекает ее всякими забавными глупостями, и главное, что потом запомнит девчонка, ее слова: «я люблю тебя такой, какая ты есть». И еще то, как женщина учила ее разным странным вещам, гладила ее по голове и как иногда прикасалась к ней. Проснувшись наутро уже по-настоящему, она не видит не только коробки с драгоценностями, с чем она вполне могла примириться, но еще и не может, чтобы ее коснулся кто-то другой и отшатывается, когда кто-нибудь протягивает в ее сторону руку.
Потом, когда она стала старше, года через два-три, она почти все забыла, да и леди больше не приходила, но все равно, очень долго не могла привыкнуть к тому, что к ней прикасаются, хотя бы и человек, до нее дотронувшийся, был ей мил. И еще, она почему-то была уверена в том, что эта коробка так и лежит где-то в ее комнате, стоит лишь только хорошенько покопаться на антресолях.
Она даже помнила, что вещи были такими: серебряная цепочка, довольно простенькая и очень легкая, кольцо с опалом, который и выталкивал из себя на свету яркую красную точку, серьги с бриллиантиками, еще кое-что, а еще иногда ее руки производили странные движения, в которых, казалось, был какой-то смысл.
Потом ей удалось даже привыкнуть думать, что когда ее касается кто-то, с кем она жила, это совершенно так же, как она помнила, что ей было хорошо, хотя всякий раз она отчего-то могла все понять о человеке, с которым была близка и знала, что все будет как обычно. Иногда она даже плакала, кусая подушку, и думала, что где-то рядом есть мир, в котором она счастлива.
Ну а потом пришел Арефьев и подарил ей эту фотку, чем все и опошлил.

19. Игра в «ку-ку» в подвалах замка, построенного Б.Растрелли

Суть игры, распространенной ранее среди младшего офицерского состава Советской армии, состоит в том, что два человека отправляются в подвал, более-менее подходящий для данной затеи, расходятся по противоположным углам и, достав пистолеты «Макаров», готовятся стрелять навскидку в невидимого сослуживца. Один из них (кому начинать – по жребию) кричит «ку-ку», на что следует выстрел на звук. И так далее – по очереди.
Играют обычно до прекращения подачи голоса (кто-то убит), либо до полного истощения магазина (семь патронов). Трудно найти что-либо, более приближенное к судьбе как таковой, среди прочих разнообразных удовольствий: учитывая, тем более, отвратительные качества этих пистолетов, равно как и несомненно нетрезвое состояние бойцов.
Конечно, в дело вступают и случайности (учитывая, что плохо стреляющий пистолет способен попасть в цель почти тоже лишь случайно): конфигурация подвала, в той или иной степени искажающая ход звука, наличие в нем стен, металлической арматуры, могущей дать рикошет и т.п.
На фотографии г-на Арефьева запечатлена решающая фаза одного из таких поединков, приходящаяся, как правило, на промежуток между четвертым и пятым выстрелами.
В полной темноте подвала с одного края кадра виден крик «ку-ку», причем вторая часть фразы как бы нисходящая, – верно, из-за того, что человек говорил ее на бегу и, запнувшись обо что-то, летит на землю: фраза идет из правого верхнего угла кадра в левый нижний по буквам друг за другом, причем первая «к» уже достигла ушей второго человека, который уже нажал на спуск, и в левом нижнем углу видна штука, похожая на маленькое солнечное затмение: черный диск, окруженный рваными протуберанцами – выстрел.
Пуля, оставляющая за собой белесый, парной след сгоревшего воздуха, движется вперед, поочередно прошивая летящие навстречу звуки.
А когда посмотреть на снимок чуть сбоку, то видна и судьба одного дуэлянта, имеющая вид полосы мягко изгибающейся пленки, уходящей примерно от его спины назад и кверху, становясь поодаль от тела почти невидимой, и по ней мягкой ниточкой бежит какой-то случайный лучик.
А сверху на земле, в окрестностях замка работы Бартоломео Расстрелли, месяц май, от расположенной неподалеку реки тянет сыростью начинающегося вечера, сумрак заполнен лиловой сиренью, из-за реки хором орут соловьи.

20. Рижское танго

В отдельных местах сохранялись интерьеры времен, когда хозяева были в состоянии подбирать их относительно в стиле, руководствуясь принятыми представлениями о жизни, какой та должна была быть.
Их самый главный возраст, таким образом, застывал в их стенках, они не расставались с привычным их цветом, перекрашивая потом в тот же привычный тон, да и ту же ломающуюся мебель подновляли, чинили, а не меняли – пусть даже и могли бы себе это позволить.
Свобода была страшна, как для маленьких детей дырка отхожего места в сортире на дворе, в сумерках.
Тогда какой-нибудь не обделенный жизнью четырехлетний, присев на край песочницы, глядел постепенно по всем сторонам: сверху шевелились листья, становящиеся все более черными и сырыми, в окнах же высвечивались какие-то головы, коврики; его должно было бы радовать, – если прикинуть, – что некоторые окна светятся желтым, а другие каким-то что ли красным, притом, те, что желтым – разной желтизны и яркости.
Четырехлетний, поскольку уже давно переводил какие-то известные ему в большом количестве вещи в имеющиеся на свете фразы родной речи, пытался совместить, что именно и как должно войти в некоторое количество слов, которые были бы возможны для помещения в них двора, сумерек, окон, становящихся все более жесткими и цветными.
Пришла собака, незнакомая, от этого все стало ясней: пришла собака, незнакомая, с последующей дружелюбностью.
Возле трех жестяных гаражей шатались какие-то тени, рядом с дорожкой от подъезда к выезду со двора лежало полурастрепанное чучело утки, с одной лишь половиной, верхней, клюва. Как бы вращаясь против часовой стрелки из электрических лампочек в квартирах разматывался свет, расстилаясь по песку и камням двора.
Мне, сидевшему в другом углу двора, и по привычке приглядывавшему за посторонним четырехлетним, который, впрочем, ощущал тут себя вполне нормально, показалось вдруг, что одна из теней неестественно отошла в сторону: приглядевшись, я понял, что так и есть, – приоткрылась дверь подъезда, оттуда вышла какая-то дама с невнятной собачонкой – и ушли на улицу. Дверь подвигалась туда-сюда и замерла в примерно прежнем положении.
Человек, к которому я шел, был дома: в окне видно было даже, как у них на кухне происходило что-то вокруг ужина: то ли готовили, то ли уже мыли посуду, могло быть и то, и другое, но заходить к нему еще не хотелось.
В окнах что-то размеренно происходило, как бы шло постоянное расщепление аминокислот, обмен веществ или что-то еще такое, отчего в окна просачивался какой-то отработанный запах, очень домашний, примерно уютный – оставляя живущих там без чего-то, что они уже сегодня сделали, принуждая их медленно собираться ложиться: как бы все остывало, но ничего особенно страшного произойти не могло, пусть даже и отключили бы и свет, и воду, и газ. И даже если бы ликвидировали у каждого память: они бы все вышли потом, после, завтра во двор и все бы вспомнили, наверное. А если бы и не вспомнили, то все равно.
На втором этаже, в желтых окнах, с подвешенной на вбитый в стену крюк пластмассовой детской ванной, начали кричать на два голоса, попеременке и вместе, ходили по кухне, толкали мебель. Потом крики стали громче, потом один из них перешел в визг, потом все затихло.
Из какого-то бокового окна, выходившего в соседний проулок, посыпалась музыка, предполагавшая, что там пришедшие домой решили, что еще все же слишком рано, чтобы день кончился, но почти тут же сразу приглушили звук, так что день, видимо, все же кончался и для них.
Листья дерева обмякли, кажется, это был клен. Приятель перешел из кухни в комнату, включил настольную лампу и, похоже, принялся что-то читать, пришлепывая, – учитывая духоту, которая должна была быть у него там, – губами. На втором этаже, где кричали, погас свет; чуть позже из подъезда вышел мужчина, закурил, и пошел через двор в подворотню, выводившую на соседнюю улицу.
Ну, мокрицы, запах сырых досок сарая в пятнадцати шагах, остывающая жареная рыба на подоконнике в каком-то окне. Во двор вошли подростки, он и она: в темном, только блестели какие-то на них штуки. О чем-то рассмеялись и почти тут же разошлись, помахав друг другу ладошками.
Девушка в квартиру не пошла сразу, а, остановившись на площадке между первым и вторым этажами, облокотилась о подоконник и стала смотреть во двор.
Смотрела, верно, на эту тускло светящуюся гусеницу: что-то вроде светящейся, как молочное стекло, гусеницы, медленно ползущей мимо песочницы, неуклюже перебираясь через редкие упавшие, сбитые вчерашним дождем листья: это душа убитой двадцать минут назад во втором этаже уходила туда, в какую-то яму, где отлежится перед тем, как стать кем-то еще.

Использованы фотографии Г. Хельнвайна, Н. Найта, Э. Бавчара, А. Зандера

*
двухдневный котёнок с блохами на глазах

его глаза никогда не откроются
он, устав от боли, перестанет догадываться,
что ими можно видеть
в детстве мама всё время поправляла меня,
когда я называл карие глаза коричневыми
можно, хотя бы у этого котёнка
будут коричневые глаза?

*
мальчику-олигофрену, молящемуся перед сном,
является распятый donald duck, окружённый сиянием
чисто вымытой тарелки

кстати, завтра праздник
и на ужин будет утка
мальчик будет вкусно кушать
незаметно сплёвывая в ладонь гвозди

*
слепой словенский фотограф
делает снимок слепой женщины

для обозначения того, что между ними сейчас произойдёт,
нужно придумать слово,
которое во всех европейских языках
принято было бы, произнося вслух,
повторять дважды

*
одноногая женщина с невероятно красивым лицом
сидит в парикмахерской

ей
укладывают причёску таким образом,
чтобы асимметрия тела
продолжалась даже туда,
куда мужчинам маленького роста
сначала будет интересно,
но потом станет скучно

*
старик с катарактой глаза

катаракта похожа
на маленький белый халат
при желании на нём можно разглядеть множество карманов
то, что в них хранится,
настолько крошечное,
как будто ещё не родилось

1.

что догорает

в простых описаниях

результатов?

2.

несколько радостных молодых людей возле ГУМа

Александр Блок в 1910 году

стихотворение на стене дома в Нидерландах

привязной аэростат наземного наблюдения на испытательной базе в Аризоне

аэростат наблюдения в Афганистане

вот то немногое

о чём можно сказать

3.

и всё остальное

малое среднее и большое

чёрно-белое и цветное

рисунки и лица

о которых нельзя сказать

4.

вот малое

Череповецкий район

Коньковский район

Броварский район

но надо молчать

4.

вот среднее

но его слишком много

и надо молчать

5.

вот большое

но его слишком много

и всё равно надо молчать

6.

и всё остальное

о чём никогда говорить нельзя

7.

всё догорает

в простых результатах

всё догорает

но что-то ещё

продолжает гореть